Жизнь - сон

атманду не особенно изменился. Холодные туманы зимы рассеялись, и поля и деревья украсились миллионом зелёных оттенков долины. Ступа Бодха стала теперь популярной, и наша компания в основном селилась вокруг неё. Нам тоже быстро нашли комнату с видом с балкона на это впечатляющее строение. После Пховы вдохновение побуждало нас попросить Чечу Ринпоче о медитации сна. Мы провели несколько прекрасных дней в оживлённом Катманду в ожидании возвращения нашего первого учителя.

В эти дни ожидания нашей следующей медитации очень полезной оказалась уже освоенная нами Пхова. Мы быстро завоевали симпатии стай полуголодных собак в окрестностях ступы. Они бросались абсолютно на всё, что могло служить пищей, включая детские экскременты, а корки сыра и чёрствого хлеба, которые мы бросали из окна, пользовались особым успехом. Что они думали о мантрах и добрых пожеланиях, которыми мы сопровождали пищу, остаётся загадкой, но, очевидно, они заметили своих спонсоров. Однажды вечером мы возвращались из города очень поздно, и, когда мы пересекали пустырь между ступой и нашим домом, со всех сторон как по сигналу к нам устремились собачьи стаи. В один миг нас окружили десятки лающих голодных псов, и это грозило реальными неприятностями. Все они были больны, и укус такого животного содержал бы чистый яд. Я оттеснил Ханну к стене ступы, достал свой нож, но - тут мы поняли, в чём дело, и почувствовали волну тепла в своих сердцах. Они не хотели нападать, но, на самом деле, пришли сказать спасибо. Грубый лай, который они только и могли произвести, означал нечто вроде: " Спасибо вам за еду". Я слышал раньше, что животные могут выказывать благодарность, но впервые видел это воочию. Мы были глубоко тронуты и очень хотели сделать что-либо ещё для этих несчастных существ. Скоро такая возможность представилась.

Кто-то - возможно, туристы, - пожаловался на диких, часто заражённых бешенством собак вокруг Бодхи, и вот однажды появилась группа полицейских. Они разбросали из мешка серые комки отравленной пищи для собак, обрекая их на медленную мучительную смерть. Хотя тибетцы пытались спрятать в своих домах как можно больше собак, им удалось спасти лишь нескольких, которые им доверились.

Мы вернулись днём, когда полицейские уже уехали. Результаты их работы, однако, были видны повсюду. Вокруг ступы лежали груды тел умирающих собак, хватающих ртом воздух. Пока Ханна бегала за водой, чтобы утолить их жажду, я благословлял умирающих животных реликвиями от Кармапы, обеспечивая почти всем лёгкую смерть. Грузовику, который приехал за трупами, пришлось подождать, пока я закончу, а тибетцы радовались, видя, что мы делаем. Тогда и появилась расхожая шутка, что у нас будет много учеников с грубыми голосами и длинными носами - воплощения тех собак, которые умерли в столь " сильном" месте и которым мы помогли.

Наконец, вернулся Лама Чечу. Это было замечательно - снова видеть его, а он хотел знать подробно обо всём, что мы делали. Когда я спросил его о медитации сна, он некоторое время смотрел вниз, как будто ждал знака. По-видимому, знак был положительным, потому что он быстро поднял на нас глаза - этот взгляд мы никогда не забудем - и сказал: " Хорошо, я дам вам Милам, медитацию для узнавания ума в состоянии сна".

Не успели мы услышать его " да", как наше восприятие изменилось. Всё стало сном, и мы оставались в этом состоянии все шесть недель, что провели у него. Эта медитация вводит ум в такое состояние, когда " то, что знает", или " наблюдатель", присутствует вне зависимости от того, спите вы или бодрствуете. Образуется как бы огромное, прозрачное защищенное пространство. В этих условиях ум учится узнавать свои " приколы" и сознательно влиять на них. Становится весьма понятно, что наше так называемое состояние бодрствования поистине является индивидуальным сном внутри коллективного, что мир нашего нормального дневного сознания - это набор проекций, в которых мы участвуем наравне с другими. Чем ближе взгляды и происхождение людей, тем лучше у них получается сотрудничать, а трудность смешения рас и культур объясняется существенными разтличиями в восприятии. Когда это осознавание сияющего пространства пускает корни, - мешающие чувства, возникающие вследствие веры в то, что «вещи - реальны», растворяются сами собой.

И вот, шесть недель мы провели в пыльной кладовой, над которой жил Лама Чечу. Мы всё время чувствовали его силу и переживали всё как сновидение, спали мы или бодрствовали.

Несколько раз в день удивительно длинноносая водяная крыса подходила к нашей двери. Она проверяла всё вокруг и своей неторопливой походкой шла к пище, которую мы для неё клали, забирала её и удалялась. Кроме этой крысы к нам не заглядывал никто, и уединение было очень глубоким. Ничто с тех пор не бывает " узким" или " скучным". Когда практика была закончена, Лама Чечу снова проявился в своей обычной форме. Он сказал, что нам пора отправляться к Кармапе. Поскольку мы хотели добраться быстрее, а также потому, что это стоило всего девять долларов, мы взяли билет на самолёт до Биратнагара на самом востоке Непала. Чечу Ринпоче сам проводил нас в аэропорт, и через два дня мы уже были в Сонаде, где узнали точную дату возвращения Кармапы в Сикким. Ринпоче опять был точен: Кармапа возвращался на следующий день.

Сонаду обволакивало чёрное облако. Удивительно, как община страдала в отсутствие ламы. Калу Ринпоче задерживался в Канаде больше года, и, хотя взамен привезли его брата, в монастыре ничего не происходило. Такая зависимость была трогательной, но детской, и мы решили, что будем делать всё иначе. У нас так дело не пойдёт - ведь целью буддизма является становиться независимым и находить свою собственную силу. В нашей работе на Западе на первом месте должна быть передача людям силы и уверенности. Всё произошло вовремя, и нам не пришлось долго ждать на мосту Тиста, опять наблюдая множество миров, пересекающихся там, - скоро появились машины Кармапы. Он улыбнулся, указал на внутренний карман моей армейской куртки, где было письмо для него, о котором мы совершенно забыли, и благословлял нас до тех пор, пока мы не увидели свет и наши сердца не открылись. Счастливые, мы сели в один из его грузовиков и, медитируя под прекрасным голубым небом, вместе с ним въехали в Сикким.

16-й Кармана в шапке Гампопы

Следующие дни в Румтеке были необычны, и мы держали ухо востро. Мы как бы проходили курс младших партнёров в работе: Кармана, как никогда раньше, позволял нам наблюдать из-за своего плеча, неоднократно показывая или говоря нам вещи, которых мы не могли понять, пока сами не стали ответственны за развитие других. Он заботился о том, чтобы мы присутствовали, когда он давал советы по организации центров и ритритов (места для медитации в уединении), объяснял, какие практики он считает нужными и как их следует делать. Часто он интересовался нашим мнением, спрашивал, как бы мы организовали это на Западе, и всегда выслушивал наши идеи, но никогда не говорил " да" или " нет". И наша следующая медитация или сон наверняка приносили очевидное решение. В один из дней, когда все знаки, наверное, проявились, и до того, как индийцы стали на нас давить, Кармапа позвал нас, подарил нашему другу Киму Вуншу и нам замечательные подарки и сказал, что теперь мы - первые на Западе - можем с его благословения основывать центры, и после первого опыта п Дании я буду учить в Европе и везде. Он обещал направлять нас, сделать так, чтобы его передача и благословение работали через нас всегда, и затем отослал нас, - в полушоковом состоянии, но с таким приливом энергии, который постоянно усиливается и сегодня, - назад в Европу для работы всей этой жизни. Вот так. Наше жгучее желание начать не оставляло пространства для колебаний. Такая ответственность опьяняла нас, а работа была не для лентяев. Принесение освобождающих поучений на Запад, в честь наших учителей и линии преемственности Кагью, потребует от нас неуклонного развития осознавания. С удивлением и глубокой благодарностью мы замечали множество благоприятных событий в течение трёх недель, пока мы добирались до нашего неоднократно забронированного самолёта из Бомбея. Мы радостно считали эти события знаками будущего успеха. В Бодхгайя, в спешке прощаясь с большим золотым Буддой в ступе, мы оба увидели, как он ожил и - улыбнулся нам. Совершенно обалдевшие, мы выбежали из помещения, чтобы поймать наш мотороллер, прежде чем он исчезнет вместе с вещами, и успели только подумать: " А у него есть чувство юмора". Что ещё можно было подумать или сказать?

Видение вызвало сильнейшее очищение, и всю дорогу до Би-лакуппе и в течение времени, проведённого там, я был на редкость тяжело болен, и боль была удивительно сильной. Голова и горло, казалось, постоянно взрывались. Приехав туда на приятном поезде Калькутта-Мадрас-Майсор - где даже нашлись места для всех -мы попали как раз на цементирование пола первого здания монастыря Кагьюпы на холме с прекрасным видом на лагерь беженцев. Хотя меня' шатало из стороны в сторону и кружилась голова от температуры, я чувствовал, что в каком-то смысле важно сделать что-то на Востоке сейчас, перед началом работы на Западе, - и боль не могла считаться препятствием. Местные поезда до Бомбея быстрее не стали, но дюжина телеграмм изо всех уголков Индии, по крайней мере, сохранила нам бронь на самолёт.

Прохладным, ясным октябрьским вечером мы приземлились в прекрасном городе Копенгагене.