Поиск пути 4 страница

Я бы променял, конечно, это наваждение на конечную цель — жить было так интересно, но во мне взыграло упрямство и любопытство: «А что же тогда в конце пути? Что это за золотое руно, так оберегаемое?» Я вдруг понял, что все эти искушения кто-то как будто специально подбрасывает мне, чтобы отвлечь и не допустить меня к конечной цели. Я вспомнил из мифологии: идти, не оглядываясь и не отвлекаясь. Я вернулся к концентрации и твердо решил выстоять.

Мысли, идеи, откровения по-прежнему кружили мне голову, но теперь я старался только запомнить их, чтобы вернуться потом и насладиться ими. Как будто я был в редкой библиотеке и смотрел на ряды книг с заманчивыми названиями. «Нет, — говорил я себе. — Я прочту это потом».

В концентрации ум не должен участвовать. Это должен быть тупой процесс. Все внимание направлено на объект до тех пор, пока он не откроет своей тайны. Если появляются мысли в связи с объектом концентрации, то получается размазня — размышление на тему, а не концентрация. Мысли, приходившие ко мне, никак не относились к той идее, на которой я удерживал внимание.

Новые соблазны стали уводить меня прочь. На этот раз черт испытывал меня эмоциональными искушениями, и я конечно не устоял. Мне показывали изумительные картины, читали чудные стихи, меня завораживали сладкие мелодии, смуглые красавицы исполняли для меня невиданные танцы, а на душе был полный покой и умиротворение.

Внешний мир стал высвечиваться еще реже, к счастью, я взял отпуск и только временами со страхом спрашивал, какое сегодня число. Иногда я всматривался в лицо своей жены, но она вела себя так, будто ничего не происходит. Я отметил, что жена еще не ушла от меня и даже не устроила скандала. Я пытался записывать стихи и запоминать мелодии, но, как только я фокусировался на этом, то терял свое состояние — все равно, как выбегать в фойе во время захватывающего фильма, пытаться что-то записать и снова возвращаться. Все это новое, поступавшее в сознание, приходило извне, не из моей памяти. Стихи читаются непрерывно, запомнить можно только ритм и не больше четырех строк, а за это время пропускаешь другие. Если бы я мог записывать мелодии нотами, а стихи стенографировать…

Не помню, сколько времени так продолжалось, но в один прекрасный день я начал бороться с собой, чтобы вернуться на праведный путь. Я цеплялся за свою идею, как утопающий за соломинку, и повторял только: «Свят, свят, свят». Искушения как будто отодвинулись и теперь лишь издалека, как сирены, манили призывным пением.

В концентрации у меня обозначился прогресс. У моей идеи, говоря образно, появилась некая тень-чувство.

Постепенно концентрироваться стало даже как-то интересно. Теперь, если бы я и захотел отделаться от этого процесса, мне бы потребовались усилия. Непроизвольно я направил все внимание не на идею, а на эту тень. Как сейчас помню, прошло всего несколько дней и… пришло это.

Был вечер. Я собирался лечь спать. Когда я оказался в постели и расслабился, перейдя на вибрационное дыхание, то почувствовал, как со мной стало происходить нечто, чего я никогда не испытывал прежде. Сознание стало расширяться, не теряя объекта концентрации, и стало таким четким, каким оно никогда не было. Я потерял все ощущения тела. Вокруг меня образовался круговорот, я попробовал сопротивляться этому состоянию, но было уже поздно. Меня стало засасывать как бы в большую воздушную воронку, и я полетел через темный туннель в другую реальность. Мне было страшновато, но не очень, я уже начал привыкать к неизвестным состояниям. Все движение произошло в глубине моего существа, где оказалось огромное пространство. В этой другой реальности мое «я» было иным, я мог видеть вещи сразу со всех сторон и изнутри. Моя идея, которую я тщетно пытался понять, предстала передо мною во всей своей простоте. Момент созерцания сопровождался экстазом могучей силы — это восхищение, потрясение, радость познавания, любование красотой увиденного, возведенные в степень! Описать это невозможно, я не могу найти слов. Как будто передо мной отодвинули завесу неба, и я увидел такие тайны! Сначала я думал, что присутствую при этом процессе в качестве случайного зрителя, скажем, созерцаю идею как Ниагарский водопад, но когда у меня в сознании появился невольный вопрос и вся картина одним гигантским движением перестроилась так, чтобы я мог понять с абсолютной ясностью все интересующие меня аспекты, я понял, что весь этот могучий процесс объяснения происходит для меня лично и что я могу спрашивать сколько хочу малейшим движением воли. Мое сознание не фокусировалось в какой-нибудь одной точке и не перемещалось, чтобы увидеть объект с другой позиции, оно было одновременно везде и видело объект сразу со всех сторон и изнутри, так что объект и субъект были одно.

Образно можно было бы дать понятие об этом в таком роде. Если бы я первый раз в жизни увидел океанский лайнер далеко в море и спросил бы себя «Что это?», я бы сформулировал идею этого «нечто» как «Что-то большое на воде. Движется самостоятельно. Не тонет». И взял бы эту идею в качестве предмета концентрации. Это «нечто» все равно мне неизвестно. Поэтому я тупо удерживаю его в сознании с подтекстом «Что это?» И только помню, что «это» не тонет, большое, движется. Если бы я дошел до конца концентрации, как я сделал со своей идеей, то увидел бы лайнер одновременно со всех точек зрения и изнутри и понял бы мгновенно, как работают все его системы — электронные, водные, механические, видел бы одновременно его каюты и помещения, словом, узнал бы о лайнере все, что знает команда, и еще много больше. У меня не осталось бы ни единого вопроса.

Это созерцание лайнера сопровождалось бы экстазом — радостью познавания, восхищением, изумлением.

Прежде чем я нашел себя в постели, с тем моим «я» произошло вот что. Мое сознание стало одеваться как бы низшими оболочками и затем было засунуто в физическое тело. Образно говоря, это как если бы меня ударили доской по голове, потом закутали в одеяло и обмакнули в смолу, потом опустили бы в бочку, бочку закрыли наглухо, закатали в ковер и так далее и тому подобное. Или иначе. Я был, скажем для примера, гусеницей, меня превратили в человека и показали мир, а после этого, путем превращений по нисходящей линии, вернули к сознанию гусеницы.

Я вскочил с постели и стал ходить по комнате. С момента, когда я лег спать, прошло не больше пяти — десяти минут. Я задавал себе один и тот же вопрос: «Что было со мной?» Моя идея, предмет моей концентрации, стала ясна мне до простоты. Я решил, что нашел новый метод познания мира. Я взял карандаш и стал лихорадочно записывать. Потом прочел. Мне все понятно, но если прочесть чужими глазами — ничего.

Много позже я стал рыться во всех доступных библиотеках. Я искал описания религиозных экстазов и личных впечатлений отшельников и адептов йоги. Я нашел очень мало, а о самом самадхи не более пяти строчек. Теперь я понимаю, почему это так. Попробовал бы кто-нибудь описать инопланетянам огонь или воду, небо, облака или цветы. Как будет воспринимать описание творческого вдохновения человек, никогда его не знавший, описание влюбленности — сам ее не испытавший или описание полового экстаза — евнух с детства?

Самадхи — это творческое вдохновение высочайшей интенсивности, завораживающее красотой увиденного и понятого, сопровождаемое глубоким и продолжительным экстазом. Это экспериментальный метод познания реального мира и человеческой природы. Медитация и самадхи в хатха-йоге — фактически один и тот же процесс. Словом «медитация» пользуются для обозначения разных явлений, например медитация Кришнамурти — нечто другое. Медитацией в хатха-йоге называют более глубокую концентрацию, когда предмет концентрации «заговорит сам». В этом случае медитация — процесс созерцания всех аспектов предмета до полного понимания, а удивление, восхищение, радость — всю его эмоциональную часть называют самадхи, или самади. Как только понимание достигнуто, сознание самопроизвольно возвращается к своему первоначальному состоянию — человеческому сознанию.

Самадхи — не отдых, это напряжение всех сил, после него устаешь так, что хочется заснуть мертвым сном. Это крайнее возбуждение всей нервной системы, полная потеря земного, низшего сознания и отключение от внешнего мира. Как правило, человек возвращается в обычный мир эмоционально перевозбужденным, что может вызвать психические отклонения или даже разрыв сердца. Все подготовительные ступени, видимо, существуют, чтобы должным образом закалить тело и дух. Сразу после самадхи уснуть невозможно. Как можно спать после только что сделанного открытия? Никогда не виденного прежде! Никогда не испытанного ранее!

С того самого дня и в течение целого месяца состояния самадхи стали повторяться снова и снова. Я совсем ошалел от перевозбуждения на первых порах, но потом постепенно привык к ним и принял их как необыкновенный подарок судьбы.

При следующих попытках у меня возникли трудности — оказалось, не так просто сформулировать вопрос. На глупые и поспешные вопросы не отвечают. Постановка задачи — полдела, если концентрация не получается, приходится пересматривать вопрос.

Я сосредотачивался на идеях, которые хотел понять, и если правильно формулировал задачу, впадал в самадхи, где получал все объяснения с исчерпывающей ясностью. Не менее загадочным для меня оказался сам метод, который всегда начинался с концентрации под контролем нормального сознания, но в какой-то момент на меня обрушивалась лавина перестройки сознания из низшего, обладающего одной точкой зрения, в высшее, без противоположностей и не имеющее фиксированной точки зрения. Момент перехода я никак не мог ухватить, все происходило в быстрой последовательности: сначала отбрасывалось тело со всеми его чувствами, сознание как бы освобождалось от невидимых материальных оболочек, на каждом уровне наступала все большая ясность, пока сознание не вырывалось на свободу в какое-то гигантское бесконечное пространство. В это время наступал неописуемый экстаз от созерцания — видения, понимания и ощущения того, что это реальность.

Позже я заметил, что самадхи зависит от глубины идеи или поставленного вопроса. Однажды я захотел узнать нечто, лежащее очень далеко за пределами понимания нормального сознания. Сначала был процесс медитации, как бы подготовки к восприятию конечной истины. Низшие оболочки сбрасывались постепенно, и на каждом этапе было частичное объяснение, сопровождаемое чувством восхищения и понимания. В самом конце медитации я испытал сильнейший из экстазов с исчерпывающим пониманием идеи. Возвращение к нормальному сознанию было дольше, чем обычно. То ясное и незамутненное сознание прошло через несколько уровней искажения и замутнения, пока я наконец открыл глаза в своем нормальном мире. Понимание осталось со мной, но на свой уровень сознания я не вынес ничего, что можно было бы хоть как-то записать даже для самого себя. Гораздо больше меня потрясло другое, совсем не глубокое самадхи. Суть вопроса была где-то совсем близко, экстаз был слабым. Я понял, какие неоценимые возможности могут открыться передо мной для практического применения. До этого все мои вопросы были из области метафизики. Я попытался сформулировать какой-нибудь технический вопрос, но по своей природе я гуманитарий, мне чужды все виды техники, особенно то, что крутится и издает шум.

На первых порах важно иметь хоть какое-то расположение к предмету концентрации. Сильная эмоциональная поддержка, жгучий интерес, а еще лучше любовь и страсть несут сознание к самадхи как на крыльях. Я не смог попробовать себя ни на чем, что дало бы реальный результат.

Одно мое наблюдение облегчило постановку задачи и концентрацию. Оказалось, что если можно представить объект в антиномиях и концентрироваться одновременно на обеих противоположностях, получается стереоскопический эффект, весь процесс происходит быстрее и успешнее и заканчивается созерцанием до полного понимания.

Меня давно интересовала идея бесконечности. После нескольких дней напрасной концентрации мне удалось сформулировать вопрос так, что передо мной оказались два полюса одной идеи: точка и ничто, или бесконечно малая и бесконечно большая величины. Я удерживал в поле зрения обе эти величины так, как я бы смотрел в окуляры стереоскопа на два аэрофотоснимка, каждый из которых сам по себе ничего не говорит. В один момент, когда я сидел в позе сидхасана и полностью расслабился, со мной случилось что-то страшное. На меня налетел ураган, отбросил тело, и мое «я» стало расползаться в пространстве с огромной скоростью. Это было леденящее кровь самадхи. Я разлетался во все стороны на миллионы световых лет. Огромным усилием воли я остановил это движение, оно направилось назад и продолжалось столько же времени, до тех пор пока я не стянулся в точку.

Я ощутил и осознал бесконечность! Я был уверен, что если бы не остановил это движение, оно продолжалось бы вечно! Я навсегда запомнил ощущение этого космического ужаса.

Однажды у меня был очень интересный эксперимент. Не помню точно, как я сформулировал проблему, но когда я оказался в самадхи, то созерцал одновременно все точки зрения на мир как отдельные философии. Я увидел три точки зрения, о которых не знал раньше. Я разыскал их потом в учебнике по истории философии.

Чем серьезнее идеи концентрации, тем глубже проваливается сознание к ее сути, освободившись от всех оболочек, экстаз сильнее и полнее, а возвращение в тело занимает больше времени — как я уже сказал, чистое, ничем не замутненное сознание дольше заворачивают в пеленки, замутняют, перекашивают, искажают. Путь туда намного быстрее, чем обратно. Понимание скорее переходит в ощущение, а о том, чтобы передать его другим, вообще не может быть и речи — нет слов, нет понятий, нет аналогий в человеческом языке.

Самадхи дает понимание глубинных процессов, тени которых мы видим и ощущаем как реальный мир.

На более простые вопросы ответ может прийти в виде интуитивной догадки, без потери сознания. Потерей сознания я называю утрату способности объяснить происходящее человеческими категориями.

Там, в глубине, нет никаких противоположностей, а есть только единство. Нет точек зрения, сознание присутствует везде, и так открывается суть вещей. Получается, что мы живем в искаженном, одномерном или двумерном мире: одномерном, потому что в каждое мгновение мы обладаем только одной точкой зрения, а двумерном, потому что мы существуем в мире противоположностей.

Дни и ночи перемешались, я потерял счет времени. Моя жена понимала, что со мной происходит что-то необычное, и старалась меня не отвлекать и не разговаривать со мной. Ни о каком сексе не могло быть и речи — все физические и душевные силы принадлежали только концентрации.

Иногда самадхи происходило непроизвольно. Стоило мне только перейти на вибрационное дыхание, и какая-нибудь идея появлялась в голове (а неразрешимых идей у меня всегда было много), как я тут же погружался в самадхи.

Я не высыпался и никак не мог отдохнуть как следует, у меня трещала голова, а глаза болели от бессонницы. Я понял, что если так будет продолжаться, то не выдержу нагрузки. Тогда я вспомнил о лекарстве, которое моряки практикуют от всех болезней на свете. Я налил рюмку рома, выпил и заснул мертвым сном. Как я выяснил позже, алкоголь и кофе противопоказаны концентрации.

На работе мне сказали, что, если я не спущусь на землю, меня уволят. Дома я чувствовал, что все же надо каким-то образом замечать жену. И, кроме всего этого, настало время сдавать экзамены в мореходное училище, чтобы получить диплом штурмана дальнего плавания.

Я получил диплом штурмана, на работе дела у меня пошли отлично, жена была мной довольна, но… Я потерял способность погружаться в самадхи. Как я установил, процесс накопления знаний, развития памяти и интеллекта, с его возможностями анализа и синтеза, противоречит процессу концентрации. Или одно, или другое.

Источники говорят, что творческий процесс открытия или изобретения — это что-то вроде мини-самадхи. Состояние самадхи несколько раз испытывал Платон. Где-то он упоминает об этом, говоря: «А Ксенофонт этого ни разу не испытал». Архимед, Платон, Ньютон и другие, безусловно, обладали хорошо развитой способностью к концентрации. У них не было экспериментальных лабораторий, и им не нужно было перегружать себя лишними знаниями.

Среди своего окружения я так и не встретил никого, кто проделал бы что-либо, подобное моим экспериментам. Сейчас мир не располагает к этому.

Итак, я наконец достиг последней и конечной ступени йоги? Не совсем так. Концентрация, созерцание и самадхи — это только начало йоги. Источники были правы, когда говорили: «Пусть йога сама о себе рассказывает, нужно только заниматься».

Тайны мироздания после моего личного опыта мучают меня не меньше, если не больше прежнего. Но для их постижения нужно снова войти в хорошую форму и вернуть способность к концентрации.

Я, как Алладин из «Тысячи и одной ночи», нашел волшебную лампу — метод с неограниченными возможностями. Можно обойтись без учителей, без научно-исследовательских институтов и учебников. Нужно только свободное время и… коврик.

Способ познания мира через самадхи существовал всегда, им пользовались в древней Индии, Китае, а особенно в древнем Египте. Очень многие люди обладали талантом концентрации безо всяких физических и дыхательных упражнений. Путь йоги, безусловно, не единственный.

Знание можно передавать с помощью объяснений, понимание передать нельзя. Знанием можно делиться с любым, пониманием — только с тем, кто испытал или пережил нечто подобное или обладал этим знанием с рождения.

Концентрация и самадхи ведут к непосредственному пониманию идей, мыслей и сути вещей. Тех, кто владеет методом постижения мира через концентрацию, называют посвященными.

Именно поэтому так много написано о методах йоги и почти ничего о результатах концентрации и самадхи. Каждый человек должен пройти все сам, никакой учитель не сможет помочь и передать знания, он в состоянии только указать метод или путь. Уже первый опыт самадхи дает больше понимания сути вещей, чем любое знание, переданное другими.

В той высшей действительности идеи — это реальные объекты, а у нас в сознании находятся только их проекции.

Сейчас, после всего, что я увидел и испытал в самадхи, я знаю: мир, в котором мы живем, является тенью или частью другого огромного реального мира, для постижения которого недостаточно наших понятий, мыслительных способностей и ощущений.