VIII. Взаимоотношения полов как проблема культурологии 5 страница

Рассмотрим теперь механизмы воспитания, то есть определенные приемы, которые, по мысли взрослых, во-первых, должны добиваться повиновения, а во-вторых, сформировать личность такой, какой им хотелось бы ее видеть.

Самым древним и самым распространенным и в наше время является, очевидно, метод «кнута и пряника». За хорошие поступки поощряют, за плохие наказывают. Рациональное зерно в этом есть, но есть и негативные моменты, связанные в основном с незнанием психологических закономерностей и, так сказать, с технической стороной воспитания.

Рассмотрим для начала систему поощрения. В крайнем пределе ее можно сформулировать примерно так: «Если окончишь третью четверть без троек, пойдем в зоопарк». Оправдана ли такая тактика? Думается, что нет, и прежде всего потому, что здесь соединяются совершенно разные явления и одно ставится в зависимость от другого без всяких на то оснований. Во-первых, ребенка надо вести в зоопарк при всех обстоятельствах: это и интересно, и познавательно, и доставляет массу положительных эмоций, и ребенка их лишать нельзя. Во-вторых, при поставленном условии такого типа у ребенка вполне может развиться страх — боязнь получить плохую отметку и из-за этого лишиться удовольствия. Такой эмоциональный фон способен создать душевный дискомфорт на много дней, а то и недель, — а к этому ли должны стремиться воспитатели? Наконец, порочность этого метода в том (это самое важное), что у ребенка смещаются связи между различными предметами. Он приучается думать, что учиться надо ради какого-то постороннего удовольствия: прогулки в зоопарк, конфетки, мороженого, словом, того или иного «пряника». А между тем задача родителей — внушить ребенку, что ученье необходимо для того, чтобы стать умнее, чтобы решать в жизни важные и интересные задачи и т п. Вообще-то во многих случаях и этого не надо внушать, поскольку при правильной организации учебно-воспитательного процесса учение доставляет удовольствие само по себе: здесь ученик испытывает совершенно законную гордость от того, то он сам решил сложную математическую задачу, хорошо написал сочинение и т.п. Это — зачатки истинно творческого отно­шения к труду, который может впоследствии сделать человека счастливым, обеспечить ему душевный комфорт.

Конечно, никто не мешает так или иначе поощрить успехи ребенка в какой-либо области, в которой он достиг успеха. В конце учебного года можно устроить и торжественный ужин, и поход кино, и подарить подарок — все это ребенку не повредит. Но при этом следует учитывать два важных обстоятельства: во-первых, не надо обещать никаких удовольствий заранее — иначе создастся ситуация, которую мы только что рассмотрели, а во-вторых, следует помнить, что похвала авторитетного для ребенка человека (прежде всего родителей) доставляет ему не меньше, а может быть, даже больше удовольствия и моральной удовлетворенности, чем материальное поощрение. (Перехваливать, впрочем, тоже не надо: написал сочинение на четверку — хорошо, но ничего особенного в этом нет, а вот если ребенок вышел из трудной ситуации и исправил двойку по химии на твердую четверку — скупиться на похвалу здесь не надо, отдавая при этом должное не самой отметке, а личным качествам ребенка, его воле, терпению, умению исправлять недостатки и т.п.)

Так обстоит дело с «пряником». Ситуации с «кнутом» обычно острее и сложнее. Во-первых, отметим, что как нельзя связывать произвольно такое-то поведение с обещанием всяких благ, так и неразумно поступать наоборот: «Получишь двойку — выпорю». В более сложных ситуациях наказанием может быть лишение некоторых благ: угроза «останешься без сладкого» существует не один десяток лет. Как и в системе поощрений, так и в системе наказаний отрицательное отношение кого-нибудь из авторитетных взрослых может быть сильнее и действеннее, чем наказание типа «стань в угол». Однако ситуация с наказанием много сложнее, чем с поощрением, потому что она всегда драматична и эмоционально напряжена. Кроме того, следует помнить, что ребенок сам по себе беззащитен, он намного слабее взрослых и потому часто не может не только защититься от их обвинений, но и хотя бы просто объяснить причины своих поступков: это непременно следует учитывать при наложении наказания. Вообще надо помнить, что наказание ведет за собой более глубокие культурологические последствия, чем поощрение. В принципе воспитание без наказания вряд ли возможно — приведем в пример такого авторитета, как А.С. Макаренко, который открыто признавался, что без наказания он воспитывать не умеет. Но этого, очевидно, и не надо; важно только соблюдение некоторых основных принципов в системе наказания.

Во-первых, наказание должно быть, с точки зрения ребенка, безусловно, справедливым, а следовательно, он должен точно и четко знать, за что его в данном случае наказывают. Если, например, мальчик подрался со своим ровесником, наказывать здесь нечего — мало ли по каким причинам он вступил в драку, и, может быть, он просто защищал свое «мужское», мальчишеское достоинство. А вот если тот же мальчишка побил девочку или кого-нибудь из младших — это подлежит наказанию, но прежде чем наказывать, надо объяснить ему (очень коротко), что это поступок, недостойный будущего мужчины, что это хулиганство, аможет быть, и подлость.

Во-вторых, наказание не должно унижать достоинство ребенка. В связи с этим принципом дебаты между педагогами, родителями, теоретиками воспитания и другими причастными лицами идут не один год, и главный вопрос здесь «бить или не бить». Вообще-то автор противник физического наказания, потому что оно так или иначе унижает достоинство будущей личности. Да и вообще надежных воспитательных целей этим не добьешься. А.П. Чехов говорил, будучи уже в зрелом возрасте, что никогда не сможет простить отцу, что тот его в детстве сек. Так что как систему физическое наказание рекомендовать нельзя, но иногда возникают ситуации, когда подзатыльник или шлепок по мягкому месту просто необходим, но не с целью причинить боль, а как знак неодобрения того или иного поступка и поведения.

В системе наказания важно различать моменты воли ребенка и момент чистой случайности. Только первый из них требует нака­зания. Если, например, ребенок раскапризничается и скинет по­ложенную ему тарелку с кашей со стола, то тут требуется непре­менное вмешательство и следующее за ним наказание. Если ту же тарелку он опрокинет явно случайно, то пожурить за неуклюжесть, может быть, и стоит, но не более того.

Один из наиболее действенных способов наказания, утверждающих принцип справедливости, — это заставить ребенка испра­вить вред, причиненный им сознательно или ненамеренно. Допу­стим, он опрокинул (случайно или с некоторой целью — это сейчас для нас несущественно) банку варенья на чистый стол — не тратьте времени для нотаций, а просто дайте ему тряпку и заставьте привести стол в нормальный вид. Если он без спросу взял ваш карандаш и сломал его — пусть он его заточит (но этому, естественно, надо научить). Подобные приемы хороши преж­де всего потому, что приучают ребенка отвечать за свои поступки.

Один из важных принципов воспитательного наказания четко сформулировал Р. Киплинг: «Одна из прелестей Закона Джунглей состоит в том, что с наказанием кончаются все счеты. После него не бывает никаких придирок». Как бы хорошо было, если бы все родители и воспитатели придерживались этого правила! «Пилить» ребенка, напоминая ему его проступок, который он уже искупил наказанием, — одна из явно отрицательных черт в принципах педагогики.

Кроме достаточно грубых и часто неэффективных форм «кнута и пряника» существуют и другие механизмы регуляции поведе­ния, такие, как убеждение, просьба, приказание. Рассмотрим их сначала по отдельности.

Способ убеждения — это важный для культуры созревания личности механизм, удовлетворяющий к тому же вечный вопрос ребенка — «почему?». Этот способ эффективнее многих других, в том числе и категорического приказания. В зависимости от развития ребенка, обстановки в семье, наличия авторитетов и т.п он может применяться уже с трех-четырех лет, конечно, с соответ­ствующей адаптацией. Например, вполне доступным аргументом для ребенка является то, что у папы аллергия (не употребляя, конечно, этого слова) на кошачью шерсть и поэтому в доме нельзя держать котенка. Все же для ребенка здоровье отца оказывается важнее возможности иметь кошку, особенно если достаточно полно и понятно развернуть систему убеждений. Очевидно, еще легче убедить ребенка в том, что ему не следует клянчить сегодня кусочек торта, потому что торт куплен для завтрашнего праздника. Конечно, в воспитательном процессе могут встретиться более сложные случаи, когда убеждение вызывает довольно длинную дискуссию между воспитателем и ребенком; в некоторых ситуациях по этому можно и должно применять форму открытого запрета.

Механизм просьбы стоит довольно близко к механизму убеждения, потому что и в том и в другом внешне отсутствует авторитарность и воспитание проходит незаметно для ребенка. Если, например, в раковине грязная посуда, отец еще не пришел с работы, у мамы не готов ужин, а дочка просится пойти с ней гулять, то нет ничего очевиднее и проще просьбы-договора: «Помоги мне вымыть посуду, пока я приготовлю ужин, а потом пойдем гулять». В дальнейшем мотивация становится иной, когда ребенок осознает, что ни вкусный обед, ни чистая одежда, ни даже какое-нибудь эскимо с неба не падают, что все это добывается трудом. Когда подрастающий ребенок начинает чувствовать социальную и психологическую значимость труда, тогда воспитателю становится проще, и просьбы помочь не нуждаются уже в дополнительной мотивации: ребенок обретает новую культурологическую ценность — сознание, что он нужен в доме, что на него надеются, что он, в конце концов, взрослеет и включается в общую жизнь семьи на равных основаниях. Такие моменты надо обязательно замечать и подхватывать, если даже его помощь была невелика и несущественна. Все равно, за это ребенка следует обязательно похвалить, и лучше в более или менее большой компании (например, перед гостями: «А тесто для торта мне помогала раскатывать Даша!»). Такого рода замечания существенно повышают самооценку ребенка и укрепляют его ощущение нужности, важности для всей семьи, так что в другой раз он будет сам просить, чтобы ему дали необходимую по дому работу. Кроме того, это поможет ребенку легче входить в мир взрослых, когда этому придет черед: во взрослом мире для него будет гораздо меньше неприятных открытий, связанных с категориями труда и обязанности.

Рассмотрим, наконец, механизмы приказания и запрета. Некоторые теоретики воспитания считают эти формы вовсе не нужными и даже вредными, считая, что всякий запрет и всякое приказание должны быть объяснены, растолкованы, должны опираться, таким образом, на систему убеждения. На самом деле такой подход сильно усложняет сам воспитательный процесс. В жизни есть много трудного и неприятного, но выполнять-то эту трудную или неприятную работу все-таки кому-то необходимо. Поэтому категория приказа или запрета оказывается безусловно необходимой для воспитания: ребенок таким образом получает представление о том, что жизнь не состоит из одних только радостей. Какие-то из ограничений могут, конечно, объясняться ребенку, но в иных случаях без объяснений, доказательств и убеж­дений можно вполне обойтись, особенно если приказания и зап­реты исходят от авторитетного для ребенка лица (чаще всего — от родителей, иногда от хороших учителей и т.п.). Например, обязанность ходить в школу и выполнять домашние задания не требует подробных аргументов: так надо, и все. Точно так же можно учить ребенка правилам хорошего тона: не перебивать старших, не хватать с блюда куски, пока взрослые не предложат, не грубить, вести себя вежливо и т.п. Некоторые гигиенические требования тоже не требуют особых объяснений: мыть руки перед едой, чистить зубы, регулярно мыться и др. В этом случае, впрочем, уже возможны разъяснения, но самого общего характера. Подобного рода запретов и долженствований набирается вообще-то довольно много, но все они необременительны и легко превращаются в привычку. В иных случаях запрет или приказ можно мотивировать, но один раз и навсегда, чтобы в дальнейшем споров по этому случаю больше не было. Например, детям очень нравится летом бегать босиком, а вот мыть после этого ноги на ночь не любит почти никто. Здесь уместно на первое же «не хочу» сказать: «Ты грязными ногами испачкаешь простыню, а кто ее будет стирать?» — для нормального ребенка это будет достаточно.

Самым решительным образом следует бороться с капризами ребенка, причем необходимо помнить, что капризы бывают разной природы и могут указывать на самые разные вещи. Каприз может быть первым симптомом болезни или недомогания — этот вариант следует проверить в первую очередь, потому что здесь нужны не воспитательные, а медицинские средства. В другом слу­чае каприз — симптом переутомления, прежде всего эмоциональ­ного. Иногда — чаще в раннем возрасте — причиной каприза является долгое пребывание на людях (например, когда в доме гости). Эти случаи также не требуют педагогических мер. Но весьма часто капризы возникают как проявление невоспитанности, примитив­ного эгоизма, избалованности или просто скуки, проявляясь часто в требованиях типа «хочу луну». Здесь уместна максимальная строгость и жесткость, игнорирование требований ребенка без всяких объяснений, демонстрация полного равнодушия к его словам и поведению. (В частном случае можно применить и наказа­ние, но прежде надо оценить его целесообразность.) Если это возможно, полезно занять ребенка каким-нибудь делом, а если он решительно отвергает все предложения этого рода — что ж, пускай поскучает, подуется — ему самому это скоро надоест.

Капризность этого рода не только является культурной антиценностью сама по себе, но и самым существенным образом влияет на складывание общей ценностной системы, порождая чаще всего тип сентиментального циника.

Вообще-то серьезных запретов-приказаний в жизни ребенка должно быть немного, но выполняться они должны строго и безо всяких поблажек. С самого раннего возраста ребенка следует ре­шительно отучать от вранья, ябедничества, эгоцентризма, неряшества; приучать к работе, к тому, что у него есть система обязанностей, к самостоятельности в решении посильных для него вопросов. В более позднем возрасте запреты-приказания становятся и более серьезными: категорически следует запретить, например, не только употреблять наркотики, но и вообще иметь дело с ними, еще позднее, в пору отрочества внушить определенные принципы и правила, касающиеся половых связей, и т.п.

Этап отрочества вообще является важнейшим, а часто и завершающим для формирования ценностной системы, и здесь подростку надо помочь разобраться в жизненных ценностях, проявляя к этому процессу постоянное, но ненавязчивое внимание. В это время подростку еще можно что-то приказывать или запрещать, но приказаний и запретов должно быть уже гораздо меньше, а многие вопросы уже уместно доверять решать самому подростку.

Возвращаясь к воспитательному механизму приказаний и запретов, следует отметить еще два обстоятельства, без которых эта система будет неэффективной. Действительных и серьезных запретов, как я уже сказал, должно быть немного. Из этого следует, что ребенка не следует одергивать по пустякам, не следует ни в каком возрасте пресекать его инициативу, если она не опасна ни для него, ни для окружающих. Между тем мы очень часто можем наблюдать совершенно иную картину, когда в хаосе мелочности, придирок и т.п. теряются действительно важные запреты. Во дворе дома, где я живу, мне постоянно приходится наблюдать и в основном слушать нечто вроде: «Антон! Ты зачем полез на дерево?! Слазь немедленно!», «Антон! Зачем тебе эта железяка? Выбрось ее!», «Маша! Немедленно надень шапку, или мы сейчас же идем домой!», «Настя! Не трогай кошку, она тебя поцарапает!» и т.п. Там же мне пришлось услышать фразу, которая буквально восхитила меня как форма воспитания: расположившаяся на скамейке бабушка с искренним негодованием сказала: «Да что вы все бегаете да бегаете?! Ходите спокойно или вообще сидите!»

Такого рода воспитание может привести к двум, одинаково печальным результатам. В первом случае послушный и робкий от природы ребенок вырастет безынициативным трусливым хлюпиком, неспособным принимать какие-либо решения самостоя­тельно.

Во втором — ребенок начнет пренебрегать вообще всеми при­казаниями и запретами, не отличая главное от неглавного, потому что само их обилие дезориентирует личность, для него теряет смысл само слово «нельзя», и тогда обращаться к нему с серьезным выговором за серьезный проступок — дело бесполезное: его ценностная система уже разрушена постоянными придирками, так что любое замечание — важное или неважное — он привык просто пропускать мимо ушей.

Вообще запреты и приказания как крайняя форма воспитания требуют и известного такта, и знания некоторых свойств психо­логии ребенка. Приведу по этому поводу два примера. Думаю, каж­дый человек слышал, и не раз, как мать или бабушка раздражен­но кричат на ребенка: «Ты зачем залез в лужу?! Выйди немедленно!» По этому поводу возникают два вопроса. Во-первых, а почему нельзя лезть в лужу, ведь это интересно и несколько необычно? А во-вторых, неужели нельзя было, собираясь на прогулку, пре­дусмотреть это желание ребенка и обуть его в непромокаемые сапожки?

Второй пример. Все родители знают, как трудно загнать ре­бенка домой, если в это время он играет во дворе во что-то интересное. Умная мать в таких случаях подает сигнал с неболь­шим опережением, например, за 10—15 минут до положенного срока. Для чего? Для того чтобы смягчить приказание некоторым компромиссом. «Иди домой ужинать!» — «Ну мама, можно я еще погуляю?» — «Хорошо, погуляй еще минут десять, а потом при­ходи». Такой вариант, как правило, устраивает и мать, и ребен­ка, а главное, не подавляет в нем такой важной культурологи­ческой ценности, как ощущение свободы (в определенных рамках, конечно).

Многочисленность (и часто немотивированность) запретов и приказаний — это первая причина неблагополучия в воспитатель­ном деле. Другой воспитательной ошибкой, оказывающей безус­ловно отрицательное воздействие на формирование культуры лич­ности, является такой на первый взгляд пустяк, как тон разговора с ребенком. Этот фактор представляется второстепенным лишь на первый взгляд. Кричать на ребенка, разговаривать с ним в вечно раздраженном тоне, если такая манера становится привычкой, ведет сразу к двум негативным культурологическим последстви­ям. Во-первых, ребенок, когда на него кричат, во многом теряет такую культурологическую ценность, как самоуважение. Во-вто­рых, на раздражительный и часто злой тон воспитателя (воспитательницы) ребенок инстинктивно отвечает тем же, а это чревато утратой навыка культурного разговора, доброжелательного или хотя бы спокойного общения и поддерживает такую антиценность, как элементарное хамство и неуважение к чужой личности. Когда мы встречаемся с проявлениями этих антиценностей в подрост­ке, юноше или даже молодом человеке, мы часто удивляемся: «И в кого он уродился!», «Откуда в нем это взялось?» А удивляться нечему: что посеешь, то и пожнешь.

Другой воспитательной ошибкой, оказывающей в конце кон­цов крайне отрицательное влияние на формирование системы ценностей, является нерегулярность контроля за приказом или запретом, причем не так уж важно, являются это приказание или запрет принципиальными или не слишком существенными. В том и в другом случае нерегулярность контроля воспитывает, мягко говоря, наплевательское отношение ко всякому запрету или при­казанию. Возьмем для примера такую культурологическую цен­ность, как поддержание порядка в доме, и в частности в комнате ребенка. (Заметим, что эта ценность очень важная, так как, вклю­чаясь в общую ценностную систему, формирует не только харак­тер, но и некоторые важные культурологические привычки и ча­сто обеспечивает культурный комфорт: так, я встречался со многими людьми, которые буквально не могли ни работать, ни отдыхать, если в доме беспорядок.). Чтобы сформировать эту цен­ность, нужен ежедневный контроль за порядком в комнате ре­бенка до тех пор, пока содержание комнаты в порядке не станет культурологической и психологический необходимостью. Если же в комнате ребенка две-три недели постоянно книги и тетради раз­бросаны как попало, постель постоянно не убрана и на всем ле­жит толстый слой пыли, то нерегулярные кавалерийские налеты с выговорами и наказаниями, конечно, не помогут; более того, беспорядок в комнате станет ежедневной привычкой. При этом, кстати, следует создать и определенные условия для поддержания порядка: например, требование поставить книги на место вообще бессмысленно, если в комнате нет такого места: ни книжного шкафа, ни полок, ни стеллажей и т.п.

Система запретов и приказаний имеет не только прикладной, но и глубокий культурологический смысл. Конечно, важно, что в результате воздействия этой системы ребенок усваивает некото­рые конкретные правила поведения, о которых мы говорили выше. Но гораздо важнее с точки зрения культурологии то, что ребенок в принципе осваивается с такими определяющими поведение императивами, как «нельзя» и «надо», которые затем могут быть применены к разным ситуациям и на которых во многом построена не только детская и юношеская, но и взрослая психология. Ценностная система долженствований и запретов выполняет роль регулятора в ценностном мире человека; он приучается к неиз­бежности некоторых действий, перестает считать, что мир вер­тится вокруг его одного, начинает трезво оценивать как свои права и возможности, так и права и возможности другого человека. Конечный культурологический результат усвоения этих катего­рий очень важен и нужен для человека: в его ценностной системе укрепляется стабильность, он психологически готов к тому, что жизнь — это не только удовольствие, но и некоторое усилие; во­обще от необходимости что-нибудь сделать или воздержаться от действия он не становится несчастным и не обижается на жизнь, которая далеко не всегда совпадает с его желаниями и идеалами. Таким образом, ясно, что усвоение императивов «нельзя» и «надо» повышает душевный комфорт.

В любой теории воспитания традиционно отводилось большое место авторитету, с которым связаны многие проблемы форми­рования личности. Мы не собираемся обсуждать их здесь, потому что нас интересуют прежде всего культурологические аспекты, и в частности влияние авторитета на систему ценностей, вырабаты­вающуюся в ребенке, подростке, юноше.

Без ориентации на какой-либо авторитет вряд ли возможна жизнь личности, которая еще не выработала до конца свою сис­тему ценностей.

Естественно, влияние авторитета на складывающуюся личность наиболее важно в пору детства, отрочества, юности. Обычно в более или менее благополучной семье авторитетом становятся родители (по меньшей мере один из них, что зависит, в частно­сти, от пола ребенка). Именно в это время закладывается первич­ная система ценностей, зависящая от того, к чему приучили ре­бенка при помощи описанных выше механизмов воспитания. Во время детства и отчасти отрочества авторитет практически непре­рекаем, потому что ребенок еще не может спорить с аргумента­цией взрослых. В это же время формируется привычка к подража­нию авторитету, начинающаяся с детских игр и постепенно переходящая в манеру поведения, внешней атрибутике и — что особенно важно — к подражанию в труде. У девочек это подража­ние возникает раньше и закладывается прочнее, потому что мама все делает на глазах у дочки (стирает, готовит обед и т.п.). Маль­чикам в этой ситуации сложнее, потому что производственная деятельность отца проходит вне дома. Поэтому в выходные отец должен максимальное внимание уделять тому, что он может сде­лать вместе с ребенком.

Самое важное для этого периода развития, конечно, не вне­шние аксессуары, а постепенное и для ребенка почти незаметное усвоение культурологических ценностей, и прежде всего труда как ценности, без которой жизнь будет неполной. В этой связи пра­вильно говорят многие воспитатели и теоретики педагогики, что игра, требующая некоторых физических и моральных усилий, постепенно подводит ребенка к понятию значимости труда.

Говоря о подражании взрослым, нельзя не сказать об одном очень существенном обстоятельстве. Нелепо было бы думать, что родители представляют собой некоторый идеал, не содержащий в себе ни единого изъяна: они же все-таки люди, а не воспитательные машины. А это значит, что ребенок будет подражать не только хорошему, но и плохому. Недаром древние римляне говорили: «Слова учат, пример влечет». Если, например, отец курит, то совершенно бесполезно объяснять ребенку вред такой привычки; если мать, выходя из дома, накладывает на лицо килограмм кос­метики, то девочке захочется сделать то же самое, и никакие уве­щевания тут не помогут.

Решающим возрастом для формирования ценностной системы личности является возраст подростковый (условно 13—16 лет). Именно в этот период подросток осознает не только необходимость выработать свои ценностные приоритеты, но и возможность это сделать. Он начинает восставать против советов и приказаний старших и старается вести свою собственную, скрытую от них жизнь. В психологии подростка в это время часто появляется тай­на, но не такая, как в детских играх, а культурологически важ­ная; ребенок становится скрытным. Именно на этот период при­ходится самое активное сопротивление педагогическим усилиям старших, именно в это время проявляется так называемый «юно­шеский негативизм». Нередко поведение подростка становится грубым или вызывающим. Все эти процессы более или менее болезненно воспринимаются в семье (особенно в ее женской поло­вине). Мамам и бабушкам кажется, что они что-то упустили в воспитании, что ребенок уже никогда не выправится и станет грубияном, хулиганом, циником и т.п. На самом же деле ничего этого пугаться не нужно. Просто подросток переживает очень важную стадию культурного развития: он впервые начинает самостоятельно формировать свою систему ценностей (конечно, не впол­не самостоятельно — на ее формирование влияют определенные внешние факторы от обстановки в семье до характера компании, от книг до телевизора, но главное, что у подростка появляются и желание, и уверенность в выработке своей ценностной системы). Опыт говорит нам, что в большинстве случаев этот период «переходного возраста» скоро проходит, но далеко не все взрослые понимают и видят его культурологическое значение: личность к концу этого этапа развития либо в основном складывается как личность (это хорошо), либо пассивно подчиняется навязанной системе ценностей, неважно какой и откуда идущей (это плохо). В этот период от старших требуется особое внимание и аккурат­ность; система приказов и наказаний должна быть особенно хо­рошо продумана, а главное, с ребенком надо начинать говорить как со взрослым: обсуждать с ним острые жизненные проблемы, не подавлять, а поощрять самостоятельное мышление (даже если взрослому не нравится, к каким мыслительным результатам приходит его ребенок) и т.п. Но с другой стороны, с ребенка уже пора начинать и спрашивать, как со взрослого (не в полном объеме), конечно, но в том, что ему по силам, спрашивать без крика и мелких придирок, но строго и неукоснительно. Только при соблюдении этих и еще некоторых мелких условий подросток будет, несмотря на появление новых ценностных интересов, считать за важную ценность семью и дом.

В подростковом возрасте меняется и система авторитетов. Наиболее часто наблюдаются два случая: авторитетом становится сверстник, возглавляющий компанию (он может быть немного старше, энергичнее, опытнее и т.п. — в любом случае, если он обладает достаточно сильным характером, на него ориентиру­ются и в той или иной мере стараются ему подражать в поведе­нии, но далеко не всегда в системе ценностных ориентаций). Следует при этом учитывать и другой вариант, когда подросток сам возглавляет компанию, на него ориентируются, принимают его систему ценностей. И у той и у другой ситуации есть свои плюсы и минусы, которые мы сейчас рассматривать не будем, потому что это дело скорее психологов, нежели культурологов. Оставим также в стороне вопрос о том, какая — плохая или хорошая — компания, в которую входит подросток (это социологическая проблема), отметим лишь то, что активного поведения и коррекции со стороны взрослых требует лишь компания явно криминальная.

Вторым типом авторитета в этом возрасте является лицо про­тивоположного пола — девочка, в которую влюблен мальчик, или наоборот. В подростковом возрасте происходит половое созревание организма, и сексуальные желания становятся одной из важ­нейших ценностей; сам же субъект лирического чувства осознает­ся часто как самая главная жизненная ценность, рядом с которой могут сильно поблекнуть все интересы и ценности, которыми подросток жил раньше. Мы опять-таки не будем рассматривать эту проблему, отметим только ее собственно культурологический аспект — резкую смену иерархии ценностей.

Надо заметить, что личность, вступая во взрослую жизнь, как правило, в той или иной форме возвращается к семье как источнику важных ценностей. Эта закономерность прослеживается и в том случае, если молодой человек заводит свою семью — связи между поколениями от этого не становятся слабее, а возможно, и усиливаются. Однако это происходит при ряде условий: во-первых, и семья жены и семья мужа должны быть (или хотя бы казаться) достаточно толерантными, во-вторых, еще в отроческом возрасте они должны создать в доме атмосферу доброжелательности, и, наконец, не донимать молодых всякого рода придирками и не учить их жить при помощи наставлений и поучений — личный пример здесь гораздо более эффективен, потому что нагляден и не подавляет личность и не вызывает раздражения.

Вообще, проблема взаимоотношения поколений часто представляется социологам, философам, культурологам слишком сложной, во всяком случае сложнее, чем она выглядит в конкретной культурологической практике. Собственно культурологический аспект, то есть аспект ценностный достаточно просто описывается в той или иной из предложенных ниже моделей. При этом, разумеется, следует помнить, что этот процесс осуществляется в первую очередь в семье и лишь во вторую, в третью, в четвертую — в более широких или вообще иных культурологических образованиях (дружеские или любовные отношения, компании, коллектив). И конечно, всегда надо помнить, что процесс перехода из детской во взрослую жизнь с культурологической точки зрения означает выработку собственной системы ценностей, а не обретение, например, независимого источника доходов, закрепления и том или ином социальном статусе и т.п.