Вопреки призванию

Многочисленные дядья и тетки мальчика умели играть на всевозможных инструментах, даже на редких. Но для себя Дерферы музицировали редко: обычно к ним на званые вторники собирались одни и те же скучнейшие гости с одними и теми же скучнейшими разговорами.

Обожаемые Эрнстом Моцарт и Гайдн были тогда не в почете: их считали слишком современными, а значит, поверхностными и несерьезными. Спрятавшись за тяжелой портьерой, Эрнст наблюдал, как сборщик податей с такой силой дул во флейту, что то и дело тушил свечи за своим пюпитром. Если бы в этот момент кто-то увидел глаза мальчика, то заметил бы, что они полны глумливой безжалостно­сти.

И все же, если что-то и вызывало настоящее благоговение в насмешливом мальчишке, это была именно музыка. Его учитель, органист Подбельский, на­учил юного Гофмана блестяще играть на фортепьяно и органе. Другие инстру­менты, такие, как скрипка и флейта, тот освоил самостоятельно. Уже будучи сту­дентом, Гофман изменил свое третье имя - вместо Вильгельма стал Амадеем, выразив тем самым восхищение Мо­цартом. С этим именем - Эрнст Теодор Амадей Гофман - он и войдет в исто­рию, правда, не как музыкант, а как пи­сатель.

«Как же так получилось, что Вы, госпо­дин хороший, музыкант в душе, влачите

жалкое серенькое чиновничье сущест­вование?» Подобными издевательскими вопросами Гофман мучил себя долгие годы молодости. Он не стал музыкантом - испугался, что музыка окончательно сведет его с ума.

Когда Эрнст исполнял или слушал то, что особенно любил - Моцарта, Глюка, Вебера, то словно забы­вал о реальности и воспарял куда-то, от­куда потом ему было мучительно трудно вернуться. Иногда, прослушав концерт Моцарта, Эрнст потом полчаса не мог прийти в себя и сообразить, где он нахо­дится. Он был расстроен диагнозом того самого доктора, которого в детстве приглашал дядя.

Мудрый доктор решительно не рекомендовал юному Гофману заниматься искусством. Эрнст поддался напору здравомыслящих родственников, поступил в Кенигсбергский университет и, пойдя по семейным стопам, вскоре превратился в советника юстиции.

О, как же он себя ненавидел презирал те дела, которыми ему пришлось заниматься в суде города Познани. Именно туда его назначили после университета. Музыку Эрнст забросил, и единственным его развлечением стал трактир: надо было хоть как-то топить тоску!

Гофман и не делал вид, что интересуется разбором судебных дел, заботится о карьере, служебном продвижении, в глубине души он знал: все это притворство. Много раз, напившись почти до потери сознания, он доверительно склонялся к первому попавшемуся со­бутыльнику и рассказывал ему о том, что ночью созерцает «таинственные лучи, которые бывают лазоревыми, фиолетовым и золотыми..» Потом с прашивал: «Скажи-ка, друг, а у тебя тоже тело по ночам светится, а?» Друг, хоть и был не менее пьян, ша­рахался от Гофмана как черт от ладана.