Глава двадцатая

Ночь в море. — Залив Акулы. — Признание. — Подготовка к зиме. — Ранняя зима. — Холода. — Колонисты работают дома. — Полгода спустя. — Фотографический снимок. — Неожиданность.

Всё произошло именно так, как предвидел Пенкроф, — чутьё не обмануло его. Ветер всё свежел и, разразившись бурей, достиг скорости сорока — сорока пяти миль в час; [10]парусники, застигнутые таким ветром в открытом море, обычно спешат взять рифы и убрать брамселя. Было около шести часов вечера, когда «Бонадвентур» пришёл на траверз залива Акулы, но начался отлив, и судну не удалось войти в бухту. Капитан Пенкроф, вынужденный держаться в открытом море, при всём желании не мог бы добраться даже до устья реки Благодарения. Итак, зарифив грот и поставив кливер, он выжидал, повернув бот носом к суше.

К счастью, несмотря на бешеные порывы ветра, море, защищённое берегом, разбушевалось не очень сильно. Нечего было опасаться валов, удары которых гибельны для маленьких судёнышек. Да и «Бонадвентур», вероятно, не перевернулся бы, ибо был нагружен балластом по всем правилам, но огромные валы обрушивались на палубу и могли разбить судно. Пенкроф — опытный моряк — приготовился к бою. Он безгранично верил в достоинства своего бота, но всё же ждал утра с некоторым беспокойством.

За всю ночь Сайресу Смиту и Гедеону Спилету ни разу не удалось остаться с глазу на глаз, а между тем, судя по словам, которые инженер шепнул журналисту, следовало поговорить о новом проявлении таинственной силы, по-видимому управляющей островом Линкольна. Гедеона Спилета неотступно преследовала мысль о новой загадке — о костре, горевшем на взморье. Ведь не приснился же ему костёр! Герберт и Пенкроф тоже его видели! Костёр помог им в непроглядной тьме определить положение острова; они не сомневались, что его разжёг инженер, а теперь, извольте-ка видеть, Сайрес Смит решительно утверждает, что он тут ни при чём!

Журналист дал себе слово обсудить всё это с инженером, как только они вернутся домой, и убедить Сайреса Смита, что в тайну необходимо посвятить всех. Быть может, надо сообща исследовать остров Линкольна!

Как бы то ни было, но в эту ночь огонь не появился на побережье у входа в неисследованный залив, и бот до утра дрейфовал в открытом море.

Когда на востоке появились первые проблески зари, ветер чуть утих и переменил направление на два румба, что позволило Пенкрофу без труда провести бот по узкому проливу. Часов в семь утра «Бонадвентур», обогнув мыс Северная Челюсть, осторожно миновал пролив и вошёл в бухту, обрамлённую глыбами застывшей лавы самых причудливых очертаний.

— Отменный рейд, тут мог бы разместиться целый флот! — воскликнул Пенкроф.

— Примечательнее всего здесь то, — заметил Сайрес Смит, — что берега залива образованы двумя потоками вулканической лавы, очевидно, с каждым извержением её накапливалось всё больше. Поэтому залив превосходно защищён: должно быть, даже во время шторма море тут спокойно, словно озеро.

— Верно, — ответил моряк, — ветер может ворваться сюда только через узкую горловину между двумя мысами, к тому же северный мыс прикрывает южный, так что, шквалам сюда вторгнуться трудновато. Ей-богу, наш «Бонадвентур» мог бы тут целый год спокойно простоять на якорях.

— Залив для него великоват! — заметил журналист.

— Ваша правда, мистер Спилет, — сказал моряк, — для «Бонадвентура» он великоват; но я думаю, что если флоту Соединённых Штатов понадобится надёжное убежище в Тихом океане, то лучшего и не найти!

— Мы будто попали в пасть акулы, — заметил Наб, — намекая на очертания залива.

— В самую пасть, старина Наб! — отозвался Герберт. — Нечего бояться — акула нас не проглотит.

— Да я, Герберт, и не боюсь, — ответил Наб, — но всё же залив мне не по душе. Очень уж тут мрачно!

— Что же ты, Наб, делаешь, — воскликнул Пенкроф, — порочишь мой залив, а я ведь собрался было преподнести его в дар Америке!

— Как вы думаете, глубоко ли здесь? — осведомился инженер. — Ведь то, что подходит нашему «Бонадвентуру», пожалуй, не подойдёт бронированным судам.

— Проверить нетрудно, — ответил Пенкроф.

И моряк бросил в воду самодельный лот — длинный линь с железным грузилом. Этот линь, а в нём было около пятидесяти морских саженей, размотался до конца, но лот дна не коснулся.

— Ну, наши бронированные суда войти могут, на мель не сядут, — заметил Пенкроф.

— Действительно, — согласился Сайрес Смит, — тут настоящая пучина; но ведь остров вулканического происхождения, и потому нет ничего удивительного, что в морском дне попадаются такие глубокие впадины.

— Берега залива возвышаются словно отвесные скалы, — заметил Герберт, — я думаю, Пенкроф не достал бы дна, брось он у их подножия верёвку в пять-шесть раз длиннее.

— Всё это хорошо, — сказал журналист, — но, по-моему, вашему порту, Пенкроф, кое-чего недостаёт.

— Чего именно, мистер Спилет?

— Выступа, выемки, чтобы выбраться на берег; стена такая гладкая, что по ней и не вскарабкаешься.

И действительно, к высоким, крутым стенам из лавы, окружающим залив, нельзя было подступиться. Словно то были неприступные валы бастиона или берега норвежских фиордов, но ещё суровее. «Бонадвентур» шёл вдоль стен, чуть ли не касаясь их, но путешественники не обнаружили ни единого выступа, который помог бы им сойти на берег.

Пенкроф утешался тем, что в случае надобности можно будет миной подорвать стену; потом, решив, что в заливе делать больше нечего, направил бот к выходу из бухты и около двух часов пополудни очутился в открытом море.

— Уф! Наконец-то! — воскликнул Наб и вздохнул полной грудью.

Очевидно, нашему славному негру было не по себе в огромной акульей пасти!

От мыса Челюсть до устья реки Благодарения насчитывалось не более восьми миль. Распустив паруса, «Бонадвентур» взял курс на Гранитный дворец и поплыл, Держась на расстоянии мили от берега. Громады скал из застывшей лавы вскоре сменились живописными дюнами, где некогда чудом спасся инженер. Там сотнями водились морские птицы.

Около четырёх часов пополудни бот обогнул слева островок Спасения, вошёл в пролив, отделяющий островок от побережья, а в пять часов якорь «Бонадвентура» вонзился в песчаное дно устья реки Благодарения.

Трое суток колонисты не были дома. Айртон ждал их на берегу, а дядюшка Юп радостно бросился им навстречу, посапывая от удовольствия.

Итак, друзья закончили полное обследование побережья, не обнаружив ничего подозрительного. Если на острове и жило некое таинственное существо, то оно, вероятно, пряталось в чаще непроходимых и ещё не исследованных лесов, на полуострове Извилистом.

Обсудив все эти вопросы, Гедеон Спилет и инженер решили, что следует указать друзьям на все те странные происшествия, которые случились на острове, особенно на последнее, самое необъяснимое.

Когда они заговорили о костре, зажжённом кем-то на берегу, Сайрес Смит не мог удержаться, чтобы в двадцатый раз не переспросить журналиста:

— Да не ошиблись ли вы? Не приняли ли вы за костёр сноп огня, вырвавшегося из кратера вулкана, или падающий метеор?

— Нет, Сайрес, — ответил журналист, — это был костёр, зажжённый человеком. Впрочем, спросите Пенкрофа и Герберта. Они тоже видели его и подтвердят мои слова.

И вот несколько дней спустя, вечером 25 апреля, когда все колонисты собрались на плато Кругозора, Сайрес Смит обратился к ним с такими словами:

— Друзья мои! Считаю своим долгом указать вам на некоторые странные явления, и мне хотелось бы знать ваше мнение о них. Эти, я бы сказал, сверхъестественные явления…

— Сверхъестественные! — воскликнул моряк, дымя трубкой. — Стало быть, наш остров можно назвать сверхъестественным?

— Нет, Пенкроф, но безусловно — таинственным, ответил инженер, — хотя, может быть, вам и удастся объяснить то, чего мы со Спилетом до сих пор не в силах понять.

— Расскажите же, в чём тут дело, мистер Сайрес, — попросил моряк.

— Так вот! Можете ли вы понять, — продолжал Сайрес, — как я, чуть было не утонув в море, очутился в четверти мили от берега, причём я понятия не имею, как добрался до пещеры.

— Вероятно, в беспамятстве… — заметил Пенкроф.

— Это немыслимо, — возразил инженер. — Далее. Можете ли вы понять, каким образом Топ разыскал ваше убежище, — ведь оно находится в пяти милях от той пещеры, где я лежал!

— Ему помог инстинкт… — сказал Герберт.

— При чём тут инстинкт? — перебил его журналист. — В ту ночь лил дождь и бушевал ветер, а Топ явился в Трущобы сухим и чистым.

— Далее, — продолжал инженер. — Можете ли вы понять, что за непостижимая сила выбросила из воды нашего пса после схватки с дюгонем?

— Нет, признаюсь, не могу, — сказал Пенкроф, — как и не могу понять, кто вспорол брюхо дюгоню, ведь рана была ножевая…

— Далее, — продолжал Сайрес Смит. — Можете ли вы, друзья, понять, каким чудом угодила дробинка в тело пекари, каким образом море выбросило, на наше счастье, ящик с необходимыми вещами, хотя мы и не обнаружили следов кораблекрушения; по чьей воле бутылка с запиской попала к нам в руки именно в тот день, когда мы впервые пустились в плавание; почему оборвался фалинь и пирога, плывя вниз по реке Благодарения, подоспела в тот миг, когда мы в ней так нуждались; как случилось, что после нашествия обезьян лестница упала из двери Гранитного дворца, и кто, наконец, автор той записки, которую Айртон, так он, по крайней мере, утверждает, никогда не писал?

Сайрес Смит, ничего не упуская, перечислил все странные происшествия, случившиеся на острове. Герберт, Пенкроф и Наб переглядывались, не зная, что ответить, ибо впервые все эти события предстали перед ними как звенья одной цепи и несказанно поразили их.

— Ей-богу, вы правы, мистер Сайрес, — воскликнул, наконец, Пенкроф, — трудно объяснить всё это!

— Так вот, друзья мои, — продолжал инженер, — добавлю ещё один факт, не менее странный и непонятный.

— Какой же, мистер Сайрес? — с живостью спросил Герберт.

— Вы утверждаете, Пенкроф, — продолжал инженер, — что, возвращаясь с острова Табор, увидели костёр, пылавший на берегу острова Линкольна?

— Точно так, — ответил моряк.

— И вы твёрдо уверены, что видели огонь?

— Разумеется.

— А ты, Герберт?

— Ах, мистер Сайрес, — воскликнул Герберт, — огонь блестел, как звезда первой величины!

— Быть может, это и была звезда? — допытывался инженер.

— Ну нет, — возразил Пенкроф. — Ведь тяжёлые тучи застилали небо, да и разве звезда могла повиснуть над самым горизонтом? Мистер Спилет тоже видел костёр, пусть он подтвердит наши слова!

— Должен прибавить, — заметил журналист, — что огонь горел очень ярко, напоминая сноп электрического света.

— Совершенно верно… — воскликнул Герберт, — и, без сомнения, горел на площадке у Гранитного дворца.

— Так вот, друзья мои, — сказал Сайрес Смит, — в ночь с девятнадцатого на двадцатое октября ни я, ни Наб не разводили костра на берегу.

— Как, вы не… — И поражённый Пенкроф даже не закончил фразы.

— Мы не выходили из Гранитного дворца, — ответил Сайрес Смит, — и если в эту ночь на побережье горел костёр, мы тут ни при чём.

Пенкроф и Герберт остолбенели от изумления. Нет, они не могли обмануться: в ночь с 19 на 20 октября они действительно видели огонь, горевший на берегу.

Да! Пришлось согласиться: всё это было окружено тайной! Некая непостижимая сила, благосклонно относившаяся к колонистам, очевидно, владела островом Линкольна и вовремя приходила им на помощь. Друзья сгорали от любопытства. Уж не скрывается ли таинственное существо где-нибудь в заповедном месте? Вот что нужно было узнать, и любой ценой!

Сайрес Смит напомнил товарищам о том, как странно вели себя Топ и Юп, бегая вокруг колодца, который спускался из дома прямо к морю, и признался, что обследовал колодец, но не обнаружил ничего подозрительного. Колонисты закончили беседу, решив в первые же весенние дни обыскать весь остров.

С того вечера Пенкроф стал задумчив и озабочен. Ему всё казалось, что на острове, который он до сих пор считал своей собственностью, теперь появился ещё один хозяин, и что всем им волей-неволей приходится ему подчиняться. Они с Набом часто толковали о загадках острова Линкольна, а так как оба были суеверны, то в конце концов почти поверили, что остров во власти какой-то сверхъестественной силы.

Подошёл май, напоминающий ноябрь в Северном полушарии, и потянулись ненастные дни. Надвигалась ранняя суровая зима. Поэтому надо было, не откладывая, подготовиться к зимовке.

Впрочем, колонисты во всеоружии встречали и самые сильные холода. У них был немалый запас самодельной одежды, а многочисленное стадо муфлонов в избытке снабжало их шерстью, необходимой для изготовления грубой, но тёплой материи.

Разумеется, Айртона тоже одели по-зимнему. Сайрес Смит предложил ему с наступлением холодов переселиться в Гранитный дворец, где было гораздо уютнее, чем в корале, и Айртон обещал перебраться, как только закончит все работы. Он сдержал слово и переселился в середине апреля. С той поры Айртон стал жить вместе со всеми колонистами; он был услужлив, держался скромно, но вид у него был печальный, и он никогда не принимал участия в развлечениях товарищей.

Почти всю зиму — третью зиму на острове Линкольна — колонисты не выходили из дома. Бушевали бури, свирепствовали ужасающие ураганы, утёсы содрогались под натиском ветра. Огромные волны, казалось, вот-вот зальют остров: корабль, случайно бросивший якорь у берега, непременно разбился бы о скалы. Дважды во время шторма река Благодарения разливалась и грозила снести мосты и мостики. Колонистам даже пришлось укрепить мосты, наведённые на побережье и исчезавшие под водой всякий раз, когда волны били о берег.

Разумеется, вихри с дождём и снегом, напоминавшие смерч, натворили немало бед на плато Кругозора. Особенно досталось мельнице и птичнику. Колонистам то и дело приходилось спешно чинить повреждения, спасая от гибели пернатых.

Нередко в те дни, когда разыгрывалась непогода, ягуары, бродившие парами, и стаи обезьян, подгоняемые голодом, подходили к плато; самым ловким и смелым ничего не стоило перебраться через ручей, тем более скованный льдом. Колонисты опасались, как бы от хищников не досталось огородам, полям и домашним животным, и всегда были начеку: нередко приходилось выстрелами из ружья отгонять непрошеных гостей. Конечно помимо этих забот у зимовщиков всегда находилось множество всяких дел, ибо они непрестанно занимались благоустройством своего жилища.

Иногда, даже в эти холодные дни, они отправлялись поохотиться на Утиное болото. Гедеон Спилет и Герберт с помощью Юпа и Топа поднимали целые тучи уток, куликов, чирков, чибисов и шилохвостей и били их без промаха. Добраться до этих мест, изобилующих дичью, было нетрудно — либо по дороге, ведущей к порту Воздушного шара через реку Благодарения, либо обогнув мыс Находки; словом, охотники удалялись от дома на две-три мили, не больше.

Так миновали четыре самых суровых зимних месяца — июнь, июль, август и сентябрь. Вообще же обитатели Гранитного дворца не очень страдали от непогоды, так же как и обитатели кораля, который стоял не на таком открытом месте, как Гранитный дворец, и был с одной стороны защищён горой Франклина, а с других — лесами и высоким скалистым берегом; разбиваясь об эти преграды, шквалы теряли свою сокрушительную силу. Поэтому бури принесли коралю совсем незначительный урон, и деятельный, умелый Айртон всё быстро исправил, прожив там несколько дней во второй половине октября.

Никаких таинственных происшествий зимой на острове не случилось. Ничего загадочного не произошло, хотя Пенкроф и Наб готовы были видеть нечто таинственное в каждом пустяке. Топ и Юп больше не вертелись вокруг колодца и вели себя спокойно. Цепь сверхъестественных явлений словно оборвалась, хотя обитатели Гранитного дворца вечерами часто говорили о них и не меняли решения обыскать весь остров, вплоть до самых неприступных его уголков.

Но одно важное событие, чреватое роковыми последствиями, внезапно нарушило все планы Сайреса Смита и его товарищей.

Случилось это в октябре. Приближалась весна. Живительные лучи солнца обновили природу, и на опушке леса, среди хвойных деревьев, уже зазеленели крапивные деревья, банксии, деодары.

Читатель помнит, что Гедеон Спилет и Герберт много раз фотографировали остров Линкольна.

Однажды, дело было 17 октября, около трёх часов пополудни, Герберт решил воспользоваться ясной погодой и запечатлеть на фотографии всю бухту Соединения, раскинувшуюся против Гранитного дворца от мыса Челюсть до мыса Коготь.

Чётко вырисовывалась линия горизонта, дул лёгкий ветерок, и море кое-где покрылось лёгкой рябью, а вдали походило на безмятежно-спокойное озеро; то тут, то там на его глади вспыхивали яркие блики.

Герберт поставил фотографический аппарат на подоконник в большом зале Гранитного дворца, откуда открывался широкий вид на берег и бухту. Сделав по всем правилам снимок, юноша пошёл проявить его в тёмный чулан.

А когда он вернулся и при ярком свете разглядел негатив, то заметил, что на линии горизонта чернеет еле заметное пятнышко.

«Пластинка с изъяном», — подумал Герберт.

Но всё же он решил рассмотреть пятнышко в увеличительное стекло, вынутое из подзорной трубы.

Юноша взглянул на снимок и вскрикнул, чуть было не выпустив его из рук.

Вбежав в комнату, где работал Сайрес Смит, он протянул ему негатив и лупу и указал на пятнышко.

Сайрес Смит всмотрелся в точку, черневшую на снимке, и, схватив подзорную трубу, бросился к окошку. Он навёл трубу на подозрительное пятнышко. Рассмотрев его, он опустил руку и произнёс одно лишь слово:

— Корабль!

И действительно, на горизонте вырисовывался корабль.