ПРИЛОЖЕНИЕ 5 4 страница

Соединяя этот новый способ видения с описанной выше новой концепцией познания, мы получаем новые сущности, а именно физические объекты в том смысле, как они истолковываются большинством современных философов. Для разъяснения вновь обратимся к ситуации с веслом.

В архаическом представлении " весло" есть некоторая сложная совокупность частей, одни из которых являются объектами, другие – ситуациями, третьи – событиями. Вполне можно сказать: " Прямое весло сломано" (не " кажется сломанным"), точно так же как можно сказать: " Быстроногий Ахиллес медленно прогуливается", ибо все элементы имеют разное значение. Они являются частями механической совокупности. Аналогично тому как путешественник изучает все части чужой страны и заносит их в " реестр", перечисляющий особенности этой страны одну за другой, точно так же изучающий такие простые объекты, как весла, лодки, кони, люди, помещает себя в " основные ситуации, связанные с веслом", соответствующим образом понимает их и описывает с помощью списка свойств, событий, отношений. И как подробный реестр исчерпывает все, что можно сказать о стране, так подробный список исчерпывает все, что можно сказать относительно объекта [ 112 ]. " Сломано в воде" точно так же принадлежит веслу, как принадлежит ему " прямое в руке", они – " равно реальны". Однако в космологии В " сломано в воде" является лишь " видимостью", которая противоречит тому, что внушается " видимостью" прямизны и, следовательно, обнаруживает фундаментальную ненадежность всякой видимости [ 113 ]. Понятие объекта изменилось: место понятия совокупности равнозначных воспринимаемых частей заняло понятие невоспринимаемой сущности, лежащей в основе множества обманчивых феноменов. (Можно предположить, что аналогичным образом изменилось и восприятие объекта, что теперь объекты выглядят менее " плоскими", чем прежде.)

Рассматривая эти изменения и особенности разных ступеней, допустимо предположить, что сравнение космологий А и В в том виде, который они имели при интерпретации их самими создателями (а не в " реконструкции" логически изощренных, но в других отношениях невежественных внешних наблюдателей), столкнется с разнообразными проблемами. В оставшейся части данной главы будут рассмотрены отдельные аспекты лишь некоторых из этих проблем. Поэтому я только упомяну те психологические изменения, которые сопровождают переход от А к В и не входят в содержание предположения об их несоизмеримости [ 114 ], но могут быть обоснованы независимым исследованием. Здесь имеется богатый материал для подробного изучения роли структур (психических установок, языков, способов воспроизведения) и границ рационализма.

Начать с того, что космос А и космос В построены из разных элементов.

Элементами А являются относительно независимые части объектов, включенные во внешние связи. Они входят в различные совокупности, не изменяя своих внутренних свойств. " Природа" отдельной совокупности детерминирована ее частями и способами связи этих частей между собой. Перечислите части в надлежащем порядке – и вы получите объект. Это справедливо для физических совокупностей, для человеческих существ (мыслей и тел) и животных, а также для социальных образований, таких, как воинская часть.

Элементы космологии В распадаются на два класса: сущности (объекты) и явления (объектов, что верно лишь для некоторых упрощенных вариантов В). Объекты (события и т.п.) опять могут соединяться. Они способны образовывать стройные целокупности, в которых каждая часть придает значение целому и в свою очередь получает значение от него (крайним случаем является универсум Парменида, в котором изолированные части не только нельзя выделить, они просто немыслимы). Правильно соединенные аспекты еще не создают объекта, они образуют психологические условия осознания иллюзий (phantoms), которые являются лишь иными аспектами, причем наиболее обманчивыми (хотя и выглядят убедительно). Перечисление аспектов не тождественно объекту (проблема индукции).

Таким образом, переход от А к В вводит новые сущности и новые отношения между сущностями (это наиболее наглядно проявляется в живописи и скульптуре). Он изменяет также понятие о человеке и его самовосприятие. Архаический человек представляет собой собрание конечностей, сочленений, туловища, шеи, головы [ 115 ]; это – кукла, приводимая в движение внешними силами, такими, как враги, социальные условия, чувства (которые описывались и воспринимались как объективные факторы, см. выше) [ 116 ]: " Человек есть точка приложения великого множества сил, которые налагают на него свой отпечаток и пронизывают его насквозь" [ 117 ]. Он является пунктом взаимного обмена материальных и духовных, однако всегда объективных, причин. И это не " теоретическая" идея, а факт наблюдения. Человека не только описывали таким образом, его так рисовали, и он сам чувствовал себя именно таким. В нем не было центрального агента действия, самопроизвольного " Я", которое создает его собственные идеи, чувства, намерения и отличается от поведения, социальных ситуаций, " психических" событий типа А. Такое " Я" не упоминали и не замечали. В рамках А его нигде нельзя обнаружить. Однако оно играет весьма важную роль в космологии В. Действительно, вполне можно допустить, что некоторые характерные черты В, такие, как аспекты, видимость, обманчивость чувств [ 118 ], становятся заметными в результате значительного роста самосознания [ 119 ].

Здесь можно склониться к тому, чтобы объяснить этот переход следующим образом: космология архаического человека была ограниченной; какие-то вещи он открывал, других – не замечал. Его универсуму недостает важных объектов, в его языке отсутствуют важные понятия, его восприятие лишено важных структур. Добавьте недостающие элементы к космосу А, недостающее термины – к языку А, недостающие структуры – к перцептивному миру А, и вы получите космос В, язык В, восприятие В.

Некоторое время назад я называл теорию, лежащую в основе такого объяснения, " теорией швейцарского сыра" или " дырчатой теорией" языка (и других средств представления). Согласно теории дыр, каждая космология (каждый язык, каждый способ восприятия) имеет значительные пробелы, которые можно заполнить, не затрагивая всего остального. Теория дыр встречает значительные трудности. В рассматриваемом случае одна из трудностей заключается в том, что космос В не содержит ни одного элемента космоса А. После того как произошел переход к В, ни терминология здравого смысла, ни философские теории, ни живопись, скульптура, художественные концепции, ни религия и теологические спекуляции не содержат ни одного элемента А. Это исторический факт [ 120 ]. Случаен ли этот факт или же А обладает какими-то структурными свойствами, препятствующими сосуществованию А-ситуаций и В-ситуаций? Давайте посмотрим.

Я уже упоминал пример, который может дать нам некоторое указание на причину того, почему в В нет места для А-фактов: приводимый рисунок может быть пересечением трех дорог, изображенным в соответствии с принципами А-рисунка (который представляет собой наглядный список). После введения перспективы (в качестве объективного метода либо в качестве психологической установки) его уже больше нельзя рассматривать таким образом. Теперь вместо линий на бумаге мы имеем иллюзию глубины и трехмерной панорамы, хотя еще и довольно простой. Нет способа вставить А-рисунок в В-рисунок иначе, как в качестве составной части этой иллюзии. Однако иллюзия наглядного списка уже не будет наглядным списком.

Рис. 14.

Ситуация становится более прозрачной, когда мы обращаемся к понятиям. Выше я говорил о том, что " природа" объекта (=совокупности) в А детерминирована его элементами и отношениями между ними. Следует добавить, что эта обусловленность " замкнута" в том смысле, что элементы и их отношения составляют объект: если они даны, то объект тоже дан. Например, " элементы", описываемые Одиссеем в его речи (Илиада, 9.225 и сл.), составляют честь, благоволение, уважение. Таким образом, А-понятия весьма похожи на понятия шахматной игры: если дано определенное расположение фигур на шахматной доске, нельзя " открыть", что игру можно еще продолжать. Такое " открытие" не заполнило бы некоторого пробела, оно ничего не добавило бы к нашему знанию возможных шахматных позиций, оно просто прекратило бы игру. И так было бы с " открытием" " реальных значений" других ходов и позиций.

Точно такие же замечания применимы к " открытию" индивидуального " Я", отличного от внешнего облика, поведения, объективных " психических состояний" того типа, который принадлежит А, к " открытию" некоторой субстанции, лежащей позади " явлений" (прежних элементов А), или к " открытию" того, что честь может отсутствовать, несмотря на наличие всех ее внешних проявлений. Утверждение Гераклита: " Идя к пределам души, их не найдешь, даже если пройдешь весь путь: таким глубоким она обладает логосом " (Дильс-Кранц В 45) – ничего не добавляет к космосу А, а просто отсекает те принципы, которые требуются для построения " психических состояний" А-типа. В то же время отрицание Гераклитом π ο λ υ μ α θ ι η (" многознания") и отрицание Парменидом ε θ ο ς π ο λ υ π ε ι ρ ο ν (" многоопытности") отсекает правила, управляющие построением каждого отдельного факта А. Целиком все мировидение, весь универсум мышления, речи и восприятия исчезает.

Интересно видеть, как проявляется этот процесс исчезновения в отдельных случаях. В своей длинной речи (Илиада, 9.308 и сл.) Ахиллес хочет сказать, что честь может отсутствовать, даже если все ее внешние проявления налицо. Используемые им языковые выражения так тесно связаны с определенными социальными ситуациями, что у него " нет слов, чтобы выразить свое разочарование. Однако он выражает его весьма примечательным образом. Он делает это, искажая язык, имеющийся в его распоряжении. Он задает вопросы, на которые нельзя ответить, и выставляет требования, которые нельзя удовлетворить" [ 121 ]. Он поступает в высшей степени " иррационально".

Такую же иррациональность можно найти в сочинениях всех других ранних авторов. В сравнении с А досократики действительно говорят странно. Так поступали и лирические поэты, которые изучали новые возможности " открытой" ими личности. Освободившись от пут правильно построенного и однозначного способа выражения и мышления, элементы А теряют свои привычные функции и начинают бесцельно варьировать – возникает " хаос впечатлений". Освобожденные от устойчивых и однозначных социальных ситуаций, ощущения становятся текучими, неопределенными, противоречивыми. " Я люблю и не люблю, я проклинаю и не проклинаю", – пишет Анакреон [ 122 ]. Освободившись от правил поздней геометрической живописи, художники создают странную смесь перспективы и плоского рисунка [ 123 ]. Оторванные от жестких психологических установок и освобожденные от своего реалистического значения, понятия теперь могут использоваться " гипотетически", не навлекая обвинений в заведомом обмане, и художники могут начать исследовать возможные миры в своем воображении [ 124 ]. Это тот самый " шаг назад", который, как мы видели выше, является необходимой предпосылкой изменения и, может быть, даже прогресса [ 125 ]. Но теперь мы имеем дело не только с отказом от наблюдений, но также и с отказом от некоторых важных стандартов рациональности. С точки зрения А (а также с точки зрения некоторых более поздних идеологий), все эти мыслители, поэты, художники были явными маньяками.

Вспомним обстоятельства, которые привели к этой ситуации. У нас имеется точка зрения (теория, структура, космос, способ представления), элементы которой (понятия, " факты", изображения) созданы в соответствии с определенными принципами построения. Эти принципы в некотором смысле " замкнуты": существуют вещи, которые не могут быть высказаны, или " открыты", без нарушения данных принципов (это не означает, что они противоречат принципам). Выскажите эти вещи, сделайте открытие – и вы подорвете принципы. Теперь возьмем конструктивные принципы, лежащие в основе каждого элемента космоса (теории), каждого факта (каждого понятия). Назовем такие принципы универсальными принципами рассматриваемой теории. Устранение универсальных принципов означает устранение всех фактов и всех понятий. Наконец, назовем открытие, утверждение или позицию несоизмеримыми с данным космосом (теорией, структурой), если они устраняют некоторые из его универсальных принципов. Фрагмент 45 Гераклита несоизмерим с психологической частью А: он устраняет правила, которые нужны для построения личности, и делает невозможным получение А-фактов относительно индивидов (разумеется, феномены, соответствующие таким фактам, могут сохраняться в течение значительного времени, так как не все концептуальные изменения ведут к изменениям в восприятии – существуют концептуальные изменения, не оставляющие никакого следа в чувственных явлениях [ 126 ]. Однако такие феномены больше нельзя описывать обычным образом и, следовательно, нельзя считать наблюдениями обычных " объективных фактов").

Следует отметить предварительный и неопределенный характер данного объяснения " несоизмеримости", а также отсутствие логической терминологии. Причины неопределенности были указаны выше (пункты 3 и 4). Отсутствие логики обусловлено тем фактом, что мы имеем дело с явлениями, выходящими за пределы ее области. Моя цель состоит в том, чтобы найти терминологию для описания сложных историко-антропологических явлений, которые все еще не вполне понятны, а не в строгом определении свойств тщательно разработанных логических систем. Предполагается, что такие термины, как " универсальные принципы" и " устранять", суммируют антропологическую информацию приблизительно так же, как при истолковании времени у ньюэ Эванс-Причард (см. текст к прим. 91) суммирует антропологическую информацию, находящуюся в его распоряжении (см. также краткое обсуждение выше в пункте 3). Неопределенность данного объяснения отображает неполноту и сложность материала и требует уточнения с помощью дальнейших исследований. Это объяснение должно иметь некоторое содержание, иначе оно было бы бесполезным. Однако оно не должно иметь слишком много содержания, иначе нам пришлось бы исправлять в нем каждую вторую строку.

Заметим также, что под " принципом" я подразумеваю не просто некоторое утверждение, такое, например, как " понятия применимы в тех случаях, когда выполнено конечное число условий" или " познание есть перечисление дискретных элементов, образующих сочетания рядоположенностей", а грамматическую привычку, соответствующую такому утверждению. Приведенные утверждения описывают привычку считать объект данным, когда представлен полный список его частей. Эта привычка устраняется (но не вступает в противоречие) предположением о том, что даже самый полный список не исчерпывает объекта; она устраняется также (но опять не вступает в противоречие) любым непрекращающимся поиском новых аспектов и свойств. (Следовательно, недопустимо определять " несоизмеримость" посредством ссылки на утверждения [ 127 ].) Если привычка устранена, то А-объекты устраняются вместе с ней: нельзя исследовать А-объекты методом бесконечных предположений и опровержений.

Как преодолевается " иррациональность" этого переходного периода? Обычным образом (см. выше пункт 8), т.е. решительным созданием бессмыслицы до тех пор, пока произведенный материал не станет достаточно богат, чтобы позволить новаторам раскрыть и сделать ясными для каждого новые универсальные принципы. (Такое открытие не обязательно должно заключаться в формулировке принципов в виде ясных и точных утверждений.) Безумие превращается в норму, если оно достаточно богато и последовательно для того, чтобы функционировать в качестве базиса нового мировоззрения. А когда это происходит, перед нами встает новая проблема: как сравнить старую концепцию с новой?

Сказанное выше делает очевидным, что мы не можем сравнить содержания А и В. Даже в памяти А-факты и В-факты нельзя поставить один возле другого: наличие В-фактов означает устранение принципов, необходимых для построения А-фактов. Единственное, что мы можем сделать, – это получить В-изображения А-фактов в В или ввести В-утверждения А-фактов в В. Мы не можем использовать в В А-утверждения А-фактов. Невозможно также перевести язык А на язык В. Это не означает, конечно, что вообще нельзя обсуждать эти две концепции, однако такое обсуждение не может быть осуществлено в терминах каких-либо (формальных) логических отношений между элементами А и элементами В. Оно было бы столь же " иррационально", как речи тех, которые стремятся уйти от А.

Мне представляется, что отношение между, скажем, классической механикой (в реалистической интерпретации) и квантовой механикой (интерпретированной в соответствии с воззрениями Н. Бора) или между ньютоновской механикой (в реалистической интерпретации) и общей теорией относительности (также в реалистической интерпретации) во многих аспектах подобно отношению между космологией А и космологией В. (Конечно, имеются и существенные отличия, например современные переходы от одной теории к другой не затрагивают искусства, обыденного языка и восприятия.) Так, каждый факт механики Ньютона опирается на предположение о том, что размеры, массы, интервалы изменяются только благодаря физическим взаимодействиям, а теория относительности устраняет это предположение. Аналогично квантовая теория образует факты в соответствии с соотношением неопределенностей, которое устраняется классическим подходом.

Я закончу эту главу, еще раз повторив ее результаты в форме тезисов. Можно считать, что эти тезисы суммируют важный антропологический материал для разъяснения в соответствии с пунктами 3 и 4, приведенными выше, терминов, относящихся к значению и понятию несоизмеримости.

Первый тезис гласит: существуют несоизмеримые структуры мышления (действия, восприятия).

Повторяю, что это – исторический (антропологический) тезис, который должен быть подкреплен историческими (антропологическими) свидетельствами. Подробности см. выше в пунктах 2-7. Пример дан структурой А и структурой В.

Разумеется, структуру, которая с точки зрения западной науки выглядит странной и непонятной, всегда можно заменить другой, напоминающей какие-либо элементы западноевропейского здравого смысла (содержащей науку или не содержащей ее) или смутное предвосхищение каких-либо его черт или похожей просто на фантастическую сказку. Большая часть ранних антропологов разрушала объект своего изучения именно таким образом и поэтому легко приходила к выводу о том, что английский (немецкий, латинский или греческий) язык достаточно богат для того, чтобы понять и выразить даже самый необычный миф. Ранние словари очень непосредственно выражают эту веру: здесь можно найти простые определения всех " примитивных" терминов и простые объяснения всех " примитивных" понятий. Постепенно выяснилось, что словари и переводы – весьма неудачный способ вводить понятия языка, не имеющего тесных связей с нашим собственным языком, или идей, которые нельзя подогнать под западноевропейский способ мышления [ 128 ]. Такие языки нужно изучать с самого начала, как ребенок учит слова, понятия, явления [ 129 ] (именно " явления", ибо вещи и их обличья не " даны", они должны быть " прочитаны" определенным способом, а в разных идеологиях используются различные способы). Нельзя требовать, чтобы такой процесс обучения был структурирован в соответствии с уже знакомыми нам категориями, законами и образами. Это именно то " непредубежденное" обучение, которого стремятся достигнуть полевые исследования. Возвращаясь от полевых исследований к собственным концепциям и языку, например английскому, антрополог часто осознает, что прямой перевод стал невозможен и что его воззрения и воззрения культуры, представителем которой он является, вообще несоизмеримы с теми " примитивными" идеями, которые он только что начал понимать (или что существует их пересечение в одних областях и несоизмеримость в других). Конечно, он стремится выразить эти идеи на английском языке, однако для этого он должен быть готов употреблять знакомые термины в необычной и новой манере. Возможно, ему потребуется создать совершенно новую языковую игру из английских слов, и он сможет начать свои объяснения лишь после того, как эта языковая игра станет достаточно сложной. Сейчас нам известно, что почти в каждом языке имеются средства, позволяющие преобразовать значительные части его концептуального аппарата. Без этого были бы невозможны популяризация научных знаний, научная фантастика, сказки, рассказы о сверхъестественном и даже сама наука. Следовательно, в некотором хорошем смысле мы можем сказать, что результаты полевых исследований всегда можно выразить на английском языке. Однако это не означает, как считают некоторые самозваные рационалисты, что мой первый тезис ложен. Такой вывод был бы оправдан лишь в том случае, если бы удалось показать, что корректное представление (а не словарная карикатура) новых воззрений на избранном языке, например на английском, не изменяет " грамматики" этого языка. Подобного доказательства никогда еще не было [ 130 ] и вряд ли оно когда-либо появится.

Второе. Мы видели, что несоизмеримость имеет аналог в области восприятия и что она входит в историю восприятия. Это образует содержание моего второго тезиса о несоизмеримости: индивидуальное развитие восприятия и мышления проходит ряд взаимно несоизмеримых стадий.

Мой третий тезис говорит о том, что концепции ученых, в частности их воззрения по фундаментальным проблемам, часто расходятся между собой столь же сильно, как идеологии, лежащие в основе разных культур. Дело обстоит даже хуже: существуют научные теории, которые взаимно несоизмеримы, хотя внешне они имеют дело " с одним и тем же предметом". Конечно, не все конкурирующие теории обладают этим свойством, и, даже если несоизмеримость имеет место, она связана с особой интерпретацией теорий, например такой, которая обходится без ссылки на " независимый язык наблюдения". Иллюзия того, что мы имеем дело с одним и тем же предметом, в этих случаях возникает в результате неосознанного смешения двух различных типов интерпретации. При " инструменталистской" интерпретации теорий, которая видит в них не более чем инструменты для классификации определенных " фактов", возникает впечатление, что существует некоторый общий предмет. При " реалистической" интерпретации, пытающейся понять теорию в ее собственных терминах, такой общий предмет исчезает, хотя сохраняется определенное чувство (неосознанный инструментализм), что он должен существовать. Теперь посмотрим, как могут возникать несоизмеримые теории.

Научное исследование, утверждает Поппер, начинается с проблемы и развивается благодаря ее решению.

Данная характеристика не учитывает того обстоятельства, что проблемы могут быть сформулированы ошибочно и что можно заниматься исследованием свойств вещей и процессов, которые более поздними концепциями будут объявлены несуществующими. Проблемы такого рода не решаются – они исчезают или устраняются из области допустимых исследований. Примерами могут служить проблема абсолютной скорости Земли, проблема траектории электрона в зонах интерференции или " важный" вопрос о том, способны ли инкубы [ * ] давать потомство или они вынуждены для этой цели использовать семя человека [ 131 ].

Первая проблема была устранена теорией относительности, которая отрицает существование абсолютных скоростей. Вторая проблема была устранена квантовой теорией, отрицающей существование траекторий в областях пространства, где имеет место интерференция. Третья проблема была устранена, хотя и менее решительно, современными (т.е. появившимися после XVI столетия) психологией и физиологией, а также механистической космологией Декарта.

Изменения онтологии, подобные только что описанным, часто сопровождались концептуальными изменениями.

Открытие того факта, что некоторые сущности не существуют, может побудить ученого к новому описанию событий и процессов, которые считались их проявлениями и поэтому описывались в терминах, предполагающих их существование. (Или, скорее, это может побудить его ввести новые понятия, поскольку старые слова еще продолжают использоваться в течение значительного времени.) Это справедливо главным образом для тех " открытий", которые подрывают значимость универсальных принципов. " Открытия" " основополагающей субстанции" и " самопроизвольного Я" относятся, как мы видели, к открытиям именно такого рода.

Особенно интересно, когда ошибочная онтология является универсальной (comprehensive), т.е. когда считается, что ее элементы входят в каждый процесс, происходящий в определенной области. В этом случае каждое описание в данной области должно быть изменено и заменено иным утверждением (или вообще чем-то иным). Классическая физика дает как раз пример такого случая. Она разработала универсальную терминологию для описания некоторых фундаментальных свойств физических объектов, таких, как геометрическая форма, масса, объем, временной интервал и т.п. Концептуальная система, связанная с этой терминологией, в одной из ее многочисленных интерпретаций признает, что данные свойства внутренне присущи объектам и изменяются только в результате непосредственного физического воздействия. В этом состоит один из " универсальных принципов" классической физики. Теория относительности, по крайней мере в интерпретации, признаваемой Эйнштейном и Бором, приводит к выводу о том, что указанные выше свойства не существуют, что геометрические формы, массы, временные интервалы представляют собой лишь отношения между физическими объектами и системой координат и могут изменяться при переходе от одной системы координат к другой без какого-либо физического воздействия. Вместе с тем теория относительности выдвигает новые принципы для образования фактов механики. Возникающая таким образом новая концептуальная система вовсе не отрицает существования классического положения дел, в то же время она не позволяет нам формулировать утверждений, выражающих такое положение дел. У нее нет и не может быть ни одного утверждения, общего с ее предшественницей, если помнить о том, что теории отнюдь не являются классификационными схемами для упорядочивания нейтральных фактов. Если обе теории мы интерпретируем реалистически, то " формальные условия, которым должна удовлетворять подходящая преемница опровергнутой теории", сформулированные в гл. 15 (она должна сохранять успешные следствия предыдущей теории, отрицать ее ложные следствия и делать дополнительные предсказания), не могут быть выполнены и позитивистская схема прогресса с ее " попперианскими очками" разваливается. С этим результатом не может справиться даже смягченный вариант, предложенный Лакатосом, ибо он также опирается на предположение о том, что можно сравнивать классы содержания разных теорий, т.е. что между ними можно установить отношение включения, исключения или пересечения. Безнадежно также пытаться связать классические утверждения с релятивистскими посредством эмпирических гипотез. Такие гипотезы были бы столь же смешны, как смешно утверждение о том, что, " как только возникает одержимость дьяволом, происходит резкое изменение в мозге", которое выражает связь между терминами теории одержимости, объясняющей эпилепсию, и более современными " научными" терминами. Очевидно, мы не хотим вечно сохранять старую демонологическую терминологию и принимать ее всерьез только для того, чтобы обеспечить сравнимость классов содержания. В случае же сопоставления релятивистской и классической механики гипотезы такого рода даже нельзя сформулировать. Используя термины классической механики, мы принимаем некоторый универсальный принцип, который не принимается релятивистской механикой. Последнее означает, что этот принцип устраняется всякий раз, когда мы пишем некоторое предложение с намерением выразить релятивистское положение дел. Используя классические и релятивистские термины в одном и том же предложении, мы одновременно принимаем и устраняем определенные универсальные принципы, а это означает, что таких предложений просто не существует: сопоставление релятивистской и классической механики дает нам пример двух несоизмеримых структур. Другими примерами будут квантовая теория и классическая механика [ 132 ], теория импетуса и механика Ньютона [ 133 ], материализм и дуализм души и тела и т.д.