Неморфологически выряжаемые грамматические значения

Как уже отмечалось выше, процедура установления обязательного ха­рактера произвольного значения является наиболее простой в том случае, когда это значение является морфологическим (т. е., грубо говоря, когда оно выражается некоторым аффиксом в составе словоформы). Аффикс в составе словоформы, как правило, занимает определенную позицию; аффиксы, исключающие друг друга в одной и той же позиции, легко

О грамматической категории как о феномене с нежесткой прототипической структурой, состоящей из центра и периферии (подобно многим другим ключевым лингвистическим понятиям), см., в частности, (Taylor 1995: 173-190).

объединяются в парадигму. Таким образом, сама жесткость морфоло­гической структуры словоформы способствуют появлению обязательных категорий.

Все эти благоприятные условия отсутствуют, если мы имеем дело с неморфологическим грамматическим показателем (типа вспомогатель­ного глагола или частицы). Предположим, мы имеем дело с сочетанием двух глаголов — основного и «вспомогательного». Чему может быть противопоставлено значение, выражаемое вспомогательным глаголом? Значению, выражаемому другим вспомогательным глаголом? Другим аф­фиксом? Вместо компактного, ограниченного и жестко структурирован­ного пространства словоформы, мы вынуждены перенести поиски обяза­тельной категории на гораздо более зыбкую почву глагольной синтагмы (или даже предложения в целом). Эта проблема известна в лингвистике как проблема «аналитических форм» («аналитическим» принято называть неморфологическое выражение грамматического значения).

Существует и иное, расширенное употребление термина «аналитический» — фактически, просто в значении «неморфологический»; так иногда говорят, что конструкция оказать помощь — это аналитический эквивалент глагола помочь. Ниже мы будем придерживаться только более узкого понимания этого термина, при котором аналитизм является характеристикой способа выражения именно грамматических значений.

Аналитический показатель граммемы относительно легко выделяется только в том случае, если какие-то другие граммемы данной категории имеют морфологическое выражение (ср. аналитический показатель буду­щего времени в русском языке, аналитический показатель перфекта в ан­глийском и т. п.); этот принцип иногда называется «критерием Смирниц-кого» (см. [Смирницкий 1959: 62-85]; ср. также [Арутюнова 1965; Храков-ский 1965 и Мельчук 1997: 334-339]). Однако существование полностью аналитической парадигмы (в которой были бы противопоставлены друг другу несколько взаимоисключающих аналитических показателей) более проблематично, хотя, по-видимому, в таких языках, как хауса, волоф (в Западной Африке) или самоа (в Полинезии) глагольные и именные парадигмы, если они существуют, являются именно аналитическими. С другой стороны, одиночный неморфологический показатель, явным образом не противопоставленный никаким другим, никогда не может рассматриваться как грамматический — даже если он выражает потенци­ально грамматическое значение (типа многократности или длительности, отрицания или вопроса, возможности или желания и т. п.).

В качестве примера языка с последовательно аналитической грамматикой рассмотрим полинезийский язык самоа (ср. [Mosel/Hovdhaugen 1992]). Все сло­воизменительные категории имени и глагола в самоа являются аналитическими (сравнительно немногочисленными аффиксами выражаются только словообра­зовательные значения). Так, каждая глагольная основа в предложении сопро­вождается одной «частицей» из определенного фиксированного набора (около

десяти); эти частицы не сочетаются друг с другом в одном предложении и выра­жают значения вида, времени и наклонения (в семантическом отношении вполне типичные для многих глагольных систем языков мира): ср. '«а ПЕРФЕКТ, от ПРОШ.ДЛИТ, е ХАБИТУАЛИС, 'а БУД, Ча КОНЪЮНКТИВ и т. п. (имена граммем условные и отражают только их базовые употребления). Существенно, что при глаголе может и не употребляться никакой частицы, но такая ситуация возмож­на только в строго определенном числе случаев и отсутствие частицы передает строго определенные значения (например, повелительного наклонения); тем са­мым, имеются все основания говорить о существовании дополнительно одного или нескольких нулевых аналитических показателей в глагольной системе самоа. Такая «безупречная» с теоретической точки зрения аналитическая парадигма — сравнительно редкое явление. Важно, тем не менее, подчеркнуть, что, вопреки традиционной «морфологически ориентированной» точке зрения ^|4>, полностью аналитические парадигмы вполне возможны.

Разумеется, более типичной является ситуация, когда аналитические и син­тетические формы в языке сосуществуют, причем соответствие между типом грамматического значения и степенью морфологичности его выражения далеко не случайно. Так, формы прогрессива, перфекта или будущего времени гораздо чаще являются аналитическими, чем формы аориста или имперфекта (об этих терминах см. Гл. 7, § 1). Большим количеством слабо грамматикализованных аналитических форм-«сателлитов» (при четко выделимом «синтетическом ядре») в глагольной парадигме отличаются иберо-романские, индоарийские, тюркские, дравидийские языки.

Следует также иметь в виду, что в некоторых языках (все или почти все) грамматические категории глагола выражаются аналитически, но при этом куму­лятивно: иначе говоря, в предложении употребляется особая лексема (словоформа или клитика), представляющая собой морфологически не членимую глагольную флексию. Такие явления встречаются в некоторых иранских, кушитских, ав­стралийских языках. В описаниях кушитских языков аналитические глагольные показатели обычно называются «индикаторами» (или «селекторами»), в описани­ях австралийских языков — «катализаторами».

Лингвисты неоднократно обращали внимание на связь обязатель­ности с морфологическим выражением граммемы ср. [Гринберг 1960; Bybee/Dahl 1989; Маслова 1994]; в работе [Bybee/Dahl 1989] даже утвер­ждается, что для неморфологических показателей признак обязательности в большинстве случаев нерелевантен (это утверждение, по-видимому, все же является слишком сильным, но по крайней мере применительно к «одиночным» неморфологическим показателям оно может быть вер­ным), с другой стороны, исследователи, работающие в рамках «теории грамматикализации», часто фактически отождествляют (сознательно или имплицитно) грамматикализацию и морфологизацию; ср. в особенности [Lehmann 1982; Croft 1990 и Bybee et al. 1994].

14)/^

M». одну из наиболее радикальных версий этого принципа в формулировке А. И. Смир-ницкого: «Не может быть грамматической категории, представленной лишь одними анали­тическими формами» [Смирницкий 1959: 82].

4.2. «Квазиграммемы»

Следующий «камень преткновения» в концепции грамматического как обязательного — необязательные, но регулярно выражаемые значе­ния. Это самый близкий к грамматическим класс значений, который как с формальной, так и с содержательной точки зрения часто с трудом от них отличим (особенно в тех языках, где такие значения многочисленны). С диахронической точки зрения такие значения, бесспорно, являются этапом, непосредственно предшествующим образованию полноценных грамматических категорий: это как бы уже полностью сформировавшие­ся граммемы, но еще не «собранные» в категории. И. А. Мельчук недавно предложил для таких значений термин «квазиграммема»^1S) (ср. (Мель­чук 1997: 286-288 et passim]; ср. также [Перцов 1996]); подчеркнем, что в плане языковой эволюции квазиграммема — это не столько «вы­рожденная» [Мельчук 1997: 251], сколько именно еще «не рожденная» граммема.

В концепции И. А. Мельчука понятие квазиграммемы не играет существенной роли и является относительно поздней маргинальной «поправкой» к общей теоре­тической схеме: И. А. Мельчук, с одной стороны, предлагает считать граммемами обязательные значения, но, с другой стороны, указывает, что квазиграммемы также «принадлежат к словоизменению» и вообще в теоретических рассуждениях должны отождествляться с граммемами «везде, где это не приводит к противоре­чиям» [Мельчук 1997: 288]. При таком двойственном подходе остается неясным, входит или все же в конечном счете не входит обязательность в определение «словоизменительного значения». Н. В. Перцов устраняет это противоречие, экс­плицитно отказываясь от критерия обязательности и предлагая при проведении границы между словообразованием и словоизменением опираться на многофак­торный анализ в духе Дреслера и Планка (о котором см. выше); тем самым, для Н. В. Перцова понятие квазиграммемы оказывается одним из центральных понятий грамматической теории.

Из сказанного ясно, что основной особенностью квазиграммем явля­ется их «одиночный» характер: они не формируют категории и образуют привативные, а не эквиполентные оппозиции.

Почему же возникает потребность в таком промежуточном понятии? Почему нельзя просто отнести случаи регулярно выражаемых необяза­тельных значений к словообразованию? По-видимому, можно указать две причины этого. Во-первых, существует представление о словообразова­нии как об области относительно (или преимущественно) нерегулярных явлений, отражаемых в словаре, а не в грамматике языка; во-вторых, некоторые из тех значений, которые выражаются квазиграммемами, со­держательно слишком мало похожи на канонические словообразователь­ные значения (тяготея к области «сильных» граммем из деривационно-грамматического континуума).

^IS* Похожий (хотя и не полностью тождественный) круг явлений описан в [Плунгян 1992] под названием «неограниченно-продуктивного словообразования».

Рассмотрим эти соображения по очереди. Представление о словообра­зовании как о нерегулярном, «словарном» явлении основано преимуще­ственно на языках классического индоевропейского типа, где слово­образование и словоизменение противопоставлены достаточно отчетливо и переходная зона между ними практически отсутствует. Материал таких языков позволяет отождествлять два, вообще говоря, абсолютно разных свойства: привативный характер оппозиции между исходным и произ­водным элементом и семантическую непредсказуемость производного элемента. Действительно, обычно при характеристике словообразова­ния индоевропейского типа исследователи настаивают на том, что сло­вообразовательные показатели «создают новые лексические единицы», т. е. прежде всего пополняют словарь данного языка; в неявном виде это утверждение означает, что производная единица имеет многообразные и нетривиальные семантические отличия от исходной, т. е. для нее необ­ходимо, на более техническом языке, заводить «новую словарную статью». Всякий раз, когда сторонники такой точки зрения имеют дело с неидиома­тичными производными единицами, которые можно описывать «в той же словарной статье», что и производное слово, они склонны объявлять эти единицы элементами словоизменительной парадигмы — просто потому, что с неидиоматичным, «автоматическим» словообразованием (таким же или почти таким же, как словоизменение) они никогда не сталкивались.

В действительности, даже в индоевропейских языках отдельные примеры регулярного словообразования имеются; часто грамматическая традиция «мас­кирует» их под словоизменение (как это имело место в случае с причастиями, рассмотренном выше). Подобно тому, как по степени членимости словоформы в языке образуют континуум (от формантов до морфоидов, ср. Часть первая), так и по степени идиоматичное™ словообразование любого языка колеблется между полностью идиоматичным и полностью регулярным; если идиоматичное слово­образование следует описывать в словаре (поскольку значение слов типа утренник не может быть получено ни по каким общим правилам), то регулярное слово­образование можно описывать в грамматике (ср. [Мельчук 1990]), но от этого оно еше не становится автоматически словоизменением.

Между тем, существует значительное количество языков (алтайские, уральские, дравидийские, баскский, кечуа и многие другие¹⁶'), в которых деривационные морфемы многочисленны, регулярны и неидиоматич­ны; например, показатель агентивности или каузативности может в таких языках свободно присоединяться к любой глагольной основе (если это до­пускается ее семантикой). Очевидным образом, слова, содержащие такие

' Все эти языки в морфологическом отношении являются агглютинативными, и кор­реляция между агглютинативной морфологией и регулярным словообразованием отнюдь не случайна. Об агглютинации как об отсутствии ограничений на сочетаемость морфем друг с другом и о сходстве внутрисловных отношений между агглютинативными морфемами с межсловными синтаксическими отношениями см. подробнее §2 Части первой.

морфемы, не должны описываться «отдельной словарной статьей» (со­ответствующие аффиксы должны просто перечисляться в грамматике — с указанием их структурных и семантических характеристик, необходимых для построения правильных словоформ с этими аффиксами); вместе с тем, если регулярные аффиксы выражают типичные словообразовательные значения, то неясно, почему, собственно, их нельзя считать словообра­зовательными. Значительное количество «квазиграмматических» показа­телей, упоминаемых в лингвистических работах, вполне допускает такую интерпретацию; в частности, регулярными дери вате мам и являются вен­герский потенциалис (с суффиксом -hAt-) и японский дезидератив (с суф­фиксом -/0-), которые в [Мельчук 1997: 287] приводятся в качестве приме­ров квазиграммем (последний к тому же меняет часть речи исходной лек­семы, поскольку, присоединяясь к глаголам, образует прилагательные).

Материал агглютинативных языков еще раз убеждает в том, что в об­щем случае регулярность и обязательность — совершенно независимые свойства (напомним, что мы уже обсуждали другой аспект этой проблемы в связи со словоклассифицирующими — т.е. обязательными, но не регу­лярными категориями в §2). Степень регулярности некоторого значения определяет лишь технику его описания (в словаре vs. в грамматике), тогда как обязательность значения определяет, выступает ли оно как элемент некоторой навязываемой говорящему категории или свободно выража­ется в соответствии с коммуникативным замыслом говорящего. Регуляр­ность — чисто формальное свойство; обязательность же в конечном счете отражает способ концептуализации действительности в данном языке.

Более сложная ситуация возникает в том случае, когда регулярным, но не обязательным оказывается значение из зоны «сильных» граммем. Соответствующие значения выражаются в языках мира либо аффикса­ми—и тогда они должны образовывать грамматические категории, либо корнями (т. е. клитиками или автономными словоформами) — и тогда, если они не образуют аналитической парадигмы, то они являются просто частью лексики данного языка и должны быть описаны в словаре (как предлоги, местоимения, союзы и т. п. «служебные» в широком смысле элементы). Единственным конфликтным случаем здесь был бы тот, если бы в языке обнаружился хотя и аффиксальный, но все же не обязательный носитель «сильного» грамматического значения. С нашей точки зрения, такая ситуация в естественных языках все же крайне редка (если вообще возможна); для большинства примеров, которые обсуждаются в литерату­ре, обычно существует альтернативная морфологическая интерпретация. Этот вопрос нуждается в дальнейшем изучении.

Так, есть гораздо больше оснований считать английский посессивный показа­тель 's (оформляющий как имена, так и именные группы типа the king of England's daughter) клитикой (а не «мигрирующим суффиксом», как предлагается в [Мель­чук 1997: 287J); с этой точки зрения предпочтительнее и трактовка русского -ко