Глава 10. Четвёртый день

Глафира сидела в задумчивости и, держа за руку спящую Карину, почти не шевелилась. Тень глубокой печали оставила свой след на бледном лице девушки. Казалось, что кареглазая постарела за один день на несколько лет. Но бледность Глафиры меркла в сравнении с бледностью Карины. На измождённом лице были заметны следы страданий девушки.

По счастливому стечению обстоятельств, Глафира забыла дома свой проездной билет, поэтому девушке пришлось вернуться за ним домой. Когда кареглазая заметила лежавшую без сознания Кару, про проездной, про Вику, про щенков — в общем, про всё было забыто в мгновение ока. Пытаясь привести девушку в чувство, Глафира лихорадочно вспоминала всё то, что ей когда-то говорил Михаил Викторович, главврач.

«— Я не уверен в том, что правильно поставил ей диагноз, — в задумчивости мужчина поднёс палец к губам, а затем, дотронувшись до носа — признак того, что человека «осенило», — продолжил: — Я никогда с таким не сталкивался, но, думаю, что не ошибся в том, что жить ей осталось…

— Я найду деньги, если понадобится, — решительным тоном заявила Глафира и красными от слёз глазами твёрдо посмотрела мужчине в глаза. — Жизнь свою отдам, если это будет нужно».

— Карина…

Тиканье часов — отмеренное время жизни.

— Я знаю, ты спишь, — шёпотом произнесла Глафира, убирая чёрную прядь с бледного лба девушки. — Ты не волнуйся, я позвонила тебе на работу и объяснила, что сегодня у тебя не получится прийти. Мне сказали, что всё понимают, и так как ты работаешь хорошо, то один денёк можешь побыть дома. Какой-то паренёк, заикаясь и путаясь в словах, сбивчиво пожелал тебе скорейшего выздоровления. Такой забавный…

Синеглазая, которая постоянно жмурилась сквозь сон от головной боли, теперь дышала спокойно и размеренно. Боль, вдоволь наигравшись с девушкой, решила отступить на какое-то время. Теперь Карина спала сном младенца. Лицо её постепенно стало приобретать более или менее нормальный цвет. Глафира, глядя на умиротворённое лицо — а ведь какие-то минуты назад на лице Кары отражалась дикая боль вперемешку с жуткими мучениями! — теперь просто грустила. Испуг прошёл, оставив место тоскливой печали, которая никуда не собиралась уходить. Девушка думала о разных вещах. Сможет ли Михаил Викторович что-то решить со своим другом из Германии. Достанет ли Глафира крупную сумму денег на лечение девушки — то, что сумма должна быть колоссальной, кареглазая не сомневалась. Что испытывает Кара, когда болезнь даёт о себе знать.

Представив, как тяжело девушке справляться с болью, кареглазая прикусила нижнюю губу и, зажмурив глаза, тихо склонила голову вниз. Едва заметное дрожание плеч — слёзы маленькими ручейками покатились по скулам девушки и, добравшись до кончика носа, сорвались. Прокатившись по тонкому запястью Карины — Глафира прислонила руку девушки к своему лицу, — немногочисленные капельки заунывно полетели к простыне.

Кто знает, сколько бы времени так просидела Глафира, если бы не одно обстоятельство, которое вернуло кареглазую в реальность. Мобильный Карины завибрировал как трактор, а мелодия, стоявшая на звонке, грозилась разорвать барабанные перепонки к чертям собачьим. Подскочив на месте от неожиданности, Глафира тряхнула головой, моргнула пару раз и только потом пошла за телефоном.

— Да? — шмыгнув носом, спросила девушка.

— Кари… на? Карина? Нет, Вы же не Карина! Кого Вы обманываете? — возмутилась Катя на другом конце трубки. — Так Вы и есть тот злой гомофоб, который украл у Карины телефон? Как Вам не стыдно! А у неё, между прочим, жена и дети!

Глафира, которая постепенно начала оседать, стала рукой искать под собой хоть какую-то опору. Присев на краешек стола, моргнув еще пару раз, открыв и закрыв рот от неспособности сказать что-то в свою защиту, она неуверенно начала:

— Простите, а Вы кто?

— Где она? Где Карина? — возмущённый тон был Глафире ответом. — Вы вообще кто?

— Глафира, — вновь неуверенно пролепетала кареглазая.

В трубке повисло неловкое молчание. Но затем, когда светловолосая, видимо, уже надавала себе по голове за то, что ляпнула глупость, обвинив «жену» Карины в том, что она является злым гомофобом, Катя извиняющимся тоном произнесла:

— Ой, простите, я перепутала Вас с кем-то очень плохим…

— С кем? — уже более спокойно спросила Глафира.

— С кем-то очень плохим!

— То есть Вы не знаете, с кем Вы меня перепутали?

— …А что такого? — обиженно надулась сероглазая.

— Да ничего, — улыбнулась Глафира. — А Вы подруга Карины, я так понимаю? Она мне о Вас не расска… — тут Глафира резко замолчала.

До девушки внезапно дошло, кто же позвонил на мобильный синеглазой. Взглянув на экран телефона, девушка заметила, что на нём крупными буквами светилось «МелочЪ». Да, без сомнений, это была Катя.

— Катерина, да? — Глафира уже знала ответ, но всё-таки до последнего надеялась, что она ошибается.

— Так Вы меня знаете! — радости Кати не было предела. — Послушайте, я Вам сразу одну вещь хочу сказать! Карина очень-очень верная, да-да-да! Она никому не позволяет себя обнимать! Это я Вам говорю потому, что один раз я всё-таки её очень-очень-очень обняла, а она сопротивлялась! Только Вы не подумайте, что она со мной Вам изменяет! Не-не-не-не-не! Никак нет! Это было бы очень неправильно! Она вообще…

Дальше для Глафиры поток слов превратился в один сплошной долгий звук. Слишком много потрясений на один квадрат времени. Сначала Карина, которая потеряла сознание, а затем несколько часов мучилась, теперь вот светловолосая девушка, которая почему-то говорит, что Туман с ней не изменяет Глафире. На заднем плане ещё где-то маячили щенки, но насчёт них девушка не переживала, так как доверила их на этот день Вике — ребёнок только рад был.

— …ду. Так Вы не против же, да? — закончила свою тарабарщину Катя.

— А… да, конечно, — на автомате произнесла Глафира.

Девушке было очень неловко, что часть разговора она упустила.

— Тогда подскажите, на чём мне к Вам приехать можно? И адрес, да.

— Адрес? — непонимающе спросила Глафира.

— Вы же только что разрешили мне к Карине приехать, — всхлипнув, детским голосом протянула Катя. — Я просто переживаю за неё. Она должна была подойти час назад к моему универу. Я её ждала, а она не пришла… А раз она не пришла, значит, что-то случилось. А раз что-то случилось, то она или на работе, или дома. На работу к ней я уже сходила. Там мне сказали, что она дома и что она плохо себя чувствует… Вот…

Кареглазая, которую после слов «переживаю за неё» что-то неприятно кольнуло в груди. Это были первые в жизни девушки настоящие зачатки ревности. Она помолчала несколько минут, но потом назвала Кате свой адрес, попрощалась с ней и положила трубку.

Глафире было очень стыдно за себя. Такому человеку, как она, всегда тягостно испытывать неприятные чувства по отношению к другим людям. Именно поэтому кареглазой было сейчас очень совестно перед Катей за то, что она приревновала Карину к добрым словам. А ведь слова «волнуюсь за тебя» и подобные, разумеется, являются добрыми. Девушка чувствовала себя угнетённой и разбитой. Она чувствовала себя так, как будто бы она только что засомневалась в своих идеалах, и это очень взволновало Глафиру. Доброта всегда живёт глубже любых чувств, и если позволить маловажным событиям привнести в себя что-то плохое, она может начать блекнуть на ярком фоне негативных эмоций. Подумав об этом, кареглазая испугалась и пообещала про себя попросить прощения у Кати при первой же возможности. И эта возможность представилась буквально через час: в домофон позвонила Катя.

***

— Она спит… — тыкнув в щёку спящей Карины, шёпотом произнесла Катя.

— Да, она спит, — Глафира восемнадцатый раз подряд терпеливо ответила на одну и ту же фразу светловолосой.

Катя присела на корточки рядом с кроватью девушки и, положив руки на постель, а на них — голову, внимательно следила за спящей девушкой. Карина как лежала на спине, так и осталась в такой позе. Ни Глафира, ни Катя не видели того, чтобы девушка перевернулась хотя бы на бок.

Как только Катя переступила порог квартиры, Глафира, которую неприятное чувство не покидало, молчаливо стояла за девушкой и смотрела, скорее, на неё, нежели на Туман. Головой она понимала, что эта девочка — для Глафиры она и правда была девочкой-подростком — лишь человек, с помощью которого Карина хочет отомстить Арсению, орудие мести, не более. Но чувство никуда не уходило, потому что думать головой — одно, а сердцем — совсем другое. Ведь больше всего свободного времени Карина проводила именно с ней, Катей, и это очень задевало кареглазую. Даже несмотря на ночь, проведённую вместе — Глафира вспыхнула только при подобной мысли, — она подсознательно ревновала к Кате.

— Ты, наверное, замёрзла, — тихо произнесла Глафира. — Вон пришла ко мне вечером в такой ветровке, одеваться теплее надо. Я пойду тебе чай горячий заварю.

— Спасибо, — чуть виноватым голосом прошептала в ответ Катя.

Светловолосая так и не спросила у Глафиры, что же произошло с Кариной. Да и вообще смотреть в глаза девушке Кате было невыносимо трудно. Ей было стыдно за то, что произошло между ней и Кариной накануне. Ведь допустить даже мысль о возможном недружеском прикосновении к синеглазой было бы уже равносильно предательству. И преданной была бы не только Глафира — нож бы вонзился и в спину Арсения.

Начав водить кончиками пальцев по обнажённой руке Карины, Катя вся обратилась в слух. Нельзя было допустить того, чтобы кареглазая заметила такой многозначительный жест со стороны светловолосой. Волнение, которое постепенно начало заполнять девушку, одновременно и пугало её, и подзадоривало. Катя с наслаждением дотрагивалась до кончиков пальцев Карины, выводила немудрёные узоры на кисти. Чуть царапая ногтями, нежно проводила линии от плеча до запястья. Ей хотелось думать о том, что она не отдаёт себе отчёта в своих же действиях, но это было не так. Катя хотела этого. Мало думая о последствиях, поглощённая волнующим мигом, она не переставала водить пальцами по руке Карины. Услышав, как тихо скрипнула дверь кухни, убрала руку и поднялась с пола, не давая застать себя врасплох.

Глафира ничего не заметила. Войдя в комнату, она лишь вопросительно взглянула на светловолосую, с преувеличенным интересом смотревшую в окно, а затем, тихо окликнув её, позвала на кухню.

— Вы так вкусно чай завариваете! — восхитилась Катя.

— Давай лучше на «ты», — улыбнулась Глафира, тоже делая небольшой глоток. — А чай заваривать умеет каждый, тут же нет ничего сверхъестественного!

— Не скажи! Вот у меня чай либо супер-пуппер-мега-гипер-перезаваренный получается, либо как… гхм, в общем, не получается у меня, — светловолосая заметно поникла.

Теперь Катя сидела с таким видом, словно у неё уже жизнь подходила к концу. А она так и не научилась нормально заваривать чай. Глафира только искренне улыбнулась: чувство ревности стало постепенно сходить на нет. Светловолосая девушка оказалась сущим ребёнком, а ревновать к детям — это уже попахивает чем-то странным. Наоборот, кареглазой даже начинало нравиться это наивное и невинное — какое заблуждение! — дитя.

— Я хотела попросить у тебя прощения за то, что я неправильно о тебе думала, — неожиданно произнесла Глафира.

Всё это было сказано настолько внезапно, да ещё и таким серьёзным тоном, что Катя предупредительно поставила на стол чашку чая. Девушке стало ещё больше стыдно: мало того, что она позволила себе дотронуться до Карины, так ещё и Глафира теперь просит за что-то прощения. Это было для неё слишком. Катя была готова уже вот-вот раскаяться в своих действиях, но тут Глафира продолжила:

— Только вот я не знаю, что ты там говорила про то, что Карина верная… да вот только она мне… не жена, к сожалению, — посмотрев в сторону, с тяжёлой грустью, с которой она уже смирилась, произнесла девушка. — Не жена, — будто бы отвечая на немой вопрос, вновь сказала Глафира.

Катя, которая была потрясена подобной новостью, стала спешно соображать. Значит, Карина свободна? Значит, ей нечего стыдиться того, что она чуть ли не в присутствии Глафиры дотронулась синеглазой? На лице Кати расцвела счастливая улыбка, но продержалась недолго. Новые вопросы, безрадостные и обидные, сурово ворвались в голову девушки. Значит, Кара соврала? Но и это было не так тяжело, как последний вопрос, который больше всего потряс душу девушки. А Арсений? Катя похолодела. Её лицо, обычно улыбающееся, по-детски невинное, теперь было словно маска. Тонкие губы были сжаты, серые глаза смотрели вперёд, не видя ничего, да и вообще всё лицо девушки выражало какое-то холодное осуждение к самой себе, суровую серьёзность.

— Что-то случилось? — осторожно спросила Глафира, которая заметила все эти изменения.

Заметив, что Катя изменилась в лице как раз после слов девушки о том, что Глафира не жена Карине, кареглазая начала чувствовать себя виноватой. Но Катя, к которой постепенно начала возвращаться её весёлость, вздохнула и спокойно улыбнулась, а затем тихо произнесла:

— Прости, просто мысли.

Глафира, не привыкшая лезть к человеку в душу, только кивнула в ответ.

— Что с ней произошло? — наконец-то задала мучивший её вопрос Катя.

Кареглазой не надо было повторять дважды, она поняла, о ком шла речь в этом тяжёлом вопросе. Решив, что говорить всё Кате не стоит, так как Карина была бы против этого, и вообще против того, чтобы что-то говорить светловолосой, — Глафира решила урезать свой рассказ, но вначале спросила:

— Почему я могу тебе доверять?

— У тебя нет причин мне доверять… — задумчиво произнесла Катя. — Но и нет причин, чтобы не доверять.

Кареглазая только вздохнула:

— Я не знаю, сколько я могу рассказать тебе, и имею ли я право вообще говорить об этом. Я уверена только в том, что сама она тебе точно вряд ли расскажет. И если ты действительно волнуешься за неё, то тебе я скажу только одно: она больна. Врачи не знают, что с ней происходит, что с ней произойдёт. Никто даже не думал о том, что она очнётся…

— Очнётся? — безжизненным голосом переспросила Катя на автомате.

Светловолосая даже забыла о том, что нужно двигаться, дышать, моргать. Как только Глафира сказала о том, что Карина больна, словно несколько тысяч вольт прошло сквозь тело девушки. Если бы она стояла, то почувствовала бы, как почва уходит у неё из-под ног. Всё стало каким-то невероятно тяжёлым. Катя быстро опустила чашку с чаем на стол так, что несколько капель оказались на этом самом столе, но девушка не обратила на это внимания. Она чувствовала, что за словом «больна» кроется что-то гораздо серьёзнее обычной простуды. Теперь головные боли Карины воспринимались иначе. Девушка побледнела и в ожидании продолжения слушала Глафиру.

— Она была в коме несколько лет… — нехотя произнесла кареглазая. Не потому, что не желала об этом рассказывать, а потому, что чувствовала, каким взглядом на неё посмотрела бы синеглазая, если бы узнала, что Глафира рассказала обо всём Кате.

Сероглазая молчала.

— Ей осталось… врачи говорят, что… — Глафира делала паузы. Спокойно говорить о том, что Карине, в лучшем случае, осталось жить несколько недель, она не могла, было невыносимо тяжело.

— А давай, когда она проснётся, сделаем ей сюрприз? — неожиданно произнесла Катя.

Глафира подняла полные слёз глаза на светловолосую.

— То есть?

— Давай испечём ей торт! — волнующимся голосом прошептала Катя.

Голос сероглазой дрожал.

— В магазин нужно сходить… — в задумчивости протянула Глафира. — Знаешь, а это ведь идея.

Кареглазая улыбалась. Она не ошиблась в том, что решила рассказать девушке правду. Встав со стула, она медленно подошла к Кате и, не говоря ни слова, молча обняла её. Медленно, вкладывая в это всю душу, всю благодарность. Светловолосая тихо обняла в ответ. Никого из девушек в тот момент не волновало, что они знают друг друга всего-то от силы пару часов. Когда две души страдают, на такие мелочи не обращают внимания. Катя почувствовала, как её плечу стало подозрительно мокро. Грустно улыбнувшись, она и сама попыталась сдержать слёзы.

Когда Глафира разжала объятия, светловолосой удалось незаметно смахнуть с глаз кристаллики слёз, которые так и не скатились вниз.

— В магазине сейчас очередь будет большая. Такое время всё-таки… — Глафира взглянула на настенные часы. — Уже почти девять. Если ты останешься готовить торт, то я тебя домой не отпущу, поздно будет. Места у меня в квартире немного. Поспишь рядом с Кариной, — где-то в глубине души что-то тоскливо кольнуло, но тут же исчезло.

— А ты?

— А я на полу, — улыбнулась кареглазая так добро и искренне, что Катя не могла не улыбнуться в ответ.

— Ну уж нет! В таком случае я буду спать в кресле. Всё-таки не дело, чтобы ты спала на полу!

— Тш, — предупредительно поднесла палец к губам Глафира, а затем, заглянув в комнату, проверила, не разбудили ли девушки своими разговорами Карину. Она всё так же продолжала сопеть в обе дырочки. — Если тебе нужен душ, он там, — Глафира указала рукой на дверь ванной комнаты. — Полотенце бери любое. И ещё… у меня замок там очень странный… В общем, я его недавно сломала. Дверь не закрывай на него, ладно? А то потом не откроешь. Не бойся, я тебя не потревожу в душе, — сказав это, девушка почувствовала, как её щёки начинают наливаться румянцем. — Всё, я ушла в магазин.

— Спасибо, — прошептала Катя, но Глафира уже не услышала.

Быстренько собравшись, взяв кошелёк и пакет, кареглазая почти бесшумно вышла из квартиры.

Светловолосая неторопливо поднялась с места, потом помыла за собой чашку, вытерла её и поставила на законное место. Выключив свет на кухне, она хотела было сразу же направиться в ванную, но, проходя мимо комнаты, в которой тихо посапывала Карина, не удержалась и пошла в сторону кровати девушки. В комнате приглушённо горел свет, достаточный, чтобы не споткнуться обо что-либо, но его явно не хватило бы, чтобы спокойно читать книгу.

Присев на край кровати, Катя с грустью взглянула на синеглазую — та чуть морщила во сне лоб, ей снилось что-то малоприятное. Пользуясь тем, что никто ничего не видит, светловолосая дрожащими руками дотронулась до лица спящей девушки. Карина едва заметно дёрнулась — руки у Кати были поразительно холодные, синеглазая почувствовала их даже через сон. Очертив кончиком пальца линию по скуле, светловолосая не отрывала взгляда от девушки. Проведя по границе чёрного и кремового цвета, Катя не выдержала и ласково взъерошила девушке волосы — та лишь что-то тихо простонала сквозь сон и впервые за несколько часов перевернулась на бок, тем самым давая понять, что нечего её трогать. Катя улыбнулась и, довольная сама не зная чем, направилась в душ.

***

— Труля-ля, труля-ля, украду ля-ля коня!

Катя любила петь в душе. Более того, она любила петь в душе странные песни. Впрочем, выла, по-другому и не назовешь, девушка не настолько громко, чтобы пересилить звук льющейся воды. Смыв с себя всю усталость, накопившуюся за день, девушка уже собиралась было отодвинуть занавеску, как это сделал кто-то другой.

— Что за! — Карина от неожиданности отскочила назад к самой двери.

— Ты что тут делаешь?! — закричала Катя.

— Это ты что тут делаешь? — уже более тихим голосом спросила синеглазая. — Погоди… или я не у Глафиры? Стоп… занавески её… всё её… так, а ну выметайся отсюда!

— Сейчас! Уже выпрыгнула! — огрызнулась Катя, прикрываясь занавеской, которую она успела выхватить из рук опешившей поначалу Карины.

— Что ты здесь делаешь?

— Я не могу с тобой говорить, когда я не одета!

— А… не одета, значит, — заключила синеглазая.

Карина, для которой потрясением обернулась девушка в душе, уже пришла в себя — Туман была человеком отходчивым — и пыталась сообразить, что светловолосая забыла в квартире у Глафиры. Поняв, что лучше обо всём спросить кареглазую, девушка хмыкнула в ответ на возмущённое лицо Кати, и собиралась было открыть дверь, да не тут-то было. Она отказывалась отпираться. Замок, как оказалось, работал лишь в одну сторону. Кара от досады пнула дверь.

— Мы заперты, — спокойно заключила девушка и облокотилась на дверь. — Теперь ждём, пока придёт Глафира.

— Она в магазине… — робко ответила Катя, в голове просчитывая, за сколько шагов она сможет добыть себе хотя бы полотенце. — Слушай, дай мне полотенце хотя бы, пожалуйста.

Карина неторопливо повернула голову в сторону девушки. В голове уже начал рождаться коварный план, а на лице — играть улыбка, не предвещающая ничего хорошего. Они же заперты с Катей, и никого, кто мог бы им помочь, рядом нет. Если Туман и так всё спросит у Глафиры, то зачем безрассудно терять время, когда план можно воплощать в действие уже сейчас? Наоборот, это только на руку синеглазой. Взяв в одну руку полотенце, Карина картинно вздохнула и спросила:

— И что мне за это будет?

— Ну ты вообще! — начала Катя. — Я тут стою вся такая никакая, а ты вся вот такая, что не даёшь мне полотенце!

Мозг Карины хотел сделать кульбит, но передумал. Когда человек отдаётся воле коварства, он мало обращает внимание на то, что его не волнует.

— Отдай полотенце, или я за себя не ручаюсь, — хрипло произнесла Катя, которая, не отрывая взгляда от девушки, следила за каждым движением Карины.

Она прекрасно понимала, что значит этот взгляд, хитрая улыбка и неторопливость в движениях. Самым ужасным для неё было то, что сама Катя безумно хотела этого. Если бы это было простое любопытство, она бы могла избежать всего, потому что на пути между ней и Кариной стал бы Арсений. Но теперь, сколько бы про себя девушка не повторяла его имя, все убеждения неумолимо рушились — желание уже ничем невозможно было остановить.

Поэтому Катя предприняла то, что посчитала необходимым в данной ситуации. Направив душ на Кару, она упрямо посмотрела на нее. Карина, понявшая, что сейчас произойдёт, угрожающе произнесла:

— Ты не посмеешь.

— Ещё как посмею.

— Только попро…

Синеглазая не успела договорить, так как ей в лицо ударила упругая струя воды. Отплёвываясь, и пытаясь смахнуть с себя воду, мотая головой из стороны в сторону, Карина постепенно приходила в ярость. Когда Туман залезла в ванную с явным намерением придушить Катю, светловолосая опять включила воду — на соседей, живущих внизу, было плевать.

Выхватив из рук девушки душ и кое-как выключив воду, очень медленно, с проскальзывающей угрозой, Карина вернула душ на место, а затем, выпрямившись перед Катей и нависнув над ней, так же не спеша двинулась навстречу. Отступать сероглазой было некуда и она, прислонившись к ледяной плитке спиной, тихо вскрикнула от неожиданного холода.

Сине-серые глаза, в которых вновь смеялся коварный дьявол, манили девушку. Она ощущала себя будто в тумане. Всё вокруг исчезло, растворилось, потеряло чёткие границы и, превратившись в явную размытость, уплыло на задний план. По острому лицу Карины то тут, то там стекали капельки воды. Прилипшие ко лбу мокрые пряди синеглазая небрежно откинула назад. Уперев одну ладонь в стенку, и тем самым лишив Катю возможности бежать, Туман медленно склонилась над своей жертвой.

— Боишься меня, — это был не вопрос, а утверждение, но светловолосая всё равно упрямо замотала головой, скорее из вредности, чем по правде.

Чем ближе наклонялась Карина, тем меньше становилась амплитуда движений головы сероглазой. Катя, которая уже успела замёрзнуть, теперь забыла о том, что холод сковывал её конечности. Сейчас в целом мире для неё ничего и никого, кроме Карины, не существовало. Последний раз сознание обессиленным голосом крикнуло: «Арсений!..» Поднявшись на цыпочки, Катя хотела уже что-то предпринять, но тут хлопнула входная дверь — домой вернулась Глафира.

Наклонившись прямо к самому уху светловолосой, Карина шёпотом, который заставил пробежаться по обнажённому телу девушки стадо мурашек, произнесла:

— Не думай, что ты спасена.

— Надо сказать, что мы… Карина!

Последнее было скорее выброшено с выдохом. Синеглазая, пользуясь тем, что сероглазая отвлеклась на звук захлопнувшейся двери, неожиданно прильнула губами к нежной шее, заставив Катю умереть, а затем вновь возродиться — так сильно было вмиг поглотившее её чувство. Поднятые руки, которые должны были оттолкнуть Кару, наоборот, притянули её к себе, заставив прижаться чуть ли не всем телом к обнажённой Кате. Одна рука была неосознанно запущена в волосы.

Карина, которая планировала только раззадорить юное создание, теперь попросту не могла оторваться от нежной кожи. С жадностью она целовала мокрые хрупкие плечи, ключицы, возвращалась вновь к шее, заставляя Катю чуть ли не до крови прикусывать губу, чтобы не застонать в голос.

Но всё-таки девушек вернули к реальности: Глафира постучала в дверь.

— Катя, ты там? Карина куда-то ушла… В общем, как закончишь, иди на кухню, хорошо?

— К… конечно, — отозвалась светловолосая.

Оторвавшись от желанного тела, Карина уткнулась лбом в плечо девушки и тяжело дышала. Глаза её были широко раскрыты — она не могла поверить в то, что сейчас испытывала. Чувства обострились до невозможности, приходилось неимоверной силой воли сдерживать рвущиеся наружу порывы.

«Я же этого хотела… Заставить потерять голову, заставить сойти с ума, заставить желать меня… я этого добилась. Но какого чёрта меня так к ней тянет?» — Карина резко зажмурила глаза, а затем порывисто отстранилась от Кати.

— Карина…

— Потом, — выставив руку вперёд, ответила девушка, стараясь не смотреть в глаза светловолосой.

Протянув ей полотенце, синеглазая постучала в стенку и крикнула:

— Глафира! У нас тут маленькое происшествие.

Когда кареглазая услышала голос Карины и поняла, откуда он идёт, всё внутри у неё перевернулось, и то, что девушка так старалась погасить в себе, вспыхнуло с новой силой.