Уроки империй

Опубликовано в журнале: «Нева» 2009, №3

Сергей Гавров

РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ

Уроки империй

В последние годы появился ряд серьезных размышлений о будущем многонациональной России, вызывающих желание поспорить или согласиться, уточнив какие-то важные итоги. Начну с «невских» статей[1] Александра Мелихова. По его мнению, «терпимость несут в мир победители, желающие спокойно наслаждаться плодами своих побед», а проигравшие очередной раунд исторического противостояния накапливают ненависть и тешат себя этноутверждающими иллюзиями о собственной избранности и исключительности.

Нельзя не согласиться с автором в том, что повышение уровня этнической терпимости, терпимости к иному вообще, можно достигнуть постоянным уменьшением количества тех, кто чувствует себя побежденным, тех, кто переводит свои социальные победы и поражения в этническую плоскость. Лекарством от такого этни­ческого самооправдания служит максимальное увеличение вертикальной и горизонтальной мобильности, возможности играть по правилам общества потребления, выводящего за скобки все трансцендентальное. В том числе и религию, поскольку именно она является основой ­социокультурных традиций этноса, важнейшим маркером, отделяющим чужих от своих.

Изначальными победителями, в сфере контроля которых устанавливался порядок, позволяющий относительно спокойно сосуществовать многим этносам, была аристократия мировых империй. Возникая как аристократия этническая, импер­ская аристократия с течением времени самым серьезным образом дополнялась наиболее активными выходцами из аристократических родов различных народов империи. Мы можем вспомнить историю Римской империи или даже империи российской и советской. Они организовывали власть, а соответственно, и систему вертикальной мобильности по древнему принципу, сохранявшемуся в Европе до конца Средних веков, — неважно, какой ты ­крови, неважно, на каком языке ты говоришь, важно лишь, кому ты служишь. «Относительный межнациональный мир возникал тогда, когда верховная власть оказывалась, так сказать, равноудаленной от подвластных ей этнических групп…»

Так было раньше, но времена меняются, западный мир живет сегодня в эпоху либерально-демократическую, имперский принцип организации географически больших и социокультурно разнородных пространств сегодня если и используется, то как-то стыдливо, «по умолчанию». ­И здесь важнейший вопрос: как сохранить терпимость в доме, где хозяевами являются все?

Попробуем поискать ответ на этот вопрос. Практически все многонациональные государства, как имеющие, так и не имеющие тот или иной исторический опыт имперского сосуществования, стремятся к сглаживанию межэтических различий, а соответственно, и розни, выдвигая в принцип организации нации по гражданскому, а не этническому признаку. Здесь можно сослаться на упоминаемый А. Мелиховым опыт Франции и США. А в рамках гражданской нации «нет ни эллина, ни иудея», все, вне зависимости от этнического происхождения, родного языка и исповедуемой религии, американцы или французы. Но ведь это и есть старый, чуть переиначенный имперский принцип гражданства.

Отличие сегодняшней латентной имперскости от имперскости прошлой, не стеснявшейся самой себя, состоит скорее в сегодняшних политических, социокультурных практиках, в частности, в уровне применяемого государством насилия. Империи, как и государство вообще, всегда держались на определенном уровне насилия. В полиэтнических обществах этот уровень, как правило, выше, чем в моноэтнических.

Имперская социализация подданных держалась на вертикальной мобильности для этнических элит, на распространении имперской культуры и насилии, устанавливающем правила игры «здесь и сейчас». При нарушении этих принципов организации имперских и квазиимперских пространств нарастало внутренне напряжение, вплоть до прямого сопротивления имперской власти. Мне кажется, что это не исторические и преходящие, а инвариантные способы организации полиэтнических пространств. Уберем одну составляющую из этой триады, и здание полиэтнической государственности, неважно, в имперской или национальной ипостаси, начинает рушиться.

А. Мелихов справедливо замечает, что сегодня инокультурных, иноэтнических иммигрантов, как, впрочем, и меньшинств, исконно проживающих на поли­этнических территориях, «стало почти нечем устрашать и почти нечем соблазнять — пришельцы уже и так обладали гражданским равенством». Но и сегодня французское государство в лице своей полиции про­должает применять необходимый для ­сохранения полиэтнического светского государства уровень насилия, запрещая, например, религиозную символику, в частности хиджабы, в государственных учебных заведениях, подавляя уличные выступления арабо-африканской молодежи.

Иными словами, принципы контроля изменились скорее формально, декларативно, чем содержательно, за исключением значительного снижения уровня государственного насилия. На смену физиче­скому насилию пришли «мягкие» социальные технологии, манипулирование сознанием со стороны массовой культуры, рекламы и СМИ. Человек, вне зависимости от своего этнического происхождения, усваивает общие правила игры общества потребления. Он должен прежде всего быть не ревностным в вере мусульманиным, христианином, иудеем, а успешным потребителем.

И здесь не нужна полиция, не нужен прежний уровень насилия. Манипулируемый человек ощущает навязываемые ему желания как свои собственные. В ипостаси потребителя человек действительно «забывает» о своей этнокультурной принадлежности, она перемещается из общественной в приватную сферу. И в этом наше общее спасение.

А. Мелихов полагает, что «многонациональные государства никогда не сумеют примирить свои национальные группы, если не заставят их поверить в какую-то новую общую сказку, которая бы не отвергала их прежние грезы, но отводила им какое-то почтенное место внутри новых». От себя заметим, что новая сказка, новая идеология — это эскейпистская идеология общества потребления — ничего великого, полное торжество имманентного над трансцендентным, все достижения сосредоточиваются в сфере материальной жизни, здесь и сейчас. Это совсем не героическая греза-идеология — человек как успешный потребитель, переводящий в сферу не очень значимого, приватного свои этнические традиции[2].

Теперь несколько слов о статье А. Мелихова «Аристократия и национальная идея». Согласен с автором практически во всем. От себя добавлю только, что общество, в котором отсутствуют идеи служения, где каждый, включая представителей ситуационной элиты, поступает только в зависимости от экономической выгодности или невыгодности данного действия, обречено на разрушение.

И если погружение в сферу материальных интересов массового человека полиэтнических обществ способствует устойчивости государства, хотя бы в смысле сохранения латентного характера межнациональных конфликтов, то для элиты все происходит с точностью до наоборот. Нужны хранители дома, хранители государства, люди, для которых экономические ценности вторичны. Таким хранителем исторически являлась аристократия. Именно во многом благодаря сохранению аристократических традиций сохраняют преемственность власти и управляемость, например, страны «старой» Европы и Япония. Полезно вспомнить, что эта аристократическая наследственность захватывает и сферу бизнеса. Потомки известных дворянских фамилий руководят многими крупными европейскими компаниями, а потомки самураев — японскими. Они ­могут руководствоваться в своей экономической деятельности внеэкономическими целями, например, служению государству и обществу. И такое служение сохраняет государство, общество, национальный бизнес[3].

В России со служением дело обстоит плохо. От старой, досоветской аристократии за десятилетия советской власти практически ничего не осталось, кроме в значительной мере ассимилировавшихся потомков «первой волны» в западных странах. Не породил свою аристократию и советский период развития общества. Отсутствие аристократии, минимально необходимого для устойчивого развития государства и общества слоя людей, самым трагическим образом сказалось на реформах постсоветского периода. Без этих людей мы получили то, что получили.