Кто она – «княжна Тараканова»?

В начале 1770‑ х годов посланники России в Европе стали сообщать о появлении некоей особы, которая называла себя «принцессой Владимирской Елизаветой», дочерью покойной императрицы Елизаветы Петровны и ее тайного мужа графа Разумовского. Слух об этом сильно встревожил Екатерину II. Особенно насторожило императрицу то обстоятельство, что «побродяжка» (так она называла самозванку в письмах) свободно и на широкую ногу жила в Европе, а значит, имела деньги. К тому же она была окружена враждебными России польскими эмигрантами, которые смели возражать против раздела Польши. Мало того, она перебралась в Италию, в Ливорно, на рейде которого стояла русская эскадра под командованием графа А. Г. Орлова, и обратилась к нему с официальным посланием. В нем она объявляла себя дочерью императрицы Елизаветы, предлагала перейти на ее сторону, огласить на флоте ее манифест к русскому народу, который она приложила к посланию. Самозванка писала, что успехи ее «брата» Пугачева ободряют ее как наследницу российского престола на этот шаг. Одновременно самозванка написала в Россию письмо Никите Панину, в котором сообщала, что будет стоять за свои права на престол до конца, а также изъявила свою готовность тайно приехать в Петербург, если он поручится за ее безопасность.

Все это было уже крайне серьезно. Затем стало известно, что самозванка вела переговоры с турками, английским послом в Неаполе, побывала в Риме, где демонстративно приняла католичество и открыто заявила о своих претензиях на русский трон. Из дела Емельяна Пугачева, законченного в начале 1775 года, видно, что Екатерина подозревала, что за спиной «анператора Петра III» стоят ее недруги из среды столичной знати. Такие же мысли были у государыни и на этот раз, хотя с самого начала было ясно, что «принцесса» – явная авантюристка, сумевшая воспользоваться ходившими по Европе слухами о каких‑ то тайных детях Елизаветы Петровны, будто бы скрывавшихся в Швейцарии.

Как известно, императрица Елизавета была бездетна, и при ее дворе жили племянники фаворита Алексея Разумовского, дети его сестры Прасковьи Дараган. Когда дети подросли, Елизавета послала детей учиться в швейцарский пансион, где они были записаны под фамилией Дарагановы. Слухи о таинственных детях из России появлялись в немецких газетах, и вскоре «Дарагановы» превратились в тайных деток Елизаветы и Разумовского – «Таракановых»…

Словом, как бы то ни было, проблему самозванки нужно было срочно решать. И в Петербурге решили «побродяжку» из Италии выкрасть. Такое задание для русских спецслужб было не впервой. Стукнуть чем‑ нибудь тяжелым по голове, втащить в карету, перегрузить на русский купеческий корабль – минутное дело. Однако случай с «принцессой» был потруднее для подобной операции – ее все время окружали люди, и при попытке ее захватить мог подняться всесветный шум. И тогда был придуман поистине дьявольский план.

Графу Алексею Орлову, по прозвищу «Алехан», императрица поручила соблазнить «побродяжку», заманить ее на русский корабль и отвезти в Россию. Алехан, брат фаворита Екатерины II Григория Орлова, один из убийц императора Петра III, был человек наглый, беспринципный и по‑ своему талантливый. Роль свою он сыграл отменно: познакомился с ней, увлек ее обещаниями и подарками, сумел понравиться и даже влюбил ее в себя. Не без циничной гордости за свои выдающиеся мужские достоинства, о которых знали все шлюхи Петербурга, он писал на имя государыни:

«Она ко мне казалась быть благосклонною, чего для я и старался пред нею быть очень страстен. Наконец, я ее уверил, что я бы с охотой и женился на ней, и в доказательство хоть сегодня, чему она, обольстясь, более поверила».

22 февраля 1776 года она поехала с Орловым в Ливорно, отобедала на берегу. Потом они отправились венчаться на русский флагманский корабль «Три иерарха», который стоял на рейде. Так она оказалась на территории Российской империи, где и была задержана. Но не без иезуитского коварства. Вначале переодетые в рясы матросы разыграли комедию «венчания», а потом уже капитан арестовал «молодоженов». Тем временем корабль снялся с якоря и вышел в открытое море. После этого якобы арестованный Алехан «тайно» переслал «супруге» записку. Он «с отчаянием» сообщал, что его держат под арестом и что он просит возлюбленную потерпеть, обещая освободить ее из заточения. Вся эта ложь нужна была только для того, чтобы самозванка сохраняла иллюзию надежды, не затосковала и не умерла бы с горя во время долгого плавания к берегам России. Сам же Орлов сел в шлюпку, вернулся на итальянский берег и письменно рапортовал Екатерине: успех обмана полный, самозванка «по сие время все еще верит, что не я ее арестовал»…

Всю дорогу до берегов Англии самозванка вела себя спокойно, полагаясь на обещание Орлова вызволить ее каким‑ нибудь лихим внезапным налетом. Но потом она поняла, что ее обманули, пыталась выброситься с борта русского корабля в английскую шлюпку, звала на помощь, но ее успокоили… В Петербурге дело было поручено князю А. М. Голицыну. Требовалось узнать подлинное имя «побродяжки», выведать, кто ей покровительствовал и каковы были ее планы. Но Голицын, несмотря на свой ум и опыт, целей этих не достиг. Он, как и все другие, так и не узнал, кем же на самом деле была эта женщина, так убежденно и много говорившая как о своем происхождении от императрицы Елизаветы и Разумовского, так и о своих полуфантастических приключениях в Европе и Азии. На одном из допросов она показала:

«Зовут ее Елизаветой, от роду ей 23 года, откуда и кто ее родители не знает. В Киле, где провела детство у госпожи Пере, была крещена по греко‑ восточному обряду при ком и кем ей неизвестно. Девяти лет три незнакомца привезли ее в Петербург. Здесь ей сказали, что повезут к родителям в Москву, а вместо этого отвезли на персидскую границу и поместили у образованной старушки, которая говорила, что была сослана по указу Петра III. Она узнала несколько туземных слов, похожих на русские, начала учиться русскому языку. С помощью одного татарина ей и няньке удалось бежать в Багдад. Здесь их принял богатый персиянин Гамет, год спустя друг его, князь Гали, привез ее в Испагань, где она получила блестящее образование. Гали часто говорил ей, что она дочь покойной русской императрицы, о чем ей повторяли и другие».

Проверить эти сведения не представлялось возможным – какая‑ то «Тысяча и одна ночь»! Голицын писал Екатерине: «История ее жизни наполнена несбытными делами и походит больше на басни, однако же по многократному увещеванию ничего она из всего ею сказанного не отменяет, так же и в том не признается, чтоб она о себе под ложным названием делала разглашение…».

Голицын поначалу не прибегал к жестокости, а более стремился достичь результата лишь угрозами, лестью, различными уловками. Стремясь уличить самозванку, говорившую, что она якобы бежала из России через Персию и что хорошо знает персидский и арабский языки, Голицын заставил ее написать несколько слов на этих языках. Эксперты из Академии наук, посмотрев записку, утверждали, что язык этот им неизвестен, что это просто каракули. И тем не менее она без конца «повторяла вымышленные или вытверженные ею басни, иногда между собою несообразные». Она говорила, что родилась в 1752 году, значит, ей 23 года. Даже в каземате она была привлекательна. В ней была видна порода, чувствовалась грация и красота светской дамы. Голицын писал: «Быстрота ее мыслей и легкость выражений такова, что человеку неосторожному она легко может вскружить голову».

Между тем шли месяцы, а результатов не было никаких! Государыня гневалась, читая признания самозванки, что Пугачев ее «кузен», возмущалась: как эта негодяйка смеет подписываться под протоколами: «Елизавета»! Императрица потребовала ускорить следствие, тем более что стала заметна беременность самозванки, и к тому же у нее проявились симптомы скоротечной чахотки – болезни в сыром каземате нередкой. Голицын перешел к угрозам, угрожал арестантке, что применит к ней «крайние способы для узнания самых ея тайных мыслей». Какие «крайние способы» применяли в России, знали все, и только эта женщина не понимала, о чем идет речь, даже вынуждая Голицына объяснять «разницу между словесными угрозами и приведением их в исполнение». Но все было бесполезно. Тогда Екатерина предписала Голицыну: «Примите в отношении к ней надлежащие меры строгости, чтобы, наконец, ее образумить». Больную, беременную женщину лишили одеял, теплой одежды, более не пускали к ней служанку, на обед стали давать грубую пищу. Особенно тягостен был для самозванки «крепкий караул». Сутки напролет в камере, при свечах, находились офицер и несколько солдат, которые, сменяя друг друга, не спускали с нее глаз. Все естественные отправления женщине приходилось совершать тут же. «С ними я и объясниться не могу», – писала самозванка. Наконец, Екатерине стало известно, что «утеснение строгостью» приближает не истину, а лишь смерть арестантки. Возможно тогда, чтобы сломить волю преступницы, к ней приходил Алехан и рассказывал ей о подлинных мотивах его «романа» и затеи со свадьбой. Но и это не помогло. Тогда было решено привлечь в помощники приближающуюся смерть. Последовал новый указ – пусть ее исповедует священник! Как известно, в России тайны исповеди не существовало – священник обязан был доносить «куда следует» обо всем, что услышит на исповеди. Два дня вел «исповедальный допрос» священник, но «принцесса» так себя и не назвала и вины за собой никакой не признала. В отместку за это поп не отпустил ей грехи и ушел из камеры… 4 декабря 1775 года в 7 часов пополудни она умерла. Не было наводнения, не было омерзительных крыс, которые лезли на койку (это мы с детских лет привыкли видеть на картине Флавицкого). Под взглядами солдат она умерла, унеся в могилу и неродившееся (возможно, от Орлова?) дитя, и свою тайну.

А была ли вообще тайна? В те времена по Европе кочевало немало авантюристов и проходимцев, вроде Калиостро или Казановы. У них не было родины, дома, семьи. Эти «безродные космополиты» были талантливы, умели легко входить людям в доверие. От бесконечного повторения своего вранья они уже сами верили в то, что плели о себе другим. Голицын прав, когда пишет: «Увертливая душа самозванки, способная к продолжительной лжи и обману, ни на минуту не слышит голоса совести. Ни наказания, ни честь, ни стыд не останавливают ее от выполнения того, что связано с ее личной выгодой. Природная быстрота ума, ее практичность в некоторых делах, поступки, резко выделяющие ее среди других, свелись к тому, что она легко может возбудить к себе доверие и извлечь выгоду из добродушия своих знакомых»… А ведь это можно сказать о многих, в том числе о самой Екатерине II…