Глава VIII. От перемены места жительства задача не меняется

Господи! Дай мне со смирением принять то, что изменить

я не в силах, мужества — изменить то, что я изменить могу,

и мудрости — отличить одно от другого.

Мы решили переехать жить в областной центр, чтобы сын ходил в специализированный детский сад. Я собиралась быть рядом с ним.

Нам бы, конечно, хотелось жить в своем городе, чтобы сын, как все нормальные дети, ходил в обычный детский сад. Пусть и числился бы «отстающим», но смог бы наблюдать, перенимать, учиться. Но обычные детские сады для таких детей, как наш, увы, оказались закрыты.

Мы поменяли квартиру. С трудом удалось устроить сына в детский сад не для глухих, как полагалось по данным аудиометрии, а для слабослышащих. Сама я устроилась туда же воспитателем.

Сын стал чуть спокойнее, но новый город, новая обстановка, изменившийся распорядок дня — все выбивало его из привычной колеи.

Детский сад был на другом конце города, добираться приходилось минут сорок, а ровно в 6.30 полагалось быть на рабочем месте. Начинала будить сына в 4.30 (зимой это еще ночь). Для тех, кому ни разу не приходилось так рано будить маленького глухого ребенка, расскажу, как это делается. Малыша нельзя уговорить, потому что он принципиально не открывает глаза. Применять физические усилия к ребенку, воспитывающемуся по демократическим принципам, значило вызвать обратную реакцию. В такие дни родились строчки:

Чтоб сонного сынишку

заставить утром встать,

огромные усилия

затрачивает мать.

Эти стихи прочно вошли (на многие годы) в наш обиход. Стихи претендовали на роль мягкого юмора при наших жестких обстоятельствах.

С вечера я продумывала план действий, составляла сценарий и заготавливала атрибуты. Предстояло растормошить сына, а потом вложить в его ладошку сюрприз — настолько интересный, чтобы он, прощупав его, наконец-то открыл глаза. Я всегда была против того, чтобы ребенку с утра-пораньше давать сладости. Вот и попробуй придумать!

Если сюрприз повторялся, естественно, он переставал быть сюрпризом и не срабатывал. Тогда я переходила на запасной вариант: писала пальцем на его ладошке или пощипывала, покалывала («шутила») — что угодно делала, лишь бы он открыл глаза. А там уже, применяя все способности, старалась вывести его из сонного состояния и уговорить встать. Процесс отнимал у меня много сил и эмоций!

Потом мы ехали в детский сад, будили других детей, проводили с ними водные процедуры, зарядку. В общем, начинали работать.

Опишу свою группу. Всего было человек десять смешанного возраста, все они имели остаточки слуха.

Я впервые столкнулась с такими ребятишками. До этого я общалась с обычными детьми и сразу почувствовала разницу. Мои воспитанники все замечали глазами, отличались наивностью и какой-то незащищенностью, были доверчивее и добрее. Когда я открывала для них что-то новое (новую сказку, новое понятие), в их глазах светилась такая благодарность, которую словами не передашь и с обычными детьми не испытаешь. Те в течение дня обрабатывают поток информации: радио, телевидение, родители, воспитатели, великое множество диалогов и разговоров, происходящих рядом. А эти дети, привезенные сюда на неделю, единственный источник познания видели во мне.

Между нами сразу возникло взаимное доверие. Каждый ребенок был похож на моего сына, каждый стал таким же дорогим. Но ежеминутное непонимание мира, наверное, казалось им жестоким, хоть они до конца и не осознавали этого. Непонимание накапливало в них стрессы, которые проявлялись в бурных реакциях, капризах, истериках. Раньше, наблюдая только за своим ребенком, я не могла прийти к выводу, который расставил бы все на свои места и окрасил неопределенность в конкретный цвет. Теперь я поняла: мой ребенок похож на глухих детей. И я увидела: они все трудные, неудобные (очень подходящее определение). Пока взрослые не научат их жить и понимать жизнь, им неуютно в этом мире.

Я изучала детей, а Потом, при встречах, наблюдала за их родителями. Некоторые из них сами были глухими и передали беду по наследству. Общаясь с себе подобными, я заметила одну особенность. Тем родителям, которые, как и я, носили свою боль где-то глубоко, было сложнее. А другие, жалуясь на своего ребенка и на свою судьбу, облегчали себя.

«Ребенок невыносимый, какой-то ужас! Сил моих больше нет!» — сетует такая мама. (Это после выходных силы закончились, остальное время «невыносимый» находится в интернате.) И еще несколько минут в таком же духе. Стою, слушаю, наблюдаю и замечаю, как маме, выдавшей свои эмоции на-гора, становится легче. Я не осуждала таких мам. Я им даже завидовала, что они таким образом освобождаются от давящей боли.

Мне запомнились строчки Блока: «Как тяжело ходить среди людей и притворяться непогибшим!» Я даже вздрогнула, когда впервые их прочитала: как точно поэт передал мое состояние!

Оказывается, я не одна такая. В свое время мы выписывали журнал «В едином строю», в нем печатались главы из еще неизданной книги О. Яцуновой «У нас нестандартный ребенок». Я специально приведу здесь выдержку из главы (эти строчки пишет отец глухого ребенка). Чтобы вы поняли, что я не преувеличиваю, не «делаю из мухи слона», прочитайте и сравните, как описываю свои ощущения я и как их преподносит сильный мужчина, отец, сраженный таким же диагнозом своего ребенка.

«... Наступило оцепенение, безразличие. Мысли словно ушли куда-то, одно сплошное горе. Делал все по стереотипу. То время лучше всего объяснит строка Блока: «Как тяжело ходить среди людей и притворяться непогибшим!» Ни отвлечься, ни забыться — как в бреду. Умереть бы — вот выход. Нельзя».

Я уверена, многие родители, у которых нормальное течение жизни оборвалось в момент обнаружения тяжелого диагноза у ребенка, прочитав мою книгу, скажут: «Это про меня!» Я знаю это наверняка, потому что, беседуя с родителями глухих детей, понимаю их всем сердцем, а они понимают меня. Они начинают фразу, а я могу ее закончить, и наоборот. Нас постигла одинаковая участь, поэтому и в жизни, мыслях и ощущениях — много сходного. А поступки, привычки наших детей тоже похожи.

В главах той же книги я прочитала такую фразу: «Сколько раз мне говорили: «Да вам при жизни нужно памятник поставить!»» Мне даже смешно стало: а сколько раз эту фразу (слово в слово) говорили нам. Сначала она меня смущала и вводила в краску, потом я стала отшучиваться: «Вот умру, тогда и поставите, только мне умирать нельзя». Потом фраза надоела и стала раздражать. Человек скажет ее от всего сердца — и невдомек ему, отчего у меня лицо омрачилось. Честно говоря, никто даже не представляет, какой огромный труд, в первую очередь, душевный, стоит за этим. Это поймет лишь тот, кто сам прошел весь путь.

Через много лет в Москве нашего сына в очередной раз протестируют специалисты, и я расскажу им, как в свое время отказалась от института. Они, показывая на моего ученика, скажут: «Вот он, ваш университет и ваша дипломная работа». Эти слова знающих людей получше любого памятника.

Для чего нам понадобился переезд в другой город? Считали, что дома недостаточно занимаемся, и хотели для сына чего-то лучшего. Как мы ошиблись! Это я поняла сразу. Дети моей группы оказались неразвитыми, неграмотными и, что самое плохое, неговорящйми. Чаще всего в таком коллективе ребенок перестает развиваться. Мой сын совсем перестал разговаривать. Он аргументировал это вполне логично: «Они не разговаривают, и я не буду!» Пытался что-то бестолково показывать руками.

Очень нелегко выработать у глухого ребенка естественное речевое поведение. Он постоянно желает облегчить форму общения, и многие родители «покупаются»: ребенок только пальцем покажет — взрослые спешат выполнить. Конечно, так быстрее и легче. Сейчас. А потом? Не допускайте этой ошибки, иначе ребенок никогда не будет общаться при помощи речи. Приучите его всегда все проговаривать, целый день разговаривайте с ним.

Конечно, сыну понравилось в коллективе. Он знал всех ребят по имени и по фамилии. Приезжавшие в пятницу родители не скрывали восторга, когда он, открывая по порядку дверцы шкафчиков, прочитывал таблички.

Со всем пылом, на какой только была способна, я взялась за работу. Мне хотелось достучаться до каждого ребенка, сдвинуть застрявшее на мертвой точке развитие, сделать так, чтобы каждый обязательно понял, запомнил.

Результаты были ничтожными. Если с ребенком никто никогда не занимался до восьми лет (самому старшему в моей группе исполнилось восемь), то врожденные способности к этому времени уже почти атрофируются. Но все равно я старалась. Дети практически ничего не знали (кто-то — несколько слов, кто-то — немножко счет). Мы с моей напарницей, обычной воспитательницей, никогда не общавшейся с глухими детьми, развесили в групповой комнате таблички, принесли из дома настольные игры, игрушки. Я придумывала театральные представления, чтобы объяснить детям сказки. Но моему сыну было неинтересно, он это уже знал. Если успевала, то давала ему усложненные задания или книгу. А у самой сжималось сердце: чужих детей учу, а у своего забираю драгоценное время.

«В становлении и созревании организма, мозга, в частности, существуют такие критические периоды, когда организм готов принять, запрограммирован на, восприятие и использование информации из внешней среды. Если в этот период организм ребенка лишен такой информации, то врожденные способности не развиваются.

Мало того. Те родители, которые дают детям информацию заниженную (т. е. дети уже прошли этот урок) или постоянно на одном уровне (без роста), то рост не только останавливается, а происходит деградация». (С. Я. Долецкий «Все начинается с детства»).

Я часто с улыбкой вспоминаю один случай. В детский сад на практику присылали студентов. Мне всегда нравились такие дни. Будущие педагоги индивидуально работали с детьми, выполняли с ними задания. К моему сыну тоже подсела студентка. Я попросила ее повторить с ним обобщающие слова. Но мой ребенок всегда обожал сам выступать в роли учителя. Поэтому он писал обобщающие слова, ставил свое любимое двоеточие, а своей взрослой ученице предлагал перечислять. Через некоторое время он подбегает ко мне и с возмущенным видом протягивает листочек, а сам крутит пальцем у виска (есть такая привычка). Оказывается, его «ученица» под понятием «одежда» написала слово «платье» без мягкого знака! Вот уж пришлось краснеть ей перед своими однокурсниками!

В детском саду мой сын практически не получал ничего нового. И дома я с ним стала заниматься гораздо меньше. Поведение его в детском саду тоже не было примерным. Каждый знает, что с мамой дети ведут себя хуже, чем с посторонними, и мой ребенок не был исключением. Перевести его в параллельную группу (а их было всего две) — то же самое, что оставить в своей: групповые комнаты смежные, на прогулке гуляем вместе. И потом: если бы я там увидела человека, который по-настоящему занимается с детьми, я с огромным удовольствием перепоручила бы свое трудное чадо. Но перепоручать было некому.

Так бы мы, наверное, и жили, если бы судьбе не угодно было убрать меня с этого места и коренным образом что-то опять поменять.