Два обращения к русским слушателям лекционных курсов в Гельсингфорсе, в 1912 и 1913 г.г.

Обращение к русским слушателям цикла лекций

«Духовные существа в небесных телах и царствах природы»,

Гельсингфорс, 11 апреля 1912 г. GА* 158.

Мои дорогие теософские друзья!

Мы пытаемся постепенно проникнуть в теософскую жизнь и теософское познание, но, наверное, во время этого проникновения мы часто имеем сердечную потребность спросить самих себя, почему мы стремимся и почему ищем теософию в духовной жизни настоящего времени. Нам, наверное, не придется слишком напрягать нашу душу, наше сердце, когда появится такой вопрос. В нашу душу войдет слово, которое тотчас подействует, проясняя, и даже более чем проясняя, наше чувство. Это слово — ответственность. Ответственность! Это слово должно дать нам нечто такое, что с самого же начала исключит из нашей души, из нашего сердца стремление заниматься теософией из какой-либо личной потребности. Если мы проследим, быть может, даже не вполне это сознавая, что охватывает нас при слове «ответственность» перед лицом той духовной жизни, которую мы называем теософией, то мы будем все больше и больше приходить к тому, что заниматься теософией мы обязаны перед современным человечеством и перед тем лучшим в нас, что может служить этому современному человечеству. Мы не смеем заниматься теософией только для удовольствия, только для того, чтобы получать удовлетворение от теософии, имея тот или иной личный интерес, но должны чувствовать, что теософия есть нечто, в чем современное человечество нуждается, если процесс его развития должен вообще продолжаться. Нам достаточно лишь отдать себе отчет в том, что без теософии или как бы это ни называлось, без той спиритуальной жизни, которую мы имеем в виду, человечеству на Земле пришлось бы идти навстречу безотрадному будущему, поистине безотрадному будущему. И это по той простой причине, что все духовные импульсы прошлого, все, что из духовных импульсов могло быть дано людям в прошлом, исчерпано, понемногу изживает себя и не может уже вносить новые зачатки в развитие человечества. Если бы продолжали действовать только старые импульсы, то ныне наступило бы, — быть может еще и не предвидимое, — не только торжествующее над людьми (торжествующее во внешнем смысле), но притупляющее доминирование, преобладание чисто внешней техники и гибель, — потому что все это уйдет из человеческой души, — гибель всякого религиозного, научного, философского, художественного, а также в высшем смысле этического интереса. Люди сделались бы своего рода живыми автоматами, если бы сегодня не пришли новые духовные импульсы. Так должны мы, думая о теософии, чувствовать себя теми, кого их карма привела к пониманию того, что человечество нуждается в новых импульсах.

* GA (от Gesamtausgabe) — аббревиатура Полного собрания сочинений автора в немецкоязычных странах; здесь и далее за GA следует указание номера тома в полном собрании трудов Р.Шт., где в оригинале опубликован приводимый в настоящем сборнике текст.

Здесь мы, пожалуй, вправе поставить вопрос: «Что же мы можем, что может каждый из нас в отдельности, со всеми его особыми качествами, с отличительными его чертами, что же мы можем сделать перед лицом этого чувства всеобщей ответственности?» — Для ответа на этот вопрос нашего чувства и сердца поучительно, — и быть может, особенно для вас, мои дорогие друзья, — то, каким образом теософия в последнее время входила в мир и как она развивалась в течение последних десятилетий и до наших дней. Мы никогда не должны забывать, что в том, каким образом слово «теософия» вошло в мир в новейшее время, заключено нечто вроде чуда духовной культуры. Это чудо духовной культуры связано с личностью, которая особенно близка вам как личность, мои дорогие друзья, так как в известном отношении свои духовные корни она получила от вашего народа. Я имею в виду Елену Петровну Блаватскую. Для западноевропейца неоспоримо, во всех отношениях неоспоримо, что тело, в котором была заключена индивидуальность, носившая в этой инкарнации имя Елены Петровны Блаватской, могло выйти только из среды Восточной Европы, из России. Ибо у нее были все отличительные русские черты. Однако по обстоятельствам совершенно особого рода Елена Петровна Блаватская была отнята у вас; в силу особых кармических отношений нашего времени Елена Петровна Блаватская была перенесена на Запад. Отдадим же себе отчет в том, что за необыкновенное чудо культуры это было.

Возьмем личность Елены Петровны Блаватской. Она была, в сущности, личностью, которая в течение всей своей жизни оставалась во многих, многих отношениях ребенком, просто ребенком; личностью, которая за всю свою жизнь так и не научилась действительно логически мыслить; личностью, которая за всю свою жизнь не научилась хоть сколько-нибудь обуздывать свои страсти, влечения и вожделения, которая была способна постоянно впадать в крайности; личностью, которая, в сущности, имела весьма незначительное научное образование. Через эту личность миру открывается, — я бы сказал, что это и не могло быть иначе, — через эту личность как через проводник хаотично, сбивчиво, вперемешку миру открывается сумма величайших вечных сокровищ человеческой мудрости. Тот, кто сведущ в этих вещах, найдет в трудах Елены Петровны Блаватской сокровища мудрости, истины, знания всего человечества, которых интеллектуальность и душа самой Елены Петровны Блаватской не могла понимать даже сколько-нибудь отдаленно. Если непредубежденно вникнуть во все эти факты, то нет ничего яснее, как то, что для всего того, что заключалось в произведениях Елены Петровны Блаватской, внешняя сторона души, внешняя сторона интеллектуальности Елены Петровны Блаватской были лишь окольным путем, лишь средством к тому, чтобы значительные, великие духовные власти человечества могли сообщить себя человечеству. И также нет ничего яснее, что таким образом, как это тогда, в начале последней трети XIX столетия должно было происходить, это не могло бы оказать впечатления ни на кого в Западной Европе. Необходима была совершенно необыкновенная, — с одной стороны, самоотверженная, почти самоотрешенная, а с другой стороны, опять-таки исключительно личностная, эгоистическая, — натура Елены Петровны Блаватской, чтобы благодаря высоким духовным властям дать произойти тому, что произошло. Самоотверженная натура была необходима по той причине, что всякая западноевропейская душа перевела бы в собственные мыслительные формы, в собственный интеллект то, что давалось в откровении. И требовался совершенно личностный, эгоистический склад души, потому что при тогдашнем грубо материалистическом образе жизни Западной Европы не представлялось никакой возможности иначе, как исходя из такого крайнего душевного склада создать, я бы сказал, железные рукавицы для тех нежных рук, которые должны были взлелеять оккультизм Нового времени. Это своеобразное явление. Но, мои дорогие друзья, Елена Петровна Блаватская ушла на Запад, ушла в ту культурную область, которая во всем ее своеобразии, во всей ее структуре и конфигурации везде, даже не считая Америки, является областью наиболее материалистической культуры нашего времени, которая по своему языку, по своему мышлению движется абсолютно в материалистических мыслях и живет в материалистических чувствах. Здесь слишком далеко завело бы, излагать, какая сила привела Елену Петровну Блаватскую именно в Англию. Но мы видим, что вся сумма оккультизма, который удивительным для культуры образом изживается в этом медиуме, — я имею в виду медиума не в спиритическом смысле, — устремляется сначала на европейский Запад.

В пределах этого европейского Запада судьба этого оккультизма была в определенном отношении окончательно решена, ибо не могло быть иначе, чтобы с основанием теософского движения на этом материалистическом европейском Западе не исполнилась одна значительная карма. Эта карма и исполнилась. Этот европейский Запад несет одну тяжелую кармическую вину; он не может проникнуть в тайны бытия без того, чтобы эта кармическая вина не дала о себе определенным образом знать. Когда где-либо дело идет об оккультизме, там тотчас же углубляется карма, там сразу же на поверхности появляются силы, иначе остающиеся скрытыми. И не для того, чтобы критиковать, а чтобы характеризовать, говорится здесь то, что должно быть сказано: европейский Запад, осуществляя то, что было исторически необходимо, совершил несчетные несправедливости по отношению к носителю древней спиритуальной культуры, носителю древних оккультных тайн, в чьей жизни, правда, в настоящее время спириту-альные вещи застыли, больше уже не наличествуют, а живут только на дне души. Ибо дело действительно так обстоит в Индии, в Южной Азии. В тот момент, когда оккультные импульсы достигли Западной Европы, тотчас дала о себе знать реакция против них спиритуальных сил, действующих в глубинах Индии, и тогда сделалось невозможным, — невозможным это сделалось уже во времена Елены Петровны Блаватской, — сохранить то, что преследовалось известными спиритуальными властями как необходимое в наше время подлинное спиритуальное движение. Удержать это было невозможно. Первоначально имелось в виду дать человечеству сумму оккультных знаний, которые подходили бы всем людям, всем сердцам, с которыми бы мог жить каждый. Но так как в силу некоторой необходимости этот импульс был перенесен в Западную Европу, дала себя знать эгоистическая реакция. Те спиритуальные власти, которые хотели дать миру новый импульс без каких-либо дифференциаций внутри человечества, были оттеснены, и некогда подавленная в своем оккультизме Индия, при первой же возможности, когда оккультизм выступил на Западе, кармически отомстила, пропитав его, этот оккультизм своим собственным национальным, эгоистическим оккультизмом. И произошло это во времена Елены Петровны Блаватской. Это происходило уже, когда Елена Петровна Блаватская излагала великие истины и мудрость в своей «The Secret Doctrine». Ее первый труд, «Изида без покрывала», являет не только все, что было хаотичного, нелогичного, страстного и сумбурного в ее существе, но и везде показывает, что позади нее стоят бдительные силы, которые хотят вести ее в общечеловеческом направлении. В «Тайной доктрине» рядом с само собой разумеющимся величием везде царит человечески специальный интерес, такой интерес, который исходит из некоторых оккультных центров, имеющих сегодня в виду не общечеловеческий интерес, а частный, специальный интерес. Тибетское, индийское, а также египетское посвящение ныне всюду имеют в виду только частный человеческий интерес, хотят только отомстить западному миру за подавление восточного оккультизма, хотят отомстить за то, что западный мир одержал победу над восточным миром материалистическими средствами. Он одержал победу над восточным миром материалистическими средствами; он победил потому, что в подлинно поступательное культурное развитие человечества, в поступательно развивающуюся жизнь было принято христианство. На востоке Азии, также и на юге Азии, христианство не получило распространения, христианство ушло на Запад.

Теперь вы, быть может, скажете, мои дорогие теософские друзья, что это хорошо, ибо Запад принял христианство, а так как христианство — это этап в продвижении человечества вперед, то само собой разумеется, что Запад одержал победу над Востоком. — Да, если бы это было так! Если бы это было так, то это разумелось бы само собой. Однако это не так. Христианство, подготавливавшееся столетиями и тысячелетиями и пришедшее в мир, еще нигде на земле не победило. И тот, кто ныне полагал бы, что он мог бы представлять собой уже в настоящее время в истинном, подлинном смысле слова Принцип Христа и Импульс Христа, тот пал бы жертвой неописуемого высокомерия. Ибо что вообще происходило до сих пор? Не что иное, как то, что западные народы восприняли некоторые наиболее внешние проявления христианства, завладели именем Христа и облачили христианскими именами свои старые обосновавшиеся в Европе еще до христианства культуры, свои воинственные культуры, перешедшие в современный индустриализм. Царствует ли Христос в христианской Европе? Каждый, кто принадлежит к оккультному движению, никогда не согласится, что Христос царствует в христианской Европе, а скажет: «Вы говорите „Христос“, а подразумеваете вы все еще то же, что и древние среднеевропейские народности, говорившие о своем боге Саксноте». — Символ Распятия возвышается над европейскими народами. В определенном же отношении царят традиции бога Сак-снота, чьим символом является прежний короткий саксонский меч, который тогда служил только экспансии материальных интересов, ибо то было призвание европейских народностей. Потому это призвание и вызвало к жизни благороднейший цвет материалистической культуры, явление, которое в области материалистической культуры благородно, — рыцарство. Где еще в какой-либо культуре существует что-либо, подобное рыцарству западной культуры? Этого больше нигде нет. Никому не придет в голову сравнивать героев Троянской войны со средневековыми рыцарями. Христос еще мало живет среди людей. О Христе люди только говорят. Восточные народы чувствуют, что когда западные говорят о Христе, они, эти восточные народы, находятся гораздо, гораздо дальше (правда, в спиритуальном постижении мира, в том, что они знают о тайнах бытия). Об этом знают эти восточные народы.

Совсем простые вещи могут вам пояснить, что восточные народы некоторым образом уже умеют ценить свои преимущества в спиритуальном отношении. Что еще сегодня делают западные народы в их массе, в их большинстве, когда перед ними раскрываются тайны бытия? Вот мы сидим вместе еще совсем небольшим кругом, говоря, скажем, о чем-то, о чем говорилось вчера вечером, о действующих повсюду вокруг нас спиритуальных силах и тайнах. Для обыкновенного западноевропейца это глупость или безумие, ибо он все еще не может понять апостола Павла: «Мудрость перед Богом — это часто глупость перед людьми, и безумие перед людьми - мудрость перед Богом». — И только те на Востоке, кто заражен западноевропейцами, отважились бы, и то едва-едва, толковать вкривь и вкось глубокие истины о спиритуальных тайнах Космоса, если услышат о них, — а ведь мы пытаемся вновь их приоткрыть, — ибо такие вещи, как те, что, к примеру, говорились вчера, означают нечто само собой разумеющееся для людей, находящихся в восточной спиритуальной жизни. Не будем поэтому удивляться, что когда европейцы нападали на эти восточные народы, те чувствовали себя подобно людям, навстречу которым попадается стая диких зверей, от которых защищаются, но которым не вменяют в вину то, что они творят, считая их чем-то низшим. По приведенным причинам, — справедливо это теперь или же нет, дело не в этом, — а также согласно восточным традициям каждый из тех, кто принадлежит, например, к брахманизму, смотрит на нас, западных людей, разумеется, как на людей низшего порядка. А если отвлечься от брахманизма и посмотреть, например, на культуры Центральной Азии, на тибетскую или китайскую культуру, которые в ближайшее время приобретут для мира значение, которое сейчас людям и не снится, хотя от этого нас и отделяет всего лишь короткое время; если посмотреть на все эти вещи и учесть, что души многих учеников Заратустры еще воплощены в этих культурах, то к этим вещам нам придется отнестись весьма серьезно. Мы сможем также понять, что в то, что сумела дать Елена Петровна Блаватская, индийский, тибетский, египетский оккультисты постарались ввести, — каждый исходя из своей души, — достояние своей собственной мудрости, которое однако в процессе становления человечества принадлежит прошлому. И мы должны понимать, что характер этой восточной мудрости, кроющейся в учении Блаватской, указывает на прошлое. Нам ведь не требуется недооценивать такие вещи, не требуется недооценивать, что когда, я бы сказал, разорвавший свои оковы Китай наводнит западные страны, тогда вместе с этим придет спиритуальность, которая поистине является наследием, еще во многих отношениях не померкшим наследием древней Атлантиды. Оно будет действовать так, как если бы взорвалось нечто, что было сжато и что теперь может распространяться по всему свету, — оно разольется, как при первой же возможности в малых размерах разлилось достояние древней Индии.

Из-за этого, мои дорогие теософские друзья, стало возможно, чтобы начиная с того времени выступило все то, для обозначения чего в каждом оккультизме имеется соответствующее выражение; чтобы, в сущности, с той поры теософское движение уже не являлось подходящим орудием поступательного движения культуры Европы. Каждый оккультист хорошо знает это выражение, которое гласит: никогда у руководящих сил оккультизма или у тех, кто действует как-либо оккультно, какой бы то ни было специальный интерес не может перевешивать интерес всего человечества. — Не существует возможности действовать благоприятно в оккультном смысле, если специальный интерес берет верх над общечеловеческим интересом. В то мгновение, когда вместо общечеловеческого интереса в оккультизм проникает специальный интерес, появляется возможность реальных заблуждений. Отсюда, получается, что с того времени в теософском движении стало возможным любое заблуждение. Просто вследствие того, каким образом в мировой взаимосвязи Англия кармически связана с Индией, существовала возможность подмены тех возвышенных сил, что стоят у исходного пункта теософского движения. Ибо это обычное явление в оккультизме, что силы, преследующие свои специальные интересы, принимают облик тех, которые прежде дали настоящие импульсы. Таким образом, с определенного момента в теософском движении не стало более никакой возможности безоговорочно принимать все, что в нем заключено, и карма распорядилась так, что это становилось все менее и менее возможным. И таким образом не могло быть сделано ничего иного, как в мгновение, когда к нам был направлен призыв присоединиться к этому теософскому движению, не могло быть сделано ничего иного, как вновь вернуться к первоначальным истокам, к тем истокам, которые в противоположность специальным мы можем назвать общечеловеческими. И вы, может быть, видели, что мы в Средней Европе пытаемся подойти к этим оккультным истокам так, что во всем, что встречает вас там, вы не заметите, чтобы с этим был связан какой-либо специальный интерес. Попытайтесь сравнить все, что может быть найдено в виде специального интереса в Средней Европе, с тем, что вы знаете в качестве теософии, развивающейся у нас. То и другое действительно нельзя сочетать. Вы можете взять эту теософию, и, вероятно, кроме того, что мои книги написаны мной на немецком языке (потому что надо было все-таки писать на каком-нибудь языке), вы не найдете в теософии ничего немецкого, ничего, что каким бы то ни было образом было связано с внешними традициями Средней Европы. А когда где-нибудь появляется тенденция соединить теософию со специальным интересом, то обнаруживается, что это невозможно.

В этом состояла особая задача Средней Европы — освободить теософию от того специального свойства, которое она приобрела на европейском Западе. Это было нашей миссией — в полной чистоте освободить теософию от всех специальных интересов. И углубляясь далее в эти вещи, вы увидите, что и я сам сумел освободить все, что я мог дать теософски, от всякого специального интереса. Это символическое указание, мои дорогие теософские друзья, но, говоря символически, мне надо было лишь дать вести себя тому, что действовало в виде непосредственного импульса в нынешней инкарнации, — не поймите это ложно, этим воспроизводится только факт: те, к примеру, кто были внешними носителями той крови, из которой я происхожу, происходили из немецких областей Австрии, но там я не мог родиться. Сам я родился в славянской местности, местности, совершенно чуждой всей той среде и всему своеобразию, из которых происходят мои предки. Таким образом в исходном пункте моей нынешней инкарнации, — я хочу привести это лишь символически, — мне само собой прообразно было задано, чтобы мы в Средней Европе освободили теософию от всякого специального интереса, так что она в Средней Европе действительно стоит перед нами подобно богине, подобно чему-то Божественному, совершенно свободному от примеси чего-либо человеческого, имеющему с человеком, который живет здесь, столько же дела, сколько с человеком, который живет там, и так должно будет оставаться всегда.

Идеал, который мы имеем, мои дорогие теософские друзья, — это так просто, когда о нем говоришь, — будет всегда стоять перед нами, потому что его труднее исполнить, нежели высказать. Перед нами всегда должны будут стоять в качестве идеала истина и искренность, неприкрашенная Божественная Истина. Может быть, если таково наше стремление, мы найдем путь, — не для себя, а для того, что в Средней Европе было внеличным соответственно всей миссии Европы, — путь для этой Божественной Теософии на Восток. И тут, описывая теперь далее тот путь, каким, я бы сказал, теософия распространялась на Западе, каким она идет по Европе и должна прийти на Восток, тут я хотел бы снова четко, очень четко вставить слова «чувство ответственности». Культуры развиваются в мире так, что одна, словно в духовной оболочке, развивается вместе с другой. Одна культура соединяется с другой. Благодаря тому, что в Средней Европе теософия должна была быть столь внеличной, она приобрела известный характер, характер отрешенной от всяких интересов духовности. Из-за этого, мои дорогие теософские друзья, эта теософия имеет нечто неприступное (Sprö des); она имеет нечто неприступное, обладающее незатронутостью специальными интересами; поэтому она не понравится людям, которые не могут открыть свое сердце тому, что совсем не служит какому-либо специальному интересу.

Однако то духовное, что заключено в этой теософии, может быть найдено душой, жаждущей этого духовного, тоскующей по этому духовному. И тут, мои дорогие теософские друзья, я должен сказать, что в самом духовном мире я встретил душу, которая очень тоскует по духу, выражающемуся через теософию. Я встретил эту душу в чисто духовном мире. Когда в последовательности Иерархий мы восходим к отдельным народным духам и говорим в пределах (innerhalb) отдельных народных духов о народных душах, тогда среди народных душ, которые сегодня еще, так сказать, молоды и должны, как и всякое существо, развиваться дальше, мы приходим и к русской народной душе. От этой русской народной души я знаю, что она тоскует по духу, который находит выражение в теософии. Она тоскует всеми силами, какие может развить. Я говорю о чувстве ответственности потому, что вы, мои дорогие теософские друзья, — дети этой русской народной души. Она царит и действует в вас, и вы отвечаете перед ней. Ответственность, сумейте научиться ей! Не обижайтесь; многое могла часто говорить мне эта русская народная душа. Трагичнее всего встало у меня перед глазами то, что эта русская народная душа могла мне сказать, приблизительно около 1900 года. Тогда это обнаруживалось трагичнее всего, потому что в это время могло броситься в глаза нечто, что я сам смог правильно интерпретировать только спустя долгое время, — потому что тогда могло броситься в глаза, сколь мало еще, в сущности, сегодня понимается эта русская народная душа. Мы в Западной Европе познакомились со многим, что пришло из России, и очень многое приходившее из России производило на нас большое, сильное впечатление. Мы узнали великие импульсы Толстого, узнали столь глубоко захватившую Западную Европу психологию Достоевского и, наконец, мы узнали такой ум, как Соловьев, ум, который, если дать ему на нас воздействовать, во всем производит впечатление, что он и сам такой, как он пишет. И то, как он пишет, получает верное освещение, если чувствуешь стоящую позади него русскую народную душу. А эта русская народная душа может сказать намного, намного больше, нежели может сказать сам Соловьев, ибо у него нашему сердцу является все еще слишком много взятого у Западной Европы.

Подумайте хорошенько, мои дорогие друзья, над словами «чувство ответственности», подумайте о том, что на вас лежит задача быть достойными русской народной души и что вы должны понять тоску русской народной души по внеличной теософии. Познавая теософию в том, что она волит в своем наивнутреннейшем существе, вы сможете, мои дорогие друзья, ставить всевозможные вопросы, какие могут прийти только из русской души, — вопросы души, обращенные к духовным вопросам теософии. Я пережил, сколь много благородных, прекрасных, добрых чувств шло мне навстречу из Восточной Европы, сколько подлинного, истинного человеколюбия и доброты, человеческого сострадания, избытка чувств, какие только можно себе представить, тонкого, интимного наблюдения над тем, что есть в мире, интенсивной личной связи с силами бытия. И из глубины таких милых, прекрасных и благородных чувств мне задавалось много, много вопросов со стороны тех, кто принадлежит к русскому народу, много вопросов, вопросов, которые однажды должны быть поставлены, потому что это вопросы, без ответа на которые человечество не сможет жить в будущем. Вопросы, которые могут прийти только с востока Европы, доселе их ставила мне на более высоких планах только русская народная душа. Часто приходилось мне думать, что детям этой народной души предстоит еще пройти путь, чтобы понять свою народную душу, понять, о чем, собственно, тоскует эта народная душа и сколь многое еще отделяет их, детей народной души, от самой этой народной души. поэтому не бойтесь искать путь, который вы, если захотите, сможете найти к вашей народной душе. Из вашей народной души найдете вы те вопросы, без ответа на которые человечество будущего не сможет существовать. Но не бойтесь при этом подниматься над личными интересами, ибо помните о чувстве великой ответственности, которое вы должны иметь перед русской народной душой, помните об этом чувстве, ибо в будущем народные души будут нуждаться в своих детях, чтобы достигнуть своих целей. И не забывайте при этом одного. То, что может поднять человека выше всего, что может привести его к самым прекрасным, самым светлым вершинам в мире, в наибольшей мере подвержено опасности впадения в заблуждение. — Вы должны, мои дорогие теософские друзья, одушевить духовное, вы должны найти душу для духа. Вы можете это, потому что русская народная душа обладает неизмеримыми глубинами и возможностями для будущего. Но необходимо, чтобы вы сознавали, что душевное, которое может подниматься до духа, которое может одушевить сам дух, ставит вас перед великой опасностью потерять себя и застрять в личном, в индивидуально-личном, потерять себя в личном как таковом. Личное становится особенно сильным, когда проистекает из душевного.

Вам не встретится тех препятствий, что так часто выступают в Западной и Средней Европе. Для скепсиса вы едва ли рождены; скепсис мог появиться у вас только благодаря прививке с Запада. Благодаря определенному чувству вы научитесь отличать истину от не-истины и нечестности в области оккультизма, где шарлатанство и истина оказываются так близко друг к другу. Вашу опасность составит то, что ваша личная душевная мощь может распространить вокруг вас облака, астральные облака, сквозь которые вы не сможете проникнуть к объективному духу. Ваш огонь, ваше тепло могут простереться вокруг вас наподобие облачной ауры, не пропуская духовного, потому что вы будете думать, будто воодушевлены духом, тогда как своим воодушевлением будете препятствовать Духу найти к вам путь. Постарайтесь же иметь в виду, что вы обладаете великим преимуществом, — в идеальном, спиритуальном смысле, — вы можете иметь специальный интерес, потому что вы, то есть ваша народная душа, предназначены воспринять в специальный интерес русского народного существа ту теософию, которую в Средней Европе нужно было принимать еще как божественную, возвышающуюся над всем человеческим силу; вы же как никакой другой народ можете воспринять ее как нечто, что вы можете беречь и лелеять как свое самое кровное. Ибо вашим предназначением вы наделены способностью вдохнуть душу в дух. Об этом часто говорилось в наших рядах, но от вас зависит, как можно скорее создать возможность, — не упустить ее! — к развитию не просто чувства и воли, но прежде всего энергии и выдержки. Меньше говорить, — если уж касаться практической стороны дела, — меньше говорить о том, какой должна быть теософия на Западе и какой она должна быть в России, и о том, что хорошо для одного и что для другого, но сначала принять теософию, принять, соединить с душой и сердцем. Остальное приложится, приложится непременно.

Вот кое-что из того, что я хотел сказать вам, мои дорогие друзья. Я хотел сказать об этом потому, что везде, где мне приходится обращаться непосредственно к человеку, перед глазами должно стоять чувство ответственности, которую мы, современные люди имеем перед теософией. Люди на Западе должны иметь чувство, что они грешат перед человечеством, когда могут получать что-либо от теософии и не хотят этого, отметают это. Это грех перед человечеством. Иногда это довольно трудно понять, ибо надо иметь почти трансцендентальное чувство долга, мои дорогие друзья, чтобы иметь подобное обязательство, подобное чувство ответственности перед человечеством. Ваша народная душа говорит вам, что она, эта народная душа, обязывает вас. Душа народа уже приняла за вас это обязательство перед человечеством. Вам нужно только найти ее, эту душу народа. Вам нужно только дать ей говорить через ваши мысли, ощущения и волевые импульсы, и если вы почувствуете ответственность перед народной душой, вы тотчас же исполните и долг перед человечеством. Ради этого вы и внешне, своим местонахождением поставлены между европейским Западом, которому нужно иметь теософию, но для которого она не может стать личным делом в той степени, как для вас, и азиатским Востоком, который обладает оккультной и спиритуальной культурой с древнейших времен. Вы поставлены между ними. Может быть вы бы никогда не пришли к исполнению вашей задачи перед спиритуальной культурой человечества в этом, я бы сказал, географически трудном положении, если бы вам приходилось думать только об обязательстве перед человечеством. Ибо искушения будут необычайно велики, если с одной стороны действует не только европейский Запад, который заставил многих детей вашей народной души, в сущности, изменить самим себе. В отношении большей части того, что пишется русскими и попадает к нам на Запад, у нас есть чувство, что это не имеет ничего общего с русской народной душой, а является лишь отражением всевозможных западных вещей. Второе искушение будет с Востока, когда настанет власть спиритуальной культуры. Тогда вашим долгом будет знать, что при всем величии этой спиритуальной культуры Востока человек настоящего времени должен сказать себе: не прошлое мы должны вносить в будущее, а новые импульсы. Надо будет не просто воспринимать какой-нибудь спиритуальный импульс с Востока, а взращивать то, что Запад может извлечь из самих спиритуальных источников.

Тогда придет время, когда Европа начнет, — если только и вы исполните свой долг перед вашей народной душой, — понемногу понимать, чем является в духовном развитии человечества Импульс Христа. Ищите все то, что я хотел сказать этими словами и в этих словах, мои дорогие друзья, ищите в них прежде всего то, что может стать в вас самих импульсом не просто чувствовать и ощущать, что теософия это что-то значительное, что-то великое, но старайтесь прежде всего принять теософию в действие и в волевые импульсы ваших душ и из нее устраивать вашу жизнь, ваши дела.

Обращение к русским слушателям цикла лекций

«Оккультные основы Бхагавад Гиты»,

Гельсингфорс, 5 июня 1913 г. GА 158.

Мои дорогие друзья!

Когда мы собирались здесь в прошлом году, в сердцах тех, кто уже тогда собирался вместе с нашими русскими друзьями, жило еще в состоянии бутона, распускавшегося однако до нынешнего года, сознание, которое должно все больше проникать собой ваши сердца, сознание, что теософия или, как мы ее называем также, антропософия не является чем-то, что человек получает как всякое другое знание или другое вероисповедание, но является тем, что в определенном отношении должно охватывать всю душу каждого человека, должно охватить душу всего человечества в настоящем временном цикле. Это сознание должно постепенно развиться, и отнюдь не следовало бы думать, отнюдь не следовало бы предаваться иллюзии, будто легко достигнуть полного значения и полной силы этого сознания. Ибо только понемногу, медленно и постепенно мы можем достигнуть в переживании сознания значения теософского импульса.

Такая истина выглядит внешне достаточно тривиально, но как раз здесь нам надлежит с глубочайшей серьезностью принимать то, что выглядит достаточно тривиально. Ибо возьмите из всего богатства этого сознания отдельный факт, возьмите то, что вот уже почти две тысячи лет, как Христов Импульс перешел из духовных миров в земную жизнь, возьмите тот факт, что Евангелие принадлежит к числу наиболее распространенных книг в мире, что миллионы человеческих душ столетиями считали, что находятся в правильном отношении к Христу, и поставьте рядом со всем этим тот факт, что честная душа, которая не станет нескромно приписывать себе понимание, которого у нее нет, поистине должна мучиться в наше время вопросом, что же, собственно, такое этот Импульс Христа, — и что эта душа может только надеяться получить действительное понимание Импульса Христа из новых откровений из духовного мира!

Возьмите другие факты. В прошлом году вместе с несколькими друзьями я посетил пасхальную службу в русской церкви. Непосредственно после этого я попытался высказать тогда то, что, как я полагал, наведет вас на размышления. Служба проистекала из сознания только того, что Христос умер. Но для блага человечества в наше время и в будущем должна звучать весть о продолжающем жить Христе. И еще другой образ представился мне в виде фона этого богослужения, от которого надо было мысленно отделить все то, что совершали не доросшие до этого культа лица. В виде фона вставала картина древних святых мистерий, развившихся все-таки до того, что внешне живет в формах этого культа, что хотя и чувствуется многими сердцами, но что менее всего понимается как раз теми, кто должен был бы быть или кто считает себя в наше время его наиболее осведомленными истолкователями.

Пользуясь указаниями, как только что высказанные, постарайтесь глубже и глубже погружать в ваши души мысль о том, что теософия исходит из каждого сердца в отдельности, что путем теософии или антропософии в развитие человечества должно влиться нечто совершенно новое. Постарайтесь запечатлеть в ваших сердцах ту истину, что знамения времени таковы, что мы никогда — даже в самих наших душах, в самих наших сердцах, порой даже совсем тихо и интимно, действительно никогда не смеем заключать компромисса с тем, что нас окружает. Из одного растения новое растение так просто не возникает, новое растение может возникнуть из старого, только если старое растение отомрет и как бы из одного-единственного пункта, из семени образуется новое растение. Так и теософия, мои дорогие друзья, есть на самом деле то, что подобно совершенно новому ростку должно развиваться в наших душах, в наших сердцах, что из всего того, что имело старое растение человечества, надо сохранить лишь одно, — но оно универсально, — это то, что мы видим, взирая на Мистерию Голгофы.

Листья, ствол древней культуры человечества должны будут отпасть; по ее цвет, Мистерия Голгофы, должен будет остаться, как бы напоминая о том ростке, которому надлежит развиваться в теософии. Этот росток, мои дорогие друзья, должен будет нести в себе памятование о том, чтобы все время по-новому, все больше и больше вести к полному раскрытию этот цветок. Тогда Импульс Христа в многообразных формах будет жить в эволюции человечества, оставаясь, несмотря на это, тем же самым подобно тому, как каждый новый цветок несет в себе силу и красоту старого. Но он будет одновременно тем, к чему он стремится в самой глубине, — вновь и вновь возрождающимся, добивающимся все нового и нового понимания того, что было дано человеческому развитию подобно новому началу, когда текла кровь из ран Того, Кто принял человеческий облик, чтобы пережить смерть среди людей.

Мои дорогие друзья! Все миры, которые мы проходим, от физического мира и до все более высоких миров, имеют всегда нечто общее. В самом деле, когда мы попадаем в более высокий мир, мы хоть и встречаем все новые и новые вещи, тем не менее там всегда будет что-то общее с предшествующим миром. Однако, познавая высшие миры, мы в них не найдем одного, что может существовать только в качестве физического явления. Боги высших миров могут испытывать разнообразные вещи, но они никогда не могут испытать одного, смерти. Ибо смерти в сверхчувственных мирах нет. В сверхчувственных мирах существа претерпевают превращения, они переходят из одной формы в другую; умереть же в сверхчувственном мире нельзя. Смерть как физическое явление есть то, что может существовать только как физическое явление. И единственным из всех богов и духов, кто для того, чтобы иметь общее с человечеством, спустился в мир человечества, был Христос, который своей смертью, а не только жизнью, сочетался с человечеством. Но Он сочетался с ним смертью, от которой изошли новые жизненные силы. Созерцание смерти на Голгофе должно становиться для человечества исходным пунктом все новых жизненных сил, ибо с этой смертью сконцентрировалось в одной-единственной точке развития человечества то, что с бесконечной жертвенностью мог захотеть осуществить для человечества только Бог. Надо постараться продумать эту мысль, постараться сделать эту мысль живой медитацией. И тогда будет видно, что от этой мысли могут исходить мощнейшие жизненные силы для каждой человеческой души. И нет более возвышенного образа, чем Крест, воздвигнутый на Голгофе.

Мои дорогие друзья! Такой имагинацией, воздвигнутой для всего человечества, как Крест на Голгофе, такой имагинацией человечеству дано нечто бесконечное. Этот символ, который был в то же время реальной действительностью, был установлен почти два тысячелетия тому назад, а мы все еще должны учиться большему пониманию его в ходе эволюции человечества. Это простые, примитивные мысли, но они приводятся здесь не для того, чтобы принять в нас метафизический характер, а для того, чтобы усвоить чувства, которые сделают нас способными правильным образом включиться во все развитие человечества.

Вы знаете, мои дорогие друзья, что развитие человечества происходило дифференцированно; оно происходило в отдельных нациях, отдельных народах. Каждый народ имеет совершенно особый основной характер, проистекающий из того, что каждый народ имеет своим вождем одного из тех духов, которых мы причисляем к иерархии Архангелов. Архангелы — это высшие предстоятели отдельных народов. То, что человеческая душа, будучи отдельной душой, в будущем будет приобретать все более тесную связь с ведущей народной душой из ряда Архангелов, — вот то, что должно принести нам спиритуальное мировоззрение. И только в том случае, если мы понесем понимание навстречу тому, чего эта народная душа хочет от нас, когда ей необходимо развивать воление в направлении будущего, мы сможем надлежащим образом сотрудничать в работе над спиритуальной эволюцией человечества. В этом отношении мы должны проводить большое различие между западноевропейскими народными душами и восточноевропейской, русской народной душой.

Я не говорю теперь о внешней русской культуре, о том, что существует на внешнем, физическом плане в качестве русской народной культуры. Я говорю о вашей народной душе, действительно существующей в духовном мире. Она находится в ожидании своей задачи в будущем, она полна ожидания, полна надежды, полна уверенности. Если эту народную душу сравнить с западноевропейскими народными душами, то получишь, с одной стороны, впечатление чего-то юного, устремленного вперед, и старого, старческого, с другой. Среднеевропейская культура втиснута между Западной и Восточной Европой как культура-посредница, которая, в сущности, понимается неверно, когда ее приравнивают к другим культурам. Эта среднеевропейская культура имеет совершенно своеобразную задачу действовать наподобие герольда древних времен для позднейших. Вспомните только, мои дорогие друзья, как образовывалась вся европейская культура, культура западного мира вообще. В то время существовали передовые посты восточных народов, восходящие до древней Индии, и эти народы развивали великую и впечатляющую культуру, какая идет нам навстречу из культуры древней Индии, из эпохи Бхагавад Гиты. Эти народы были выдвинуты на юг Азии. В то время как у них учили такие мудрые учителя, как риши и Заратустра, на обширной территории европейских стран, также и в вашей стране, существовали отсталые народы, пребывавшие по мудрости мировой эволюции в примитивных состояниях. В то время как в Азии цвели всеобъемлющие мысли философии Санкхья и Веданты, у этих европейских народов была простая, примитивная культура. Почему? Потому что культуры должны продвигаться вперед так, чтобы все то, что как импульс должно прийти позднее, воспринималось примитивными людьми. Поднявшиеся до известной высоты интеллектуального развития народы Востока никогда бы не смогли, например, понять Импульс Христа. Импульс Христа для них находился за пределами понимания.

Народы западной культуры тогда еще не продвинулись в своем развитии настолько далеко, чтобы воспринимать духовное головой; та сила, которая живет, поднимаясь от сердца к голове, у них головы еще не достигла. В Индии все было культурой головы, у европейских же народов все еще сосредоточивалось с первичной силой в примитивных ощущениях в сердце. Только такие народы, еще не вышедшие за пределы сердечной душевности, могли мало-помалу ввести в ткань своего ощущения Мистерию Голгофы. Таким образом, европейская культура, находившаяся благодаря своей отсталости в состоянии первичной свежей силы, — а первичная свежая сила состоит с божественным в более близком родстве, — была готова принять Импульс Христа. Таким образом в западном мире слились два течения, четко различимые для каждого, кто обладает чутьем к этим вещам. Кто бы не смог различить своеобразный основной тон Фихте, среднеевропейского философа, и своеобразный основной тон Спинозы, который ведь тоже был европейским философом? Даже в эволюции человечества бывает так, что то, что принадлежит всеобщей культуре, может быть несомо одной и той же индивидуальностью. Ибо ведь Спиноза и Фихте — одна и та же индивидуальность, как может быть уже знают некоторые из наших друзей. Однако Фихте как личность XVIII-XIX века — это ум, который мог проникнуться всей силой Импульса Христа; Спиноза же, та же самая, стало быть, индивидуальность, находится в другом течении и не имеет ничего от первого.

Однако многого еще не хватает, что должно прийти в европейскую культуру. То, что в некотором смысле состарилось, должно взаимодействовать с тем, что молодо и полно надежд. Русская народная душа, существо из ряда Архангелов, молода и полна надежд, ее задача еще впереди. И дело русских теософов будет состоять в том, чтобы перекинуть мост от отдельной души к народной душе, научиться понимать, чего хочет от них народная душа. Вы увидите, мои дорогие друзья, что при определенных условиях именно вашим душам будет легко, черпая из ваших сердец, оживить Христов Импульс тем, что живет в вашей душе. Вам придется узнать, с другой стороны, что именно потому, что вы с известной внутренней легкостью можете оживлять Импульс Христа, перед вами, с другой стороны, опять-таки вырастают великие трудности. Вы должны будете узнать, что как раз в отношении вас в высшей степени справедлива та глубокая истина, что вы должны будете опираться на свою собственную душу, что вы должны будете оживить теософию в ваших душах. Ибо, мои дорогие друзья, теософия как благовестие нашей эпохи не хочет заключать компромисса с другими мировоззрениями. Она обращается к другим мировоззрениям со строгим словами. Она обращается к другим мировоззрениям со словами, которые уже раздавались в ходе развития. Тем, кто хочет найти теософию в существующих доныне внешних, материалистических культурах, а таковы или, по меньшей мере, приближаются к этому, все культуры нашего времени, — для всех, кто будет искать компромиссов, все время будут со всей строгостью звучать слова, однажды произнесенные Христом Иисусом: «Предоставьте мертвым хоронить своих мертвецов! Вы же следуйте за мной!» Мертвые — это отдельные культуры, склоняющиеся к материализму. Они уже несут в себе способность довести себя до могилы. «Предоставьте мертвым хоронить своих мертвецов!» Души же должны следовать за тем, что дает понимание спиритуального импульса, что как Импульс Христа царит в мире. Поэтому, мои дорогие друзья, вопрошая о том, что могут дать вам старые традиции, что может дать вам старый обычай, вы не найдете того, что вас приведет к теософии. Эти старые традиции хорошо отыскивать, чтобы показать, как в них живет божественное, но ныне человек приходит к теософии, именно неся в себе душу, в которой живет не старое, старческое, а душа, какую вы несете, — в своей непосредственности свежие, незатронутые влиянием какой-либо традиции души, какие вы несете навстречу теософии. Силы жизни, а не одной только силы познания требует теософский импульс, требует от ваших душ.

Мои дорогие друзья! Многие из вас, может быть большинство, может быть даже все, чувствуют в себе, хотя, быть может, определяют это и иначе, боль, страдание от разлуки с народной душой, временной разлуки с вашей народной душой. Многие из вас чувствуют, — если даже и думают об этом иначе, может быть большинство, может быть все, — чувствуют в себе, до какой степени они нуждаются в новом стимулировании воли и силы. Мои дорогие друзья, начните смотреть на страдание, которое вы часто испытываете от недостатка воли и недостатка силы, начните, решитесь смотреть на него как на нетронутость нашей воли, решитесь смотреть на это как на волю, оставшуюся нетронутой и ожидающую стимулирования со стороны теософского импульса. Дайте теософскому импульсу стать в вас волей! Пытайтесь превратить страдание в силу, слабую волю — в волящую в вас теософию. Благодаря этому вы сможете действительно войти в теософскую жизнь! Пытайтесь истолковать в ином смысле то, в чем вы еще слабы, что еще не целиком здесь! Тогда вы сумеете стать лучшими носителями теософии! Ибо подумайте о том, что души, которые находятся теперь в ваших телах, не предназначены быть вновь воплощенными в следующей инкарнации только в Восточной Европе. Они предназначены в следующих инкарнациях распределиться по всей Земле. И между смертью и новым рождением перед вами встанет нечто, оно обратится к вам, когда вы будете идти в новую инкарнацию. Одному оно скажет: «Ты исполнил свою задачу, ты можешь нести в мир то, что воспринял на Земле, что могло быть воспринято только на почве Восточной Европы». — Другому оно скажет: «Ты этого не можешь!»

Мои дорогие друзья, рассматривайте то, что вы теперь чувствуете по отношению к теософии, в качестве инстинктивного ощущения только что высказанного, в качестве неопределенного чувства, что живет в вас в отношении этой вашей задачи. Если вы посмотрите на это так, что из Я это сможет давать силу вашему мышлению, чувствованию и волению, а отсюда эта сила потечет в жизнь, а из нее — в кровь, то тогда вы правильно истолкуете это инстинктивное влечение, которое побуждает вас теперь спешить к теософии.

Вы собирались внешним образом. Вы находили возможность беспрепятственно собираться вместе при тех великих трудностях, которые существуют в вашей стране. Употребите эту возможность для возможно более сильного внутреннего сплочения, чтобы перебросить — от каждого из вас — мост к народной душе. В мою задачу, мои дорогие друзья, не входит подробно говорить о том, какую службу надо сослужить этой народной душе. Но я вправе говорить перед вами про нечто иное, относительно чего я хотел бы, чтобы оно, хоть и будет высказано словесно, превратилось бы в вас в чувство. Вы находитесь в своеобразном положении, мои дорогие друзья. Вы находитесь до некоторой степени в обратном положении в сравнении с народом, который в определенном отношении также в восходящем порядке населяет Землю для временного блеска. Вы находитесь в положении, обратном положению североамериканского народа. Вспомните, мои дорогие друзья, что этот североамериканский народ, вам полярно противоположный, начал постепенно наступать с Запада на Восток с того времени, когда в Европе началась эпоха материализма, и развивал этот материализм дальше. Вспомните, что в американских корнях заложен материализм. Вспомните о том, что люди, взрастившие Америку, делали это, имея понятия культурного европейца столетий, лежащих еще не столь далеко в прошлом. Что же сделали эти люди? Имея материалистические представления современных парламентов, представления современного естествознания, современного общественного строя, эти люди делали то, что обыкновенно делают необразованные люди, выкорчевывая девственные леса, отвоевывая шаг за шагом землю под пашню, подготавливая землю для культуры. Все это вытекало из материализма. И сегодня глядя на человека, признанного американцами их крупнейшим писателем, избранного ими также в руководители, глядя на Вудро Вильсона, который для современных условий действительно является значительным писателем, достигшим в глазах общественности блестящих успехов на писательском поприще, глядя на него, на его понятия и идеи, на все, что он выражает как представитель американского народа,... — что это все? Карточный домик. Карточный домик, который разрушится от одного дуновения, когда бы оно повеяло из духовных миров. Вся эта культура опрокинулась бы тогда. Все в отдельности, из чего проистекает американская культура, можно проследить по внешним историческим трудам, по культурной истории прошлых столетий. Тут все лежит на виду, все — дело рук человеческих, отсюда проистекло все.

А теперь справьтесь, откуда взялась ваша народность, откуда происходит ваша духовная жизнь, справьтесь, откуда берется то лучшее, что вы можете питать в ваших душах. Вы не найдете этого на земле! Этого не найти подобным образом, оно коренится в самом духовном мире. Это организм, живое существо, а не карточный домик! Такие вещи мы никогда не посмеем считать поводом для высокомерия, это повод для смирения, для нашей скромности, потому что из них мы должны извлечь не самоуверенное чувство собственного достоинства, а чувство ответственности.

Мои дорогие друзья! Вчера я говорил о свободе. Много воды европейских рек должно будет истечь, прежде чем какое-то число людей полностью поймет, что следует понимать под этой свободой, что подразумевается под этой свободой. Что такое свобода? Пойдем с запада на восток. Что такое свобода для американца? Это то, что устраивает ему наиболее удобную жизнь. Он называет свободой то, что должно быть введено в социальный строй, чтобы каждый наилучшим образом преуспевал во внешнем мире. «Мы иначе понимаем свободу, — говорит Вудро Вильсон, — нежели европеец, мы понимаем свободу, потому что она представляется нам практичной». — Так говорит сам американец. Нож берут, чтобы резать, вилку — чтобы есть, потому что они имеют практическое назначение. Американец пользуется свободой, потому что она имеет практическое значение для того, что ему нужно, потому что он может установить с ее помощью тот порядок, который ему приятен. Свобода для американца — продукт полезности, она приносит пользу. Мои дорогие друзья! Свобода была для западноевропейца чем-то иным, свобода была для него возвышенным идеалом, чем-то, на что он смотрел снизу вверх. О свободе можно было говорить почти стихами. Для европейца она — «великая величественная богиня», для американца — полезная дойная корова, снабжающая его молоком и маслом. Это говорю не я, а тот, кто отвечает в ближайшие годы за руководство Американскими Соединенными Штатами. Ныне это вообще не моя задача — излагать мои мнения, моя задача — в интерпретации того, что живет в духовном мире. Американская свобода сама охарактеризовала себя в лице видного американца. А если мы возьмем все то, что в Европе сделали герои духа, чтобы изобразить эту божественную Свободу как великую, величественную богиню, то по большей части это так, что об этом надо сказать: весь наш энтузиазм, все наше воодушевление, все наши ощущения, мысли и чувства, все они обращены к тому, что перед европейцами парит как высочайший идеал свободы.

Поймите, мои дорогие друзья, что для приверженцев спиритуального миропонимания свобода должна стать еще чем-то совсем иным (нежели понимается обычно). Вы плохо поймете все это, если у вас не будет сознания, что все должно быть устроено заново. Мы стоим перед требованием, чтобы свобода становилась еще чем-то совсем иным, нежели то, что до сих пор чувствовали, понимали как высокий идеал даже лучшие из людей. Ибо мы знаем, что в ближайшее время мы, люди, сможем отправиться к божественному истоку, сможем испить воды Духа, и эта вода Духа будет жить в наших душах, и ею мы должны будем одушевить свободу, как с помощью нашего тела воплощаем душу. Для одного свобода практична с точки зрения внешней жизни, для другого она высокий величественный духовный идеал, для третьего свобода должна быть тем, что он может одушевить и что выше души настолько, насколько сама душа выше тела. Мы должны учиться одушевлять свободу. Мы многому должны учиться, чтобы одушевлять свободу. Тогда мы будем идти вперед так, как этого хотели ради эволюции человечества вечные духовные силы, давая теософии втекать в ваши души.

Итак, мои дорогие друзья, давайте просто примем высказанные слова, обращенные не к вашему разумению, а к вашему сердцу, примем эти слова в этот час, когда вы нашли возможным также и во внешнем отношении, организационно отдаться теософии в вашей стране. Пусть это будет для нас в это мгновение поводом осознать высокую задачу, которая дается нам благодаря спиритуальному постижению мира.

Мои дорогие друзья! Сознание этого, если мы в нем будем жить, сделает так, что из тихой работы в теософских ветвях будет излучаться то, что станет благом для всей страны, ибо спиритуальную жизнь начинает понимать только тот, кто знает, что в действительности распространению теософии способствует не только то, что мы можем сделать для этого внешним образом, нет, — но что если мы вместе работаем хорошо, как только можем, чтобы приобрести понимание теософии, то и тогда излучаются незримые воздействия наших духовных стремлений. И как город, в котором имеется теософская ложа, — даже если бы там действовало теософски немного людей, — является, как мы знаем, по прошествии тридцати лет чем-то совершенно иным, нежели город, в котором нет теософской ложи, так и ваша страна станет совсем иной, если вы с внутренним пониманием ощутите то, что вам может дать теософия. Я говорю с вами не как западноевропеец, не как человек, принадлежащий к той или иной нации. Я знаю, что это не так. Но может быть именно поэтому я вправе вам сказать: есть спасение (ein Heil) для России, есть спасение; однако этого спасения непозволительно искать на ложном пути. И не потому, что я люблю теософию, я говорю это, а потому, что все развитие человечества может научить нас этой истине. Есть спасение для России, и имя ему — теософия. Для других областей Земли теософия будет чем-то замечательным, чем-то, что продвигает людей. Для России теософия будет единственным спасением, тем, что должно существовать, чтобы русский народ установил связь со своей народной душой, дабы эта народная душа не была призвана в мире к иной задаче, нежели та, что ей предназначена.

Этими словами я хотел бы освятить ваши новооснованные ветви, ибо я знаю, как восходит в ваших сердцах святое значение этих слов. Тогда в ваших душах сможет действовать та связь, которая необходима для спасения вашей страны, — связь Мистерии Голгофы с человеческим пониманием этой Мистерии. Тогда в ваших сердцах будет править тот Дух, который должен стать обновителем вашей страны; тогда из ваших собраний будет излучаться то, в чем нуждается ваша область Земли. В сознании этого, молитвенно и благоговейно обращаясь взглядом к ведущим Властям эволюции человечества, я говорю, что хотел бы призвать на вашу работу все благословение, хотел бы призвать сойти в силу ваших сердец благословение тех Властей, что сегодня дают Тайне Голгофы вливаться в сердца людей, чтобы это благословение расходилось дальше от ваших душ, источаясь от вашей работы, по вашей стране. Я знаю, это благословение будет существовать всегда, пока мы будем его достойны. Так пусть теперь, когда мы в известном смысле находимся у исходного пункта нашей работы, перед нами предстанет образ нашего сознания, сознания нового импульса, сии ритуального импульса, который должен излиться в развитие чело-вечества, сознания того, что духовные руководители этого импульса, помогая нам, осеняют нашу работу, которую мы со всей искренностью хотим исполнить. Тогда из этого образа проистечет сознание, что мы делаем для более узкой области то, что должно делаться, и тем самым делаем это и для всей обширной области развития человечества. Тогда из этого образа проистечет и наш долг. Пусть в этом смысле осенит нашу работу благословение мудрых руководителей мира и человечества, пусть это благословение взойдет в силе в ваших душах, станет светом ваших душ, тогда из вас сможет источаться этот свет, и вы смо-жете сделать много такого, что так важно для спасения, для движения вперед, для подлинного развития человечества.

Два текста для утренней и вечерней медитации, переданные Рудольфом Штейнером русским слушателям лекций в Гельсингфорсе в апреле 1912 г. GA 267.

Morgens: Stern zwischen den Augen zum Christus gewendet:

Утром: Звезда в месте между глазами, обращена к Христу:

Die Kraft Deines Wortes Сила Твоего слова

Die Liebe Deines Wortes Любовь Твоего слова

Sei in meiner Seele Да пребудет в моей душе

Sei in mir Да пребудет во мне

Abends: Stern im Herzen, Stimme des Christus:

Вечером: Звезда в сердце, Голос Христа:

Die Kraft Meines Wortes Сила Моего слова

Die Liebe Meines Wortes Любовь Моего слова

Wohne in deiner Seele Да обитает в твоей душе

Wohne in dir Да обитает в тебе

II.