Глава шестая. Окрики Пенкрофа. — ночь в Трущобах

Окрики Пенкрофа. — Ночь в Трущобах. — Стрела Герберта. — План Сайреса Смита. — Неожиданно найден выход. — Что произошло в Гранитном дворце. — Как у поселенцев появился новый слуга.

Сайрес Смит молча остановился. Его товарищи обшарили в темноте гранитную стену, сначала подумав, что ветер сдвинул лестницу, потом решив, что она оборвалась, поискали на земле. Но лестница исчезла бесследно. Может быть, её забросило шквалом на первую площадку, находившуюся на половине подъёма к Гранитному дворцу, но выяснить это в непроглядной тьме было просто невозможно.

— Если это чья-нибудь шутка, — воскликнул Пенкроф, — то шутка глупая. Пришли домой и не нашли лестницы, чтобы подняться к себе в комнату, — тут усталым людям не до смеха.

Наб только охал.

— Но ведь ветра не было! — заметил Герберт.

— Начинаю подозревать, что на острове Линкольна творятся странные дела! — пробурчал Пенкроф.

— Странные дела? — переспросил Гедеон Спилет. — Право же, Пенкроф, всё это вполне естественно. Кто-нибудь пришёл, пока нас не было, расположился в нашем жилище и поднял лестницу.

— Кто-нибудь! — воскликнул моряк. — Да кто же, по-вашему?

— Скажем, охотник, ранивший пекари, — ответил журналист, — уж тогда он за всё перед нами отчитается.

— Вот что, если там наверху кто-нибудь есть, — сказал Пенкроф и выругался: он потерял терпение, — то мы сейчас получим ответ.

И моряк крикнул громовым голосом:

— Эй, вы там!

Но только эхо многократно повторило его окрик.

Поселенцы прислушались: им показалось, что там наверху, кто-то насмешливо хихикнул, но невозможно было понять кто. Однако Пенкрофу не ответили, и он снова стал кричать.

Событие это, конечно, могло ошеломить даже людей сторонних, а поселенцев тем более. В их положении каждый пустяк приобретал известное значение, но, право же, за семь месяцев, проведенных на острове, такого удивительного происшествия с ними ещё не случалось.

Словом, колонисты позабыли об усталости и были так поглощены всем происшедшим, что стояли у подножия Гранитного дворца, не зная, что думать, что предпринять. Они задавали друг другу вопросы, остававшиеся без ответа, и строили предположения, одно другого невероятней. Наб, обманутый в своих ожиданиях, горько сетовал, что не может попасть в кухню, да и съестные припасы, взятые в дорогу, кончились, и он не знал, где раздобыть еду.

— Друзья мои, — сказал Сайрес Смит, — нам остаётся только одно: дождаться утра и тогда, смотря по обстоятельствам, действовать. А пока пойдёмте в Трущобы. Там мы найдём пристанище — правда, останемся без ужина, зато выспимся.

— Да что это за наглец сыграл с нами такую шутку, а? — всё возмущался Пенкроф, который никак не мог успокоиться.

Кем бы ни был этот «наглец», путникам оставалось одно — последовать совету Сайреса Смита: добраться до Трущоб и дождаться там утра. На всякий случай Топу было приказано оставаться под окнами Гранитного дворца, а если Топ получал приказ, то выполнял его беспрекословно. Итак, верный пёс остался у подножия гранитной стены, а его хозяин с товарищами нашли приют среди скал.

Если бы мы сказали читателям, что поселенцы, несмотря на усталость, хорошо спали, лёжа на песке в Трущобах, мы погрешили бы против истины. Они были очень встревожены, понимая, что в их жизни снова свершилось что-то важное. Случайность ли это, виновница которой — стихия, или, напротив, дело рук человеческих, обо всём они узнают наутро; к тому же им было очень неудобно лежать на голой земле. Так или иначе, но их жилище заняли, и попасть домой было невозможно.

Кроме того, Гранитный дворец не только был жилищем, но и складом. В нём хранилось всё их имущество: оружие, инструменты, приборы, боевые запасы, всякая снедь и прочее. Если всё это расхищено, поселенцам придётся снова обзаводиться хозяйством, снова мастерить оружие и инструменты. Дело нелёгкое! Они были так встревожены, что не сомкнули глаз: то один, то другой поминутно выходил посмотреть, хорошо ли Топ несёт свою службу. Один лишь Сайрес Смит ждал утра с присущим ему хладнокровием, и хотя его мысль упорно работала, он терялся в догадках, не находя объяснений; инженер негодовал, размышляя о том, что они окружены какими-то, очевидно, могущественными силами, а он не в состоянии понять, что это такое. Гедеон Спилет разделял чувства друга, и оба они не раз обменивались мнениями, правда вполголоса, о странных обстоятельствах, обнаруживших всю их недальновидность, всю беспомощность. Без сомнения, с островом связана какая-то тайна, но как её разгадать? Герберт не знал, что и думать, ему очень хотелось расспросить обо всём Сайреса Смита. А Наб в конце концов решил, что всё это не его дело, а дело его хозяина, и если бы славный негр не побоялся показаться неучтивым, он в эту ночь спал бы так же крепко, как и на кровати в Гранитном дворце.

Зато Пенкроф был вне себя от ярости.

— Хороша шутка, — ворчал он, — кто же учинил такую шутку! Не любитель я этаких шуток, и шутнику несдобровать, если он попадётся мне под руку!

Как только занялась заря, поселенцы, вооружённые надлежащим образом, отправились на берег, к кромке подводных скал. Гранитный дворец выходил прямо на восток, с минуты на минуту его должно было озарить восходящее солнце.

И действительно, ещё не было пяти часов, как оно осветило сквозь завесу листвы закрытые ставни окон.

Казалось, что всё было в порядке, но поселенцы невольно вскрикнули, заметив, что дверь, которую они, уходя, затворили, раскрыта настежь.

Кто-то проник в Гранитный дворец. Сомнений быть не могло.

Верхняя лестница, которая вела от площадки к двери, была на месте, а вот нижнюю лестницу кто-то притянул к самому порогу. Было ясно, что люди, вторгшиеся в дом, решили обезопасить себя от всяких неожиданностей.

Узнать же, что там за непрошеные гости и сколько их, пока было невозможно, потому что на пороге никто не показывался.

Снова раздался окрик Пенкрофа. В ответ ни звука.

— Негодяи! — крикнул моряк. — Изволят спать, словно у себя дома. Эй, вы там, пираты, разбойники, корсары, отродье Джона Буля!

Если Пенкроф, истый американец, называл кого-нибудь «отродьем Джона Буля», значит, хотел нанести смертельное оскорбление.

В эту минуту совсем рассвело, и фасад Гранитного дворца вспыхнул под солнечными лучами. Но внутри дома, как и снаружи, было тихо, спокойно.

Поселенцы недоумевали — да вторгся ли кто-нибудь в Гранитный дворец? Впрочем, сомневаться не приходилось — ведь лестницу кто-то убрал, к тому же незваные гости, кем бы они ни были, не могли убежать! Но как до них доберёшься?

Герберту пришла в голову мысль привязать к стреле верёвку и пустить стрелу так, чтобы она прошла между нижними ступенями лестницы, болтавшейся у порога, потом тихонько потянуть за верёвку — лестница упадёт на землю, тогда можно будет подняться в Гранитный дворец.

Ничего другого, очевидно, не оставалось делать, и при известной ловкости можно было добиться успеха. По счастью, луки и стрелы хранились в одном из коридоров Трущоб, нашлось и несколько саженей тонкой верёвки из растительного волокна. Пенкроф размотал верёвку и прикрепил её к хорошо оперённой стреле. Затем Герберт вложил стрелу в лук и тщательно прицелился в конец лестницы, свисавшей вниз.

Сайрес Смит, Гедеон Спилет, Пенкроф и Наб отступили назад они наблюдали за окнами Гранитного дворца. Журналист, приставив карабин к плечу, направил дуло на дверь.

Тетива натянулась, стрела просвистела, взлетев вместе с верёвкой, и прошла между двумя последними ступеньками лестницы.

Дело было сделано.

Герберт сейчас же схватил конец верёвки; но в ту минуту, когда он потянул её, чтобы спустить лестницу, в дверном пролёте мелькнула чья-то рука, схватила лестницу и втащила её в Гранитный дворец.

— Тварь негодная! — закричал моряк. — Хочешь получить пулю, сейчас получишь.

— Да кто же это? — спросил Наб.

— Как? Ты не узнал?..

— Нет.

— Да ведь это обезьяна, макака, сапажу, мартышка, орангутанг, бабуин, горилла, сагуин! Наше жилище захватили обезьяны — взобрались по лестнице, пока нас не было.

И в эту минуту, будто подтверждая, что моряк прав, три или четыре четвероруких показались в окнах: обезьяны открыли ставни и стали кривляться и гримасничать, словно по-своему приветствовали настоящих владельцев дома.

— Так я и знал, что всё это — чья-то шутка, — крикнул Пенкроф, — пусть же один из шутников и поплатится за всех!

Моряк вскинул ружьё, быстро прицелился и выстрелил. Обезьяны исчезли, и лишь одна, смертельно раненная, упала на песчаный берег.

Это была большая обезьяна, и принадлежала она к первому разряду четвероруких, в этом не было сомнения. Какой она была породы — шимпанзе, орангутанг, горилла или гиббон, — неизвестно, но относилась она к человекообразным обезьянам, названным так благодаря сходству с людьми. К тому же Герберт объявил, что это орангутанг, а мы знаем, что юноша был сведущ в зоологии.

— Замечательное животное! — воскликнул Наб.

— Допустим, что замечательное, — ответил Пенкроф, — но вот не знаю, попадём ли мы домой!

— Герберт — превосходный стрелок, — сказал журналист, — ведь у него есть лук!.. Пусть он снова…

— Хорошо! Но обезьяны ведь хитрущие! — проговорил Пенкроф. — Они уже не сунутся в окна, и нам не удастся их перестрелять, а как я подумаю о том, что они натворили в комнатах и кладовой…

— Терпение, — заметил Сайрес Смит, — животные недолго будут нам помехой.

— Поверю в это, когда увижу их на земле, — ответил моряк. — Кстати, не знаете ли, мистер Сайрес, сколько там, наверху, этих шутников?

Ответить на вопрос Пенкрофа было трудно; юноше не так-то легко было попасть в цель, потому что нижний конец лестницы убрали за дверь; когда же он снова потянул за верёвку, она лопнула, а лестница осталась на прежнем месте.

Колонисты оказались в трудном положении. Пенкроф бесновался. Была во всём этом и смешная сторона, но он не находил тут ничего забавного. Поселенцы понимали, что в конце концов они попадут в своё жилище и выгонят обезьян. Но когда и каким образом? Этого никто не мог сказать.

Прошло два часа, а обезьяны всё не показывались; они притаились в доме, но несколько раз то обезьянья морда, то лапа появлялась в дверях или в окне, и животных тут же встречали ружейные выстрелы.

— Давайте-ка спрячемся, — предложил инженер. — Может быть, обезьяны вообразят, что мы ушли, и снова покажутся. А Герберт и Спилет засядут в скалах и будут стрелять, как только появится хоть одна обезьяна.

Все выполнили приказ инженера, а лучшие стрелки — журналист и юноша — заняли удобную позицию между скалами, обезьянам их не было видно. Между тем Наб, Пенкроф и Сайрес Смит взобрались на плато и отправились в лес пострелять дичь: наступило время завтрака, а есть было нечего.

Не прошло и получаса, как охотники вернулись; они принесли несколько скалистых голубей и на скорую руку зажарили. А из дома так и не показалась ни одна обезьяна.

Гедеон Спилет и Герберт тоже позавтракали, пока Топ сторожил под окнами. Закусив, они вернулись на свой пост.

Прошло ещё два часа, но положение ничуть не изменялось. Четверорукие не подавали никаких признаков жизни, можно было подумать, что они разбежались; очевидно, их так напугала гибель сородича, так устрашил грохот выстрелов, что они забились в какой-нибудь укромный уголок Гранитного дворца, может быть даже в кладовую.

Поселенцы, вспоминая о богатствах, хранившихся кладовой, теряли хладнокровие и, несмотря на уговоры инженера, приходили в ярость, откровенно говоря, не без причин.

— Преглупая история, — в конце концов сказал журналист, — и, право, нет основания полагать, что она когда-нибудь кончится.

— Однако пора выгонять негодяев! — воскликнул Пенкроф. — Мы справимся и с двадцатью обезьянами! Только бы схватиться с ними; неужели никаким способом до них не добраться?

— Есть один способ, — ответил инженер, который, по-видимому, что-то придумал.

— Один? Что ж, и это хорошо, раз других нет. Какой же?

— Попытаемся спуститься к Гранитному дворцу через старый водосток, — ответил инженер.

— Сто тысяч чертей! — крикнул моряк. — Как же я сам не додумался!

Действительно, только таким способом и можно было проникнуть в Гранитный дворец, сразиться со стаей обезьян и выгнать их. Правда, отверстие водостока было заделано прочной каменной кладкой, которую придётся разрушить; ну что ж, потом её можно восстановить. По счастью, Сайрес Смит ещё не осуществил свой замысел и не затопил отверстие, подняв уровень воды в озере, — вот тогда пришлось бы потратить немало времени, чтобы проложить дорогу в дом.

Уже было за полдень, когда колонисты, хорошо вооружившись и захватив с собой мотыги и заступы, покинули Трущобы, прошли под окнами Гранитного дворца, приказав Топу оставаться на месте; они собирались пройти по левому берегу реки Благодарения до плато Кругозора.

Но не успели они сделать и пятидесяти шагов, как услышали яростный лай собаки. Казалось, Топ в отчаянии звал их.

Они остановились.

— Бежим обратно, — предложил Пенкроф.

Поселенцы бросились бежать со всех ног по берегу реки. Обогнув кряж, они увидели, что положение изменилось.

И в самом деле, обезьяны, объятые внезапным и непонятным страхом, пытались найти путь к бегству. Две или три метались, подбегая то к одному, то к другому окну, прыгая с ловкостью клоунов; обезьяны даже не попытались спустить лестницу и, вероятно, от страха позабыли, что это облегчило бы им побег. Вот пять или шесть обезьян оказались хорошей мишенью, поселенцы спокойно прицелились и открыли огонь. Раздались пронзительные вопли, раненые и убитые животные падали в комнаты. Остальные же стали прыгать вниз и разбивались насмерть; несколько минут спустя в Гранитном дворце, очевидно, не осталось ни одной обезьяны.

— Ура, ура! — закричал Пенкроф.

— Рано кричать «ура», — заметил Гедеон Спилет.

— Почему? Ведь все они перебиты, — ответил моряк.

— Согласен, но в дом мы всё-таки войти не можем.

— Пойдёмте к водостоку! — предложил Пенкроф.

— Придётся, — сказал инженер. — Однако было бы лучше…

В этот миг, словно в ответ на замечание Сайреса Смита, они увидели, как лестница выскользнула из-за порога двери, затем развернулась и упала вниз.

— Клянусь трубкой! Вот это здорово! — закричал моряк, глядя на Сайреса Смита.

— Да, здорово! Но не слишком ли? — пробормотал инженер и первым стал взбираться по лестнице.

— Осторожней, мистер Сайрес, — крикнул Пенкроф, — может быть, обезьяны ещё там…

— Сейчас увидим, — произнёс инженер, не останавливаясь.

Его товарищи стали взбираться вслед за ним и через минуту добрались до порога.

Обыскали весь дом. Никого не обнаружили ни в комнатах, ни в кладовой — в ней четверорукие изрядно похозяйничали.

— А как же лестница? — заметил моряк. — Что за джентльмен её спустил?

В это время раздался крик, и огромная обезьяна, спрятавшаяся в коридоре, бросилась в зал — за ней гнался Наб.

— Ах ты разбойник! — крикнул Пенкроф.

И он взмахнул топором, собираясь размозжить животному голову, но Сайрес Смит остановил его, говоря:

— Пощадите обезьяну, Пенкроф!

— Помиловать чёрномордую тварь?

— Да ведь она сбросила нам лестницу.

И инженер произнёс это таким странным тоном, что трудно было понять, говорит ли он серьёзно или шутит.

Все кинулись на обезьяну, она храбро защищалась, но её повалили и связали.

— Уф, — отдувался Пенкроф, — а что же мы станем с ней делать?

— Возьмём в услужение, — ответил Герберт.

Говоря это, юноша и не думал шутить — он знал, какую пользу может принести умная обезьяна.

Тут все подошли к обезьяне и внимательно стали её рассматривать. Она принадлежала к тому разряду человекообразных, лицевой угол которых не очень отличен от лицевого угла австралийцев и готтентотов. Это был орангутанг, а орангутангам не свойственны ни кровожадность бабуина, ни легкомыслие макаки, ни нечистоплотность сагуина, ни непоседливость маго, ни дурные наклонности павиана! У представителей этого семейства человекообразных наблюдаешь черты, свидетельствующие чуть ли не о человеческом разуме. Ручные орангутанги умело прислуживают за столом, убирают комнаты, приводят в порядок одежду, чистят обувь, ловко управляются с ножом, ложкой, вилкой и даже пьют вино… под стать двуногим слугам и не в обезьяньей шкуре. Известно, что орангутанг служил Бюффону, как преданный и усердный слуга.

Связанный орангутанг, лежавший в зале Гранитного дворца, был просто великаном, шести футов ростом; сложение у него было пропорциональное, грудь широкая, голова средней величины, лицевой угол равен был шестидесяти пяти градусам, череп был круглый, нос крупный, тело покрыто мягкой лоснящейся шерстью — словом, то был превосходный представитель человекообразных обезьян. Глаза у него были поменьше человеческих, взгляд — живой, умный, белые зубы сверкали из-под усов, а небольшая вьющаяся бородка была каштанового цвета.

— Просто красавчик! — сказал Пенкроф. — Знали бы мы его язык, побеседовали бы с ним!

— Так это правда, хозяин? Он будет нам служить?

— Да, Наб, — улыбаясь, ответил инженер. — Только не ревнуй!

— Надеюсь, что он будет превосходным слугой, — заметил Герберт. — Очевидно, он ещё молод, и воспитать его будет нетрудно. Нам не придётся прибегать к силе или вырывать у него клыки, как это делается в таких случаях! Он, наверно, привяжется к хозяевам, если они будут добры к нему.

— Конечно, мы будем к нему добры, — ответил Пенкроф, забывший, как он сердился на «шутников».

И, приблизившись к орангутангу, спросил:

— Ну, как дела, приятель?

Орангутанг в ответ тихонько заворчал, не обнаруживая особенно плохого расположения духа.

— Так, значит, хотим войти в семью поселенцев? — спросил моряк. — И станем служить мистеру Сайресу Смиту, так, что ли?

Послышалось одобрительное ворчание.

— И вместо жалования хватит с нас и пищи?

В третий раз послышалось довольное ворчание.

— Речь у него немного однообразна, — заметил Гедеон Спилет.

— И хорошо, — возразил Пенкроф. — Чем меньше говорит слуга, тем лучше. И кроме того — без жалованья! Слышите, приятель? Для начала жалованья вам не назначаем, зато в дальнейшем будете получать вдвойне, если вами будут довольны!

Так появился на острове ещё один поселенец, который впоследствии оказал всем множество услуг. Прозвали его по просьбе моряка и в память об обезьяне, которую он знавал когда-то, Юпитером, а сокращённо — Юпом.

Вот каким образом дядюшка Юп без особых церемоний поселился в Гранитном дворце.