Дирижёр как основная профессия

В последние десятилетия XIX века, когда пышным цветом расцвела опера, стали один за другим возникать новые оркестры и строиться концертные залы, назрело время для появления совершенно нового типа музыкантов — профессиональных дирижёров. Вдруг явился человек, который был важнее всех, кто имел дело с музыкой, признавая над собой в известной мере лишь композитора, а иногда и оспаривая его первенство.

Возьмём для примера Ганса фон Бюлова, первого звёздного дирижёра. Не только потому, что он дрессировал оркестрантов, доводя их игру до совершенства и принуждая беспрекословно следовать своим представлениям о сочинении. Нет, он ещё и решал, что публика может слушать, а что нет. Дело зашло так далеко, что, не долго думая, он выбросил из Девятой симфонии Бетховена финальный хор с «Одой к радости», полагая, что композитор сделал неверный шаг, который к тому же не согласуется с остальными частями и потому может быть опущен. Вы только представьте! Дирижёр поправляет композитора, меняет первоначальную форму произведения! Можно предположить, какая буря поднялась бы во всех газетах, если бы дирижёр решился на такое сегодня.

Во избежание недоразумений следует признать: Бюлов, вне всяких сомнений, был гениальный художник, бесконечно много сделавший для классической музыки и давший мощный импульс повышению оркестровой культуры. И не имеет значения, согласились бы мы сегодня с тем, что он когда-то считал правильным, или нет. Факт остаётся фактом: руководимые им оркестры он привёл к вершинным достижениям, которые публика воспринимала как откровения и которыми она восторгалась. Но дело не в одном восторге. Бюлов и его знаменитые последователи были, как выразились бы сегодня, культовыми фигурами. Они добились статуса непостижимых гениев, к которым нельзя подходить с общепринятыми мерками и потому прощаются все гротескные чудачества и приступы деспотизма. Всё, что сегодня говорится о диктаторских замашках дирижёров, их вспыльчивости, капризности и нетерпимости, возникло как раз в те годы, когда эти легендарные виртуозы дирижёрского пульта покоряли концертные залы.

Эти времена уже почти прошли, безраздельно царящие патриархи с дирижёрской палочкой и воспитатели оркестров с помощью драконовских методов теперь встречаются редко. И это хорошо. Сегодня практически невозможно себе представить, чтобы музыканты позволяли издеваться над собой так, как это делал Тосканини над их предшественниками, в мире оркестров тоже установились демократические правила игры. Но надо остерегаться, чтобы ситуация не обратилась в свою противоположность, чтобы собственно музыкальные вопросы не впали в зависимость от решений большинства. Было бы нелепостью, если бы на репетиции путём демократического голосования оркестр решал, как играть тот или иной пассаж. Последнее слово должно оставаться за дирижёром, ибо он в конечном счёте ответствен за творческий результат. Но он не должен разговаривать с оркестром как солдафон.

Опираясь на собственный опыт работы с дирижёрами и оркестрами, могу сказать, что положение заметно изменилось в лучшую сторону. Сегодня, как и прежде, репетиции проходят в напряжённом режиме, главное внимание уделяется качеству игры, но атмосфера стала более свободной, открытой и коллегиальной. Не сказать, что все теперешние дирижёры — сама доброта и мягкость; автократический аллюр и чрезмерное самомнение ещё не вполне изжиты. Но уже не встретишь за пультом полубогов, у ног которых лежит вся музыка и все средства массовой информации. Караян и Бернстайн были последними титанами такого рода, как бы ни отличались один от другого своим пониманием музыки, складом характера, темпераментом и поведением. Такой поворот дела можно было бы назвать демифологизацией, постепенным пониманием, что дирижёр — не носитель истины в последней инстанции, он не возвышается над музыкой, но состоит у неё на службе — не как полномочный представитель, а как доверенное лицо.