Питер Робинсон Все оттенки тьмы 10 страница

– Для меня это чересчур мудрено.

– Не прибедняйся. – Она шлепнула его по колену. – Ты только послушай. Помнишь, как в самом начале Яго и Родриго будят отца Дездемоны и рассказывают ему, что там происходит?

– Да, – кивнул Бэнкс.

– Ты никогда не обращал внимания, какими выражениями пользуется Яго?

– Ну, он очень груб, как и подобает солдату К тому же еще и расист – он там говорит что-то про черного барана, который кроет белую овцу, изображая чудище с двумя спинами. Кстати, об этом…

– Прекрати. – София сбросила его ладонь со своей ноги. – Замечал, какие он подбирает яркие, экспрессивные выражения? Насильственно внедряет в воображение собеседника нужные ему картинки. Помнишь, он описывает, как Дездемону дрючит берберийский жеребец? Только представь, какие образы возникли в мозгу ее отца, как невыносимы были для него подобные подробности!

– Таков уж Яго, – ответил Бэнкс. – Подбрасывает зернышко, и со временем оно прорастает. – Бэнкс опять вспомнил, как София сказала «Да, мне это говорили» и какие образы породили эти слова в его собственном мозгу.

– Точно. А зачем он это делает?

– Затем, что чувствует себя ущемленным и считает, будто Отелло спал с его женой.

– Весь его яд идет изнутри, от неудовлетворенных амбиций, от обид, от злости мужа-рогоносца, верно?

– Да. Вот только яд свой он выплескивает на окружающих.

– Каким образом?

– В основном вербально.

– Вот именно!

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, но не очень ясно, к чему ты ведешь, – заметил Бэнкс.

– Да к тому же, о чем мы говорили. Эта пьеса о силе слов, об образах, которые эти слова вызывают, о том, как они могут свести человека с ума. Дальше по ходу пьесы Яго делает с Отелло то же самое, что он проделал и с отцом Дездемоны. Он рисует ему невыносимую картину: Дездемона в объятиях другого. Он не подкидывает ему мысль об этом, нет. Он яркими красками рисует, как Кассио трахает Дездемону. А если вдуматься, были ли у Отелло вообще реальные доказательства ее неверности?

– Платок, – вспомнил Бэнкс. – Но и тот подкинули, так что не считается – сфабрикованная улика. Если помнишь, у Верди такой ход частенько встречается. Да и в «Тоске» Скарпио проделал то же самое.

София наградила его взглядом, ясно говорящим о том, что Верди и Пуччини в данный момент ее не интересуют.

– Ну а помимо этого проклятого платка?

– Яго сказал Отелло, что Кассио говорил во сне о Дездемоне. И не только говорил, – улыбнулся Бэнкс.

– Ну да, якобы бросился целовать Яго, закинул на него ногу, думая, что рядом с ним Дездемона. А ведь к тому времени Отелло и так уже почти помешался от ревности. Яго же подогревал его ревность, пока тот не выдержал. Убил ее в конце концов, бедняжку Дездемону.

– Положим, Отелло и сам хороший враль, вешал Дездемоне на уши лапшу, плел сказки об экзотических землях, о битвах со страшными чудовищами. Он и сам вкладывал ей в голову разные картинки: и каннибалов, и уродцев с головами ниже плеч. Настоящая душа общества этот Отелло.

– И это ведь сработало? – рассмеялась София. – Дездемона слушала его, затаив дыхание. Ты прав: он и впрямь использовал те же методы, что и Яго. Видимо, не самый худший способ завладеть вниманием девушки. Просто действует по-разному Словами легко задурить голову или разжечь чувства, в данном случае – ревность. Наверное, Отелло был по натуре собственником и к женщинам относился так же, как к вещам. В общем, на мой взгляд, эта пьеса в первую очередь о могуществе слов и о том, как влияет на нас живое воображение.

– И хорошо и плохо, – добавил Бэнкс.

– Да, это уж точно.

– Ну, зато Отелло затащил-таки ее в койку, – подвел итог Бэнкс.

Заиграла последняя песня альбома «Мэззи Стар» – тягучая, завораживающе медленная. Бэнкс допил шелковистый нежный амароне.

– А потом, – пробормотал он вроде бы самому себе, – Яго своими речами подбил Отелло убить Дездемону и покончить с собой.

– Да. Ты чего, Алан?

– Да так. – Он опустил бокал. – Просто мелькнула одна мысль, – Бэнкс придвинулся поближе, – но потом ее сменила другая, куда более привлекательная. Хочешь, расскажу, как однажды я раскрыл одно совершенно жуткое убийство?

– Умеешь ты настроить девушку на романтический лад, – пролепетала София, обнимая Бэнкса.

Воскресное утро выдалось на редкость ясным и солнечным. Сияло ярко-голубое небо, поблескивала зеленая травка. Словом, идеальный весенний денек. После раннего завтрака Бэнкс с Софией сели в «порше» и поехали в Рит. Оставив машину у парка, они двинулись в сторону старой школы, мимо местного паба и пекарни, к Скелгейту. Там они, отворив калитку в каменной стене, прошли на вересковую пустошь. Бэнкс и София гуляли по долине, а над ними возвышался Калверский холм. В небе, забавно курлыкая, парили кроншнепы. То и дело в траве мелькали серые кролики, с торфяников взлетали целые семейства куропаток. Дважды Бэнкс с Софией подходили слишком близко к гнезду чибисов, и птицы, бросившись защищать свою территорию, в панике со стрекотом взмывали вверх, шумно хлопая крыльями.

С другой стороны долины на зеленых склонах холмов извивались светло-серые каменные ограды. С высоты контуры оград напоминали гигантские бидоны или чашки. Местами на тропинке виднелись лужи, но под солнечными лучами земля быстро высыхала.

Сделав крутой поворот, Бэнкс и София, держась за руки, спустились с холма и прошли мимо деревушки Хилоу, с ее желтыми коттеджами и крошечными аккуратными садиками, полными красных, золотистых, фиолетовых и голубых цветов и лениво жужжащих пчел. Затем Бэнкс и София вернулись обратно к реке. Пройдя под сводом ольховых деревьев, они перешли маленький разводной мост и вновь побрели вдоль реки по старой «похоронной» дороге в сторону Гринтона.

До самой церкви Святого Андрея им не встретилось ни души. Лишь на кладбище они заметили женщину в красном платье в горошек и белой шляпке, которая украшала могилу цветами.

Бэнкса вдруг охватило жуткое предчувствие. Будто на них надвигается какая-то страшная беда, что после сегодняшнего дня их ждут одни несчастья и нужно немедленно вернуться в Рит и начать эту прогулку заново, чтобы сполна насладиться каждым моментом, каждой секундой, вобрать в себя красоту и безмятежность окружающего мира, защититься от грядущих горестей. Возможно, в будущем ему не раз вспомнится это утро, подумал Бэнкс. «Обломками сими подпер я руины свои». Кажется, это писал Элиот. Надо бы спросить у Софии, она наверняка знает.

Странное ощущение прошло, и они, перейдя дорогу, подошли к пабу «Мост».

Родители Софии уже ждали их. Они выбрали столик у окна и уселись на удобной, обитой тканью скамейке, а Бэнкс с Софией устроились напротив, на стульях с подушками. Сквозь низкое эркерное окно виднелась низенькая нормандская церковь Святого Андрея с квадратной башенкой и входом под небольшим арочным навесом. Из кладбищенских ворот вышла та самая женщина в шляпке. Бэнксу вдруг вспомнилось, что именно здесь заканчивается «похоронная» дорога. До того как в 1580 году в Мукере построили церковь, местное кладбище было единственным местом погребения на севере Свейлдейла. В те времена родственники погибших из Мукера и Келда частенько доставляли тела своих усопших в больших корзинах по «похоронной» дороге к Гринтону. По пути туда встречались мосты с плоскими валунами, на которые можно было опустить гроб, да и самим присесть, чтобы перекусить и выпить эля. Учитывая, сколько их тут, валунов, легко представить, что многие завершали это скорбное путешествие не в лучшем виде и добирались до Гринтона под хорошим градусом. Наверняка и бурные воды реки не единожды уносили с собой мертвецов, оброненных нетрезвыми курьерами. Бэнкс когда-то слышал о нашумевшем романе, где герои тоже путешествуют с гробом, но напрочь забыл, как он назывался. Наверное, София знает, привычно подумал Бэнкс и сразу ее спросил. Она и впрямь сразу назвала книжку: «Когда я умирала» Фолкнера. Бэнкс пообещал себе когда-нибудь ее прочесть. София и про ту фразу Элиота знала. Оказалось, это цитата из «Бесплодной земли». В университете она писала по этой поэме курсовую.

– Мы еще ничего не заказывали, – сказал отец Софии, Виктор Мортон. – Сами только что подошли и решили дождаться вас.

Виктору слегка за семьдесят, но он все еще подтянут и строен. Взглянув на раздвижные трекинговые палки Мортонов, очень похожие на лыжные, Бэнкс догадался, что супруги перед обедом тоже устроили себе прогулку. Глаза Виктора, большого любителя спорта, довольно сияли.

– Позвольте, я закажу. Все уже определились с выбором?

Выбор был предсказуемым. Типичное для деревенского паба воскресное меню. Бэнкс и Виктор решили взять запеченную говядину с йоркширским пудингом, София заказала филе ягненка, а ее мать, Елена, – свинину. Отправившись к барной стойке делать заказ, Бэнкс украдкой глянул на Елену. Ясно, в кого София такая красавица. Должно быть, в свое время Елена была просто сногсшибательна. А Виктор, тогда атташе в британском посольстве, тоже был хоть куда: обворожительный юноша, превосходно образованный. Интересно, сильно ли сопротивлялись этому браку их родители? Гречанка, работавшая в таверне официанткой, и молодой англичанин с отличными карьерными перспективами… да уж, скорее всего, им пришлось ой как нелегко.

Контакт с Еленой наладился сразу, но вот с Виктором… Бэнкс чувствовал, что потенциальный тесть относится к нему настороженно, не одобряет он выбор дочери. Бэнкс не очень понимал, что именно так раздражает Виктора. То, что он намного старше Софии? То, что он работает в полиции? Или его прошлое: разведен, дети. Возможно, Виктору в принципе не нравилось, что у его доченьки завелся очередной кавалер.

Напитки ему помогла отнести София. Бэнкс взял себе и Виктору по пинте пива, а дамам – бутылку белого вина. Наконец-то в «Мосту» появилось хорошее вино, радовался Бэнкс. К тому же молодой управляющий увлекся рыбалкой, и посетителям предлагали свежую рыбу.

Откинувшись на спинку стула, Бэнкс потягивал пиво и вел легкую, ни о чем, беседу. После долгой прогулки нет ничего лучше хорошей пинты выдержанного эля. Виктор и Елена до обеда прошли вдоль реки, добрели аж до монастыря Мэррик, нагуляв отличный аппетит.

Вскоре принесли заказ, и какое-то время был слышен лишь звон вилок и ножей.

– Очень вкусно, – заметил Виктор и взглянул на Бэнкса: – Слышал, тут в Хиндсвелском лесу и Каслвью произошла чудовищная история. Ты ведешь расследование?

– Уже нет, – ответил Бэнкс, искоса глянув на Софию, которая весьма четко дала ему понять, как оценивает бесконечные погони за химерами.

– Забавный парень был этот Лоуренс Сильберт.

– Вы его знали? – удивился Бэнкс, не донеся до губ кружку.

– Ну, в каком-то смысле. Но, разумеется, не здесь. Понятия не имел, что он жил в Иствейле. Мы познакомились в Бонне, очень давно. Еще до того, как рухнула Берлинская стена.

Он кивком указал на Софию.

– Она тогда еще ходила в школу, – сказал он и вновь повернулся к Бэнксу с таким видом, будто только что выдвинул ему серьезное обвинение.

Бэнкс промолчал.

София перевела взгляд на свою мать, и та сказала ей пару слов по-гречески, после чего они принялись что-то тихо обсуждать.

– Короче, – прокашлявшись, Виктор продолжил рассказ, время от времени отправляя в рот очередной кусочек. – Я его знал скорее понаслышке. А лично мы встречались всего один раз. Но слухи-то ходят, да и вообще, в те времена постоянно что-то происходило. Посольства и консульства для тех, кто работает вдали от родины, это же святая святых. Горстка земли в гробу вампира, так сказать.^[7] И днем и ночью в посольство идут и идут самые разные люди. Причем некоторые являлись в ужасном состоянии. Я часто недоумевал, почему там не работал врач, причем на полную ставку, весьма бы пригодился. Мы, конечно, таких посетителей не жаловали. В конце концов, шпионам полагалось быть ниже травы, тише воды, а с ними вечно что-то случалось. Неожиданно, конечно, но все равно… и что тут поделаешь? Не откажешь ведь в помощи соотечественнику, попавшему в переделку? А у многих еще и документы были при себе – полные вализы бумаг. И иногда волей-неволей что-то да прочтешь. Я так и не понял, какого черта все эти люди хранили письменные подтверждения самых ужасных своих делишек. Впрочем, твоих коллег это, наверное, только радует. Верно? – ухмыльнувшись, Виктор вернулся к еде.

– Бывает, – признал Бэнкс. Он и сам не раз задумывался, почему люди далеко не всегда уничтожают всякий компромат. – А вы помните, когда познакомились с Сильбертом?

– Помню, конечно. Я, конечно, стал немного глуховат, но пока что еще не в маразме.

– Я вовсе не хотел…

– Это случилось в восьмидесятых годах, – перебил его, взмахнув вилкой, Виктор. – Восемьдесят шестой или восемьдесят седьмой. Незадолго до падения Стены. Посольство тогда находилось в Бонне, а не в Западном Берлине. Столицей был Бонн. Эх, те еще деньки! – понизив голос, Виктор нагнулся к Бэнксу, чтобы тот мог его расслышать.

Вряд ли кто-то сможет их подслушать, подумал про себя Бэнкс, – паб был переполнен. Кругом стук вилок и ножей, гул разговоров, смех и крики детей. Внимание Бэнкса привлек мужчина у барной стойки – он как-то не вписывался в общую картину и то и дело посматривал на их столик. Но человек этот стоял слишком далеко, так что никак не смог бы их услышать.

– Вы тоже имели отношение к разведке? – спросил Бэнкс.

– Нет, никакого. И не подумай, что я так говорю, потому что подписывал какую-нибудь писульку о неразглашении. У нас и помимо шпионов полно людей работало. Обычные чиновники – дипломаты, атташе, консулы, вице-консулы, их заместители. Не то что у русских – вот у тех все друг за другом шпионили. Честно говоря, я старался держаться подальше от всех этих тайных игр. Но время было такое, что хочешь не хочешь, а все равно что-то услышишь и увидишь. Мы же все-таки не слепые были и головы в песок не прятали. В общем, слухов разных хватало. Сплетни – вот благодаря чему существуют все дипломатические службы. Так мне иногда кажется.

Бэнкс вытащил из кармана фотографию и, прикрыв рукой, показал Виктору.

– Не узнаете этого мужчину? – спросил он. – Который рядом с Сильбертом?

София недовольно взглянула на Бэнкса, но он словно бы этого не заметил, и девушка продолжила разговор с матерью.

Виктор внимательно изучил снимок, наконец покачал головой:

– Нет, никогда его не видел.

Бэнкс и не ожидал другого ответа. Он вытащил фото чисто рефлекторно, без всякой надежды на успех.

– Ну и чем вам так запомнился Лоуренс Сильберт? – спросил он.

– Забавно, что ты об этом спросил. Запомнился благодаря его репутации. Когда недавно поднялся шум вокруг Литвиненко, я тут же вспомнил Сильберта. Что ж, ничего в нашем мире особо не меняется. Мы в шутку прозвали Сильберта «ноль-ноль-семь» – разумеется, в лицо ему такого никто не говорил. Он и впрямь походил на Джеймса Бонда, если исключить тягу к девушкам – они не по его части. Но тоже был красив, бесстрашен, безжалостен и с несгибаемой волей.

– Ему случалось кого-нибудь убивать?

– Уверен, что да. Конечно, доказательств у меня никаких – лишь слухи. Но он работал по ту сторону Стены, и нередко сталкивался и с опасностью, и… впрочем, что я тебе рассказываю, ты и сам хорошо это представляешь.

– Да, неплохо, – кивнул Бэнкс.

София искоса поглядывала на Бэнкса. По ее лицу было видно, что она и злится (в кои-то веки нормальный выходной, а он все про свои рабочие дела!), и радуется, что Бэнкс с Виктором нормально разговаривают, а не обмениваются односложными фразами, как это бывало до сих пор.

Пока Виктор отрезал себе очередной кусок пудинга, Бэнкс, повернувшись, улыбнулся Софии. Она улыбнулась в ответ:

– Может, выпьем еще?

– Пожалуй, еще пинта мне не повредит, – согласился Бэнкс. – А вы что скажете, Виктор?

– И мне принеси, душенька, – сказал Виктор, передавая дочери пустую кружку.

София отправилась к барной стойке. Проводив ее взглядом, Виктор перевел водянисто-серые глаза на Бэнкса. Похоже, он как раз надумал высказаться по поводу их романа, и Бэнкс поспешил его опередить:

– Долго вы общались с Сильбертом?

Виктор одарил Бэнкса взглядом, по которому было ясно: неприятный разговор все равно состоится, и скоро.

– Мы не то чтобы общались, – ответил он. – Я же говорю, я в эти их шпионские дела старался вообще не лезть. Когда Стена рухнула, все здорово изменилось. Во-первых, мы переехали в Берлин. Кажется, в девяносто первом году. Разумеется, с падением Стены ничего еще не закончилось, как некоторым хотелось бы думать. Это просто символ перемен. Символ, который продемонстрировали всему миру.

– А вы знали, в каких операциях принимал участие Сильберт? В чем заключалась его работа?

– Нет. Я уже говорил, помимо слухов, которые бродили по посольству, мне о нем мало что было известно.

К столику вернулась София с двумя пивными кружками. Бэнкс извинился, что не подошел ей помочь, но она, отмахнувшись, вернулась к стойке за остальными напитками.

К этому моменту все уже опустошили свои тарелки, и София с матерью принялись изучать карту десертов.

– Елена, милая, – сказал Виктор, – не передашь мне меню? Что-то мне тоже захотелось чего-нибудь сладкого, горячего, и непременно с заварным кремом!

Бэнкс намек понял: тема закрыта. Повернувшись к Софии, он спросил, понравилась ли ей баранина и собирается ли она заказывать десерт. К разговору подключилась Елена, обсуждали их с Виктором планы на зиму – они хотели поехать на три месяца в Австралию. День потихоньку перевалил за середину, и толпа едоков рассосалась. Пора было ехать и им. Софии этим вечером надо было возвращаться в Лондон: завтра ей на работу, а Елена с Виктором решили остаться на ночь в своем иствейлском жилище. У Бэнкса тоже особых планов не появилось – разве что побороться еще с верхушкой треклятого шкафа.

Виктор пообещал подвезти их до Рита, где Бэнкс с Софией оставили машину. Пока родители Софии забирали сумки и трекинговые палки, Бэнкс прокручивал в голове слова Виктора. Конечно, все это уже седая древность, про которую Бэнкс знал только по книжкам Ле Карре и Лена Дейтона. Но зато в этой седой древности жил и работал Лоуренс Сильберт. Джеймс Бонд. Агент 007. В общем-то, Виктор ничего и не знал. Жаль. Бэнкс вспомнил фразу загадочного мистера Броуна, мол, сейчас в Британии действующих русских шпионов не меньше, чем во времена холодной войны. Интересно, за кем они шпионят? Что хотят узнать? Разумеется, в Англии есть не только русские шпионы. Не стоит забывать и про американцев. В Файлингдейле, Менвит-Хилле и множестве других городков действуют системы раннего предупреждения и работают разведывательные спутники. Никто не сомневается и в том, что в Великобритании до сих пор существуют места вроде Портон-Дауна, где ученые ведут разработки химического и бактериологического оружия. Быть может, разгадка гибели Лоуренса Сильберта, а потом и Марка Хардкасла кроется в глубинах этого непонятного, засекреченного мира? Но даже если это так, то спрашивается, каким образом Бэнксу удастся узнать об этом хоть что-нибудь? Тут, надо полагать, придется противостоять не только британской разведке, но и собственному начальству.

Ясно ведь, что они добрались и до суперинтенданта Жервез.

Прежде чем выйти через заднюю дверь и пересечь лужайку по пути к парковке, Бэнкс еще раз взглянул на мужчину у барной стойки, который читал газету «Мейл он санди» и потягивал эль. Мужчина перехватил его взгляд и едва заметно улыбнулся.

Бэнкс частенько захаживал в «Мост» и знал почти всех завсегдатаев в лицо, но этого господина он тут раньше не встречал. Разумеется, это еще ничего не значило. По воскресеньям тут всегда бывали туристы, но они редко ходили по барам в одиночку, и уж тем более не щеголяли в костюмах. Что-то в этом человеке зацепило Бэнкса. Явно не из здешних фермеров, да и для прогулки у него не самый подходящий наряд. Бэнкс постарался выбросить его из головы.

Виктор подвез их до Рита. Бэнкс и София попрощались и забрались к себе в машину.

– Ну, ты и тип, – хмыкнула София, устраиваясь в «порше», – даже простой семейный обед превращаешь в нечто авантюрное.

– Я просто отвлек его, чтобы увильнуть от разговора насчет огромной разницы в возрасте и моих жалких карьерных перспектив.

– Я тогда сдавала выпускные.

– Не понял?

– В то время, о котором вы с папой говорили. Я ходила в английскую школу в Бонне, и как раз тогда у меня были экзамены. Иногда мы ездили в Берлин. Тогда я наряжалась во все черное и шлялась по запрещенным барам, тусовалась с трансвеститами и наркодилерами, которые слушали Дэвида Боуи и всякие похожие на «Нью ордер» роковые группки.

– Ничего себе у тебя биография, – удивился Бэнкс.

– О-о, ты и половины моей биографии не знаешь. – София чарующе улыбнулась.

Они ехали домой по сельским дорогам, пробираясь к югу через пустоши Гратли. «Черри Гост» пели «Жажду любви». Неогороженная дорога шла сквозь живописные высокие холмы, поросшие утесником и вереском. На склонах паслись овцы. И лишь встречающиеся изредка выжженные пятачки земли да знаки, призывавшие водителей обращать внимание на красные сигналы тревоги, и тихоходные танки напоминали Бэнксу о том, что этот чудесный пейзаж – часть огромного военного полигона.

В понедельник, в четыре часа дня, Энни Кэббот выходила из конференц-зала, раздумывая, зачем же ее вызвал Бэнкс. Она направлялась в паб «Лошадь и гончие», который стал тайным прибежищем всех ее коллег, желавших скрыться от суперинтенданта Жервез и спокойно выпить посреди рабочего дня пинту пива. Приближался вечер, и, если не случится ничего непредвиденного, скоро можно идти домой.

Энни довольно улыбалась – она отлично провела выходные. Не пила, перестирала уйму белья, помедитировала, съездила в тренажерный зал и несколько часов провела в Старботтоне: рисовала роскошно раскинувшуюся внизу долину Лангстротдейла.

И только в ночь с субботы на воскресенье она пережила несколько неприятных минут – ей вновь приснился кошмар про последнее дело. Перед глазами мелькали кровавые жуткие картины, сердце билось, словно обезумевшая птица, и давило страшное, невыносимо тяжелое чувство жалости и вины. Около половины третьего ночи Энни проснулась в слезах, вся мокрая от пота. Уснуть снова она не смогла.

Лишь уже на рассвете, выпив чаю и почитав под музыку по радио книжку Кристины Джонс, она наконец-то задремала.

На работе она в основном занималась покушением в Истсайд-Истейте. Суперинтендант Жервез, похоже, и впрямь решила убрать дело Сильберта – Хардкасла в долгий ящик.

В пятницу Энни удалось поговорить с Донни Муром, который все еще лежал в больнице, но жизни уже ничто не угрожало. Донни якобы ничего не помнил. Мол, просто прогуливался по улице, и к нему подошел какой-то бугай в куртке с капюшоном. Бенджамин Пакстон – человек, обнаруживший Мура, – тоже упоминал крупного мужчину, убегавшего по переулку. Стоило опираться на эту версию. Уинсом с Дагом Уилсоном проверили всех членов банды, которые могли иметь отношение к нападению, но ничего не выяснили. Этого и следовало ожидать. Все эти подростки никак не тянули на формат «крупного мужчины», но Уинсом все же отметила пару-тройку из них, досье которых стоило бы заново проверить. Энни как раз собиралась заняться этим на неделе.

В субботу она постриглась, непослушные густые кудри цвета осенней листвы сменила совсем короткая стрижка. Сидя в кресле у парикмахера, Энни с ужасом обнаружила у себя несколько серебристых прядей, но мастер быстро нанесла на них краску и – вуаля! – седины как не бывало. Энни пока не поняла, нравится ей новая прическа или нет. Тревожило, что теперь она выглядела несколько старше – стали видны морщинки в уголках глаз. Но стрижка придала ей более уверенный и деловой вид, а это детективу никогда не лишне. Энни подумывала сменить заодно и гардероб – избавиться от джинсов, красных ботинок и прочих несолидных вещей, но все не решалась. Слишком уж нравились ей именно такие вещички. Выкинуть их она всегда успеет.

Энни вошла в полутемный паб, твердо решив, что пить с Бэнксом не будет – что бы он ни заказал, она выберет апельсиновый сок. Как она и думала, Бэнкс дожидался ее в маленьком зале без окон – излюбленном своем уголке. На столике лежал выпуск «Индепендент». В руке Бэнкс держал пинтовую кружку горького пива «Черная овца».

Увидев Энни, он свернул газету.

– Ты одна? – спросил Бэнкс, поглядывая на дверь позади нее.

– Разумеется. А что? Ты кого-то еще ждешь?

– За тобой не следили?

– Прекрати нести чушь.

– Пить будешь? – спросил Бэнкс.

– Апельсиновый сок, – ответила Энни, присаживаясь на стул.

– Уверена?

– Абсолютно.

Бэнкс направился к барной стойке. Энни показалось, что он пошел туда не столько ради ее сока, сколько ради того, чтобы присмотреться к посетителям. Пока его не было, Энни изучала эстампы со сценами охоты на стене. Недурные картинки. Особенно если нравится такой стиль. Во всяком случае, лошадей автор изобразил довольно достоверно – ноги у них стояли твердо, а этого не так-то просто добиться. Обычно на картинах несчастные животные словно бы парят в пяти сантиметрах от земли, а ноги, того и гляди, отвалятся. Своей последней работой – пейзажем Лангстротдейла – Энни даже гордилась, хоть там и не было ни одной лошади. Пожалуй, лучшее ее творение за последние годы.

Вернулся Бэнкс, поставил перед ней стакан с соком и сел напротив.

– С чего это ты стал таким пугливым? – поинтересовалась Энни. – Спрашиваешь, не следит ли кто за мной…

– Это я на всякий случай, – ответил Бэнкс. – В наше время, знаешь ли, надо всегда быть настороже.

– Вдруг вспомнил, что и у стен есть уши?

– По-моему, ближе к теме плакат, который я увидел в какой-то книжке. Классный. С сексуальной блондиночкой и двумя военными, пожирающими ее взглядами.

– И чего?

– Надпись на нем была мудрая: «Не болтай! Не такая уж она и дура».

– Вот ведь ты свинья. Женофоб. Сексист.

– Никак нет. Я обожаю блондинок, – возразил Бэнкс.

– Так на черта тебе весь этот шпионский антураж?

– Ну-у… Лоуренс Сильберт работал на Секретную разведывательную службу, более известную как МИ-6. Так что определенный смысл в этом есть.

– Ты что, решил войти в роль? Вжиться в образ бравого шпиона? Алан, ужасно не хочется тебя расстраивать, но пора тебе признать – дело закрыто. Суперинтендант Жервез так прямо и сказала. Забыл? Ты вообще в отпуске, ты это хоть помнишь? Кем бы ни работал Лоуренс Сильберт, это не имеет ни малейшего отношения к его смерти. Его убил Марк Хардкасл, который потом покончил с собой. Все. Финал истории.

– Ну, это официальная версия, – пожал плечами Бэнкс. – А мне кажется, тут все не так уж и просто.

До них доносился гул разговоров. Вот расхохоталась барменша – в ответ на шуточку клиента.

– Ладно, – вздохнула Энни. – Давай рассказывай, что ты там себе надумал.

– Ты когда-нибудь читала «Отелло»? – откинувшись на спинку, спросил Бэнкс.

– Давно. Еще в школе. А что?

– А пьесу видела? Или фильм?

– Да, кино. С Лоуренсом Оливье. Тоже давно. А что ты…

– Погоди, – поднял руку Бэнкс. – Пожалуйста.

– Хорошо-хорошо. Продолжай.

– Помнишь, какой там сюжет?

– Довольно смутно. А у нас сегодня экзамен?

– Нет. Попробуй все-таки вспомнить.

– Ну, там был этот, как его… Мавр. Его звали Отелло. Он был женат на Дездемоне, приревновал, задушил ее, а потом покончил с собой.

– А почему он ее приревновал?

– Ему кто-то наплел, что у нее есть любовник. Яго, если не ошибаюсь. Оговорил Дездемону.

– Точно, – кивнул Бэнкс. – В субботу мы с Софией ходили на «Отелло» в Иствейлский театр. Постановщик – Дерек Ваймен, автор декораций в манере немецкого экспрессионизма – Марк Хардкасл.

– Ну и как?

– Декорации были просто ужасны. Было полное ощущение, будто действие происходит в каком-то ангаре для самолетов. Зато актеры играли очень неплохо. Видимо, Дерек Ваймен знает толк в драматургии, хоть он и редкий зануда. Но я не об этом. Мы потом с Софией обсуждали все это…

– Как водится, – вставила Энни.

– Вот именно, – глянул на нее Бэнкс. – Короче, – продолжил он, – она высказала такую мысль: эта пьеса скорее о силе воздействия слов и фантазий, чем о ревности и зависти. По-моему, очень здравое замечание.

– Вот что значит у человека диплом по английской литературе, – заметила Энни. – В моей школе мы дальше ревности и зависти даже и не заглядывали. Ой, им наверняка о роли животного начала в образах Шекспира рассказывали. Как пить дать.

– Ну, куда уж без этого, – согласился Бэнкс. – Но все же, если вдуматься… это многое объясняет. Тебе не кажется?

– В каком смысле?

– Погоди, сначала возьму себе еще пинту. В конце концов, у меня отпуск. Тебе взять?

– Нет, меня и сок устраивает. – Энни похлопала по стакану.

Бэнкс ушел, и Энни задумалась о его словах. Она пока не очень понимала, куда он клонит. Напрягшись, она припомнила фильм с Оливье – как же странно было видеть его загримированным под негра! Еще, кажется, там был какой-то переполох из-за носового платка, и юная Мэгги Смит в роли Дездемоны пела грустную песню об иве, прежде чем Отелло задушил ее. А настырного Яго играл Фрэнк Финлей. Вот и все, что запомнилось Энни.

Бэнкс вернулся с очередной пинтой, поставил кружку рядом с газетой. Он постарался скоро, буквально в двух словах, объяснить толкование пьесы, предложенное Софией. Об использовании речевых образов для манипуляции чужими мыслями.