Вопрос 36. О взращивании любви

1. Любовью (caritas) я называю то, чем любимо что-либо, что не следует считать худшим, чем само любящее, то есть то, что вечно и что само может любить вечное. Итак, ког­да любимы Бог и душа, то [такая любовь] называется в соб­ственном смысле любовью (caritas), и, если не любимо нич­то другое, любовью непорочнейшей и совершенной; ее же, по-видимому, можно назвать и приязнью (dilectio). Но ког­да Бог любим больше, чем душа, так что человек предпочи­тает принадлежать более Ему, чем себе, тогда мы правильно и наилучшим образом заботимся о душе, а следовательно, и о теле, заботясь об этом не под влиянием некоего беспокой­ного желания, но лишь принимая наличествующее и пред­ложенное. И ядом для любви является надежда на что-либо временное, чего нужно добиваться или что должно охранять, пища же ее — ослабление страстного желания, а совершенс­тво — вообще отсутствие страстного желания. Признак ее роста — уменьшение страха, признак совершенства — полное отсутствие страха, поскольку и «корень всех зол — страстное желание» (cupiditas) (в Синод.пер.: «Корень всех зол нсть сребролюбие» (1Тим.6.10), и «совершенная любовь изгоняет страх» (1Ин.4, 18). Итак, всякий, кто желает взращивать ее, пусть усердно зай­мется искоренением страстных желаний. Ибо страстное же­лание есть любовь к стяжанию временного и обладанию им. Начало же его искоренения — страх Божий, ибо одного толь­ко Бога нельзя бояться, не любя. И [этот страх] стремится к премудрости, так что нет ничего вернее сказанного: «Начало премудрости — страх Господень» (Притч.1, 7). Ведь нет никого, кто ис­кал бы наслаждения больше, чем избегал страдания, ибо мы видим, что даже самые свирепые животные от величайших наслаждений отпугиваются страхом страдания, и если он об­ращается у них в привычку то называются они домашними и ручными. А потому, поскольку человеку присущ разум, ко­торый, — если по причине плачевной испорченности служит страстному желанию, так что люди не страшатся, — убеждает, что можно скрыть грехи, и для сохранения грехов сокрыты­ми устраивает хитрейшие уловки, случается, что люди, кото­рых еще не услаждает красота добродетели и которые только лишь из страха наказаний, вернейшим образом предсказан­ных святыми и божественными мужами, способны удержать­ся от греха и согласиться, что скрываемое от людей не может быть скрыто от Бога, укрощаются с большим трудом, чем ди­кие звери. А чтобы страшиться Бога, надлежит быть убежден­ным, что все управляется Божиим Промыслом; и не столько с помощью доводов разума (в которые если кто способен вник­нуть, то может уразуметь и красоту добродетели), сколько примерами или недавними, если какие встречаются, или из истории, и особенно из той, которая, при руководящем дейс­твии самого Божественного Промысла, будь то в Ветхом или в Новом Завете, получила высочайшее ручательство религии. Точно так же нужно действовать и в отношении наказаний грешников, и в случае наград праведников.

2. Когда же некая привычка не грешить убедит, что счи­тавшееся тягостным является легким, — начинает вкушаться сладость благочестия и передаваться красота добродетели, так что свобода любви возвышается над рабством страху. Тогда уже верующих, предварив [это] Таинствами возрож­дения, которые непременно весьма сильно воздействуют [на человека], следует убеждать, в чем различие между двумя людьми: ветхим и новым, внешним и внутренним, земным и небесным, то есть между тем, кто стремится к благам плот­ским и временным, и тем, кто — к духовным и вечным; а так­же следует наставлять их ожидать от Бога не исчезающих и преходящих даров, которые могут быть в изобилии и у не­годных людей, но твердых и непреходящих, ради стяжания которых следует совершенно презреть все, что в этом мире считают благом и злом. Здесь надлежит предложить превос­ходнейший и необыкновенный пример Господнего Человека, Который после того, как столькими чу­десами показал, что Он имеет столь великую власть над [все­ми] вещами, отверг то, что глупцы считают великим благом, и принял то, что они считают великим злом. Таковым нравам и учению пусть всякий дерзает подражать тем больше, чем больше чтит Его; и из обещаний и увещаний Его, а также из [примера] множества подражавших Ему апостолов, мучени­ков и бесчисленных святых должно быть ясно, что вовсе не следует отчаиваться в этом.

3. С другой стороны, там, где преодолены соблазны плот­ских удовольствий, следует быть бдительным, как бы желание нравиться людям не подкралось и не проникло или посред­ством некоторых сотворенных чудес, или через воздержание, терпение, или некую щедрость, или под именем науки, или красноречия. К этому роду относится и стремление к почес­тям. Против всего этого пусть предлагается и преподается на­писанное о славе любви и о суетности хвастовства, а именно насколько стыдно желать нравиться тем, подражать кому не желаешь: ибо либо они не добрые, и тогда нет ничего особен­ного в похвале злых, либо добрые, и в таком случае подобает им подражать. Но те, кто добры, добры добродетелью, доб­родетель же не добивается того, что во власти других людей. Итак, кто подражает добрым, не ищет похвалы никакого че­ловека, а кто злым — не достоин похвалы. Если же ты хочешь для того нравиться людям, чтобы способствовать их любви к Богу, то уже не самого этого жаждешь, а другого. Кто желает нравиться, у того непременно все еще есть страх, во-первых, как бы вследствие тайных грехов не быть причтенным Госпо­дом к лицемерам; затем, если он стремится нравиться посту­пающим хорошо, как бы, добиваясь этого вознаграждения, не потерять то, которое будет дано Богом.

4. Но, когда это желание будет побеждено, следует остере­гаться гордости. Ибо трудно считать себя достойным сравне­ния с людьми тому, кто уже не желает им нравиться и счита­ет себя исполненным добродетели. Итак, все еще необходим страх, как бы не было у него отнято и то, что, как ему кажется, он имеет (Ср. Мф.25, 29); и не был бы он брошен со связанными руками и ногами во внешнюю тьму (Ср. Мф.22, 13). А потому страх Божий не только полагает начало премудрости, но и делает ее совершенной в том, кто в высшей степени любит Бога и [любит] ближнего, как самого себя. Каких же на этом пути опасностей и труд­ностей должно страшиться и какими средствами подобает пользоваться, это другой вопрос.