Часть 2 32 страница

Задолго до рассвета властный голос И. разбудил меня, приказав надеть свежее белое платье, данный мне им золотой пояс и собрать все сокровища, что подарили мне Дартан, Раданда и Мория, и спуститься тихонько вниз, никого не разбудив.

Я прижал драгоценный камень Венецианца и цветок Великой Матери, с которыми никогда не расставался, собрал указанные мне вещи, особенно нежно припал к цепи Дартана, вспомнив его слова: «Это редкая вещь, принадлежавшая радостному существу, дух которого ни на минуту, ни в каких испытаниях жизни не омрачался».

В одно мгновение я мысленно облетел всех людей, давших мне свои вещественные благословения, благодарно склонился перед Владыкой-Главой, очистившим камень Венецианца, прижал к губам цветок Великой Матери, шепча: «Да пробудится в каждом склоняющемся перед образом Твоим живая сила энергии к новой жизни. Да вскроется в его сердце понимание, кто такой его ближний, и простая доброта — вместо осуждения — поможет ему найти мир и оправдание всякому встретившемуся».

Я завернул мои вещи в платок Дартана, мигом сбегал в душ, надел лежавшее у кровати чудесное белое платье, положенное мне, очевидно, любящей рукой Яссы, и спустился на крылечко, где уже ждал меня И.

Молча взял он меня за руку и также молча мы прошли до самого сарая. Двери его были широко открыты, и сияющая статуя стояла на временном, устроенном мною постаменте совершенно открытая. У ног ее прильнула коленопреклоненная мать Анна.

И. приказал мне передать узелок с моими вещами настоятельнице. Он положил свои руки мне на голову и сказал:

— Возьми на руки статую и отнеси ее в часовню.

О, как я обрадовался! Я даже не сообразил, что непомерная тяжесть стекла не даст мне возможности выполнить приказание, и хотел уже подойти к статуе, как снова раздался голос И.:

— Ты еще не получил возможности владеть стихией воздуха, и слуги ее не подвластны тебе. Но я вплетаю мою силу в твой огонь, К. и элементали воздуха помогут тебе. Иди теперь, поднимай статую — она будет казаться тебе теперь лишенной тяжести.

Я почувствовал как бы сильное движение воздушной волны вокруг себя и увидел целый сонм крошечных светлых существ, обвивших всего меня. Когда я поднял статую, она казалась мне картонной, да и сам я с такой легкостью шел, точно плыл по земле. Я невольно отвечал радостным смехом на улыбки моих очаровательных помощников. Все так же легко взошел я по лестнице до самой верхней ступени, вошел в самую часовню и опустил статую в центре уже готового и установленного пьедестала.

Я увидел, как раз под тем местом, где я поставил статую, глубоко в земле, под тяжелейшей плитой горевшую ярким оранжевым огнем чашу И. Теперь огонь ее шел прямо вверх, касаясь всех ступеней лестницы, пола часовни, всей статуи. А семицветный огонь палочки загорелся на всех цветах, что лежали на руках статуи и у ее ног.

Вся почва, сколько хватал мой глаз, светилась огнем чаши и палочки. Вся аллея, как светящийся подземный ход, была залита Божественным пламенем.

И. и мать Анна подошли ко мне, встав по обе стороны от меня на колени.

— Возьми вещи и сложи их сюда, — приказал мне И., открывая в пьедестале не замеченную до сих пор мною дверку и указывая мне потайной шкафчик. Когда и кто его сделал, я не знал. — Если сердце твое чисто и верно до конца, если ты не имеешь другого желания, как быть слугою своему народу, быть братом человеку не в мечтах и фантазиях, но ищешь в деле простом текущего дня быть основным звеном духовного общения между человеком и Жизнью, — все положенные тобою вещи загорятся огнем чаши и соединятся с огнем статуи. И все, давшие тебе вещи, соединят силу своей чистоты и радости с каждым молящимся здесь сердцем. И тем помогут цельности мольбы и духовному возрождению каждого ищущего у часовни помощи существа. И твоя сила любви и радости закалится так в этот момент, что ни одно испытание дней не омрачит и не поколеблет ее, — сказал И.

Я тоже опустился на колени. Теперь я видел, что светилась не только земля вокруг и в аллее; светилась лаборатория Владык мощи, и сами они, повернув лица к часовне, пели свой гимн, доносившийся до меня. Светились и башни лучей, и от дивно сиявших ликов их Владык бежали лучи и касались часовни. Светилась башня стихий. В восторге, в блаженном счастье я взял поданные мне И. Вещи, выложил их из платка, уложил туда и самый платок, снял со своей груди камень и цветок Великой Матери и хотел уже закрыть дверцу, как голос И. меня остановил:

— Возьми обратно платок. Его отдает тебе Великая Мать, как верному сыну своему. Пусть он будет тебе памятью об этой минуте земной жизни — минуте, выше которой ты уже ничего не испытаешь на Земле.

Я вынул платок, горевший всеми огнями палочки и не сжигавший мне рук, закрыл дверцу и склонился к ногам статуи, благословляя милосердие неба, посылавшего новый центр Своей Силы Земле и давшего мне возможность участвовать в установлении этой Святыни.

Когда я поднял голову, все положенные в тайник вещи дивно горели, рассыпая свои лучи по всей часовне, а вверху, над статуей, горела золотая звезда.

Владыки кончили петь свой гимн. Их лаборатория угасла первой, затем угасали одна за другой башни лучей и башня стихий, и оставались горящими только пятиконечная звезда да пламеневший подземный огонь.

— Друг мой, Анна, — вставая с коленей и указывая на сверкавшую пятиконечную звезду, сказал И. — вот обещанное тебе видение. Совершилась ныне та закладка нового магнетического центра на участке земли, где было тебе указано жить и трудиться. Было тебе сказано: «Если сумеешь жить в полной чистоте, забыв о себе». Ты сумела. Живое небо приняло сегодня твой дар любви и отдало тебе свой. Вскоре ты освободишься от тела. Внучка твоя Анна сменит тебя. Но «скоро» не обозначает сию минуту. Оно не обозначает быстро летящего земного времени. Жди спокойно той минуты, когда Левушка привезет тебе сюда Анну и Ананду.

И. склонился глубоким поклоном перед все еще стоявшей на коленях матерью Анной. Он перекрестил ее широким крестом и поднял с коленей.

— Не думай с тоскою, сколько еще лет придется тебе носить земную форму и сколько еще побед над злом придется тебе одержать в этой форме. Думай только о великом счастье своем: живя в теле земли, носить Свет Вечного, Ему служа, разделяя Его труд. Взгляни на свой крест, что всегда был простым золотым крестом; он сияет весь, точно бриллиантовый, дивным электрическим светом. Он отражает искру пятиконечной звезды, что сошла к тебе и не угасла в твоей чистоте. Только та душа сможет заменить тебя, чья чистота сердца и освобожденность смогут поддержать Огонь Мудрости в твоем кресте, которым ты благословишь свою заместительницу. Пойми глубоко, как много работы еще предстоит Анне. Не торопи ее. Терпеливо посылай ей мысли помощи и молись о ней в этом священном месте. Огонь, что носишь на себе, в своем кресте, будет постепенно пробивать дорогу всеми своими лучами от тебя к ней. И чем чище, бескорыстнее будут твои молитвы о ней, чем глубже забудешь о себе, тем скорее луч твоего креста коснется ее.

Кончив говорить, И. еще раз поклонился матери Анне, еще раз ее перекрестил и, обращаясь к нам обоим, прибавил:

— Вы присутствовали перед истинным величием Божественной Любви, пролитой Земле. Сколько бы и где бы каждый из вас ни жил, не забывайте этой минуты, минуты счастливого Соучастия в труде Великого Бога, Живого и Могучего Покровителя Земли, Санаткумары. Не может быть и речи о «долгах и обязанностях» для тех людей, что имели счастье видеть действие Божественной Силы, Ее труд

на земле. Эти люди уже покончили с предрассудками и суевериями элементарной этики. У них нет установки: «Я должен». У них есть одна, бьющаяся в сердце радость: подать встречному бодрость и понимание, что каждая минута жизни на земле есть счастье жить в Вечном. Для них нет более разделения слов на лживые и правдивые, дел — на важные и неважные, людей — на нужных и ненужных, ибо все эти понимания — эссенция предрассудков одной земли. А истинный эликсир Жизни есть проникающая все действия человека мысль: все идет в Вечном, как и Вечность идет во всем. В этой установке существуют только люди знающие и незнающие, идущие к знанию, останавливающиеся на той или иной ступени, живущие в той или иной силе счастья и несчастья только потому, куда пришли в своем знании и чего в нем достигли. Вы видите подземный Огонь. Но те, кто будет приходить сюда, видеть Его не будут. Тем не менее, приходя сюда искать помощи и утешения, они их получать будут, ибо для них еще не настал час видеть, но настало время чувствовать свое единение с живым небом. Уносите в сердцах ваших непреклонную стойкость и сознавайте всегда, что ваши сердца — это мост, по которому Сила живой Гармонии может встретить на земле вашего ближнего, непосредственно спустившись на него через мост вашей гармонии. Ступайте теперь, друзья мои, домой, отдыхайте. На завтра в полдень объявите торжественное открытие часовни. Все жители оазиса пусть соберутся сюда и ждут меня на площади. Я приду со всеми моими учениками. Всем быть в белой одежде. Теперь же оставьте меня.

Низко поклонившись И., мы спустились по ступеням горевшей, точно красное золото, лестницы, прошли по всей аллее, светившейся, как хрустальная ваза, и вышли к площадке, где высилась статуя матери Анны, уже несколько дней тому назад законченная.

От часовни бежали сюда огромные подземные лучи через все шесть аллей, сходившихся здесь, и сворачивались в большой шар под самой статуей матери Анны. Далее от этого шара бежало семь лучей к лаборатории Владык. И здесь они снова сливались в шар, сиявший с такой силой, что блеск его охватывал кольцом всю лабораторию, поднимаясь вверх почти до половины огромнейшего здания.

Пораженные ослепительным зрелищем, мы постояли молча некоторое время перед статуей и пошли поскорее в старую часть парка, чтобы ничем не нарушать одиноких минут И. В часовне.

Мать Анна подала мне руку, указав, что в старом парке, вплоть до самой зеленой стены, вся почва светилась, хотя и не так ярко, но можно было рассмотреть всю подземную жизнь корней деревьев и цветов.

Держась за руки, молча дошли мы до дома матери Анны. Затем она сказала мне:

— Ты еще дитя по возрасту в сравнении со мной. И все же ты дал мне не один урок за это короткое время, что я знаю тебя. Я увидела, как вся цельность моего служения, которую я считала безукоризненной, мало чего стоила, ибо имела трещину: я все думала о ране моего сердца. Каждое свершавшееся событие становилось именно потому барьером моему освобождению, что я имела целью свое освобождение, а думала, что тружусь только для людей, выполняя волю пославших меня. Когда ты клал вещи в потайное место пьедестала статуи, когда брал горевший платок — я поняла всю цельность твоей верности, всю чистоту твоего самоотвержения. В тебе нет мысли о них, ты в них живешь. Вот почему твои, а не мои руки уложили вещи светлых людей под пьедестал статуи и тем усилили восприимчивость земного человека к небесному току. Будь благословен. Я поняла, как радостно мне надо жить, чтобы облегчить задачу: привезти сюда ту Анну, на груди которой не померкнет небесный ток.

Мать Анна обняла меня и скрылась в своем домике. Я был так переполнен благоговением, великой внутренней тишиной и миром. Я был так далек от земли, так счастлив, что шел, сам не зная куда, как вдруг ощутил легкое прикосновение чьей-то руки.

— Прости, брат, что я нарушил твои размышления. Меня послал к тебе отец Раданда. Я давно ищу возможности подойти к тебе, но ты был все время занят и не один. Я прислан старцем непосредственно к тебе, а не к моему будущему, обещанному мне Радандой, учителю — Грегору. Старец велел мне передать в твои собственные руки этот ларец, сказав, что ты сам будешь знать, что с ним делать.

К моему беспредельному удивлению, я с большим трудом узнал в посланце Раданды ни больше ни меньше, как самого великолепного... Деметро. Всего я мог ожидать, только не той метаморфозы, что произошла в стоявшем передо мной человеке, бывшем когда-то самонадеянным красавцем Деметро, мнившим себя первым кавалером и художником в мире.

Лицо его и сейчас еще было прекрасно. Глаза сверкали, черты не деформировались. Фигура была стройна. Он был еще молод. Но выражение горечи, печали, какой-то неумолкающей тревоги, сердечной напряженности, сдерживаемой стремительности делали его такой резкой карикатурой на прежнее великолепное спокойствие и самонадеянность, что я не мог даже сразу оценить всей глубины перемены в этом человеке.

В моем торжественном настроении этот гонец прозвучал как набат смятенной земли. Запыленный плащ, усталость Деметро говорили мне, что он еще не имел возможности ни умыться, ни переодеться с дороги. Я не знал, как найти дом для странников в оазисе, не знал, могу ли ввести Деметро в свой дом, и хотел уже направиться к матери Анне, чтобы спросить ее, где мне обогреть и накормить посла Раданды, как заметил, что мы с Деметро стоим у самого порога ее дома, куда я, сам не зная как, снова вернулся.

Не успел я подумать о матери Анне, как дверь на крылечке открылась, и сама она, приветливо мне улыбаясь, сказала:

— Веди гостя ко мне, Левушка. Моя девушка еще не спит. Пока ты поведешь гостя в душ, мы приготовим ему ужин. Где твой мехари, путник? — ласково обратилась она к Деметро, стоявшему перед ней с ларцом в руках и, видимо, пораженному ее видом и голосом.

— Мой верблюд донес меня до ворот твоей обители и пал мертвым. Когда я был уже близко и даже видел уже стену твоего сада, мать, откуда ни возьмись напали на меня два разбойника. Они угрожали мне, требуя ларец Раданды. Я поднял ларец, прижал его к груди, решившись защищать его до смерти. Стрелы врагов пролетели все мимо меня. Тогда они стали пускать их в моего верного мехари, которому Раданда дал приказ донести меня живым сюда, хотя бы самому пришлось умереть. Не знаю, знаешь ли ты Раданду, мать. Этот старец так полон любовью ко всему, что даже все животные понимают его разговор с ними. Мой мехари тоже понял его приказ. Напрягая все силы, верблюд уходил от преследователей, оставляя их все дальше за собой, но, когда твои ворота открылись перед ним, он уже не имел силы их переступить, — отвечал печально Деметро.

— Бедное мужественное животное, — тихо сказала мать Анна. — Не горюй о нем, путник. Твой верблюд был не более мужествен и бесстрашен, чем ты сам. И его мучения в пути были не меньше твоих. Он пал смертью храбрых и верных до конца; ты выполнил свою задачу, как выполняют ее верные и бесстрашные гонцы. Прими мой поклон, священный посол Раданды. Осчастливь мой дом, дорогой гость, но передай, прежде всего, ларец тому, кому он прислан.

Мать Анна низко поклонилась Деметро, не отрывавшему глаз от лица настоятельницы. По щекам его катились слезы. Но то были не слезы горя, которое только что лежало тяжелой печалью на его лице. Теперь оно было радостное, счастливое, засияло энергией, преобразив всего человека так удивительно, что трудно было поверить в существование того угнетенного Деметро, что встретился мне несколько минут назад. Он передал мне ларец и ответил ей:

— Какое слово, святая мать, ты мне сказала?! О, если бы ты знала, какую дверь в счастье и свет открыла ты мне! Будь благословенна! Ты, сама не ведая, ввела меня в новый путь.

Деметро хотел склониться перед матерью Анной, но она обняла его, поцеловала в голову и едва слышно сказала:

— Я все знаю, друг. Войдем же, ты устал, пора отдохнуть. Не беспокойся о промедлении своем. Ведь Раданда сказал: «Возвращайся тотчас, ежели не встретишь нового друга, что знал тебя давным-давно и признает тебя желанным гостем». Ты встретил этого старого друга — это я. Пойдем.

Мы вошли в дом матери Анны. Я поставил на один из ее столов ларец в запыленном чехле, как дал мне его Деметро, и проводил его в душ. Тут — к нашему общему удивлению — ждал нас Ясса. Поручив усталого путника его заботам, я возвратился к матери Анне. Я застал ее коленопреклоненной перед столом, на который я поставил ларец. Теперь я увидел, что не только весь ларец сиял, но от него бежали огромные снопы света, наполняя всю комнату сиянием и благоуханием. Я увидел внутри ларца — точно в костре огня — лежавшие цветы. Мгновенно я понял, откуда и какие цветы послал Раданда к торжественному открытию часовни. Я склонился подле матери Анны перед ларцом, утонул в блаженстве мира и любви и услышал ее неповторимо прекрасный голос:

— Спеши, Левушка, И. ждет тебя в часовне.

С ее помощью я снял пыльный чехол с ларца, оказавшегося из такого же переливающегося розовым жемчугом материала, как статуя в часовне «Звучащей Радости». Прижав горевший ларец к груди, я понес его к И.

За несколько шагов до часовни я уже увидел И., спускавшегося по ступеням лестницы мне навстречу. Он взял ларец, высоко поднял его над головой, повернулся лицом к лаборатории Владык, и — как бы в ответ на его жест — вся лаборатория вспыхнула, Владыки отдали земной поклон ларцу. Вслед за тем загорелись все башни лучей, башня стихий, высоко в небесах вспыхнул громадный золотой шар. От него отделилась золотая пятиконечная звезда и упала на ларец, на котором и осталась гореть. Дивное явление продолжалось несколько мгновений и быстро погасло. Звезда же на ларце одна оставалась горящей и сверкала немигающим светом. Такою И. Внес ее в часовню, шепнув мне:

— Следуй за мной.

Поставив ларец у ног фигуры Великой Матери, он стал на колени, открыл крышку ларца и вынул из него несколько живых, издававших дивный и сильный аромат цветов. Он снова закрыл ларец, на крышке которого не угасала звезда, и поставил его под самую статую, вскрыв новое потайное хранилище, размером как раз для ларца и звезды. Он приказал мне подать лопатку, где была приготовлена стеклянная масса, и инструмент, вроде широкого тупого ножа из стекла, и так искусно заделал и без того незаметную дверцу тайника, что различить ее было невозможно.

Цветы он уложил на руки статуи точь-в-точь так, как они лежали в часовне Общины Раданды.

Мне казалось, что почва, часовня, фигура, лестница — все уже и раньше ослепительно сияло. Но для блеска, игры лучей, бежавших от фигуры сейчас, я слов не находил. «Боже мой, Боже мой! — мысленно говорил я. — И этот Свет, этот величайший дар Милосердия привез сюда Деметро! Каковы же сила Любви и снисхождения к людям Великого, что Его дар мог привезти вчерашний грешник!»

Я пал ниц, еще раз раздавленный величием Любви Единой Жизни, горячо молясь о том, чтобы приходящие сюда сумели хорошо понять и вылить в энергию благоговения великие слова: «Слава в вышних Богу, на земле мир и в людях благоволение!»

От легкого прикосновения руки И. я поднялся с земли. Если моя душа была вся наполнена трепетом и радостью, то как описать мне образ И. В эту минуту? Для многого, многого в жизни, что составляет реальнейшие факты человеческого существования, нет слов, так как вся речь человека не в силах описать красоты людей в те моменты, когда в них просыпается и действует Бог и они становятся отражением Его...

— Пойдем, брат мой. Вскоре народ станет стекаться сюда. Тебе и всем твоим шести товарищам надо одеться в белые одежды и прийти сюда раньше всех. Вы займете все семь ступеней лестницы, и никто не должен пройти в часовню раньше матери Анны. Все могут быть возле часовни, но ничья нога не должна ступить на лестницу раньше нее.

Заметив, что меня несколько смущает, не будут ли бояться обитатели оазиса ступать по горящей почве, И. улыбнулся на мой немой вопрос:

— Не все могут видеть подземный огонь; даже не все могут ощущать силу магнетического тока, проходящего под землей. Только те, в ком ожил их огонь, могут ощущать силу и воздействие огня, скрываемого землей. Здесь никто не увидит Огня неба; но каждый ощутит его воздействие на себе в виде новой волны энергии.

Дойдя до нашего домика, мы расстались с И. Он прошел к себе, я же побежал будить всех моих товарищей, передал им приказ И., и через самое короткое время мы уже стояли на ступенях лестницы часовни. Я хотел остаться в самом низу, но Наталья Владимировна покачала отрицательно головой, говоря:

— Самое нижнее место — мое. Самое высокое — ваше. Ступайте на седьмую ступень, к самой двери часовни. Кроме вас, некому вынести силы огня, что полыхает там. За мною встанет Ольденкотт, за ним Грегор, дальше Бронский, потом Игоро и на шестой, подле вас, Василион.

Едва мы заняли места, которые она нам указала, как еще раз — в последний раз в оазисе — мы увидели Владык мощи, благословляющих нас через их светившуюся лабораторию.

Не успели мы отдать благодарственный поклон Владыкам, как со всех сторон стали приближаться к часовне люди. Конечно, не будь у часовни стражей в нашем лице, людская толпа мгновенно попробовала бы ее заполнить. Наталья Владимировна всем терпеливо объясняла, что пока мать Анна не поднимется в часовню, никто туда входить не должен. Не привыкшие к ограничениям своей полной свободы в оазисе в раз установленных ими самими обычаях, туземцы были удивлены и не особенно довольны, доказывая, что до сих пор все здания, которые были ими выстроены в оазисе, они же первые и украшали цветами. А мать Анна входила в них тогда, когда все уже было украшено, и они сами с большими почестями и песнями вводили свою настоятельницу как первую гостью.

— То были «здания», друзья, — отвечала им Наталья Владимировна. — Когда будет открытие всех ваших новых «зданий», все и будет по-вашему, как вы привыкли. И вы введете туда вашу мать по созданному вами милому ритуалу. Но это не «здание». Это ваша Святыня, ваше счастье, как вам сказал Учитель И. Это ваше благополучие на земле, ваш храм, которого у вас до сих пор не было. Теперь вы будете приходить сюда за утешением и радостью. И надо, чтобы первой вошла в храм ваша мать, лучше и выше которой нет между вами ни одного человека.

Толпа сейчас же выразила бурный восторг по отношению к матери Анне, поняла и приняла слова Андреевой и осталась мирно и радостно ждать. Вскоре часовня была окружена морем человеческих голов. Долго ждать не пришлось. В конце пальмовой аллеи показалась высокая фигура в сияющей белой одежде, и часть толпы побежала ей навстречу, усыпая почву цветами.

Это был И. Он поднялся на седьмую ступень лестницы и обратился к тихо стоявшим вокруг часовни людям:

— Не ждите от меня каких-либо особых ритуалов, внешних обрядов освящения храма. Не в соблюдении внешней обрядности дело. Дело только в том, как и для чего вы приходите в храм. Если вы, входя в Святая Святых своего оазиса, будете нести в него Святая Святых вашего сердца — Свет вашего храма будет усиливаться, ваш храм будет сиять, не только заливая все то, что на земле, но и ту жизнь, что трепещет под землей. Сила ваших чистых мыслей будет привлекать к вам всех живых, но невидимых вам тружеников неба, и весь ваш оазис вашим сознанием включится в общую жизнь вселенной. Приходя сюда, несите не только все то лучшее, что знаете в себе, не только очищайте свои мысли, приближаясь к часовне, но, уже подходя к аллее, старайтесь забыть о себе, думайте даже не обо всем оазисе и дорогих вам людях в нем. Думайте обо всей Земле, обо всех живущих на ней людях, печальных и неудовлетворенных, унылых и жалующихся, забывших, что такое радость. Я уже говорил вам не раз, что среди всех сил, двигающих вселенную к Свету и миру, к прогрессу культуры и внутреннему росту, самая первая, непобедимая сила — Радость. Сегодня великое милосердие Жизни подало вам знак Своей помощи, помогая вам всеми способами, которые вы не раз называли «чудесными», воздвигнуть этот храм, храм Звучащей Радости. Вы все видите эту фигуру Великой Матери, фигуру божественной красоты, присланную вам в подарок — как дар своего труда и любви к вам — Радандой. Вы восхищены и дивным обра-

зом, и выражением неизреченной доброты, льющимися от этой чудесной фигуры. Каждому из вас хотелось бы приникнуть к ней в своей мольбе, в восторге экстаза преданности. Вы видите — нет преград. Вы вольны идти. Каждый может подняться по ступеням, где нет препятствий, и приникнуть к Святыне; в делах духовных вообще нет препятствий. Каждый действует там, куда в силах вознести его его дух. Так и здесь. Только тот радостный поднимется на самый верх и пройдет в часовню, чей дух свободен от страстей и чист, кто живет на земле не для личных благ, но для труда на общее благо. Многие из вас сегодня же будут пытаться войти в часовню — никто не успеет в этом. Будут немногие, что поднимутся до шестой ступени, а будут и такие, что не взойдут и на первую. И не потому, что одни будут достойнее, а другие нет. Но только потому, что у одних будут уже покорные воле страсти и желания, а у других будут еще

пылать их личные желания, разбивая не только их гармонию, но и самообладание. Я уже говорил вам: без самообладания жить человеку на земле нельзя. Каждый, стремящийся достигнуть такого положения, чтобы служить людям земли, чтобы жизнь его не прошла, подобно сорному растению, без смысла и пользы, должен достичь мира в себе. Когда он его достиг, он сделал половину пути к осмысленному существованию. Дальше — освобожденным от личных предрассудков — человек живет уже и видит радость жить свой день в труде для Вечного. Он начинает понимать, что Земля есть не место наслаждений и страданий, добра и зла, но священный храм труда Бога, в котором и он, по мере своих сил, принимает участие. Знак Своей любви и покровительства дала вам Вечность, допустив вас помогать в воздвижении этого храма. Сколько будет существовать оазис — столько же времени будет выситься здесь этот ваш храм Звучащей Радости. И чтобы он жил среди вас — приносите сюда в ваших сердцах радость. Только через эту силу вы можете сливаться с божественными вибрациями, наполняющими это место. Все ваши настоятели, начиная с матери Анны, что правит вами сегодня, будут высокими избранниками, которые смогут не только проникать в часовню, но и приникать к самой божественной фигуре Великой Матери. Это будут люди, освобожденные от личного, и все их страсти, заложенные в физический проводник каждого человека, будут уже пото-

ками радости. Поэтому невидимый вам Огонь ступеней и пола часовни не будет их сжигать, как это неизбежно случилось бы с каждым человеком, еще не победившим в себе страстей, который попробует подниматься по этим ступеням. Чем ярче будут клокотать его страсти, тем сильнее будет жечь человека невидимый огонь Бога, положенный сюда Его волею для защиты и поддержки вашего оазиса. Только радостный, то есть освобожденный, сможет подниматься в часовню. Дайте дорогу, вот идет ваша настоятельница. Сейчас вы увидите ту силу духа и сердца, которые, сливаясь, создают в человеке гармонию. Гармония выливается волнами радости и поднимает человека на те ступени, по которым может проходить только со трудник Великого Бога.

Толпа раздвинулась, и мать Анна подошла в торжественной тишине к ступеням лестницы. Ее сияющий крест, развевающаяся вуаль и золотое шитье на платье сверкали под солнцем, точно лучи в призме. Она медленно стала подниматься по ступеням, и чем выше она шла, тем ярче горела ее вуаль. Но вот она дошла до седьмой ступени — и точно золотой туман окутал всю ее фигуру. Она повернулась лицом к народу, подняла руки и благословила своих детей, которым отдала всю любовь, весь труд и заботы всей жизни.

Через минуту, все так же окутанная золотым облаком, она скрылась в часовне.

— Вы можете входить теперь, друзья, — обратился снова И. к толпе. — Не бойтесь ничего. Никого невидимый огонь не сожжет. Просто каждый положит свой цветок там, куда сможет подняться.

Люди стали подходить друг за другом, но редко кто мог положить свой цветок выше третьей ступени. Груда цветов скопилась даже не на первой ступени, а возле нее. На четвертой ступени легло с десяток цветов, и только по два цветка осталось на пятой и шестой ступенях. И то положившие их люди, спускаясь, изнемогали от жара невидимого огня, как когда-то изнемогал я, подымаясь в часовню с Радандой...

И. Вошел в часовню, снял цветок с руки Божественной Матери и передал его матери Анне. С этим цветком она вышла из часовни, снова благословила своих детей, на этот раз держа цветок в благословляющей руке, сошла со ступеней и во главе всей толпы двинулась к трапезной.

И. Велел всем, стоявшим на ступенях, за исключением меня и Грегора, идти за матерью Анной, сказав, что у нас есть еще небольшое дело, что мы скоро присоединимся к ним.