Глава тринадцатая. Решено плыть. — предположение

Решено плыть. — Предположение. — Сборы. — Три пассажира. — Первая ночь. — Вторая ночь. — Остров Табор. — Поиски на песчаном берегу. — Поиски в лесу. — На острове никого нет. — Животные. — Растения. — Жильё. — В домике пусто.

— Кто-то потерпел кораблекрушение, — крикнул Пенкроф, — и совсем один живёт в каких-нибудь ста милях от нас, на острове Табор! Ну, мистер Сайрес, теперь вы не станете противиться путешествию!

— Не стану, Пенкроф, — ответил Сайрес Смит, — и надо отправляться как можно скорее.

— Завтра?

— Завтра.

Инженер несколько секунд рассматривал бумагу, которую вытащил из бутылки. Он о чём-то размышлял, потом произнёс:

— На основании этого документа, друзья мои, можно сделать следующие выводы: во-первых, пострадавший, с острова Табор — человек, сведущий в морском деле, ибо широта и долгота острова, указанные им, совпадают с теми, которые мы определили с точностью до одной минуты; во-вторых, он англичанин или американец, так как документ написан по-английски.

— Вполне логичное замечание, — заявил Гедеон Спилет, — вот вам и разгадка; понятно, откуда ящик, который мы нашли на берегу. Произошло кораблекрушение, раз нашёлся человек, потерпевший крушение. И кто бы он ни был, а ему повезло, что Пенкрофу пришла мысль построить бот и сегодня испробовать его; день промедления — и бутылка, пожалуй, разбилась бы о подводные камни.

— Правда, — проговорил Герберт, — как хорошо, что «Бонадвентур» прошёл мимо, пока бутылка держалась на воде.

— А вам не кажется это странным? — спросил Сайрес Смит Пенкрофа.

— Мне кажется, что это счастливый случай, вот и всё, — ответил моряк. — А вы разве видите в этом что-то необычное, мистер Сайрес? Ведь бутылка куда-нибудь да попала бы? Почему бы ей и не попасть сюда?

— Быть может, вы и правы, Пенкроф, — ответил инженер, — однако…

— Но ведь ничто не доказывает, — заметил Герберт, — что бутылка уже давно плавает по морю?

— Ничто, — ответил Гедеон Спилет, — и даже записка как будто написана недавно. Что вы об этом думаете, Сайрес?

— Трудно сказать, но мы непременно всё выясним! — ответил Сайрес Смит.

Во время этого разговора Пенкроф не сидел сложа руки. Он повернул на другой галс, и «Бонадвентур» на всех парусах помчался к мысу Коготь. Каждый думал о человеке, заброшенном судьбой на остров Табор. А вдруг они опоздали и его не спасти? В жизни колонистов произошло большое событие. Они сами потерпели крушение, но боялись, что этому человеку не так повезло, как им, и считали своим долгом поспешить на помощь несчастному.

«Бонадвентур» обогнул мыс Коготь и в четыре часа стал на якорь возле реки Благодарения.

В тот же вечер колонисты подробно обсудили план путешествия. Благоразумнее всего было отправиться на остров Пенкрофу и Герберту, так как оба умели управлять судном. Отплыв на другой день, 11 октября, они могли пристать к острову тринадцатого днём, ибо при попутном ветре за двое суток легко было пройти сто пятьдесят миль; день они пробудут на острове, три-четыре дня потратят на обратный путь, значит, 17 октября они должны вернуться на остров Линкольна. Погода стояла прекрасная, барометр плавно поднимался, направление ветра как будто установилось, — словом, всё благоприятствовало отважным путешественникам, которые покинули свой милый остров из чувства долга и из любви к ближнему.

Итак, решено было, что Сайрес Смит, Наб и Гедеон Спилет останутся дома; но Гедеон Спилет, не забывший о том, что он корреспондент газеты «Нью-Йорк геральд», вдруг заявил, что готов пуститься вплавь, а подобного случая не упустит, и тоже попал в число путешественников.

Вечером колонисты перенесли на борт «Бонадвентура» кое-какие постельные принадлежности, посуду, оружие, боевые припасы, компас, провизию на неделю и, быстро погрузив всё это, вернулись в Гранитный дворец. На другой день в пять часов утра три друга не без волнения попрощались с остающимися, и Пенкроф, подняв паруса, взял курс на мыс Коготь, который нужно было обогнуть, прежде чем плыть на юго-запад.

«Бонадвентур» уже был в четверти мили от берега, когда его пассажиры заметили, что два человека стоят на площадке у Гранитного дворца и машут им на прощание. То были Сайрес Смит и Наб.

— Вот они, наши друзья! — воскликнул Гедеон Спилет. — Мы впервые расстаёмся за полтора года.

Пенкроф, журналист и Герберт помахали им в последний раз, и Гранитный дворец скоро исчез за высокими скалами мыса.

Всё утро «Бонадвентур» шёл в виду южной части острова Линкольна, напоминавшего издали зелёную корзину, из которой торчала гора Франклина. Гористая его поверхность, сглаженная расстоянием, вряд ли могла бы привлечь внимание кораблей, случайно попавших в эти воды.

Около часа дня миновали Змеиный мыс в десяти милях от берега. Отсюда уже нельзя было разглядеть западную часть побережья, простиравшуюся до отрогов горы Франклина, а три часа спустя клочок суши, называвшийся островом Линкольна, скрылся за горизонтом.

«Бонадвентур» шёл отлично. Он легко всходил на волну и развивал порядочную скорость. Пенкроф поднял топсель; бот, идя на всех парусах, держал курс прямо ни остров Табор по компасу.

Время от времени Герберт сменял Пенкрофа за рулём; он так уверенно управлял, что бот не отклонялся от курса и капитану не в чем было упрекнуть своего помощника. Гедеон Спилет вёл беседу то с моряком, то с Гербертом а иногда помогал им ставить или убирать паруса. Капитан не мог нахвалиться своим экипажем и обещал «поднести вахтенным по стаканчику винца».

Под вечер в прозрачных сумерках показался тонкий серп луны, первая четверть которой должна была появиться шестнадцатого числа; он быстро померк. Наступила тёмная, но звёздная ночь, предвещавшая погожий день. Пенкроф из предосторожности убрал топсель, чтобы не подставлять верхний парус под неожиданный порыв ветра. Быть может, это и была излишняя предосторожность, потому что ночь стояла тихая, но Пенкроф принадлежал к числу благоразумных моряков — не будем его за это упрекать.

Журналист проспал почти всю ночь. А Пенкроф Герберт каждые два часа несли вахту у руля. Моряк полагался на Герберта, как на самого себя: хладнокровие и рассудительность юноши оправдывали его доверие. Пенкроф давал ему указания, как капитан рулевому, и Герберт не позволял судну уклониться в сторону.

Ночь прошла благополучно, и днём 12 октября ничего нового не произошло. Юго-западного направления строго придерживались весь день, и если только «Бонадвентур» не относило в сторону неведомое течение, он должен был выйти прямо к острову Табор.

Море, по которому они шли, было пустынно. Только иногда какая-нибудь большая птица — альбатрос или фрегат — пролетала на расстоянии ружейного выстрела. И Гедеон Спилет задавался вопросом, не одному ли из этих крупных пернатых доверил он свой очерк, написанный для «Нью-Йорк геральда». Казалось, что только эти могучие птицы и могли залететь в воды, омывавшие, остров Табор и остров Линкольна.

— А ведь в это время года, — заметил Герберт, — китобои обычно отправляются в южную часть Тихого океана. По правде говоря, я думаю, что нигде на свете не найдешь такого безлюдья.

— Уж не такое здесь безлюдье! — возразил Пенкроф.

— Что вы этим хотите сказать? — спросил журналист.

— Да ведь мы-то здесь. Или вы принимаете наше судно за обломок кораблекрушения, а нас самих — за дельфинов?

И Пенкроф расхохотался собственной шутке.

Вечером путешественники рассчитали, что за тридцать часов «Бонадвентур», по-видимому, отплыл от острова Линкольна на сто двадцать миль, ибо он шёл со скоростью более трёх миль в час. Дул такой слабый ветер, что казалось, он вот-вот совсем стихнет. И всё же можно было надеяться, что на рассвете появится остров Табор, если только расчёты были правильны и если бот не снесло с курса.

Но никто из них — ни Гедеон Спилет, ни Герберт, ни Пенкроф — не сомкнул глаз в ночь с 12 на 13 октября. Они ждали утра и не могли преодолеть тревоги. Их обуревало столько сомнений! Находятся ли они вблизи острова Табор? Жив ли ещё человек, потерпевший кораблекрушение, на помощь которому они спешат? Кто этот человек? Не внесёт ли он разлад в дружную семью колонистов? Захочет ли он сменить одну тюрьму на другую? Все эти вопросы, которые, очевидно, должны были разрешиться на другой день, не давали им уснуть, и при первых проблесках утра они, не отрываясь, стали смотреть на запад, вглядываться в линию горизонта.

— Земля! — вдруг крикнул Пенкроф около шести часов утра.

Пенкроф, конечно, не мог ошибиться — значит, действительно это была земля.

Можно себе представить радость маленького экипажа. Через несколько часов они высадятся на берег!

Пологий островок чуть виднелся среди волн, не дальше чем в пятнадцати милях. Курс «Бонадвентура», которого чуть отнесло к югу, был выправлен, и бот плыл теперь прямо к острову; солнце всходило, и кое-где всё яснее вырисовывались невысокие холмы.

— Куда этому островку до нашего острова Линкольна, — заметил Герберт, — но, вероятно, он тоже вулканического происхождения.

В одиннадцать часов утра «Бонадвентуру» осталось пройти всего лишь две мили, и Пенкроф, отыскивая фарватер, вёл судно по незнакомым водам с крайней осторожностью.

Теперь друзьям был виден весь островок, на котором зеленели камедные и ещё какие-то огромные деревья похожие на те, что росли на острове Линкольна. Но как ни странно, мореплаватели нигде не приметили ни дымка — верного признака того, что остров обитаем, ни сигнала бедствия. А ведь записка гласила, что на острове живёт человек, потерпевший кораблекрушение, и он, конечно, ждёт помощи!

Между тем «Бонадвентур» отважно плыл между рифами, по извилистым проходам, и Пенкроф с напряжённым вниманием вглядывался в каждый их изгиб. Он доверил Герберту руль, а сам, стоя на носу, вглядывался в воду и, взяв фал, готов был немедленно спустить парус. Гедеон Спилет осматривал берег в бинокль, но ничего не приметил.

Наконец около полудня форштевень «Бонадвентура» ударился о песчаный берег. Бросили якорь, спустили паруса, и экипаж бота высадился на сушу.

Не могло быть сомнений в том, что это остров Табор, ибо, судя по последним картам, иного острова между Новой Зеландией и побережьем Америки в Тихом океане не существовало.

Судно крепко пришвартовали, чтобы его не унёс отлив. Затем Пенкроф и оба его товарища, хорошенько вооружившись, направились к холму конической формы, который возвышался футов на двести пятьдесят — триста над уровнем моря, в полумиле от берега.

— Осмотрим островок с вершины горки и получим о нём общее представление, а это облегчит нам поиски, — заметил Гедеон Спилет.

— Так сделал мистер Смит на острове Линкольна, взобравшись на гору Франклина! — воскликнул Герберт.

— Именно так, — подтвердил журналист, — с этого и надо начать!

Друзья, беседуя, шли по лугу, доходившему до подножия холма. Над ними кружились стая скалистых голубей и морских ласточек, таких же, как на острове Линкольна. Слева тянулся лес, и оттуда доносился треск сучьев; путники увидали, как заколыхалась трава, — вероятно, почуяв их, разбежались какие-то пугливые зверьки; однако ничто не указывало на присутствие человека.

Колонисты дошли до подножия холма, мигом взобрались на него и осмотрели окрестности.

Они попали на островок, имевший форму удлинённого овала; размеры его не превышали шести миль в окружности, а ровная линия берега почти не была изрезана мысами, бухтами и заливами. Вокруг, сливаясь с горизонтом, расстилалась водная пустыня. Ни земли, ни паруса не было видно.

Островок сплошь был покрыт лесами, не то что остров Линкольна, безводный и дикий в одной части и только в другой — плодородный и богатый растительностью. Над ровным ковром зелени возвышались два-три невысоких холма. Ручей, бежавший по обширному лугу, пересекал наискось остров и впадал в море на западном берегу, слегка расширяясь в устье.

— Да, маловаты владения, — заметил Герберт.

— Маловаты, — отозвался Пенкроф, — нам тут негде было бы разгуляться.

— И к тому же, — добавил журналист, — островок, очевидно, необитаем.

— Действительно, — согласился Герберт, — ничто не указывает на присутствие человека.

— Спустимся, — предложил Пенкроф, — и поспешим на поиски.

Моряк и его товарищи вернулись на берег, к стоянке «Бонадвентура». Они решили обойти пешком побережье, а потом углубиться в лес. Таким образом они исследуют весь остров.

Идти по берегу было легко, только кое-где возвышались скалы, но колонисты их обходили; они держали путь к югу, вспугивая водяных птиц и стада тюленей, которые бросались в море, ещё издали заметив людей.

— Животные не впервые видят человека, — сказал журналист. — Они боятся нас, значит, люди им знакомы.

Через час трое друзей добрались до южного берега, заканчивающегося острым мысом, потом повернули к северу, идя вдоль западного берега, тоже покрытого песком и скалами и окаймлённого густым лесом.

Они обошли всё побережье за четыре часа и нигде не обнаружили жилья, нигде не приметили следа человеческой ноги.

Это было поразительно. Казалось, что остров Табор вообще необитаем или что тут уже давно никто не живёт. Быть может, кто-то написал записку несколько месяцев или даже лет тому назад, — значит, потерпевший кораблекрушение либо вернулся на родину, либо умер от лишений.

Пенкроф, Гедеон Спилет и Герберт, строя всяческие предположения, наспех пообедали на боте — они торопились вновь пуститься в путь, чтобы исследовать остров до наступления темноты.

И вот в пять часов вечера они углубились в лесную чащу.

Друзья вспугнули каких-то животных, разбежавшихся врассыпную: оказалось, что это козы и свиньи, явно напоминавшие европейских. По всей вероятности, их сюда случайно завезло китобойное судно, и они быстро размножились. Герберт решил во что бы то ни стало поймать несколько самок и самцов и отвезти их на остров Линкольна.

Сомнений не оставалось — на островке побывали люди. Путники убедились в этом, войдя в лес: там валялись стволы деревьев, срубленных топором, и повсюду виднелись следы борьбы человека с природой; правда, стволы почти сгнили, ибо были срублены много лет назад, отметины, сделанные топором, замшели, а тропинки заросли такой густой и высокой травой, что их трудно было отыскать.

— Очевидно, — сказал Гедеон Спилет, — люди не только высадились здесь, но даже некоторое время жили. Что же это были за люди? Сколько их было? Сколько осталось?

— В записке говорится лишь об одном человеке, — заметил Герберт.

— Быть не может, чтобы мы его не отыскали! — воскликнул Пенкроф.

Итак, поиски продолжались. Моряк и его друзья пошли по дороге, наискось пересекавшей островок, и она привели их к речке, впадающей в океан.

Не только животные, вывезенные из Европы, не только следы топора, но и растения, встречающиеся здесь, неоспоримо доказывали, что человек побывал на острове. Кое-где на полянках, в давние времена, очевидно, были разбиты грядки.

Герберт очень обрадовался, когда обнаружил картофель, морковь, капусту, репу: ведь если собрать клубни и семена, можно и на острове Линкольна развести все эти овощи!

— Вот хорошо! — воскликнул Пенкроф. — Набу пригодится, да и нам тоже! Пусть не найдём потерпевшего крушение, всё равно не зря попутешествовали, господь нас вознаградил.

— Всё это так, — возразил Гедеон Спилет, — но раз огороды в таком запустении, значит, на острове давным-давно никто не живёт.

— Верно, — согласился Герберт, — кто бы стал пренебрегать овощами!

— Что тут и толковать, сразу видно, что потерпевший кораблекрушение покинул остров! — добавил Пенкроф.

— По-вашему, записка написана очень давно?

— Разумеется.

— И бутылка долго плавала по морю, пока её не выбросило на остров Линкольна?

— Что же тут особенного? — ответил Пенкроф и добавил: — Уже темнеет, пора прекратить поиски.

— Вернёмся на судно, а завтра всё начнём сызнова, — предложил журналист.

Совет был мудрый, и все собрались ему последовать, как вдруг Герберт воскликнул, указывая на какое-то сооружение, темневшее между деревьями:

— Хижина!

И трое друзей тотчас же поспешили к хижине. В сумерках можно было разглядеть, что она построена из досок и покрыта толстой просмолённой парусиной.

Пенкроф распахнул полуоткрытую дверь и вбежал в хижину.

Там было пусто!