Глава восемнадцатая. Беседа. — сайрес Смит и Гедеон Спилет

Беседа. — Сайрес Смит и Гедеон Спилет. — Идея инженера. — Электрический телеграф. — Провода. — Батарея. — Алфавит. — Лето. — Процветание колонии. — Фотография. — Мнимый снег. — Два года на острове Линкольна.

— Бедный Айртон! — сказал Герберт, возвращаясь в комнату после безуспешной попытки догнать Айртона, который спустился по верёвке и скрылся во мраке.

— Он вернётся, — сказал Сайрес Смит.

— Вот так штука, мистер Сайрес! — воскликнул Пенкроф. — Что это значит? Как же так? Выходит, бутылку с запиской бросил не Айртон? Кто же её бросил?

Вопрос этот напрашивался сам собой.

— Айртон и бросил записку, — заметил Наб, — только в ту пору он уже ничего не соображал.

— Да, — подхватил Герберт, — он не сознавал, что делает.

— Другого объяснения не найти, друзья мои, — тотчас же согласился Сайрес Смит, — понятно также, почему Айртон знал точные координаты острова Табор — он узнал их ещё до того, как его высадили на остров.

— Выходит, что он написал записку до того, как помешался, — заметил Пенкроф, — значит, бросил бутылку в море лет этак семь-восемь назад, отчего же записка так хорошо сохранилась?

— Это доказывает, — ответил Сайрес Смит, — что Айртон потерял рассудок не так давно, как ему кажется.

— Очевидно, так оно и есть, — согласился Пенкроф, иначе тут ничего не поймёшь.

— Вы правы, — подтвердил инженер, не желая продолжать разговор на эту тему.

— Как вы думаете, Айртон рассказал нам всю правду? — допытывался моряк.

— Разумеется, — ответил журналист. — Всё это — сущая правда. Я отлично помню, что в газетах печатали сообщение о спасательной экспедиции Гленарвана и об её успешном завершении.

— Айртон рассказал нам правду, сомневаться нечего, Пенкроф, — добавил Сайрес Смит, — и правду жестокую. Люди, изобличая себя, всегда говорят правду!

На другой день, 21 декабря, колонисты обошли берег, затем поднялись на плато, но нигде не нашли Айртона. Он ещё ночью ушёл в кораль, и колонисты решили не мешать ему. Они надеялись, что время сделает то, чего не сделало их дружеское участие.

Герберт, Пенкроф и Наб принялись за свою каждодневную работу. А Сайрес Смит и журналист встретились в мастерской, в Трущобах.

— Послушайте, дорогой Сайрес, — начал разговор Гедеон Спилет, — ваше вчерашнее объяснение меня отнюдь не удовлетворило. Быть не может, чтобы Айртон позабыл о записке, которую сам же написал и, вложив в бутылку, бросил в море.

— Следовательно, дорогой Спилет, бросил бутылку не он.

— Значит, вы предполагаете…

— Ничего не предполагаю, ничего не знаю, — возразил Сайрес Смит, прерывая журналиста. — Просто причисляю этот случай ко всем тем загадкам, которые до сих пор не могу объяснить.

— Да, вы правы, Сайрес, всё это непостижимо, — согласился Гедеон Спилет. — И то, как вы спаслись, и ящик, выброшенный на берег, и поведение Топа, и, наконец, эта бутылка… Да разгадаем ли мы когда-нибудь все эти загадки?

— Разгадаем! — не задумываясь, ответил инженер. — Весь остров перерою, а тайну разгадаю.

— Быть может, нам на помощь придёт случай?

— Случай! Что вы, Спилет! Не верю я в случай, как не верю во всякие таинственные силы. Нет в мире следствий без причин, и я найду причину всех этих необъяснимых явлений. А пока будем работать и наблюдать.

Наступил январь. Начался новый, 1867 год. Как всегда летом, у колонистов было много работы. Однажды Герберт и Гедеон Спилет посетили кораль и убедились, что Айртон живёт в домике, который был для него выстроен. Он заботливо ухаживал за большим стадом и избавил колонистов от лишних трудов: они уже не наведывались в кораль каждые два-три дня. Однако, чтобы не оставлять Айртона подолгу в одиночестве, они всё же довольно часто навещали своего нового друга.

Кроме того, за этой частью острова, которая внушала кое-какие подозрения инженеру и Гедеону Спилету, следовало наблюдать, и случись там что-нибудь, Айртон непременно сообщил бы о всех новостях жителям Гранитного дворца.

А вдруг ему понадобилось бы немедленно уведомить о чём-нибудь инженера? Ведь там, даже не говоря обо всём, что было связано с тайной острова Линкольна, могло приключиться немало всяких событий, требующих немедленного вмешательства колонистов: появится судно, произойдёт кораблекрушение, высадятся пираты и так далее.

Поэтому Сайрес Смит решил установить прямую связь между коралем и Гранитным дворцом.

Десятого января он рассказал товарищам о своём замысле.

— Да что же вы думаете сделать, мистер Сайрес? — спросил Пенкроф. — Уж не провести ли телеграф?

— Вот именно, — ответил инженер.

— Электрический? — вскрикнул Герберт.

— Электрический, — подтвердил Сайрес Смит. — У нас есть всё необходимое для устройства батарей, труднее будет изготовить железную проволоку, но думаю, что с помощью волочильни мы и с этим справимся.

— Ну, знаете, — заявил моряк, — я не удивлюсь, если в один прекрасный день мы будем разъезжать по острову в поезде!

И вот колонисты взялись за работу, начав с самого трудного, то есть с выделки проволоки, ибо они понимали, что если в этом деле их постигнет неудача, то незачем будет изготовлять батареи и всё прочее.

Как известно, железо на острове Линкольна отличалось превосходным качеством, и, следовательно, из него можно было сделать проволоку. Сайрес Смит прежде всего приступил к изготовлению волочильни — стальной доски с отверстиями конусообразной формы и различного диаметра: через них последовательно пропускают проволоку, доводя её до нужной толщины. Закалив доску волочильни «до отказа», как говорят сталевары, он закрепил её на подставке, врытой в землю в нескольких шагах от большого водопада; инженер снова решил воспользоваться движущей силой этого водопада.

Там же стояла сукновальня, в ту пору бездействующая с помощью её вала, приведённого в движение потоком воды, можно было протягивать проволоку, которая на него наматывалась.

Дело было сложное и хлопотливое. Колонисты вставляли длинные, тонкие железные прутья, заострённые с одного конца напильником, в самое большое отверстие волочильни, а вращающийся вал сукновальни, на который наматывалось двадцать пять — тридцать футов проволоки, вытягивал её, затем проволока разматывалась, и её пропускали в отверстия поменьше. В конце концов изготовили куски проволоки длиной от сорока до пятидесяти футов; соединив их, получили провод длиною в пять миль — как раз такое расстояние и отделяло кораль от Гранитного дворца.

Всю эту работу завершили за несколько дней; как только установили волочильню, Сайрес Смит поручил её товарищам, а сам занялся батареей.

Он собирался изготовить батарею постоянного тока. Как известно, в современных батареях элементы состоят из искусственного графита, цинка и меди. Меди у инженера не было, — несмотря на все поиски, он не обнаружил даже признаков её на острове Линкольна; пришлось обойтись без этого металла. Искусственный графит получается на газовых заводах после того, как из каменного угля в ретортах выделится весь водород. Наши колонисты могли бы добыть такой графит, но для этого пришлось бы установить специальные приборы — задача слишком сложная.

Зато цинк у них был. Как помнят читатели, в ящик, найденный на мысе Находки, был вложен второй, цинковый, и лучшего применения для этого цинка нельзя было и придумать.

Итак, после зрелых размышлений Сайрес Смит решил сделать самую простую батарею, наподобие той, которую в 1820 году изобрёл Беккерель, ибо для этой батареи нужен один лишь цинк. Других же веществ — азотной кислоты и поташа — у инженера было сколько угодно.

Расскажем, как была устроена эта батарея, работавшая благодаря взаимодействию азотной кислоты и поташа.

Инженер изготовил несколько стеклянных банок и наполнил их азотной кислотой. Затем закупорил каждую банку пробкой, прорезал посредине отверстие и вставил в него стеклянную трубку, нижний конец которой заткнул глиняной втулкой и обмотал лоскутком ткани. Опустив в кислоту трубку этим концом, он влил в её верхнее отверстие раствор поташа, добытого из золы некоторых растений; таким образом, пройдя сквозь глиняную втулку поташ вступал в реакцию с азотной кислотой.

Затем Сайрес Смит взял две цинковые пластинки погрузил одну в азотную кислоту, а другую — в раствор поташа. И тотчас же возник электрический ток; он побежал по проволоке от отрицательного полюса — от пластинки, погруженной в азотную кислоту, к положительному полюсу — к пластинке, погруженной в раствор поташа. Итак, теперь надо было соединить все эти банки, чтобы получить целую батарею, ток которой привёл бы в действие электрический телеграф.

Остроумное и простое изобретение помогло Сайрес Смиту установить телеграфную связь между Гранитным дворцом и коралем.

Шестого февраля колонисты начали ставить вдоль всей дороги, ведущей в кораль, столбы со стеклянными изоляторами и натягивать провод. Через несколько дней всё было готово, надо было только пустить ток, он побежал бы по проводу со скоростью ста тысяч километров секунду; добавим, что земля должна была служить тем проводником, по которому ток возвращался к отправной точке.

Изготовили две батареи: одну — для Гранитного дворца, другую — для кораля, чтобы установить между ними двустороннюю телеграфную связь.

Приёмный и передаточный аппараты были очень просты. На обеих станциях провод был намотан на электромагнит, то есть брусок мягкого железа. В цепь включался ток; он шёл по проводу от положительного полюса к электромагниту, временно намагничивал его и возвращался через землю к отрицательному полюсу. Стоило току прекратиться, как электромагнит размагничивался. Возле электромагнита поместили пластинку из мягкого железа, которая притягивалась к нему, когда проходил ток, и возвращалась в исходное положение, как только ток прерывался. Сайрес Смит использовал движение пластинки для перемещения стрелки, которая всякий раз останавливалась против нужной буквы алфавита, нанесённого на циферблате. Таким образом, инженер установил телеграфное сообщение между Гранитным дворцом и коралем.

Всё было окончательно готово 12 февраля. В этот день Сайрес Смит включил ток и запросил Айртона, всё ли у него благополучно, а через несколько секунд получил положительный ответ.

Изобретение доставляло огромнейшее удовольствие Пенкрофу; он утром и вечером посылал телеграммы Айртону и никогда не оставался без ответа.

Два преимущества телеграфной связи сразу же дали о себе знать: во-первых, всегда можно было убедиться, дома ли Айртон, а во-вторых, он не был теперь так одинок, как прежде. Впрочем, не проходило недели, чтобы Сайрес Смит не навестил его, а иногда и сам Айртон являлся в Гранитный дворец, где его всегда радушно встречали.

Лето прошло в обычных трудах. Запасы колонистов с каждым днём увеличивались, овощи и злаки были у них в изобилии; растения, вывезенные с острова Табор, принялись превосходно. Плато Кругозора радовало колонистов. Они в четвёртый раз сняли отличный урожай пшеницы, и теперь никому и в голову не пришло удостовериться, действительно ли собрано четыреста миллиардов зёрен! Впрочем, Пенкроф совсем было собрался пересчитать зёрна, но тотчас же отказался от своего намерения, ибо Сайрес Смит втолковал почтенному моряку, что на эту затею ушло бы около пяти с половиной тысяч лет, даже если бы удалось отсчитывать по триста зёрен в минуту или по девяти тысяч зёрен в час.

Погода стояла великолепная: днём бывало очень жарко, зато к вечеру зной спадал, дул свежий морской ветерок, и обитатели Гранитного дворца наслаждались ночной прохладой. Несколько раз над островом Линкольна разражались непродолжительные, но необычайно сильные грозы. В небе подолгу сверкали молнии, а раскатам грома, казалось, не будет конца.

В ту пору хозяйство маленькой колонии достигло небывалого расцвета. Теперь колонисты питались домашней птицей, ибо её развелось так много, что они решили сократить число пернатых обитателей. Свиньи опоросились, поэтому Набу и Пенкрофу приходилось много с ними возиться. Гедеон Спилет и Герберт, ставший под руководством журналиста превосходным наездником, нередко катались верхом на онаграх, которые тоже принесли потомство — двух прехорошеньких ослят. Иногда же онагров запрягали в тележку и привозили в Гранитный дворец дрова, каменный уголь, различные материалы, необходимые инженеру.

Поселенцы часто отправлялись на разведку в дебри лесов Дальнего Запада. Их не страшила невероятная жара, ибо солнечные лучи едва пробивались сквозь густую листву, шатром раскинувшуюся над ними. Так обошли они весь левый берег реки Благодарения до дороги, соединявшей кораль с устьем Водопадной речки.

Отправляясь в поход, исследователи брали с собой оружие, ибо им нередко попадались свирепые кабаны, встреча с которыми не сулит ничего хорошего.

Этим же летом колонисты пошли войной на ягуаров. Гедеон Спилет ненавидел их лютой ненавистью, и Герберт разделял его чувства. Оба были превосходно вооружены и ничуть не боялись страшных хищников. Все восхищались отвагой Герберта и хладнокровием журналиста. Штук двадцать великолепных шкур уже украшало большой зал Гранитного дворца, и если бы погода позволила, охотники достигли бы своей цели и истребили всех ягуаров на острове.

Иногда инженер отправлялся на разведку неисследованных частей острова, осматривая местность с особым вниманием. Он, очевидно, искал чьи-то следы в непроходимых лесных чащах, однако ни разу не приметил ничего подозрительного. Топ и Юп, которых он брал с собой, вели себя спокойно, а между тем дома собака часто с лаем бегала вокруг колодца, который не так давно тщетно исследовал инженер.

В те дни Гедеон Спилет и его помощник Герберт воспользовались найденным в ящике фотографическим аппаратом, который до сих пор лежал без применения, и сделали множество снимков в самых живописных уголках острова.

Кроме аппарата с сильным объективом, нашлось всё, что необходимо фотографу. В их распоряжении был коллодий для обработки пластинок, азотнокислое серебро, делающее пластинки светочувствительными, гипосульфит для фиксажа, хлористый аммоний, в котором вымачивается бумага для позитивов, уксуснокислый натрий и хлористое золото, в котором её пропитывают. В ящике нашлась и бумага, уже пропитанная хлором; прежде чем наложить её на негатив, надо было сделать только одно: окунуть на несколько минут в раствор азотнокислого серебра.

Вскоре журналист и его помощник стали искусными фотографами; у них получались удачные видовые снимки — панорама острова с горой Франклина на горизонте, снятая с плато Кругозора, устье реки Благодарения, живописно обрамлённое высокими скалами, лесная опушка и кораль, прилепившийся к отрогам горы, причудливые очертания мыса Коготь и мыса Находки.

Фотографы не забыли запечатлеть на снимках и всех обитателей острова без исключения.

— Мы множимся, — шутил Пенкроф.

Моряк был в восторге от собственного портрета, украшавшего вместе с другими снимками стены Гранитного дворца; он рассматривал с удовольствием и подолгу эту выставку, точно перед ним была витрина роскошного магазина на Бродвее.

Откровенно говоря, удачнее всего получился дядюшка Юп. Он позировал фотографу с неописуемой важностью и вышел на снимке как живой!

— Будто сейчас скорчит гримасу, — посмеивался моряк.

Характер у Юпа был норовистый, он бы вспылил, не придись портрет ему по вкусу; но снимок был так хорош, что он созерцал его с умилённым и самодовольным видом.

В марте стало прохладнее. Порой выпадали дожди, но воздух по-прежнему был тёплый. В этом году март — а он соответствует сентябрю в Северном полушарии — оказался дождливее и холоднее, чем ждали. Быть может, это предвещало раннюю и суровую зиму.

Как-то утром, дело было 21 марта, всем даже показалось, что выпал первый снег. Встав рано поутру, Герберт подошёл к окошку и вдруг крикнул:

— Смотрите, весь островок Спасения в снегу!

— Рановато идти снегу, — заметил журналист, выглянув в окно.

К ним подбежали друзья — все убедились, что не только островок, но и берег у подножия Гранитного дворца покрыт ровной белой пеленой.

— Самый настоящий снег! — заявил Пенкроф.

— Или что-то вроде него, — отозвался Наб.

— По ведь термометр показывает пятьдесят восемь градусов (14° выше нуля по стоградусному термометру)! — заметил Гедеон Спилет.

Сайрес Смит смотрел на белую пелену молча, ибо не знал, чем объяснить, что снег выпал в такое время года и при такой тёплой погоде.

— Тысяча чертей! — воскликнул Пенкроф. — Все наши насаждения вымерзнут!

Моряк уже собрался спуститься вниз, но непоседа Юп опередил его.

Не успел орангутанг ступить на землю, как толстый пласт снега взвился вверх и рассыпался в воздухе бесчисленными хлопьями, на мгновение заслонив солнце.

— Птицы! — крикнул Герберт.

Действительно, то были стаи морских птиц с ослепительно белым оперением. Сотни тысяч птиц опустились на островок и на побережье, а теперь, взмыв в небо, исчезли вдали, на глазах у изумлённых колонистов, перед которыми, точно на сцене, зима неожиданно сменилась летом. К сожалению, всё произошло так внезапно, что Гедеону Спилету и Герберту не удалось подстрелить ни одной птицы. Так друзья и не узнали, к какой породе принадлежат эти пернатые и как они называются.

Спустя несколько дней, 26 марта, исполнилось два года с тех пор, как аэронавты, потерпевшие крушение, попали на остров Линкольна!