Витя, 14 апреля 1980 года, день

Мы вошли в класс за минуту до начала собрания, как раз наслова пионервожатой Танечки:

— Поскольку председателя совета отряда сегодня нет…

Тут она увидела нас со Львом Залмановичем и запнулась.

— Здравствуйте! — сказал я звонко, даже сам изумился своейбодрости. — Это товарищ из обкома. Вы не против, Тамара Васильевна?

Васса медленно кивнула, не сводя глаз с нежданного гостя.Тот засмущался и скромно устроился за последней партой, бросив на меняукоризненный взгляд. А что тут такого? Ведь я его действительно сначала привезв обком, а уж потом — сюда. Значит, он из обкома.

Я вышел к доске и оглядел класс. Как я, оказывается, по нимвсем соскучился! Даже по Воронько. Даже по Красноперкиной, хоть она и смотрит на меня волком.

— Тема сегодняшнего собрания, — начал я, — поведение пионеранашего отряда Жени Архипова.

— Возмутительное поведение! — поправила меня Танечка, ноВасса на нее сердито зыркнула, и вожаткепришлось втянуть голову в плечи.

Кажется, завуч решила вести себя потише в присутствии«товарища из обкома». Вот и хорошо!

Тем не менее, я поправился:

— Поведение, которое возмутило многих в нашей школе.

Женька смотрел на меня с ненавистью. Эх, черт, надо было емухоть намекнуть, к чему я веду! А может, и хорошо, что он ничего не знает.

— Напомню, что наш одноклассник Архипов принес в школупасхальный кулич и даже угощал им всех нас. Даже меня, — я вздохнул, осознаваявсю тяжесть совершенного проступка.

Васса окончательно успокоилась и перестала кидатьподозрительные взгляды на Льва Залмановича (только бы не перепутать отчество!).

— Архипов мог решить проблему, попросив у нас прощения, —мне самому было тошно от своих слов, — и признав, что его бабушка…

Я запнулся. Танечка совсем уже собралась что-то ляпнуть, но Вассасжала губы, и вожатка испуганно прикусила язык.

— …что его бабушка кругом неправа! — закончил я. — И теперьперед нами стоит вопрос, что с ним делать?

Видно было, что Танечка снова порывается вставить пятькопеек, но Васса схватила ее за руку. Во взгляде ее читалось: «Куда ты лезешь? Шевченко сам справится!»

Класс терпеливо ждал неминуемой развязки.

И тут я неожиданно изменил тему:

— Но, прежде чем решить вопрос с Архиповым, мы должныразобраться с его бабушкой.

Я не удержался и глянул на Женьку. Тот, кажется, собиралсянабить мне лицо, не дожидаясь окончания собрания. Поэтому я не стал делать эффектнойпаузы, как собирался вначале, а быстренько выпалил:

— Как стало известно буквально сегодня, Любовь АлександровнаАрхипова, бабушка Жени, была активной участницей партизанского движения.

Вот теперь можно было и паузу сделать. Я обвел класс взглядом.Танечка морщила лоб, не понимая, что это за новости в регламенте пионерскогособрания. Васса замерла совершенно неподвижно. Воронько отвесила челюсть. Многиетаращились на меня, как на инопланетянина. Многие хорошо знали бабу Любу ипредставить ее партизанкой никак не могли. Даже Женька моргал удивленно —похоже, он о бабушкином прошлом тоже не догадывался.

Только один человек улыбался понимающе, и именно к нему яобратился.

— Рассказать об этом я попросил Льва Залмановича…

«Ура! — подумал я. — Не перепутал!» И тут же спохватился: «Ой, а фамилия-то его как?».

— Льва Залмановича… который в годы войны был комиссаромпартизанского отряда. Пожалуйста, Лев Залманович, расскажите, как все было.

Он вышел к доске, повернулся к классу и виновато улыбнулся.Васса посмотрела на меня с откровенным подозрением: Лев Залманович был ещеменьше похож на партизана, чем баба Люба.

Но тут он заговорил.

— Я молодой тогда был. Шестнадцать лет. Но боевой, горячий.На железку раз десять ходил.

Лев Залманович прищурился, глядя куда-то в свое прошлое, расправил плечи, улыбнулся уже широко… и вдруг я ясно его представил — молодогои горячего.

— А еще языкастый был — ужас! — он покачал головой. —Наверное, за это меня комиссаром и назначил наш командир. Он суровый был.Майор, из окруженцев. Парамонов СеливанАнтонович. И однажды меня отправили на задание.

Я покосился на класс. Все, даже Танечка, тоже поверили впартизанское прошлое Льва Залмановича и теперь с интересом слушали «историю провойну». Только завуч так и сидела в позе рассерженного сфинкса.

— Нужно было провести агитработусреди евреев нашего гетто. Мы узнали, что гетто будут ликвидировать, вот меня ипослали предупредить наших… Хотя нет, кажется, я сам вызвался… Ну, уже неважно.Я пришел, говорю: «Братцы, надо в лес уходить, убьют вас всех». А они головойкачают: «Ты, Лева, большевиков наслушался. Никто нас не тронет». Так никого ине уговорил.

Голос Льва Залмановича вдруг стал напряженным, как будтоговорил он против своей воли.

— А когда я уходил, погоня за мной отправилась. Я так думаю, кто-то из наших и сказал немцам, — он поморщился. — Я уходил через Стриевку. А там полицаи с собаками. Заметили меня, окликнули. Я — бежать, они — стрелять. И зацепили, гады. Бегу, рану рукойзажимаю, но… Решил я, что все — отбегался.

Голос Льва Залмановича снова потеплел:

— И вдруг у крайней хаты — девчонка. Тоненькая, как былинка.Наверно, моя ровесница, или даже моложе.Машет — мол, давай ко мне. Я — к ней. Она, ничего не спрашивая, в подпол меня, а дверцу ковриком закрыла, сундуком задвинула, — он вдруг тихо рассмеялся. — Ялежу там, скорчившись, диву даюсь: как она, худенькая такая, эдакий сундучище с места сдвинула?

Лев Залманович покачал головой.

— Вот… А потом полицаи ворвались. Орать начали: где, мол, жида прячешь? Она — в плач: ничего не знаю, дяденьки, никакого жида не бачила! Ате не верят… Обыскали все… А потом ее бить начали… сапогами…

Я вдруг понял, что Лев Залманович в промежутках междусловами сглатывает слезы.

— Если б не сундук этот треклятый… Выскочил бы и голыми быруками… Она же девчонка совсем была!.. А так лежу — и только губы кусаю.

Он спохватился и принялся вытирать слезы тем самым мятымплатком, которым до этого пытался отчистить костюм. Не столько чистил, сколькогрязь по лицу размазывал. Наверное, при других обстоятельствах мы бы началихихикать, но сейчас все сидели и только смотрели, как зачарованные, на ЛьваЗалмановича. Он кое-как справился со слезами, громко высморкался и сунул платокв карман.

— Простите… Как вспомню… А потом они ушли. И девчонка вродекак не шевелится. «Ну, — думаю, — гады, вы мне за нее ответите! Вот только выберусь…»А как выбраться, если надо мной сундук, а крови уже много потерял, сил нет? Тутуж в голос заревел.

Я уже слышал этот рассказ, причем в два голоса, но все равнопоймал себя на том, что затаил дыхание. Да, правду сказал Лев Залманович, языкастый он.

— И вдруг сверху, тихо так: «Не реви… Я сейчас». Жива онаоказалась. И даже сил хватило сундук отодвинуть. Правда, ей для этого пришлосьвсе приданое из него выкинуть, — он снова разулыбался.— Я вылажу, смотрю — она вся в крови, еле держится, анад своим добром причитает: «Ой, платье испачкалось, ой, скатерть порвана!»

Весь класс тихонько рассмеялся вслед за рассказчиком, но тутже умолк, едва он стал серьезным.

— Я к тому времени крови много потерял, шел, как пьяный, непонимал куда. Пришел в себя только в отряде. Начал спрашивать о своейспасительнице — никто ни сном, ни духом. Говорят, дозор на меня наткнулся. Япопросил ребят найти девчонку, но они опоздали. Когда пришли — одни головешкина месте дома. Ребята к местным — те на них матерно. Оказывается, полицаи из-заменя трех местных мужиков расстреляли, чтоб не повадно было бандитам… то естьпартизанам помогать. Словом, решили мы, что девчонку спалили вместе с хатой.Только и узнали, что ее имя — Люба. Любовь Пригодич.

И снова Лев Залманович из грустного вдруг стал веселым.

— А сегодня, благодаря Вите, — он весело подмигнул мне, — янаконец всю правду узнал. Оказывается, моя спасительница выжила. Просто сразупосле войны она нашла хорошего человека, Ивана Архипова, замуж за него вышла, фамилию его взяла… А в тот вечер она меня бросила, чтобы облаву от меняотвести. Сама-то она легонькая, по болоту, акипосуху, ушла. Но перед этим увела полицаев далеко в сторону. А потом прибиласьк другому отряду, не нашему, но не под своей фамилией…

Лев Залманович явно смутился, и тут подала голос Васса:

— А почему?

— Понимаете… у нее отец старостой был. Не хотела она…

— То есть, — в голосе завучихизазвучал металл победы, — прадед нашего Евгения был пособником фашистов?

Лев Залманович неловко мотнул головой:

— Да не совсем… Понимаете, среди тех трех расстрелянныхмужиков и он был. Так что какое уж тут пособничество… Просто Люба этого незнала, вот и скрывала.

Повисла неловкая пауза.

— Лев Залманович, — тихонько подсказал я. — Про медаль…

— Ах, да, про медаль! — он сразу оживился. — Командир нашподал представление на Любовь Александровну Архипову, на орден Красной звезды.Посмертно. Но звезду нам зарубили, мол, не в бою подвиг совершен и все такое. Номедаль «За отвагу» вручили… То есть… — поправился Лев Залманович, — не вручили, конечно, но указ есть. А теперь, как оказалось, и героиня жива. Словом, вближайшее время состоится торжественное вручение!

Лев Залманович обвел класс торжествующим взглядом. Танечкарастерянно смотрела на Вассу. Та сидела, уставивишись в пол. Все остальные хлопали глазами, приходяв себя после рассказа. Кто-то уже шептался, обсуждая подробности, кто-то простомотал головой.

Женька неожиданно спросил:

— А с гетто что случилось?

— Что-что? — улыбка Льва Залмановича стала крайне виноватой.— Через неделю отправили в лагерь смерти. Кое-кто выжил, но…

И он, махнув рукой, отправился на последнюю парту.

Теперь все смотрели на меня. Я очнулся.

— Итак, есть предложение вынести предупреждение пионеруАрхипову за… за низкую сознательность. Кто за?

— Погодите! — взвилась Танечка. — Но ведь тут религиознаяпропаганда! Мы же собирались…

Пионервожатая осеклась под безнадежным взглядом Вассы.

— Кстати, о религии, — подал с задней парты Лев Залманович, — сегодня Люба… Любовь Александровна рассказала, как она за образами пакеты слистовками прятала, когда связной стала. В той деревне полицаи дюже набожныебыли, за иконами никогда не шарили.

Он в который раз уже заставил всех улыбнуться, а потом еще идобавил поучительно:

— Так что бог, если его использовать правильно, тоже можетпомочь хорошим людям.

Когда класс отхихикал, я повторил:

— Кто за?

За были все. Даже Красноперкина.