Временное перемирие 1945-1953 гг.

На 1945-1946 гг. пришелся пик в улучшении церковно-государственных отношений. И это объяснялось, как уже отмечалось, острой заинтересованностью советского руководства в международной деятельности Московской Патриархии. В первые послевоенные годы государство сделало целый ряд значительных уступок, нарушающих закон 1929 г. Правда, и в данный период его религиозной политике явно недоставало последовательности. Изменения охватили не все существовавшие в СССР вероисповедания, по-разному проявлялись в союзных республиках (в Прибалтике, Средней Азии отношение к Русской Церкви было гораздо более негативным). Московская же Патриархия с окончанием войны всячески пыталась упрочить свое положение, используя расширившиеся возможности. Многие иерархи правильно оценивали ситуацию, сознавая, что несмотря на все заверения властей, относительно благоприятные для них условия, вероятно, продлятся недолго.

10 апреля 1945 г. состоялась вторая и последняя встреча И. Сталина с руководством Русской Церкви — Патриархом Алексием, митр. Николаем (Ярушевичем), протопресвитером Н. Колчицким. В ходе ее обсуждались прежде всего задачи Патриархии в области международных отношений. В свою очередь, председатель СНК обещал поддержку планам церковного руководства. Именно эта встреча предопределила характер государственной религиозной политики в ближайшие два года. На ней шла речь даже о сооружении в Москве специального православного центра с дворцом, типографией, духовными учебными заведениями, свечным заводом и т. п.

Правда, не все из данных обещаний были выполнены. И. Сталину пришлось учесть настроение большей части партийного и государственного аппарата, считавшей некоторые уступки чрезмерными. 22 мая 1945 г. Г. Карпов писал В. Молотову, предлагая поддержать просьбу Патриархии о выделении земельного участка в Москве для строительства здания (с резиденцией первосвятителя, духовными учебными заведениями, мастерскими), утверждении его проекта и т. д. Уже был составлен текст постановления Совнаркома, но его так и не приняли. Ненамного дальше продвинулось решение вопроса о создании церковной типографии. Еще 17 марта 1945 г. И. Сталин лично утвердил соответствующие предложения Совета по делам РПЦ, в мае даже вышло специальное распоряжение Совнаркома. Патриархия смогла приобрести полиграфическое оборудование, шрифты на четырех языках и с осени планировала начать выпуск Священного Писания, богословских трудов, церковных календарей^. Однако здание для типографии выделено не было и оборудование много лет без употребления лежало на территории Новодевичьего монастыря.

Не оправдались и расчеты окружения Патриарха на открытие всех 4 дореволюционных Духовных Академий, семинарий чуть ли не в половине епархий, развертывание широкой миссионерской работы, хотя И. Сталин утвердил предложения Г. Карпова от 15 марта 1945 г. об организации при Синоде миссионерского совета и создании Богословско-пастырских курсов, кроме Москвы и Саратова, в Ленинграде, Киеве, Минске, Одессе, Луцке, Львове и Ставрополе^. В итоге не удалось осуществить даже, казалось бы, согласованное открытие Духовной Академии в Киеве и семинарий во Львове и Вильнюсе. Так, действовавшая в период оккупации Вильнюсская православная семинария была закрыта по постановлению Совнаркома Литовской ССР. И когда 25 августа 1945 г. Г. Карпов написал В. Молотову о необходимости открыть в столице этой республики Богословско-пастырские курсы, заместитель председателя СНК, учтя мнение литовского руководства, наложил резолюцию: " Вы торопитесь, надо обдумать, как это отзовется на католической церкви и т. п.»

Но в целом руководство СССР в 1945-1946 гг. все же старалось продемонстрировать благожелательное отношение к Московской Патриархии. Например, 5 ее представителей получили приглашение присутствовать на июньском параде Победы, причем их разместили вблизи иностранных дипломатов, чтобы, как сообщал Г. Карпов в правительство, обеспечить " благоприятное впечатление на заграницу». А вскоре Совнарком постановлением от 22 августа 1945 г. предоставил Патриархии, епархиальным управлениям, приходским общинам, вопреки ленинскому декрету 1918 г., ограниченное право юридического лица. Им разрешалось создавать финансовые счета, заключать сделки, покупать строения, открывать предприятия, осуществлять найм работников. Интересно, что до середины 1950-х гг. купленные представителями других конфессий здания считались национализированными и передавались лишь в пользование, а приобретенные православными общинами становились их собственностью. Благодаря указанному постановлению была получена возможность снова звонить в колокола^. Ведь некоторое время в стране существовала парадоксальная ситуация: в западных областях Украины, Белоруссии и на бывших оккупированных территориях РСФСР звон в храмах допускался, а на основной части СССР он был строжайше запрещен.

Важной проблемой являлось юридическое оформление существования монастырей (в основном открывшихся в период оккупации). В 1944-1945 гг. местные власти стали выселять монахов, конфисковывать их земельные угодья и т. п. Однако это вызвало недовольство центра, в первую очередь, из экономических соображений. Дело в том, что многие монастыри (в основном на Украине и в Молдавии) представляли собой зажиточные хозяйства. Они занимались земледелием, садоводством, ремеслами, различными промыслами. Только 24 молдавским обителям принадлежало 754 га пахотной земли, 230 га фруктовых садов и 116 га виноградников. По замыслу советского руководства, монастыри должны были кормить разоренную страну. Их приравняли по нормам сдачи продуктов животноводства и земледелия к подсобным хозяйствам государственных предприятий и организаций. Помимо выполнения госпоставок монастырям приходилось также оказывать значительную помощь соседним колхозам и совхозам.

В результате функционирование обителей было узаконено постановлением СНК от 22 августа 1945 г., предписывавшим местным властям " впредь до особых указаний не препятствовать деятельности мужских и женских монастырей", сохранять их здания, землю, инвентарь, скот. А согласно постановлению от 29 августа, обители освобождались от земельной ренты и уплаты налога со строений, монашествующие же — от налога на холостяков, одиноких и малосемейных граждан. Как писали Г. Карпову его молдавские " коллеги", такая политика создавала " условия более быстрого восстановления монастырских хозяйств, и они могут стать культурными хозяйствами, будут давать государству немало хозяйственной продукции».

Но этого показалось мало. В сентябре 1945 г. Совет по делам РПЦ провел обследование 75 обителей. В заключении, сделанном по его итогам, говорилось о необходимости возвращения изъятых у монастырей после освобождения от оккупации земель, наделения ею безземельных обителей, выведения с монастырской территории государственных учреждений и предприятий⁴. Все указанные пожелания нашли отражение в постановлении Совета Министров " О православных монастырях" от 29 мая 1946 г., окончательно определившем их правовое и хозяйственное положение. Действительно, были возвращены не только изъятые земли, но и в ряде случаев выделены новые из госфонда — по 0, 15 га на одного насельника, монастырям разрешили заниматься промыслами, организовывать мастерские и т. п. Всего за обителями закрепили около 2000 га, причем более 400 из них составляли новые земли. В то же время монастырям установили жесткие обязательства по натуральным поставкам сельхозпродукции^. Они были довольно высоки и особенно тяжелы для российских монастырей, вынужденных закупать на рынке продукты для сдачи их государству. Этот порядок просуществовал до середины 1950-х гг.

После нормализации положения монастырей, в 1946 г., Патриархии были переданы часть помещений и храмов Троице-Сергиевой Лавры, мощи преподобного Сергия Радонежского и некоторых других канонизированных святых, ряд чудотворных икон из запасников музеев. Казалось, что за этим последуют новые уступки Церкви. 14 февраля 1947 г., когда еще сохранялись надежды на проведение Всеправославного Собора в Москве, Г. Карпов в своей докладной записке в ЦК ВКП(б) предлагал разрешить вопросы о миссионерской работе, передаче Патриархии всех помещений Троице-Сергиевой Лавры, собора и 2 корпусов в Новодевичьем монастыре, одной из типографий, храмов в Москве, Ленинграде, Киеве для организации подворий заграничных Православных Церквей. Просил он и изменить порядок открытия храмов, так как местные органы власти всячески тормозили этот процесс. Г. Карпов считал, что им надо оставить лишь право высказывать свое мнение, а рассмотрение и окончательное решение вопроса предоставить Совету по делам РПЦ с последующим одобрением правительства. Но почти все его предложения в конце концов были отвергнуты.

21 мая 1947 г. в письме В. М. Молотову Г. Карпов уже сам рекомендовал не удовлетворять усиленные просьбы Патриархии о передаче в храмы мощей свв. Иоасафа Белгородского, Иннокентия Иркутского, Иоанна Тобольского, Иакова Боровичского и др.: " Относясь к передаче " мощей" отрицательно, поскольку это способствовало бы оживлению религиозного фанатизма и паломничества, а также увеличению доходов духовенства, Совет под благовидным предлогом оттягивал передачу " мощей" церквам». Правда, приняв во внимание подготовку Всеправославного совещания, Совмин 9 июня издал распоряжение о разрешении перенесения мощей св. митр. Московского Алексия в патриарший Богоявленский собор в Елохове. Последнее подобное разрешение на передачу мощей св. Анны Кашинской из музея в храм г. Кашина последовало в январе 1948 г.

Ситуация с открытием новых церквей была достаточно неоднозначной. В первые годы своего существования (1943-1944) Совет по делам РПЦ очень скупо давал санкции на их проведение. В 1945-1946 гг. подобные вопросы стали разрешаться гораздо успешнее для верующих. Но затем положение вновь ухудшилось. Критерии, которыми руководствовался Совет, принимая положительное решение, были следующими: отсутствие действующих храмов во всем районе или удаленность ближайшей церкви более чем на 10 км; наличие фактически действующей общины и ее крупные пожертвования в различные фонды; незаконное, без соответствующего оформления документами, закрытие храма в 1930-е гг.; повторность, настойчивость ходатайств в течение нескольких лет и многочисленность подписей под ними.

Так, например, верующие с. Верхново Новгородской области в 1945 — начале 1947 гг. безуспешно ходатайствовали о возобновлении служб в своей церкви, действовавшей в период оккупации. В январе 1947 г. им удалось провести 12 общеколхозных собраний в соседних селах. Везде были приняты резолюции об открытии храма, причем в 9 случаях единогласно, а в 3 — абсолютным большинством голосов. Резолюции и 3 коллективных заявления 22 мая доставили в Совет по делам РПЦ и 31 мая он указал уполномоченному оформить регистрацию церкви и не препятствовать богослужениям. Одновременно были " приняты меры" и к организаторам колхозных собраний. Впрочем, не всегда и подобная настойчивость приводила к успеху. Скандальный случай произошел во время Всеправославного совещания в 1948 г.: 11 июля во время богослужения в Богоявленском соборе пенсионер Б. Д. Зубов сумел передать митрополиту Константинопольской Патриархии Германосу коллективное заявление верующих с. Горбуново Московской области с жалобой на безуспешность их попыток добиться открытия храма. За 1944-1947 гг. было подано 27 ходатайств и все они закончились безрезультатно. Не помогла и акция Б. Д. Зубова, сам же он оказался передан органам МГБ^. Существовали и другие случаи арестов " чрезмерно" активных ходатаев.

Всего за 1944-1947 гг. в Совет по делам РПЦ и его уполномоченным поступило 20 689 коллективных заявлений об открытии 5998 церквей, из которых было открыто 1270. 77, 3% ходатайств было отклонено или не рассматривалось. По годам динамика была следующей: 1944 г. — 6629 заявлений о 2704 храмах, службы возобновились в 207; 1945 г. — соответственно 5986 о 1585, 509; 1946 г. — 5002 о 1150, 369; 1947 г. — 3072 о 559, 185. Процесс сокращения числа ходатайств продолжался до 1952 г., затем он вновь стал расти: 1948 г. — 3174, 1949 г. — 2297, 1950 г. — 1143, 1951 г. — 729, 1952 г. — 818, 1953 г. — 1031 и т. д. Этот спад объясняется некоторым снижением религиозности после окончания войны, прекращением открытия церквей и негативным отношением властей к коллективным заявлениям верующих в конце 1940-х — начале 1950-х гг. 95, 6% всех письменных ходатайств за 1944-1947 гг. поступило из РСФСР — 19 772, в том числе 2490 из Рязанской области, 1819 — из Московской, 1467 — из Калининской, 1153 из Воронежской и т. д. Кроме того, заданный период уполномоченные приняли 24 607 индивидуальных посетителей, просивших об открытии церквей. Всего же с подобными ходатайствами в 1944-1947 гг. обратилось к властям не меньше 2 млн. человек, ведь под некоторыми заявлениями стояло более 3 тыс. подписей. И несмотря на все ограничительные меры, в некоторых областях число официально действующих храмов выросло в десятки раз. Например, на Рязанщине с 2-3 в 1942 г. до 85 в 1948 г.

В рамках проводимой в первые послевоенные годы политики произошла и окончательная ликвидация " Союза воинствующих безбожников". В началом Великой Отечественной войны деятельность его оказалась свернута, но формального роспуска не было. В октябре 1946 г. и.о. председателя ЦС СВБ после смерти Е. Ярославского Ф. Олещук и ответственный секретарь Е. Тучков (бывший руководитель " церковного" отдела ОГПУ), попытались, используя приглашение чешского " Союза свободомыслящих" на его съезд, возродить деятельность своей организации. Однако письмо на имя А. Жданова успеха не принесло. Не помогло и то, что на состоявшемся в Брюсселе заседании Совета " Всемирного Союза свободомыслящих" СССР было заочно предоставлено 3 места, в том числе — вице-председателя.

17 января 1947 г. М. Суслов от лица отдела внешней политики ЦК ВКП(б) рекомендовал секретарю ЦК А. Кузнецову отклонить предложение об участии советских представителей в работе интернационального Союза. Кроме того, он отмечал, что " целесообразность дальнейшего существования" самой организации безбожников " вызывает сомнения" и она " едва ли необходима", " к тому же работа СВБ на местах за последние годы по существу замерла". И в феврале ЦК ВКП(б) принял решение о прекращении деятельности СВБ⁴.

Энергичные попытки возобновления атеистической работы предпринимал и В. Д. Бонч-Бруевич. 30 марта 1946 г. он писал в ЦК о бедственном положении музея истории религии, выселенном из своего здания. Ветеран антирелигиозного фронта предлагал создать Институт истории религии Академии Наук с музеем при нем в прежних помещениях. В итоге музей был сохранен, В. Бонч-Бруевича назначили его директором, но в создании института отказали. Правда, в 1947 г. вместо последнего был организован сектор истории религии и атеизма, являвшийся несколько последующих лет единственной подобной научной организацией в стране.

К концу 1940-х гг. почти всю работу с Церковью и внутри страны и за рубежом осуществлял Совет по делам РПЦ. Его роль и численный состав заметно выросли. Так, в 1946 г. количество уполномоченных увеличилось с первоначальных 89 до 114, а сотрудников центрального аппарата с 9 до 57 человек. Еще 29 марта 1945 г. В. Молотов дал телеграфное указание местным властям о недопустимости отправления уполномоченных в длительные командировки и необходимости обязательного согласования назначения или устранения их с Советом. Хотя значительную часть работников последнего в тот период составляли офицеры госбезопасности, все же 4 уполномоченных сняли за взятки и " сращивание с церковниками", в отношении еще 4 велось следствие. До начала 1947 г. Совет по делам РПЦ находился в центре внимания правительства и МГБ. Так, в 1946 г. Совмин принял на основе его информации 6 постановлений и 33 распоряжения^. Подобная активность и самостоятельность по отношению к партийным органам вызывала у них все большее недовольство. Но пока Совет находился под постоянной опекой службы госбезопасности, он мог особенно не тревожиться.

Ситуация изменилась в начале 1947 г. МГБ стало утрачивать интерес к Русской Церкви, и уже в феврале число уполномоченных сократилось до 105. Их состав также претерпел изменения — к августу 1948 г. лишь 20% уполномоченных были офицерами госбезопасности, остальные пришли с советской (46%), партийной (19%) и хозяйственной (10%) работы. А 4 августа 1952 г. Г. Карпов жаловался в ЦК на засоренность случайными кадрами Советов по делам РПЦ и религиозных культов: " По понятным причинам аппарат обоих Советов в своей оперативной части надо укомплектовать из кадров органов МГБ или они должны проходить ту же проверку, которую проходят там при приеме на службу, и для этого желательно было бы поручить т. Игнатьеву помочь обоим Советам кадрами и восстановить тот порядок работы с ними, который был в свое время (до 1947 г.), т. е. до освобождения т. Меркулова из МГБ».

Одной из причин подобных просьб Г. Карпова послужило общее ухудшение положения возглавляемой им организации. Еще в 1947 г. последовали первые акции по отношению к ней со стороны партаппарата. Причем начались эти нападки с более слабого и уязвимого Совета по делам религиозных культов. Так, в июле заместитель начальника Управления агитации и пропаганды Д. Т. Шепилов писал в Секретариат ЦК: " Совет по делам религиозных культов... руководствуется в своей работе ошибочными и вредными взглядами на роль религии в условиях советского общества... Докладная записка т. Полянского свидетельствует об опасности сращивания... с церковниками и превращения Совета из органа наблюдающего и контролирующего в орган помощи и потворства религиозникам". Как свидетельствует резолюция на этой докладной — на специальном заседании Секретариата ЦК И. Полянскому и Г. Карпову были " даны задания". А в октябре 1947 г. на секретариате обсуждался вопрос о подарках со стороны Патриархии руководителям Совета по делам РПЦ, и эту практику запретили.

Идеологические работники ЦК ВКП(б) не зря тревожились. После окончания войны Русская Церковь активно продолжала расширять сферу своего влияния и нередко при " попустительстве" государственных служащих различных рангов. Например, 9 мая 1945 г. архиеп. Алма-Атинский Николай совершил на городской площади благодарственный молебен и по его инициативе жители г. Челкар в Актюбинской области решили увековечить память погибших воинов устройством " Братского памятника" в виде огромного металлического креста с именами павших. Памятник был изготовлен и 24 июня освящен архиепископом. В Красноярском крае духовенство также добилось сооружения памятника героям войны, устраивало общественные обеды на церковные средства. В Ростове-на-Дону, Алма-Ате, Одессе были попытки организации публичных духовных концертов, а в Таганроге на нем даже присутствовали представители городского руководства.

Порой местные власти привлекали священнослужителей к дежурству в сельсоветах, использовали их в качестве агитаторов при выборах в советы. Особенно это было распространено в Молдавии. В 1947 г. в " Кишиневском епархиальном вестнике" даже опубликовали соответствующие темы для обязательного произнесения проповедей духовенством. Яркий пример приводил в своей докладной записке в ЦК от 27 августа 1946 г. Г. Карпов: " Секретарь Печорского РК ВКП(б) т. Пичугина позвала к себе настоятеля Псково-Печерского монастыря архимандрита Агафона и попросила его включиться в предвыборную агитацию. Агафон побывал во всех церквах района, в которых после службы в проповедях агитировал за выдвинутые кандидатуры. Духовенство г. Печоры задолго до голосования собралось в монастыре и оттуда во главе с настоятелем... явилось на избирательный участок. В комнату, где были урны, вошли первыми и опустили свои бюллетени».

Подобные случаи пресекались. Строго наказывалось и совершение коммунистами религиозных обрядов. В 1946-1947 гг. за эти действия из ВКП(б) было исключено: в Воронежской области — 40 человек, в Калининской — 56, в Горьковской — 35 и т. д. Но наказания помогали мало. Например, в 1948 г. в архиерейской церкви г. Минска крестилась дочь министра сельского хозяйства БССР Крупеня. Регулярно посещали храм и дочери министров Рыжикова и Волошина.

Докладные записки Г. Карпова в ЦК ВКП(б) свидетельствуют, что в значительной части регионов страны рост религиозности продолжался до середины 1948 г. Так, в Свердловской области в 1945 г. было 476 венчаний, а в 1946 г. уже 1101, в Куйбышеве 867 и 2516 соответственно. В 1946 г. ощущался и заметный рост посещаемости храмов мужчинами — их доля увеличилась с 10 до 30-40% всех молящихся. И даже в мае 1948 г. ночные пасхальные службы в Москве привлекли 270-300 тыс. человек, в Ленинграде 110 тыс. Освящать же куличи в столице пришло в храмы в 2-3 раза, а в Киеве в 1, 5 раза больше людей, чем в 1947 г. В 1949 г. количество освящавших куличи в Москве сократилось, но и тогда оно составляло 600-650 тыс. человек. В некоторых районах РСФСР в это время крестилось до 90% всех новорожденных (например, в Курской области).

Целый ряд иерархов стремился еще больше расширить влияние Церкви. Так, архиеп. Крымский Лука в 1948 г. добивался предоставления верующим права свободно посещать храмы в праздничные дни (колхозников заставляли работать и в воскресенье), читал пастве в кафедральном соборе серию антиматериалистических проповедей, излагая основные идеи своей неизданной книги " Дух, душа, тело». Подобную активность Церкви не могли терпеть долго.

Первые признаки охлаждения государственно-церковных отношений проявились уже в 1947 г., по мере того как ясны становились ограниченные возможности использования Патриархии на международной арене и соответственно падал интерес к ней. Вдвое по сравнению с предыдущим годом снизилось количество официально открытых храмов. Вплоть до начала 1947 г. Церковь вносила сотни миллионов рублей на общественно-политические цели, в том числе большую часть в благотворительные организации и фонды — помощи детям сиротам, семьям военнослужащих, Красный Крест и т. п. Многие выплаты имели конкретные адреса — детских интернатов, домов ветеранов, отдельных инвалидов войны через собесы. Эта практика, поднимавшая авторитет Церкви, вызывала озабоченность властей, и в феврале 1947 г. согласно указанию из Совета Министров Патриарх предписал полностью прекратить все сборы на патриотические цели. Сокращение поступлений в государственный бюджет было компенсировано обязательной подпиской духовенства и прихожан на займы восстановления народного хозяйства, а также усилением налогового бремени. Так, в марте 1947 г. митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий был вынужден отправить Патриарху телеграмму: " Налоговое обложение сильно завышенное, совершенно не соответствующее фактической доходности — ставит причты ленинградских церквей в полную невозможность оплаты... Необходимо неотложное вмешательство центра».

Появились первые помехи на пути поступательного роста духовных школ. Не удалось добиться запланированного Патриархией открытия Новосибирской семинарии. Правда, недостаток семинарий в 1947-1948 гг. удавалось отчасти компенсировать большим количеством краткосрочных Богословско-пастырских и церковно-певческих курсов. Постепенно, несмотря на жесткие нормы, росло количество учащихся в духовных школах. Самым большим достижением было получение в 1948 г. под предлогом подготовки православных пастырей в западных областях страны разрешения на открытие заочного сектора обучения в Ленинградской Академии и семинарии. Попытки же митрополита Григория добиться почти двойного увеличения дозволенных норм приема на первые курсы духовных школ закончились неудачей.

В 1947 г. вновь появляется и стремление оживить практически свернутую атеистическую пропаганду. До И. Сталина доходили сведения, что среди партийных кадров некоторая часть критикует " забвение ВКП(б) необходимости решительной антирелигиозной борьбы". Вождь не мог полностью игнорировать такие настроения. Выдвинув в 1947 г. на пост секретаря ЦК М. А. Суслова, он посоветовал ему " не забывать об атеистической пропаганде среди народа", в то же время отметив, что этот вопрос сейчас не самый главный. В июле 1947 г. было создано " Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний", естественно, на основе материализма. Секретариат ЦК ВКП(б) в октябре на закрытом заседании обсудил состояние отношений правительства с Церковью и пришел к выводу, что их надо развивать, не переоценивая перспективы последней и без излишне настойчивой опеки ее.

Эти симптомы предвещали, скорее, изменение всего положения Московской Патриархии. В 1948 г. в количественном отношении она достигла пика своего развития за послевоенное время. На 1 января в стране насчитывалось 14 329 православных храмов. На регистрации у Совета по делам РПЦ числилось 13 104 священника и диакона, 70 архиереев, причем 46% из них ранее подвергались арестам. В двух Духовных Академиях и 8 семинариях обучалось 562 человека. Количество монастырей за 1946-1947 гг. сократилось с 104 до 85, в них имелось 4632 насельника. Небольшой рост продолжался до 1949 г. В марте 1948 г. было получено разрешение на открытие еще 27 храмов, кроме того, в Православие продолжали переходить униатские приходы. Таким образом, к 1 января 1949 г. число храмов достигло 14447, а количество духовенства к 1 июля — 1348. Цифры, которые сообщались мировой общественности, с 1944 г. значительно завышались — до 22 или даже до 26 тыс. приходов. Однако, учитывая нелегальные молельные дома, они, возможно, фактически не слишком отличались от реальных.

Перелом в государственно-церковных отношениях, который произошел во второй половине 1948 г., был вызван целым комплексом различных причин. Прежде всего, повлияло изменение международного положения СССР, о чем рассказывалось в предыдущей главе. Существовала и другая группа факторов: переключение внимания И. Сталина к новому витку внутриполитической борьбы, чисток и репрессий, уже отмечавшиеся уступки части партийного аппарата, не одобрявшей послаблений Церкви, некоторые кадровые перестановки и т. п. Вновь заработала полным ходом " машина устрашения". Власти попытались обуздать выпущенные в годы войны духовные силы: национального, личностного самосознания, религиозного жизнеощущения. Политика ограничения свободы совести не могла не коснуться Церкви, которую, несмотря на все стремления, не удалось превратить в элемент тоталитарной системы. Раздражение чиновников государственного аппарата вызывало и постоянное настойчивое стремление руководящих деятелей Патриархии расширить сферу ее влияния, явно переходящее в их (чиновников) представлении рамки дозволенного.

Первые существенные ограничения деятельности Церкви последовали в конце лета 1948 г. 25 августа под давлением Совета Синод был вынужден принять решение о запрещении крестных ходов из села в село, духовных концертов в храмах вне богослужений, печатания в епархиях без разрешения Синода акафистов, посланий епископов, недопустимости разъездов архиереев в период сельских работ, запрещении всяких молебствий на полях и т. д. А вскоре состоялась беспрецедентная акция, показавшая всю мстительность И. Сталина. 10 августа 1948 г. распоряжением Совета Министров, подписанным в качестве заместителя председателя К. Ворошиловым, разрешалось открыть 28 православных храмов. Однако 28 октября Совет Министров постановил отменить распоряжение под предлогом того, что оно не было подписано председателем И. В. Сталиным. Решение ЦК ВКП(б) по данному вопросу было разослано всем местным партийным организациям. Этот факт и последовавшее за ним насильственное закрытие только что открытых церквей вызывало резкое изменение в отношении к ходатайствам верующих как в центре, так и на местах. Напрасно Совет по делам РПЦ посылал 4 и 11 декабря 1948 г., 24 ноября 1949 г. представления К. Ворошилову о необходимости открытия 28, а затем хотя бы 4 храмов — они даже не ставились на рассмотрение.

Вплоть до смерти И. Сталина ни один новый православный храм официально разрешен не был. Более того, для конца 1940-х — начала 1950-х гг. характерно массовое изъятие церковных зданий для их переоборудования под клубы. Активно выявлялись и ликвидировались нелегальные молельные дома. 16 ноября 1948 г. Синод вынудили принять решение о запрещении превращать проповеди в храмах в уроки Закона Божия для детей. Новые ограничения вызывали сопротивление как мирян и рядового духовенства, так и некоторых архиереев. Например, 15 августа 1949 г. Г. Карпов сообщал М. Суслову о массовых случаях молений под открытым небом, в связи с чем в январе— июне уполномоченные Совета сняли с регистрации 12 священников. Архиепископ Симферопольский и Крымский Лука написал Патриарху письмо с протестом против " абсолютного" запрещения обучения детей основам христианской религии. Примечательно, что с ответным посланием Патриарха Алексия от 18 января 1949 г. было ознакомлено 15 высших партийных и государственных руководителей.

Удар по Патриархии готовился сильный. Уже в сентябре 1948 г. под руководством М. Суслова был подготовлен проект постановления ЦК ВКП(б) " О мерах по усилению антирелигиозной пропаганды". Однако с ходу он не прошел. Тогда часть аппарата, вдохновленная откровенно недружественным к Церкви октябрьским жестом вождя, фактически организовала крупную провокацию, причем одновременно и против Совета по делам РПЦ. 6 декабря Г. Карпов, вряд ли самостоятельно, разослал уполномоченным инструктивное письмо, предлагая принять меры к тому, чтобы на местах не чинились препятствия к проведению крестных ходов на воду, молебнов и Крещенских водосвятий. Естественно, многолюдные крестные ходы состоялись во многих городах и селах. Повод для нагнетания антицерковных настроений был найден скоро. 5 февраля 1949 года министр госбезопасности СССР В. Абакумов написал Г. Маленкову, что в Саратове в молебне водосвятия на Волге участвовало 30 тыс. жителей и свыше 500 из них купалось в специально оборудованной проруби, предлагая разобраться с виновными. Тут же в " Правде" появилась разгромная статья " Саратовская купель".

Непрошедший сентябрьский проект постановления ЦК был назван — " О мерах по усилению пропаганды научно-атеистических знаний" и переработан с учетом " саратовского козыря". Серьезные обвинения выдвигались теперь и против Совета по делам РПЦ, уполномоченные которого якобы " стали видеть свое главное назначение в оказании содействия церковным организациям". В разработанном проекте нового положения о Совете, по существу, эта организация должна была подвергнуться разгрому, все должности уполномоченных ликвидировались, а сами они, вероятно, большей частью оказались бы в лагерях. Но И. Сталина не устроил и второй вариант. Тогда в апреле заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК Д. Т. Шепилов представил на рассмотрение вождя новый, еще более скромный проект постановления под названием " О массовом совершении религиозного обряда в день церковного праздника " крещение" в городе Саратове". Пытаясь скомпрометировать в глазах И. Сталина Г. Карпова, в сопроводительной записке Шепилов подчеркивал, что тот регулярно дарил и сам принимал подарки от руководства Патриархии. В приложенном переработанном проекте положения о Совете ликвидировалась лишь треть должностей уполномоченных, его права сужались в меньшей степени, чем раньше. Однако и третий вариант 13 мая был отправлен в архив с пометкой: " Решения не принималось. Вопрос тов. Маленковым был доложен тов. Сталину».

Интересно, что в апреле отдел пропаганды и агитации уже разослал на места материалы для очередных семинаров секретарей райкомов ВКП(б) по 6 темам, в том числе " Научно-атеистическая пропаганда", во многом составленные в привычных традициях 1930-х гг. А через 3 недели специально созданная комиссия во главе с Д. Шепиловым была вынуждена заново отредактировать и разослать их, убрав всякую критику Совета по делам РПЦ, фразы о " воинствующем пролетарском атеизме", " непримиримой" борьбе и т. п. В 1949 г. очередная антирелигиозная война все-таки не захлестнула Церковь. Продемонстрировав партийным кадрам верность заветам классиков марксизма, И. Сталин не желал кардинально менять избранный курс в религиозном вопросе. Церковь была еще нужна. Вождь учитывал фактор усталости населения СССР от коммунистической пропаганды и тот эффект, который приносило использование выступлений священнослужителей в его целях. Кроме того, Церковь вновь приобрела такой вес, что война с ней могла привести к слишком большим издержкам. Сохранялась и определенная заинтересованность в международной деятельности Патриархии.

В последние годы жизни И. Сталина государственные органы взяли на вооружение тактику постепенного повсеместного ограничения влияния Церкви при сохранении внешне ровных отношений. Антирелигиозная пропагандистская кампания, начавшая было разворачиваться в 1949-1950 гг., вскоре оказалась свернутой. На XIX съезде партии в октябре 1952 г. эта тема практически вообще не поднималась. Но уже в октябре 1949 г. Г. Карпов указал Патриарху Алексию, что " Синоду и патриархии следовало бы продумать сумму мероприятий, ограничивающих деятельность церкви храмом и приходом». Неоднократные попытки Первоиерарха добиться встречи со Сталиным и как-то изменить ситуацию закончились неудачей. Совет по делам РПЦ все больше сосредоточивался на функциях надзора, хотя отчасти сохранял прежнюю традицию, порой амортизировал особенно ущемлявшие интересы Церкви указы и постановления.

Начиная с 1949 г., постепенно были прекращены службы вне стен храмов, отменены крестные ходы, кроме Пасхальных, ограничены разъезды духовенства по населенным пунктам, не допускалось обслуживание одним священником нескольких церквей. Стали еще активнее преследоваться совершавшие религиозные обряды коммунисты и комсомольцы. Так, бюро Ивановского обкома ВКП(б) по этой причине исключило из партии в 1949 г. 105, а в I квартале 1950 г. — 44 человека. В 1950 г. по рекомендации Совета был принят указ о пострижении в монашество только с разрешения Патриарха, начали призывать в армию учащихся духовных школ, не имевших сана. Увеличились налоги. В 1951 г. не только стали облагать ими причтовые отчисления в пользу епархии и подарки духовенству, но и в принудительном порядке заставили уплатить соответствующие суммы за 1949-1950 гг. В этом году при уборке урожая только в Курской области по распоряжениям райисполкомов около 40 зданий действующих храмов были на много месяцев засыпаны зерном. Значительно участились случаи арестов наиболее активных священников и архиереев. Например, в сентябре 1948 г. был в седьмой раз репрессирован архиепископ Мануил (Лемешевский), а в 1949 г. осудили на 10 лет епископа Красноярского только за то, что он " спровоцировал" дочку коммунистки " преподнести от имени пионеров" торт приехавшему в город митрополиту Новосибирскому Варфоломею. Причем ЦК ВКП(б) утвердил решение краевого комитета о снятии с должности " за пособничество церковникам" красноярского уполномоченного, несмотря на активную защиту его Г. Карповым.

Нарастание ограничений в конце концов привело к острому конфликту даже с митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем, наиболее часто используемым властями в различных внешнеполитических акциях. В августе 1952 г. из отдела пропаганды и агитации ЦК к Г. Маленкову поступила записка о том, что " Николай публикует в " ЖМП" свои богословские проповеди, которые сеют среди верующих пессимизм, мракобесие, не содержат призывов к бодрости, к самоотверженному труду на пользу родине и на укрепление мира". В своей беседе с митрополитом Г. Карпов поднял этот вопрос. Реакция Владыки была крайне резкой. В его письменном ответе в Совет заявлялось, что произведенное внушение " недалеко от замысла сделать меня врагом своего народа... лишить меня свободы церковного слова". В знак протеста митр. Николай ликвидировал в журнале отдел проповедей, хотя продолжал ежедневно произносить их в храмах Москвы. Видимо, тяготясь некоторыми своими функциями, он неоднократно ставил вопрос об освобождении от участия в работе Всемирного Совета Мира. В свою очередь, и отдел пропаганды рекомендовал подобрать " более соответствующую" целям советской политики кандидатуру, но в тот период найти ее не удалось.

В целом к 1953 г. — концу второго этапа своей послевоенной истории — Патриаршая Церковь заметно сократилась количественно. На 1 января 1952 г. в стране насчитывалось 13 786 официально открытых православных храмов, 120 из которых не действовали ввиду использования их для хранения зерна. Количество священников и диаконов уменьшилось до 12 254, монастырей до 62 с 4639 насельниками. Только в 1951 г. было закрыто 8 обителей. Уже распались братства, ранее существовавшие на Западной Украине почти при каждой сельской церкви. Не лучшие времени переживали духовные школы. Количество учащихся на дневном отделении по сравнению с 1948 г. почти не увеличилось, составив 633 человека. В полтора раза сократилось число подававших заявления о приеме на первый курс Академии или семинарии. Совет энергично отсеивал абитуриентов по политическим мотивам. Исключение составляло заочное отделение в Ленинграде. Численность его учащихся бурно росла, достигнув к июлю 1952 г. 216 человек. Это особенно беспокоило власти, и намеченное на сентябрь открытие подобного отделения в московских духовных школах так и не состоялось.

На территории СССР имелось 63 правящих архиерея. В июньском 1951 г. информационном докладе тайного осведомителя властей профессора протоиерея А. Осипова содержится хотя и тенденциозная, но не лишенная интереса их характеристика. Костяк составляла группа иерархов с многолетним стажем, " большей частью побывавших в заключении... внешне подчеркнуто лояльных, но внутренне старых монархических тенденций". К ним примыкали 3 другие категории. Бывшие обновленцы " патриархией держатся на подозрении. В них видят часто агентов КГБ, людей неустойчивых". Вернувшихся эмигрантов " очень ценят, но боятся их выдвигать на видные места... как остатки старой гвардии синодской церкви старой России". Основную массу уже составляли архиереи нового поставления из вдовых протоиереев, монахов, архимандритов. " Здесь производится строгий выбор и в подавляющем большинстве они изрядные фанатики.

Правда, с точки зрения образованности — это все люди невысокого полета. Но для укрепления костяка церкви — подбора нового, фанатически преданного церкви духовенства, эти архиереи делают очень много". Иерархи делились на две основные партии — григорьевцев, сторонников митрополита Ленинградского Григория, и николаевцев — по имени митрополита Крутицкого, " между которыми лавировал патриарх". Причем Алексий доверял " едва ли не больше всех других" Владыке Григорию. Основным настроением в церковном центре было якобы желание продержаться еще несколько лет, " а там история покажет".

Рассматриваемый в этой части нашей работы временной промежуток делится на два этапа государственно-церковных отношений. В 1945 — первой половине 1948 гг. в основном продолжались и даже на первых порах получали дальнейшее развитие тенденции, зародившиеся осенью 1943 г. Правительство сделало ряд существенных уступок в пользу Церкви. Но все эти уступки в значительной степени объяснялись заинтересованностью государства в тех или иных международных акциях Московской Патриархии и зачастую предшествовали им. Осенью 1948 г. произошел перелом, государственные органы избрали новую тактику: вместо жесткого контроля влияния Церкви — повсеместное вытеснение ее на периферию общественной жизни. Здесь сказались не только внешнеполитические обстоятельства, но и начало курса на общее ужесточение репрессий против всякого инакомыслия. Большая часть партийно-советского актива сохраняла приверженность в идеологической работе антирелигиозным стереотипам и догмам 1930-х гг. Линия на потепление государственно-церковных отношений воспринималась ими как вредная для ВКП(б). Немало было тех, кто говорил о " сползании" с марксистских позиций, необходимости " закрутить гайки". Учитывая подобные взгляды, И. Сталин дал согласие на разработку специального антирелигиозного постановления ЦК, поручив ее М. Суслову. Но в конце концов вождь, более дальновидный и прагматичный, чем большинство его соратников, все же сумел свернуть подготовку этого документа. Повторения разгрома Церкви 1930-х гг. не произошло. Но подобная опасность не была устранена, она лишь отодвинулась на время.