Элиминирование лакун как действие социально-психологических механизмов

ТЕОРИЯ ЛАКУН В ИССЛЕДОВАНИИ ПРОБЛЕМ

МЕЖКУЛЬТУРНОГО ОБЩЕНИЯ

И.Ю. Марковина

ЭЛИМИНИРОВАНИЕ ЛАКУН КАК ДЕЙСТВИЕ СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ МЕХАНИЗМОВ

«ПРИТЯЖЕНИЯ» И «ОТТАЛКИВАНИЯ»

Неконгруэнтность образов мира, взаимодействующих в ситуации межкультурного общения, проявляется в эксплицитном или имплицитном существовании лакун, которые мы понимаем как пробелы на «семантической карте» образов сознания (коммуникантов). Интеркультурныелакуны переходят из потенциального в реальный статус (т.е. служат причиной непонимания) только при сопоставлении национальных образов сознания, например, в условиях межкультурного общения. Причем реальный статус лакун может иметь, как эксплицитное, так и имплицитное проявление. Описаны лакуны, актуализирующие пробелы на «семантической карте» таких форм существования сознания как язык, текст и культура в целом: языковые, речевые/текстовые и культурологические лакуны [ Текст как явление культуры 1989 ].

В процессе межкультурного диалога происходит взаимная адаптация национальных сознаний носителей культур-коммуникантов: «свое» соотносится, совмещается и согласовывается с «чужим», что по видимому является единственно возможным способом постижения «чужого» образа мира [см.: Тарасов 1996; Он же 2004; Сорокин 1994].

Путь к взаимопониманию, таким образом, осуществляется через поиск способов совмещения «чужого» со «своим». Как показали наши исследования текста (как одной из форм функционирования национального языкового сознания), выступающего в качестве средства межкультурного общения, результатом такого поиска могут быть четыре типа соотношения «своего» и «чужого» образов/фрагментов сознания. В зависимости от условий конкретной коммуникативной ситуации (они будут описаны ниже), могут быть найдены следующие варианты соотношения: (1) практически совпадающие образы/фрагменты - лакуны нет, или разница настолько незначительна, что в условиях конкретной коммуникативной ситуации ею можно пренебречь (принимается допущение о совпадении образов); (2) абсолютно неконгруэнтные фрагменты/образы – полная лакуна, т.е. «чужой» образ не имеет эквивалента и его невозможно объяснить (в силу тех или иных причин) с помощью арсенала автохтонного сознания (особенно часто в эту категорию попадают «психологические/ национально-психологические» лакуны: «характерологические», «эмотивные», «карнавальные», многие лакуны «культурного фонда», например, лакуны «культурной символики», прецедентные лакуны и т.п.); (3) неполностью совпадающие фрагменты/образы – частичная лакуна, т.е. образ «чужого» сознания переносится в автохтонную культуру с теми или иными потерями, которые (в конкретной коммуникативной ситуации) никак не восполняются: примером таких лакун могут служить случаи несовпадения национального объема понятий или неполные соответствия на уровне «объединяющего» и «объединяемого» [см. подр.: Жельвис 1976; Текст как явление культуры 1989: 93]; (4) схожие или квази-эквивалентные фрагменты/образы - компенсированные лакуны, т.е. «чужой» образ заменяется аналогом, подобранным среди сходных (по тем или иным культурологическим характеристикам) образов «своего» сознания, при этом содержательные потери сохраняются, но существуют параллельно с новыми смыслами, привнесенными «своим» аналогом: такие лакуны можно обнаружить в переводах (особенно поэтических текстов), при попытках переориентировать рекламные тексты на инокультурного реципиента, в публицистических текстах [См.: Текст как явление культуры 1989: 107-112; Марковина 2004; Марковина, Васильченко 2005].

Таким образом, неизбежное в ситуации межкультурного общения возникновение лакун, являющихся, с одной стороны, результатом неконгруэнтности образов сознаний коммуникантов, а с другой стороны, препятствием для достижения взаимопонимания, приводит к необходимости из элиминирования. (Если, разумеется, целью межкультурного диалога является именно понимание.) Элиминирование лакун представляет собой процесс согласования и совмещения, вступивших в конфликт «своих» и «чужих» когнитивных, эмотивных и аксиологических установок [Сорокин 1994], процесс адаптации «чужих» образов/фрагментов сознания с помощью «своих» образов.

В процессе межкультурного общения взаимодействуют национальные сознания коммуникантов, между коммуникантами происходит обмен фрагментами вербального и невербального опыта, являющимися неавтохтонными (лакунизированными) для одного из участников диалога. Выбор способа адаптации неавтохтонного фрагмента опыта при переносе его в новую культуру осуществляется, как правило, под воздействием двух основных факторов. Во-первых, это цель переноса, во-вторых, это уровень (степень) значимости фрагментов опыта, подлежащих переносу из одной культуры в другую.

Целью межкультур­ной трансляции может быть ознакомление с «чужой» культурой, получение информации о ее специфике. Стрем­ление наиболее полно перенести специфику одной культуры в другую вступает в противоречие с возможностями восприятия, «приема» этой специфики инокультурным реципиентом: лакунизированность информации крайне затрудняет его деятельность, направленную на понимание чужой культуры. Трудности понимания во многом обусловлены психологическими проблемами: получение новых знаний, постижение «чужого» через осмысление различий, всегда требует серьезных усилий, в известной степени признания относительности «своего» как «нормального», «правильного», «естественного», «необходимого» и размышления над «чужим», которое воспринимается как «неправильное», «плохое», «странное», «чуждое», «неестественное» [см. подр. об оппозиционных признаках лакун: Марковина 2004: 59; а также: Байрам 1996: 6].

Цель общения может быть и противоположной: максимальная нейтрализация различий между культурами-коммуникантами для достижения функционального, прагматического воздействия в чужой культуре, аналогичного воздействию, оказываемому текстом в автохтонной культуре. Такая цель требует принципиально иного способа приближе­ния «чужой» культуры к культуре-реципиенту.

Наши наблюдения показывают, что элиминирование лакун в процессе межкультурного общения (в зависимости от целей общения, этнопсихолингвистического профиля коммуникантов, размеров культурологической дистанции, жанра общения, характера лакуны) осуществляется двумя основными и противоположными по стратегии и результату способами, которые мы называем заполнением и компенсацией [подр. см.: Текст как явление культуры 1989; Марковина 2004].

Сохранение специфичности (чуждости) образа инокультурного сознания при попытке осмыслить факт его несходства со «своим» образом или же факт отсутствия аналогичного образа в «родном» сознании происходит при элиминировании лакуны путем заполнения. Суть этого приема заключается в той или иной степени подробном разъяснении содержания образа чужого сознания. Эффективность заполнения обусловлена тем, что данный способ элиминирования лакун ведет к выработке нового знания о незнакомой культуре, способствует ее пониманию [см. также: Тарасов 1996: 19]. Однако, использование этого приема может иметь ряд ограничений в силу, прежде всего, его «громоздкости», а также сложности восприятия комментария большого объема при попытке осмыслить специфику дистантных культур.

Выявление и заполнение языковых лакун. Заполнение лексических лакун может происходить в процессе исторического взаимодействия и сосуществования языков. Например, лакуна может быть заполнена путем заимствования той или иной единицы: во французско-русском словаре XVIII в. зафик­сированы некоторые абсолютные для русского языка лакуны, т.е. значения французских лексических единиц раскрывались в русском языке с помощью перифраз: «gesticulation» —- «кривление, махание, делание раз­ных видов движений при разговорной речи»; а в современном русском языке в качестве эквивалента французского «gesticulation» используется слово «жес­тикуляция» [Муравьев 1975: 23]. Существовавшая ранее языковая (лекси­ческая) лакуна оказалась заполненной и исчезла.

Рассмотренный пример иллюстрирует один из способов установления лексических интерязыковых лакун. Анализ двуязычных словарей позволяет выявить существование абсолютных лексических лакун – это случаи отсутствия в словаре компактного (однословного) эквивалента для лексической единицы одного из языков. Более или менее развернутое словосочетание, передающее значение такой лексической единицы средствами другого языка, представляет собой элиминирование лакуны способом заполнения.

Например, американское слово privacy является англо-русской лексической лакуной, т.к. значение freedom from unauthorized intrusion может бытьприблизительно передано на русский язык только словосочетанием «право на частную жизнь» или «право на невмешательство с частную жизнь», при этом другие значения данной единицы английского языка лакунами не являются: privacy 1 уединение; уединенность 2 тайна, секретность 3 редк. интимность [НБАРС: 770 ] (ср.данные Webster’s Dictionary: privacy 1 a: the quality or state of being apart from company or observation (SECLUSION) b: freedom from unauthorized intrusion 2 archaic: a place of seclusion 3: SECRECY [WNNCD: 936]).

Выявление и заполнение текстовых лакун (речевые и культурологические лакуны). Речевые лакуны выявляются при сопоставлении текстов оригинала и перевода как случаи полной, частичной или компенсированной утраты авторского набора сем при адаптации текста средствами другого языка и другой культуры. Культурологические лакуны выявляются как случаи непонимания фрагментов неавтохтонного вербального/ невербального опыта. Заполнение лакун в тексте характеризуется некоторыми особенностями, обусловленными главным образом характером текста, а также характером лакуны, кото­рую необходимо элиминировать.

(1) Заполнение-перевод. Распространенным способом запол­нения лакун является сохранение иноязычной лексической единицы в транслитерированном варианте в комбинации с ее переводом на язык реципиента: благодаря использованию такого приема в тексте присутствует инокультурный колорит и при этом нет трудностей для понимания значения лакунизированной единицы. Такой прием элиминирования лакун можно наблюдать в публицистических текстах (газетные, журнальные статьи, «страноведческие» очерки:

«Этот клочок суши <...> зо­вется Нуси-Бе, что в переводе с малагасийского озна­чает „большой остров"» [из периодической печати].

Разновидностью этого способа заполнения лакун можно считать (наряду с переводом) демонстрацию авторского отношения к описываемым событиям:

«...Пентагон начал маневры „Глоубл шилд-81", это значит что-то вроде „всесветного щита", соответствен­но — образца 1981 года» [из периодической печати].

Отметим, что в такого рода текстах нередки случаи сохранения лакун в неэлиминированном виде. Наличие лакуны можно рассматривать как «сигнал» специфики «чужой» культуры, способ создания колорита, однако такой «пробел» на «семантической карте» текста является препятствием для понимания инокультурным реципиентом:

«...на территории Южной Кореи начинаются маневры „ Тим спирит ''».

Прагматические задачи делают необходимым за­полнение лакун, являющихся результатом «безэквивалентности» таких единиц языка, как географи­ческие названия, названия газет и журналов и т.п. (в переводческой практике их принято транслитерировать). Использование в тексте названий и их перевод­ных эквивалентов может быть обусловлено не только прагматическими задачами текста, но и другими причинами. Например, перевод названия еженедельни­ка в нашем примере, по-видимому, обусловлен его несколько свое­образной транслитерированной формой:

«„Еще одно убийство на Флит-стрит" — под такими заголовками появилось сообщение о закрытии иллюстрированного еженедельника „Hay! " (Сейчас!)» [из периодической печати].

Намерением расширить читательскую аудиторию и придать тексту колорит, по видимому обусловлено включение в текст французского слова и его перевода:

«Речь идет о хороших манерах, что по-фран­цузски называется politesse (вежливость, учтивость)» [из периодической печати].

Более сложным вариантом заполнения является «замаскированный» перевод иноязычного слова, включенного в текст в оригинальном написании (на иностранном для читателя языке). Такой способ элиминирования использованного в тексте эле­мента чужой культуры, безусловно, служит стилистическим приемом, однако создает определенные трудно­сти для понимания:

«Вместе со спектаклем (...) при­были цитаты из американских отзывов о пьесе и постановке, и чаще всего там повторялись слова Perfect и perfectly. <...> Конечно, были отобраны самые хвалебные фразы, но я думаю, что ругательных и не нашлось бы: ни к чему не придерешься. А подробно­сти и детали Совершенства так же совершенны, как оно в целом» [Асаркан 1980: 135].

Только сведущий читатель поймет связь англий­ских слов «Perfect» и «perfectly» со словами «Совер­шенство» и «совершенно». Можно рассчитывать и на читательскую догадку: написание слова с заглавной буквы, а также употребление в пределах предложения двух однокоренных слов, возможно, укажет на связь между ними и непривычными в тексте на русском языке английскими словами.

Подчеркнем еще раз: сохранение в тексте национально-специфического элемента иной культуры и последующий перевод его, включенный в текст, позволяют решить две задачи. Во-первых, задачу создания некоторого колорита не­знакомой культуры (иноязычное слово или словосоче­тание переносится в язык реципиента в оригинальном звучании и, по существу, транслитерируется). Во-вто­рых, задачу обеспечения более глубокого понимания смысла текста путем раскрытия значения специфиче­ского элемента чужой культуры с помощью перевода.

(2) Заполнение-комментарий. Разновидностью заполнения лакун мож­но считать включение в текст более или менее подроб­ных комментариев элементов чужой культуры. За­полнение при этом может быть различной глубины, что обусловливается, с одной стороны, задачами, сто­ящими перед автором, а с другой — размерами культурологической дистанции между описываемой культурой и культурой реципиента.

(а) Поверхностное заполнение. Пояснение или комментарий могут быть самыми об­щими, не дающими четкого представления о специфи­ческом элементе незнакомой культуры:

«Вместе со сторожем в традиционной малагасийской накидке — ламбе мы долго бродили среди высокой травы...»

[из периодической печати]

«Но Андоба выбирает иной путь, путь „ гусано " — антиобщественного элемента» [из периодической печати].

В обоих случаях авторы не сочли нужным информировать читателей о том, как выгля­дит традиционная малагасийская накидка, из чего и как ее изготовляют, каким образом носят ее местные жители или чем занимаются и как живут кубинские «гусано». Лакуны заполнены лишь поверхностно.

(б) Глубокое заполнение. Более глубокий вид заполнения лакун — коммента­рий с описанием внешнего вида, способа функциони­рования, сферы применения или значимости для носи­телей описываемой культуры того или иного ее эле­мента:

«Рождается чудо — дутар... Удивительный инструмент — дутар!, Продолговатой формы корпус, узкий гриф, две струны...» [из периодической печати].

В данном случае лакуна заполняется постепенно в несколько «шагов»: сна­чала читатель узнает, что инокультурная реалия — это некий инструмент, а затем из описания внешнего вида реалии складывается представление о музыкальном струнном инструменте.

В другом случае для более полного понимания русскоязычным читателем якутской реалии в текст вводится не только описание способа приготовления национального блюда, но и определяется его место в си­стеме ценностей носителя национальной культуры:

«Когда говорят о маме, вспоминают детство, родной очаг, отчий край. Все это связано у меня с материн­ским керчэхом. Керчэх — это якутское блюдо, приго­тавливаемое из сливок, взбитых до такой степени, что можно есть вилкой» [из периодической печати].

Нередко глубокое заполнение лакун можно наблюдать в публицистических (особенно политологических) текстах: сначала подробно раскрывается смысл некоторого специфического понятия описыва­емой культуры и только затем дается основной текст, в котором прокомментированное понятие используется в качестве ключевого. Так, статья «США: Сто дней» (Г. Арбатов) начинается с разъяснения истории возникновения в американской культуре понятия, выражаемого словосочетанием «сто дней»:

«В американ­ском политическом лексиконе понятие „сто дней" свя­зано с началом президентства Ф. Рузвельта. Именно он в 1933 году провел через стодневную сессию конгресса серию антикризисных мероприятий. С тех пор под «ста днями» того или иного президента имеют в виду прежде всего тот стартовый период, когда хотя бы в общих контурах обозначится политика новой адми­нистрации. Обрело это понятие и дополнительный смысл — своего рода льготного срока, до истечения ко­торого вроде бы неудобно всерьез эту администрацию критиковать...»

Затем следует основной текст, в котором анализируется политика новой американской администрации. Глубокое заполнение лакуны в данном случае сводится к раскрытию основного и дополни­тельного смыслов, вкладываемых в понятие «сто дней», и выявлению ассоциативной связи этого понятия с именем одного из самых уважаемых американцами президентов.

(3) Заполнение-примечание. Лакуны в тексте могут быть заполнены также с по­мощью примечаний различного характера и объема.

Это могут быть короткие примечания переводчика или редак­тора переводного текста, выполняющие функцию переориентировки текста на носителя другой культуры (культуры ПЯ). Автор примечания (являясь, как правило, носителем одной с реципиентом культуры) прогнозирует трудности в понимании того или иного фрагмента «чужой» культуры. Сохра­няя текстовые сигналы специфики исходной культуры, редактор или переводчик поясняет те ее особенности, которые могут стать препятствием для адекватного понимания содержания в культуре ПЯ.

В переводе на бирманский язык романа Л.Н.Толстого «Война и мир» переводчик поясняет в примечании-сноске странные для читателей действия Анатоля и Долохова, которые собираются похитить Наташу: «Нет, стой! – сказал Анатоль. Затвори дверь, сесть надо. Вот так...» [ русские перед дорогой затворяют двери и молятся, чтобы избежать опасностей ]

Данная лакуна оказалась настолько мощной, что потребовалось еще более глубокое заполнение и переводчик сделал дополнительное примечание прямо в тексте Л.Н.Толстого:

«Нет, стой! Затвори, чтобы все было хорошо, помолимся, - сказал Анатоль. Закрыли двери, все сели, помолились» [Черкасский 1987: 150].

Заполнение лакун с помощью примечаний (например, в художественном переводном тексте) зависит от степени «чуждости» фрагмента неавтохтонного опыта: мощные лакуны требуют пространных комментариев, которые однако, разъясняя суть специфического элемента «чужой» культуры, создают «шум», помехи в поле восприятия и понимания ре­ципиента.

Традиционным вариантом заполнения являются, например, небольшие примечания в художественном (часто переводном) тексте, помещенные по ходу повествования в сносках:

«О, сэнсэй, я так тронута». К слову «сэнсэй» дано краткое пояснение в сноске: вежливое обращение к людям «свободных профессий» [Мацумото Сэйтё1980: 16—17].

Мощная социально-психо-логическая лакуна в япон­ском тексте может вызвать неадекватную оценку ситу­ации и характера персонажа носителем культуры ПЯ:

«Газета, по-прежнему, была наполнена деревенскими новостями, набранными скромным шрифтом: <...> из-за лесного пожара сгорело селение, в Ущелье Облаков обнаружены тела мужчин и женщин — очевидно, влюб­ленных, покончивших самоубийством... Есико прочита­ла заметку о влюбленных. Ничего особенно удивитель­ного в этом происшествии не было» [Там же: 16].

Последняя фраза подробно прокомментирована пере­водчиком в примечании-сноске, смысл кото-рого сводится к следующему:

... влюбленные в современной Японии, не имею­щие по тем или иным причинам возможности связать свою судьбу, кончают (в духе древнего японского обы­чая) жизнь самоубийством в каком-нибудь живописном уединенном месте; словосочетание «самоубийство влюб­ленных» весьма часто встречается в японской прессе.

Поскольку «самоубийство влюбленных» - явление обыденное лишь для носителя японской культуры, и в частности для геро­ини рассказа, но не для русского читателя, в тексте перевода потребовалось развернутое примечание, заполняющее лакуну.

Наличие мощной культурологической дистанции между культурами ИЯ и ПЯ может привести к тому, что само произведение в целом окажется лакуной для носителя ПЯ.

Так, рассказу Акутагавы Рюноскэ «Оиси Кураноскэ в один из своих дней» (как и целому ряду других его произведений) предпослан простран­ный (превышающий по объему само произведение) комментарий, необходимый хотя бы для общего понимания этого рассказа носителем русской культуры [Акутагава 1974: 659].

Существует еще один способ заполнения лакун с помощью примечаний: помещенные в конце книги примечания выборочно поясняют трудные для понима­ния национально-специфические элементы текста, но эти элементы не «маркируются» в авторском тексте, по-видимому для того, чтобы не «зашумливать» поле смыслового восприятия того или иного художествен­ного коммуниката. В таких случаях может возникать «иллюзия понимания», и если читатель не воспользу­ется комментарием, лакуна в тексте сохранится, а воз­можно, и будет заполнена неадекватно:

«Я мать Нисияма Конъитиро, — <...> представилась дама. А, Нисиямакун... вот как! — Кивнув, профессор указал на стул за маленьким столиком.— Прошу» [Там же: 66].

Русский читатель может понять морфему «кун» как один из вариантов вежливого обращения, рас­пространенных у японцев, и будет считать, что про­фессор вежливо назвал женщину по имени и фамилии и предложил ей сесть. Однако из примечания к этому фрагменту текста следует, что «кун»— морфема, упот­ребляемая после мужского имени и носящая фамиль­ярный характер [Там же: 656]. Контекст подсказы­вает читателю ПЯ, что профессор назвал имя сына пришедшей к нему женщины, но указание на фамиль­ярность реплики содержится только в примечании в конце книги. Полностью в «зоне нечувствительности» реципи­ента ПЯ остается тот факт, что такие морфемы (имен­ные суффиксы), присоединяемые к именам, фамилиям, названиям профессий, должностей, передают не только отношение говорящего к этому лицу, но и отражают социальный статус говорящих. Суффикс «-кун» (рас­пространенный в мужском варианте японского языка; женщины в аналогичных ситуациях употребляют суф­фикс «-сан») означает, что упоминается имя равного или низшего по положению человека (в нашем приме­ре профессор назвал имя своего студента) [Алпатов, Крючкова 1980: 62].

Невнимание составителей примечаний к контексту, в котором встречается элемент национальной специфи­ки культуры оригинала, может привести к сохранению в тексте лакун, несмотря на комментарий.

Автор но­веллы, описывая изящно одетую женщину, добавляет: «Что волосы у гостьи уложены в прическу „марумагэ" — это даже профессор, обычно не обращающий внимания на подобные мелочи, сразу заметил» [Акутагава 1974: 66].

У читателя может возникнуть мысль, что эта прическа либо очень красивая, либо сложная, либо предназначена для особых случаев, либо и то, и другое, и третье. В примечании же к этому фрагменту текста сказано: «„Марумагэ" —прическа, которую носят только замужние женщины» [Там же: 656]. Информация для заполнения лакуны, требуемая контекстом, отсут­ствует, лакуна сохраняется.

Глубина и характер заполнения, таким образом, определяются двумя факторами: (1) мощностью лакуны (размерами культурологической дистанции) и (2) целями переноса фрагментов вербального или невербального опыта в новую культуру и переориентации текста на нового реципиента.

Альтернативный способ элиминирования лакун получил название компенсации. Суть элиминирования таким способом сводится к подбору квази-эквивалента, некоего аналога «чужому» образу в своей культуре.

Прием компенсации используется в тех случаях, когда сохранить лакуну нельзя (т.к. необходимо сделать текст максимально понятным или, точнее, «понимаемым»), а заполнить ее по тем или иным причинам невозможно. Когда перед автором или перевод­чиком стоит цель максимально приблизить текст к инокультурному читателю и добиться воздействия, аналогичного тому, какое реализуется при взаимодействии читателя и оригинального текста в автохтонной культуре, оригинальный куль­турный контекст (частично или полностью, в имплицитной или эксплицитной форме) заменяется на контекст культуры реципиента.

Отметим важную деталь: компенсация как путь к пониманию и познанию иной культуры, существенным образом отличается от заполнения. Благодаря использованию квази-эквивалента, при элиминировании лакун приемом компенсации обеспечивается легкость понимания «чужого», причем понимания на уровне функционального аналога. Такой способ элиминирования лакун не ведет к выработке нового знания, а лишь подменяет «чужое» - «своим», непонятное – понятным и является эффективным только в особых «жанрах» межкультурного общения, например, при переводе рекламных текстов, где, как правило, важно не знание о новой культуре, а прагматический аспект общения.

Эксплицитная компенсация. Одним из простых видов компенсации лакун в тек­сте, репрезентирующем на языке реципиента некото­рый фрагмент чужой культуры (как правило, автор текста и реци­пиент в этом случае являются носителями одной и той же культуры), служит эксплицитная ссылка на автохтонную реалию, помогающая понять чужую реалию или ситуацию:

«У него [дерева] густая раскидистая крона, продолговатые листья, как у нашей черемухи, только в несколько раз крупнее» [из периодической печати].

Вариантом эксплицитной компенсации можно считать заимствование референта не в «своей» (для реципиента и автора) культуре, а в репрезентируемой (широко известные факты, реалии, ситу­ации):

«Пьеса Коуберна получила Пулитцеровскую премию 1978 года, исполнители — премию „Тони" что в аме­риканском театре так же почетно, как „Оскар" в ки­но» [Асаркан 1980: 134—135].

Имплицитная компенсация. Особенностью этого приема является отсутствие в тексте указания на произведенные замены, так что реципиент, как правило, не осознает факт существования в тексте «неавторских» фрагментов. Наиболее распространенными являются случаи применения компенсации при переносе в новую культуру рекламных текстов. Чтобы оказать на реципиента убеждающее воздействие и сформировать потребность приобрести товар, необходимо использовать такие рекламные символы, которые эффективно воздей­ствуют на лингвокультурную общность-адресат.

Так, в северных странах (с суровым климатом) апельсино­вый сок рекламируют как «концентрирован­ную мощь южного солнца». Использование такого рек­ламного текста в южных странах должного эффекта не вызовет. Для них необходима иная символика: в Италии в рекламе этого вида товара указывается на пользу содержащихся в апельсиновом соке витаминов [Райс 1978:. 222].

Недооценка или незнание этнокультурной специфики адресата при переориентации рекламных текста на нового реципиента может приводить к нарушению коммуникации:

Популярный сейчас рекламный прием размещения информации в виде мини-комиксов (ряда последовательно расположенных изображений) сыграл недавно злую шутку с авторами рекламы нового лекарственного препарата. Рекламный текст, состоящий из трех изображений девушки (1) печальной – у нее болит голова, (2) принимающей рекламируемое лекарство и (3) веселой и беззаботной – голова больше не болит, лекарство помогло, - был размещен не только в западных, но и в арабских странах. В арабском регионе кампания провалилась: реципиенты «читали» изобразительный ряд справа налево.

В сходной ситуации оказываются и переводчики поэтических текстов, где часто используются культурно-символические изобразительные средства, рассчитанные на интракультурные условия восприятия. По мнению А. Нойберта, при переводе на арабский язык 18-го сонета У. Шекспира, начинающегося словами: «Shall I compare thee to a summer's day... («Сравню ли с летним днем твои черты?» — в переводе С. Маршака), следует иметь в виду, что «у арабского читателя образ знойного лет­него дня едва ли вызовет те же ассоциации, что и образ летнего дня у англичанина» [Швейцер 1978: 160]. По-видимому, наиболее приемлемым выходом здесь будет компенсация возникшей лакуны путем исполь­зования в тексте на ПЯ такого сравнения, которое вызовет у читателя перевода те же ассоциации, какие предполагает оригинальный текст.

К приему компенсации нередко обращаются пререводчики в случаях культурологической безэквивалентности. Так, практически непереводимыми считают­ся древние японские пятистишия, построенные на традиционных для японской культуры литературных приемах, обусловленных: а) специфическими особен­ностями японского языка (реализация в одном зву­ковом комплексе значений двух и более омонимов/ омофонов); б) спецификой японской культуры (быта, общественного порядка, хозяйственной деятельности, религиозных представлений) [Боронина 1978: 358, 366].

Единственным, как представляется, реальным способом переноса в русскую культуру древнего японского пятистишия с юкари-котоба может считаться компенсация этой мощной лакуны в виде квазиадекватной имитации, включающей два пятистишия на русском языке (два русских текста в сумме равняются одному японскому оригиналу) [Там же: 217]:

В некоторых случаях компенсация может оказаться спорным но, по видимому, единственным способом перевода по­этических текстов: например, когда в «чужую» культуру перемещаются произведения, написанные в стихотворной форме, незнакомой и непривычной для носителя ПЯ. В казахском переводе антологии эстонской поэ­зии «Береговая ласточка» популярный у эстонских поэтов верлибр —— заменен силлабическим и рифмованным стихом [Сеппель 1979]. Переводчики, по существу, компенсировали лакуну, предопределенную непривычностью для культуры ПЯ оригинального стихотворного стиля. Замена верлибра силлабическим рифмованным стихом, видимо, сдела­ла тексты более «привычными» для читателя, хотя и квазиидентичными по своей формальной структуре.

По мнению специалистов, единственно приемлемым способом элиминирования культурологической безэквивалентности стала имплицитная компенсация некоторых «очень русских» фрагментов при переводе на бирманский язык эпопеи Л.Н. Толстого «Война и мир»:

Внешность Наташи Ростовой («Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка...») претерпевает в бирманском тексте принципиальные изменения: «... сияющие, как драгоценные камни, черные глаза и красивые, словно бутон лотоса, губы...» [Черкасский 1987: 149]. Русская девушка превратилась в бирманку и приобрела внешность местной красавицы. Переводчики «подчинились» национальной бирманской традиции, в соответствии с которой положительная героиня классического романа «по определению» должна быть красивой – иначе она не героиня и не положительная. Если инокультурному читателю не подсказать таким способом, как относиться к Наташе Ростовой, он попросту окажется дезориентированным, не сможет в дальнейшем разобраться в «русских» поступках персонажей романа Л.Н.Толстого.

Сохранение национально-культурной спе­цифики оригинала и задачи переориентации текста на инокультурного реципиента приходят в противоречие в тех переводческих ситуациях, когда идея произведения или суть авторской стилистики за­ключаются в «обыгрывании» специфических для дан­ной культуры лингвистических и экстралингвистических элементов, рассчитанном на реакцию «узнавания», так как приемы используют общий культурный фонд автора и читателя. Произведение такого типа «закрыто» для инокультурного реципиента: заполнение лакун в нем крайне затруднено, а иногда практически невозможно. В этих случаях переводчики используют компенсацию, заменяя специ­фические элементы оригинальной культуры квазитож­дественными, заимствованными из культуры ПЯ, и создавая аналогичный оригинальному эффект воздействия на читателя ПЯ. В результате возникает произведение, отличающееся от оригинала наличием специфических элементов культуры ПЯ.

Анализ текстов переводов, где в качестве основного способа элиминирования лакун ис­пользуется компенсация, может быть использован при изучении различных слоев куль­турного фонда носителей соответствующих локальных культур.

В этой связи представляет интерес сопоставление различных переводов книги Л. Кэрролла «Приключе­ния Алисы в стране чудес», в которой общение автора с читателем строится на их общей «культур­ной памяти» как носителей английского языка и анг­лийской культуры, что предельно затрудняет его перевод. Однако существует несколько переводов произведения Л. Кэрролла на русский язык, в ко­торых переводчики «приспосабливают» произведение к реципиенту, делая более или менее масштабные замены, выборочно вводя в текст элементы культуры ПЯ, способные воссоздать в иной культуре авторские приемы ссылок, аллюзий и трансформации элементов национального культурного фонда.

В переводе В. Сирина [Карроль 1923] наблюдается явная тенденция компенсиро­вать по возможности все, начиная от имен собствен­ных:

Alice — Аня, Bill and Pat — Яшка и Петька; топонимов: «Perhaps it doesn't understand English, thought Alice» — «Может быть, она не понимает по-русски, подумала Аня»;

кончая ссылками на известные исторические события и персоналии:

«William the Conqueror, whose cause was favoured by the Pope, was soon submitted to by the English...» — «Утверждение в Киеве Владимира Мономаха мимо его старших родичей повело к паде­нию родового единства в среде киевских князей».

Сопоставление приемов компенсации лакун в пере­водах одного произведения, выполненных переводчиками в разное время, позволяет составить представление о содержании «ядра» национального культурного фонда в тот или иной исторический период: подбирая квази-эквиваленты, переводчик использует то, что актуально, что легко опознается даже в трансформиро­ванном виде. В переводе В. Сирина встречаются аллюзии, трансформации, включения в т.н. «вертикальный контекст» следующих широко известных строк, позволяющих реконструировать фрагмент русского культурного фонда, сформировавшегося к моменту написания произведения:

«Как ныне сбирается вещий Олег...»/ «Как дыня вздувается ве­щий Омар...»;

«Спи, младенец мой прекрасный, баюшки-баю...»/ «Вой, младенец, мой прекрасный, а чих­нешь— побью!»;

«Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром...»/ «Скажи-ка дядя, ведь недаром тебя считают очень старым...»;

«Птичка божия не знает...»/ «Крокоди-лушка не знает ни заботы, ни труда...»;

«Чижик-Пыжик, где ты был?»/ «Рыжик, рыжик, где ты был? На поляне дождик пил?» и т. д.

Б. Заходер, пересказывая книгу Л. Кэрролла [Кэрролл 1975], обра­щается, естественно, к другим цитатам. Однако, несмотря на почти полувековую дистан­цию между текстами, использованный в более позднем переводе «вертикальный контекст», позволяет сделать вывод о достаточной степени консервативности/ устойчивости русского культурного фонда:

«Дети, в шко­лу собирайтесь...»/ «Звери, в школу собирайтесь...»;

«Колокольчики мои...»/ «Крокодильчики мои, цветики речные...»;

«Заяц белый, куда бегал», «Аты-баты, шли солдаты...» (цитируется без трансформаций);

«Прибежали в избу дети, второпях зовут отца...»/ «Как известно повсеместно, второпях зовут отца...»;

«Что ты ржешь, мой конь ретивый?..», «...Он уважать себя заставил, и лучше выдумать не мог...»/ «Закричал отцу сынок: Что ты ржешь мой конь ретивый? (Луч­ше выдумать не мог...)» и т. д.

Реконструкция фрагментов национального (иногда и интернационального) культурного фонда, используемых при компенсации лакун, позволяет также судить об источниках и путях его формирования: это во многом программа начальной и средней школы, а также т.н. домашнее, семейное чтение. Именно раннее и потому прочное усвоение таких литературных произведений делает их частью культурного фонда, способствует их «выживанию» при трансляции культуры, позволяет использовать в качестве «прецедентов» [см. по этому поводу: Сергеева 2005].

Благодаря высокой степени «прецедентности» такие произведения могут выступать в качестве квази-эквивалентов при компенсации лакунизированных фрагментов оригинала, что позволяет читателю переводного текста включиться в языковую и культурологическую игру, наравне с реципиентами оригинального авторского текста.

В варианте перевода-переска-за, принадлежащем Б. Заходеру, можно найти своеобразное сочетание заполнения одних лакун и компенсации других. Такая ус­тановка переводчика позволяет, с одной стороны, сохра­нить специфику содержательной стороны оригинала (и, следовательно, дать возможность реципиенту получить некоторые новые сведения о «чужой» культуре), а с другой — вызвать у читателя ту реакцию, какую, как можно предположить, стремился вызвать Л. Кэрролл у носителей англий­ской культуры.

Заполнение лакун осуществляется, в частности, с помощью иллюстраций:

«...это, наверно, французская мышь. Приплыла сюда с войсками Вильгельма Завое­вателя!». Эта фраза, сопровождается помещенной переводчиком на полях (вне текста) иллюстрацией, ин­формирующей читателей о том, что «в лето 1066 Вильгельм Завоеватель высадился со своей дружиной на берегах Альбиона».

Комментарий и иллюстрация поясняют смысл следующей фразы оригинала: «...хотя Алиса знала историю хорошо, она не очень ясно себе пред­ставляла, что когда происходило».

В тех микросег­ментах, в которых автор оригинала трансформирует, перемешивает и зашифровывает знакомые англича­нам с детства стихи и поговорки, переводчик прибе­гает к такому же приему, только с текстами, с детства знакомыми русскоязычному читателю. Таким образом, эффект аналогичного по сравнению с оригиналом воздействия текста на ПЯ достигается удачным, по нашему мне­нию, сочетанием заполнения и компенсации лакун в переводе.

Рассмотренные примеры свидетельствуют о различ­ном подходе к практическому осуществлению компен­сации (свободный и более последовательный по отно­шению к оригиналу), о различных масштабах компен­сации при переводе одного и того же произведения (сплошная компенсация и выборочная, сочетающая с заполнением лакун сохранение специфики ори­гинала).

Наиболее показательные способы культурологиче­ской компенсации выявляются при анализе постано­вок инокультурных пьес. Национальная пьеса, создан­ная автором в некоторой культуре и ориентированная на «своего» реципиента, является в известном смысле модельюданной культуры: это утверждение следует из положения о моделирующей функции те­атра по отношению к порождающей его культуре [Каган; 1981, с. 87]. Спектаклем (постановкой) завер­шается процесс «перевода» пьесы, лишь на первом этапе которого действует переводчик-лингвист. Раз­личные трансформации, осуществляемые при поста­новке инокультурной пьесы, направлены на то, чтобы компенсировать национально-специфические различия между культурами-коммуникантами (сделать произ­ведение более близким и понятным новому зрителю). Заполнение как способ элиминирования лакун в таких текстах практически невозможно.

Анализ различных трансформаций «инварианта» (текста национального драматургического произведе­ния), осуществляемых в процессе ретрансляции культуры, может способствовать раскрытию механизмов культурологической компенсации как способа согласования вступивших в конфликт «своих» и «чужих» когнитивных, эмотивных и аксиологических установок.

Как показывают наблюдения, эффективной может оказаться компенсация, осуществленная по принципу «текст-оригинал = (1) текст-перевод + (2) текст-компенсация». Так происходит, например, при постановке драматургического произведения, отделенного от реципиента значительной культурологической дистанцией:

При поста­новке в Колумбии во второй половине прошлого века пьесы по роману Д. Рида «10-дней, которые потрясли мир» для сокращения культуроло­гической дистанции была использована «вторая» сюжетная линия: рассказ о ко­лумбийских актерах, пытающихся поставить пьесу по роману Д.. Рида [Силюнас 1979: 124].

Авторы колумбийской постановки создали из одной пьесы две, соединенные в один спектакль. Развитие второй сюжетной линии (варианта с «местным» сюжетом) основано на конфликте молодых актеров труппы с ее руководителем, который препят­ствует постановке пьесы, не желая выносить на сцену социальные и политические проблемы. Актер, игравший Руководителя труппы, исполнял в пьесе о рос­сийской революции роль сержанта, агитирующего за продолжение войны с Германией, буржуа, лезущего вне очереди за хлебом, эсера, пытающегося проникнуть на съезд Со­ветов. Вторая сюжетная линия, таким образом, выполняла функцию компенсации лакуны, которую пред­ставляла для колумбийцев пьеса о России, «маркируя» персонажей из «чужой» культуры «своими» аксиологическими знаками в соответствии с национальным содержанием оппозиций «хороший-плохой», «правильно-неправильно», «добро-зло».

Культурологическая компенсация по принципу «текст-оригинал=национальный вариант». Другой способ компенсации культурологических лакун — создание национальных вариантов одного и того же произведения. Такие варианты создаются с учетом специфики реципиента и могут различаться масштабами культурологических трансформаций. Переориентация текста на инокультурного реципиента и снятие культурологической дистанции могут быть достигнуты за счет минимальных замен: в спектакле по пьесе А. Гельмана «Протокол одного заседания», поставленном на сцене театра им. Ш. Руставели, были элиминированы только русские имена персонажей [Чхаидзе 1979]. Во времена Советского Союза постановщики пьесы считали достаточным дать действующим лицам грузинские имена, чтобы перенести произведение на иную национальную почву.

Пьеса киргизского драматурга М. Байджиева «Ду­эль», ставившаяся в советских театрах в 80-х-90-х годах прошлого века, имела два варианта: один — для киргизского зрителя, другой — для зрителя, чье вос­приятие сформировано широким контекстом русского языка и культуры [Ганиев 1979]. В зависимости от ориентации на того или иного реципиента в пьесе предусматривались культуроло­гические замены: начиная от бытовых деталей и заканчивая двумя разными финалами. Автор в данном случае сам компенсировал культурологические лакуны: ввел в параллельные тексты пьесы сигналы специ­фики той аудитории, которой адресовано произведе­ние, ориентируясь на национальные стереотипы вос­приятия драматургии и театральную традицию, особенности быта и культурного пространства, содержание национального культурного фонда.

Такие трансформации характерны не только для драматургических произведений. В автопереводе на английский язык романа Р. Тагора «Крушение» име­ются существенные отличия от текста на ИЯ. Замены местных национальных реалий и понятий на «обще­европейские» оказались столь радикальными, что привели к существенной нейтрализации колорита оригинальной культуры (см. критические замечания по этому поводу болгарских переводчиков [Влахов, Флорин 1980: 176—178]. В стремлении сделать «чужую» культуру понятной за счет компенсации изначально заложен парадокс: дистанция сокращается пропорционально масштабу элиминирования специфики оригинальной культуры.

Культурологическая компенсация-заимствование. Мар-гинальным случаем культурологической ком­пенсации можно считать заимствование сюжета худо­жественного произведения, созданного в некоторой культуре, и «перенос» его на другую национальную почву. Такой «перенос» может сопровождаться измене­нием названия произве-дения и сдвигами в развитии сюжета. Киносценарий «Не для денег родившийся», написанный В. Маяковским, является своеобразным «переносом» на русскую почву сюжета романа Дж. Лондона «Мартин Иден». Аналогичный прием компенсации использован и в известном американском мюзикле «Вестсайдская история», который считается интерпретацией (в ином времени и в иной культуре) сюжета «Ромео и Джуль­етты» У. Шекспира.

Особый вид компенсации — диахронно-культурологическое заимствование. Примером такой компенсации может слу­жить очерк Н. Лескова «Леди Макбет Мценского уезда», в названии и сюжете которого сосуществуют две культуры: «исходная», на которую ссылается автор, и та, в ко­торой развертывается действие.

Применительно ко всем рассмотренным случаям культурологической компенсации можно говорить о существовании большей или меньшей связи ино-культурного варианта с инвариантом благодаря сохра­нению схемы событийного ряда [Раз­логов 1979: 124]. Именно стабильность «исходного материала» позволяет «узнавать» драматургический первоисточник при изменении места и времени дей­ствия, а также той ассоциативной «нагрузки», которая характеризовала эту пьесу как факт автохтонной куль­туры.

Таким образом, изучение переводных текстов, а также текстов с невербальным компонетом (каковыми являются, например, постановки инокультурных пьес), в которых ис­пользуется прием культурологической компенсации лакун, помогает, во-первых, реконструировать различные слои национального куль­турного фонда носителей соответствующих локальных культур, в том числе с позиций их квазиэквивалентности; во-вторых, выявить действие социально-психологи-ческих механизмов, опосредующих функционирование постоянного принципа культуры «свой-чужой» [Степанов 2001: 84-85].

Экспериментальное изучение тактик элиминирования лакун.

Экспериментальное исследование тактик элиминирования лакун [Васильченко, 2005] позволило получить данные, свидетельствующие о том, что приемы заполнения и компенсации соотносимы с социально-психологическими механизмами межэтнического взаимодействия. Тактики элиминирования лакун изучались на материале читательских проекций, созданных русскими реципиентами при восприятии инокультурного комического текста с невербальным компонентом (КТНК), а именно: современных британских карикатур.

Восприятие русскими реципиентами британских КТНК рассматривалось как частный случай «оппозитивного диалога сознаний» [Сорокин 1994], модель межкультурного взаимодействия, в ходе которого реализуется стратегия «защиты» автохтонных когнитивных, эмотивных и аксиологических установок, что проявляется в тактиках совмещения и согласования «своего» и «чужого» [Там же]. Важно подчеркнуть, что в экспериментальном исследовании лакуны элиминировались не специалистами, профессионально обеспечивающими взаимопонимание в межкультурном общении (чью деятельность мы анализировали до сих пор), а «наивными» реципиентами, в задачу которых входило понять и проинтерпретировать фрагмент неавтохтонного опыта.

Особый интерес представляют полученные проекции русских реципиентов, содержащие компенсированные лакуны. Компенсация осуществлялась за счет многочисленных и разнообразных ссылок на фрагменты «своей» культуры, а также приписывание «своих» значений внешне похожим инокультурным невербальным знакам.

Фрагменты культуры, используемые русскими реципиентами для компенсации лакун в британских КТНК могут быть систематизированы следующим образом:

1) реалии родной культурной среды: «перестройка», «выдача гуманитарной помощи», «АО «МММ», «МИР» вашему дому»; «банк-грабитель»;

2) прецедентные тексты (имена собственные, цитаты, фразеологизмы):

(а) персоналии: «Иван Купала», «Наполеон Бонапарт», «Николай II», «Борис Николаевич в ЦКБ»;

(б) названия художественных произведений/изданий: «Веселые картинки», «Москва и москвичи», «Преступление и наказание»;

(в) цитаты из литературных произведений: «Слона-то я и не приметил!», «Сижу за решеткой в темнице сырой», «Левой, левой, левой!», «в гости к богу не бывает опозданий»;

(г) цитаты из кинофильмов, песен и их трансформации в соответствии с пониманием содержания КТНК: «Москва слезам не верит», «Они сражались за Родину», «Иван Васильевич меняет профессию», «Я шагаю по Москве», «требую продолжения банкета», «не прячьте ваши денежки по банкам и углам…», «даме – цветы, дит′ ям – мороженое», «пилюля жить и любить помогает», «Ку!»;

(д) исторические аллюзии: «кто с мечом к нам придет – от меча и погибнет», «воевода», «каждому свое», «Фриц»;

(е) пословицы, поговорки и их трансформации: «попытка – не пытка», «все познается в сравнении», «каждый кулик свое болото хвалит», «в белый свет, как в копеечку», «тришкин кафтан», «тебя только за смертью посылать», «хитер бобёр», «каждому овощу…», «большому кораблю…», «дальше носа», «хочешь жить – не вертись», «не было счастья, а несчастье тем более не поможет»;

(ж) фразеологические обороты: «делает ноги», «сел в калошу», «бросать деньги на ветер», «скатертью дорога».

Как представляется, русские респонденты компенсировали интеркультурные лакуны, каковыми являлись для них британские карикатуры, за счет создания собственного комического текста: они пытались вызвать комический эффект, опираясь на «родные» культурные знаки, стереотипы и приемы, причем главным образом использовали трансформации автохтонных прецедентных текстов.

Особый исследовательский интерес вызывает тот факт, что ассоциативные проекции русских реципиентов выявляют действие социально-психологических механизмов «притяжения» [Поршнев 1973; Он же 1979; Стефаненко 1999], выражающееся в попытках провести параллели с собственной реальностью: «смешно и жизненно», «у нас также», «все как у нас», а также в активном обращении к колоритным специфическим знакам и символам «родной» культуры: от названия российской столицы, персоналий, цитат из классических и современных литературных произведений, кинофильмов - до реалий, пословиц, поговорок и фразеологизмов.

Экспериментально плученные данные о стратегиях поведения в условиях «оппозитивного диалога» сознаний могут рассматриваться какдоказательствовыраженного аксиологического характеракультурной константы русского этноса «свой-чужой» [Степанов 2001: 84-85; Топоров 1988; Цивьян 2001], а также функционирования в ситуации межкультурного общения своеобразногомеханизма защиты «своего» от «чужого».

Этнокультурный механизм защиты реализуется как минимум в двух аспектах, а именно: защита «своего» и защита от «чужого». Защита от «чужого», от влияния, давления/навязывания иной (незнакомой, непривычной, непонятной) культуры проявляется в негативных оценках и реакциях, а также отказах, фиксирующих невозможность или нежелание понять/принять чуждую реальность. Эти данные, по видимому свидетельствуют о действии механизмов «отталкивания» [Поршнев 1973; Он же 1979; Стефаненко 1999].

Защита «своего» может осуществляться двумя способами: во-первых, путем переориентации текста на «своих», создания реципиентами собственного варианта инокультурного текста, содержащего исключительно свои, родные, близкие, понятные, смешные реалии, факты, цитаты из прецедентных текстов, прецедентные высказывания, прецедентные имена; во-вторых, за счет нейтрализации статуса текста/фрагмента культуры как «чужого», приравнивая его к «своему».

Заключение

Проведенные нами аналити-че­ские и эксперименталь­ные исследования позволяют сде­лать следующие выводы и предпо­ложения:

· рамках теории лакун взаим­ная адаптация национальных соз­наний носителей культуркомму­никантов в условиях межкультур­ной коммуникации/общения, пред­ставляющая собой поиск способов совмещения и согласования «чу­жого» со «своим», может рассмат­риваться как явление элиминиро­вания лакун

· элиминирование лакун осуществляется двумя основными способами: путем заполнения и путем компенсации и происходит под влиянием социально-психологи-ческих механизмов межэтнического взаимодействия

· два способа элиминирования лакун - заполнение и компенсация – являются по сути проявлением действия социально-психоло­гических механизмов «притяже­ния» и «отталкивания»

· социально-психологические механизмы «притяжения» и «отталкивания» действуют в противоположной последовательности при реализации того или иного из способов элиминирования.

Процессы возникновения, осознания и элиминирования лакун можно соотнести с проявлениемсоциально-психологических механизмов межэтнического взаимодействия следующим образом.

Первоначальное действие социально-психологического механизма «отталкивания» проявляется в фиксации отличия между «своей» и «чужой» культурами, которое оценивается с позиций внутригруппового фаворитизма [Стефаненко 1999: 236] как «неправильное», «плохое», «странное», «чуждое», «неестественное». Таким образом «пробел на семантической карте» одной культуры по сравнению с другой приобретает статус лакуны. Лакуны являются результатом неконгруэнтности сознаний коммуникантов и, как следствие, препятствием для достижения взаимопонимания. На втором этапе действует механизм «притяжения», формирующий потребность понять «чужую» культуру, осмыслить обнаруженные различия между «своим» и «чужим», что и приводит к необходимости элиминирования лакун. Эта стратегия межкультурного взаимодействия представляет собой элиминирование лакуны способом заполнения, суть которого заключается в различной степени развернутых комментариях, разъяснениях специфики фрагментов неавтохтонного опыта. Результатом является получение новых знаний о «чужой» культуре при попытке в той или иной степени полного ее постижения.

Стрем­ление наиболее полно перенести специфику одной куль­туры в другую крайне затрудняет постижение реципиентом фрагмен­тов неавтохтонного опыта. Трудно­сти понимания во многом обуслов­лены явлением этноцентризма [см., напр. Стефаненко 1999: 236-238] и связаны с психологическими проблемами: получение новых зна­ний, постижение «чужого» через осмысление различий, всегда тре­бует серьезных усилий, в известной степени признания относительно­сти «своего» как «нормального», «правильного», «естественного», «необходимого».

Альтернативная стратегия межкультурного взаимодействия проявляется как первоначальное действие механизма «притяжения», благодаря которому несходство между культурами-коммуникантами компенсируется за счет подбора в «своей» культуре квази-эквивалента, аналога неавтохтонному фрагменту вербального или невербального опыта. Однако действие механизма «отталкивания» фактически прекращает межкультурный диалог: найденный аналог «заслоняет» чужую специфику, компенсирует лакуну, что делает неактуальтным получение новых знаний об иной культуре.

Компенсация как способ элиминирования лакун преследует противоположную заполнению цель общения. Элиминирование происходит не за счет получения нового знания о «чужой» культуре, а за счет нейтрализации различия между культурами-коммуникан-тами и приводит к достижению функционального, прагматического воздействия на реципиента, сходного воздействию, оказываемому текстом в автохтонной культуре. Это, как видим, принципиально иной способ приближе­ния «чужой» культуры к культуре-реципиенту.

Элиминирование лакун в процессе межкультурного общения (в зависимости от целей общения, этнопсихолингвистического профиля коммуникантов, размеров культурологической дистанции, жанра общения, характера лакуны) осуществляется двумя основными и противоположными по стратегии и результату способами, под действием двух противоположных социально-психологических механизмов: дифференциации в форме противопоставления [Стефаненко 1999: 240] – способ заполнения и дифференциации в форме сопоставления [Там же] – способ компенсации.

ЛИТЕРАТУРА

Акутагава Рюноскэ. Новеллы. М., 1974

Алпатов В.М., Крючкова Т.Б. О мужском и женском вариантах японского языка. //Вопросы языкознания, №3, 1980

Асаркан А. Игра со старостью. //Театр, №5, 1980

БайрамМ. Нужно ли изучать иностранный язык, чтобы общаться с другими народами? // Этнопсихолингвистические аспекты преподавания иностранных языков. М., 1996

Боронина И.А. Поэтика классического японского стиха. М., 1978

Васильченко Т.А. Особенности восприятия крмического инокультурного текста с невербальным компонентом // Дис.... канд. филол. наук. М., 2005

Влахов С., Флорин С. Непереводимое в переводе. М., 1980

Ганиев В. Монологи, ставшие диалогами. // Театр, №4, 1979

Жельвис В.И. О некоторых национальных особенностях взаимоотношения языка и мышления. //Сборник научных трудов ЯГПИ. Вып. 146. Ярославль, 1976

Каган М.С. В едином контексте: О культурологическом подходе к изучению искусства. //Театр, №3, 1981

Карроль Л. Аня в стране чудес. Пер. В. Сирина. Берлин, 1923

Кэрролл Л. Приключения Алисы в стране чудес. Пер. Б. Заходера. М., 1975

Марковина И.Ю. Метод установления лакун в исследовании этнопсихолингвистической специфики культур. // Вопросы психолингвистики, №2, 2004

Марковина И.Ю., Васильченко Т.А. Культурная константа «свой-чужой» на аксиологической оси модели мира: механизмы защиты. //Язык. Сознание. Культура. Сб. статей. Под ред. Н.В. Уфимцевой, Т.Н. Ушаковой. М.-Калуга, 2005

Мацумото Сэйтё. Провинциальный сюжет. //Неделя, №10, 1980

Муравьев В.Л. Лексические лакуны (на материале французского и русского языков). Владимир, 1975

НБАРС, НовыйБольшой Англо-Русский Словарь. Под общ. рук. Ю.Д. Апресяна. Том II. М.: Русский язык, 1993

Поршнев Б.Ф. Противопоставление как компонент этнического самосознания. М.: Наука, 1973

Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. М.: Наука, 1979

Раз­логов К.Э. Проблема трансформации повествования. // Вопросы философии, №2, 1979

Райс К. Классификация текстов и методы перевода. //Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. М., 1978

Сеппель Л. Я гуляю по вашему саду... //Лит. газета, 25 июля, 1979

Сергеева Г.Г. Прецедентные имена и понимание их в молодежной среде (школьники 10-11 классов). Дисс.... канд. филол. наук. М., 2005

Силюнас В. Театр Наций в Южном полушарии. //Театр, №6, 1979

Сорокин Ю.А. Этническая конфликтология. Самара, 1994

Степанов Ю.С. Французская стилистика. М., 1965

Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. М., 2001

Стефаненко Т.Г. Этнопсихология. М.: Ин-т психологии РАН, «Академический проект», 1999