![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Кот ушел, а улыбка осталась
Однажды позвонили в дверь. Открываю – стоит незнакомый молодой человек с простым, открытым лицом. Спрашивает: – Вы Данелия? – Я. – Пожалуйста, выйдите на минуту. Надо поговорить. – Да заходите. – Нет, лучше, если вы выйдете, – и шепотом объяснил: – Микрофоны. Я вышел на лестничную площадку. Молодой человек огляделся, конфиденциально сообщил, что группа прогрессивно настроенной молодежи поддерживает меня в моей борьбе с этим проклятым режимом и готова мне помочь. Я посмотрел в его очень честные серые глаза и спросил, чем они могут мне помочь. Он предложил издать на Западе мои неопубликованные заметки, рукописи, – если они у меня есть. Тогда я сообщил ему (тоже конфиденциально, шепотом), что из неопубликованных рукописей у меня осталось только письмо к матери. Сейчас не вспомню, где оно, но текст знаю наизусть. Вот: «Дорогая мама… – тут я прервался (вышла соседка гулять с собакой), переждал, пока она спустится, и продолжил: – Дорогая мама, как ты поживаешь? Я поживаю хорошо. Здесь идет дождь». И уточнил: – Это я писал из Свердловска, там тогда были дожди. – А дальше что? – Дальше – «Целую, твой Гия» Но одно условие, если берете, прошу опубликовать под псевдонимом. Текст запомнили или написать? – Запомнил, спасибо, – молодой человек вежливо попрощался и ушел. «Письмо к маме» в западной прессе так и не появилось. Терпеть не могу таких людей: зачем тогда было обещать, вселять надежду? А через несколько дней, когда я вернулся с работы, мама вручила мне небольшой картонный ящичек, перевязанный бечевкой. Сказала, что заходила какая-то женщина лет сорока, спросила: «Вы мама Данелия? Это для вашего сына». И сразу убежала. Я открыл ящичек: печенье, сервелат, тушенка, шпроты. И никакой записки. – Как в тюрьму посылка, – сказала мама. На следующий день выхожу из подъезда, встречаю Женю Авдюхова, электрика из нашего ЖЭКа (мы с ним в одном подъезде жили). – О! Ты на воле? – удивился Женя. – А Горфинкель свистит, что тебя посадили. Что вы с каким-то евреем Ленина в книжке обосрали и в загранице напечатали… – Секундочку, – до меня стало доходить, – с каким евреем я книжку писал? С Синявским? Тогда же, когда запретили «Тридцать три», посадили Синявского и Даниэля за «антисоветскую книгу». А поскольку фамилии похожи (Даниэль-Данелия) и фильм мой закрыли, пошел слух, что посадили меня. Так что та посылка, очевидно, была предназначена Даниэлю. Когда я вернулся с работы, сказал маме, чтобы больше она посылки не принимала. Но больше никто и не приносил. Только две открытки пришли. Анонимные. Там писали, что родители могут гордиться таким сыном. И что «Россия воспрянет ото сна…» Между прочим. Это был не единственный раз, когда меня перепутали с Юлием Даниэлем. Когда мы запускались со сценарием «Джентльмены удачи», нам назначили консультанта из Управления лагерей, полковника Голобородько. Мы с ним созвонились, он заказал пропуска, и мы – Виктория Токарева, Александр Серый и я – поехали знакомиться. Полчаса ждали на проходной. Звонили полковнику: «Подождите, сейчас, сейчас – тут небольшая заминка». А когда мы сидели у него в кабинете, все время кто-то заходил: то за сигаретой, то подписать бумаги, то еще что-то… И каждый входивший украдкой посматривал на меня. – Вы знаете, чего они ходят? – сказал Голобородько. – Слух прошел, что ко мне пришел тот Даниэль права качать. С адвокатами. Вот и бегают посмотреть. А потом я встретил в Доме кино одного знакомого кинокритика. – Ну, как дела? – спросил он. – Открыли картину? – Какое там! Не только закрыли, но даже пошел слух, что меня посадили. – Тебя-то за что? – удивился критик. – Если уж сажать, то Элема Климова за «Добро пожаловать». Там у него действительно серьезные проблемы поднимаются… Я и сам думал, что сажать меня не надо. Но все равно почему-то было обидно, что сажать надо Элема, а не меня. А после перестройки я узнал от бывшего работника КГБ, что посадить собирались не Климова, а меня: очень возмутило тогдашнего председателя КГБ, что я отказался вырезать «Чайку». Но поразмыслив, там решили: не надо западной прессе давать лишний повод вопить о репрессиях над художниками в СССР: не та я фигура, чтобы делать из меня «узника совести». Мелковат. И в этом я с КГБ абсолютно согласен. Не та я фигура, не та! Между прочим. В двадцатых годах в Грузии за национализм посадили почти всех ведущих писателей и поэтов. А молодого прозаика К. Г. не посадили. Ему стало обидно, он надел черкеску, папаху, сел на лошадь и стал гарцевать перед окнами здания ЧК. Из окна выглянул усталый от ночных допросов председатель ЧК: – Иди домой, Котэ! – сказал он. – Тебя никто за писателя не считает!
|