Главная страница Случайная страница
КАТЕГОРИИ:
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
Творчество Андрея Платонова 30-40-х годов («Джан», «Фро», «Река Потудань», «Возвращение»).
|
|
После крайне резкой критики рассказа «Усомнившийся Макар» и «бедняцкой хроники» «Впрок» Платонов пытается перестроиться и даже «отказывается» от своих произведений. Платонов пишет два варианта покаянного письма в «Литературную газету» и «Правду». Он заявил о повести «Впрок»: «...Я один отвечаю за свое сочинение и уничтожу его будущей работой...». О преодолении своих «ошибок» писатель говорил то с внутренней убежденностью, то с иронией. Прочитав в 1931 году опубликованную в журнале «Красная новь» повесть Андрея Платонова «Усомнившийся Макар», Сталин написал: «Талантливый писатель, но сволочь». Писатель получил возможность перевести дух только тогда, когда РАПП сама была раскритикована за перегибы и распущена.
В 1934 году Платонова даже включили в коллективную писательскую поездку по Средней Азии — и это уже было знаком некоторого доверия. Из Туркмении писатель привёз рассказ «Такыр», и вновь началось его преследование: в «Правде» (18 января 1935) появилась разгромная статья, после которой журналы снова перестали брать платоновские тексты и возвращали уже принятые. В 1936 году публикуются рассказы «Фро», «Бессмертие», «Глиняный дом в уездном саду», «Третий сын», «Семён», в 1937 — повесть «Река Потудань».
В мае 1938 был арестован пятнадцатилетний сын писателя Платон, вернувшийся после хлопот друзей Платонова из заключения осенью 1940 года неизлечимо больным туберкулёзом. Писатель заразится от сына, ухаживая за ним, с этих пор и до смерти он будет носить в себе туберкулёз. В январе 1943 года сын Андрея Платонова умер.
Прижизни писателя были опубликованы сборник прозы Река Потудань (1937). Повести Джан (1935), Ювенильное море (1934), написанные в 1930-е годы пьесы Шарманка и 14 Красных Избушек не были опубликованы при жизни автора. Публикация произведений Платонова была разрешена в годы Отечественной войны, когда прозаик работал фронтовым корреспондентом газеты «Красная звезда» и писал рассказы на военную тему (Броня, Одухотворенные люди, 1942; Смерти нет!, 1943; Афродита, 1944 и др.; вышло 4 книги). После того как его рассказ Семья Иванова (другое название - Возвращение) в 1946 подвергся идеологической критике, имя Платонова было вычеркнуто из советской литературы. Написанный в 1930-е годы роман Счастливая Москва был обнаружен только в 1990-е годы. Первая после большого перерыва книга Волшебное кольцо и другие сказки была издана в 1954, уже после смерти автора.
В 1937 Платонову удается опубликовать сборник рассказов «Река Потудань», который подвергся уничтожительной критике, Платонов снова в опале, его положение отягощается еще одним событием — в 1938 по сфабрикованному делу был арестован единственный сын Платонова, пятнадцатилетний подросток. Река Потудань — реалистическая повесть Андрея Платонова, написанная в 1936 году. Одно из центральных произведений в творчестве Андрея Платонова. Сюжет повести прост – Потудань — река в Старо-Оскольском районе Белгородской области. Красноармеец Никита Фирсов — 25-летний юноша с вечно грустным, задумчивым и оплывшим лицом — возвращается в родную деревню пешком в течение двух дней, ночуя в поле, созерцая живую природу и засуху на родной земле, что является признаком голода и нужды, которые его ожидают. Он движется вдоль склонов реки Потудань, и к ночи замечает два огонька своего родного городка. Этой же ночью он стучится в родной дом, где ему открывает не ожидавший того отец (мать уже умерла), невероятно любящий своего сына. Отцу очень тяжело дались годы ожидания сына с фронта: он почти перестал даже думать, чтобы в голову не лезли «всякие мысли». Однако встреча тиха и сокровенна, лишена сантиментов и лишних возгласов. Обстановка в доме очень изменилась: исчезла мебель, а два стула, стол и лежанка сколочены из досок, хотя отец работает в мебельной мастерской. Единственная фраза, которую отец произносит: «Ну как там буржуи и кадеты? Всех их побили иль ещё маленько осталось?»
На следующий день происходит встреча Никиты с Любой — его подругой детства, дочерью покойной ныне учительницы. Дом их всегда отличался от дома Фирсовых аккуратностью и изысками, даже сравнительным богатством обстановки, а интеллигентность матери Любы удерживала отца Никиты от женитьбы на ней, и теперь отец корил себя за то, что струсил предложить себя в мужья. Теперь же поздно: женщина умерла. Дом Любы тоже опустошён бедностью. Она учится на врача. День заканчивается диалогом:
— Вы теперь не забудете меня?. — Нет, мне больше некого помнить.
Никита и Люба вспоминают детскую дружбу, становятся друзьями, Никита постоянно ухаживает за изнурённой от голода и учёбы девушкой, несмотря на то, что вынужден много работать в той же мастерской, что и отец. Он носит ей еду из своей столовой. У Любы от голода умирает единственная подруга; Никита с большим трудом достаёт доски для гроба. В результате у Никиты и Любы завязываются отношения. Завязка поражает простотой и сердечной точностью, характерной для всего Платонова, и всё же выраженной тут наиболее ярко: У двух совершенно одиноких людей в почти вымершем городе нет другой альтернативы, как быть вместе, и её не было с самого их детства, это судьба, и от того близость их кажется им ещё естественней и радостней. Для них быть вместе — единственный шанс выжить в это суровое время.
Но они не обучены житейской науке. Кроме того, Никита настолько переполнен своими чувствами, что не может обрести «мощь в постели». Для него, не знавшего женщины, это становится серьёзным препятствием, с которым он не может справиться, и зимой он сбегает в соседний город, надеясь утопиться в Потудани, когда треснет лёд; пока же он теряет способность к речи и устраивается у базарного сторожа, живёт у него, пока его не находит отец. Речь возвращается, Никита спрашивает о Любе, узнаёт, что она топилась в Потудани, но выжила, теперь же очень простудилась. Никита бежит к Любе, остаётся у ней, почти умирающей, но Люба выживает, а Никита обретает мужскую мощь: " Он пожелал ее всю, чтобы она утешилась, и жестокая, жалкая сила пришла к нему. Однако Никита не узнал от своей близкой любви с Любой более высшей радости, чем знал ее обыкновенно, -- он почувствовал лишь, что сердце его теперь господствует во всем его теле и делится своей кровью с бедным, но необходимым наслаждением". В финале пара обретает счастье.
Повесть предельно проста, лирична и почти лишена страшных сцен, характерных для опального творчества Платонова. «Река Потудань» делает Платонова первым советским писателем, обнаружившим огромную глубину и сложнейшую внутреннюю жизнь у бедных и неграмотных слоёв населения, из которых вышел и сам писатель. Его герои не знают своих чувств, от того изумляет их простота и неподдельность. В самой лирической повести Платонова, так же важнейшую роль играют детали в описаниях. Всё это притягивало в разное время к повести множество творцов, превращавших её в спектакли и кинофильмы
Повесть Андрея Платонова “Джан” на первый взгляд может показаться типичным и даже образцовым колониальным текстом. Написанная в середине 1930-х годов, после двух творческих командировок автора в Туркмению в составе писательских делегаций, она “безоговорочно” ставит топоним “Москва” во главе всех поселений и пространств, встречающихся в повествовании. Главный герой является в какой-то степени идеологическим наемником и колонизатором своего же народа, и самое первое предложение уже предвосхищает его двойственную сущность: “Во двор Московского экономического института вышел молодой, нерусский человек Назар Чагатаев”. Для Платонова прилагательное “нерусский” имеет большое значение: в рукописи изначально стоит “молодой счастливый человек”, а затем слово “счастливый” зачеркивается и сверху жирно прописывается “нерусский”2. Противостояние между “нерусским” и “счастливым” более чем интересно. Какая существует связь между словами для Платонова? Что они представляют: антиномию или взаимозаменяемость? В любом случае нерусский и, может быть, счастливый Чагатаев выходит из московского двора и движется к своему родному народу “в середину азиатской пустыни” с некоей миссией спасения. В конце повести он возвращается в метрополию вместе с трофеем — девочкой Айдым, которая в определенном смысле олицетворяет будущее “народа джан”.
Последовательная и цикличная смена пространств (Москва—СарыКамыш—открытая пустыня—Усть-Урт—Москва) является ключевым элементом повести. В то же время антитеза двух пространственных типов — урбанистической современной Москвы и открытых первобытных Сары Камыша, Усть-Урта и окружающей их пустыни — не образует устойчивого бинарного противопоставления в тексте повести. Используя схему соцреалистического текста с элементами колониального приключенческого романа исключительно как художественный прием, Платонов выводит своих героев в план мифологии, где человек “пробил головой отверстие в небесном куполе и высунулся до плеч по ту сторону неба, в странную бесконечность того времени”. Обыденное человеческое пространство с его иерархиями преодолевается посредством нечеловеческих усилий и выходом за пределы разумного и возможного.
Главный герой повести — Назар Чагатаев — внебрачный ребенок туркменки Гюльчатай и русского солдата Хивинских экспедиционных (то есть колониальных) войск Ивана, получивший образование в Москве, является физиологическим и культурным гибридом. Более того, он в какой-то степени продолжает старую традицию имперской колонизации Востока и в то же время является зачинателем нового проекта большевиков — коренизации (его целью являлось увеличение доли национальных местных кадров в партийной и советской администрации для укрепления большевистской власти на местах). Здесь также стоит отметить неоднородную сущность самого народа джан, который представляет собой сборище отверженных: беглецы-каторжники, сироты, старые рабы, женщины, изменившие мужьям, люди, не знающие бога, насмешники над миром. Положительная комплементарность — основа любого суперэтноса — здесь отрицается и превращается во взаимное несоответствие. Народ джан — это маргиналы (от лат. margo — край), типичные “прочие” Платонова или, как писатель метко подмечает в своих записках, “многоразличные пиздюки, не поддающиеся никакой коллективности”. Но колонизатор-коренизатор Чагатаев идет дальше, в прямом и переносном смысле, установленных задач и пределов. Он не ограничивается миссией спасения своего неоднозначного народа и не останавливается на покорении и преобразовании пространства, а посредством экстремальных “нагрузок” постигает правду бытия — через пустоту пустыни он выходит в сферу метафизического простора и свободы.
Несмотря на попытки выйти в иное неизведанное пространство, повесть поражает пространственной конкретностью. Описание Платоновым “чуждой” ориентальной Туркмении проникнуто ощущением абсолютной ориентации в географическом пространстве южной республики. Реальная топография входит в текст и создает емкий повествовательный ландшафт: Сары-Камышская впадина, пустыня Кара-Кум, плоскогорье Усть-Урта, Хивинский оазис, дельта Амударьи и прочие локусы являются не просто фонами повести, а во многом определяют героев, и через них можно проследить сюжетное развитие “Джана”.
Мотив преобразования пустыни в “оазис социализма” находит отражение в очерке “Горячая Арктика”, который был написан непосредственно после поездки в Туркмению. В самых первых предложениях, очерчивая границы республики, Платонов показывает глубокое знание географии региона:
Рассказ А.П. Платонова «Фро» представляет собой зарисовку из жизни одной обыкновенной семьи. Отец молодой женщины Фроси работает резервным механиком. На примере этого образа Платонов показывает трагедию человека, которому нереализованная жажда деятельности не дает покоя. Когда старика отправили на пенсию, он днями просиживал на бугре возле железной дороги, пытаясь помочь машинистам ценными советами, и его в конце концов взяли обратно. С тех пор он даже спал в одежде (в толстом зимнем пиджаке и шапке со значком паровоза), ожидая ночного вызова.
Его дочь Фрося тоже не может сидеть сложа руки. Проводин мужа в командировку, она идет в клуб, но чувствует, что не хочет одна развлекаться. Тогда Фрося приходит на вокзал, чтобы узнать, как доехал курьерский поезд, на котором отправился в дорогу муж. Ничего толком не узнав, Фрося берется помогать бригаде рабочих выгребать шлаковую яму. После работы она с новой подругой идет в клуб, но танцы не приносят радости, так как муж ее далеко, а случайные кавалеры заменить его не могут. Женщина бросает учебу на курсах железнодорожной связи, которую она воспринимала через призму мыслей супруга. Она буквально растворяется в мыслях о любви к мужу. Когда от Федора не приходят письма, Фрося устраивается в почтовое отделение письмоносцем. Встречаясь по долгу службы с многими людьми, она скоро понимает простую истину: «Жизнь нигде не имела пустоты и спокойствия».
На фоне рассуждений об отношении героев рассказа к труду А.П. Платонов показывает их скромный быт. Муж Фроси не ценит и не копит деньги. Питается семья очень скромно (чай с сушками, вчерашние макароны). Из повествования видно, что так живут и другие семьи: Наташа Букова мечтает попить с мужем фруктовой воды, а соседи Фроси в который раз откладывают замену обветшавшего белья. Становится очевидным, что герои рассказа работают не ради денег, а просто из-за потребности делать свое дело в жизни. Фрося же, скучая без мужа, решается вызвать его ложной телеграммой о том, что она при смерти. Тот сразу же приезжает. Начинается счастливое время. День за днем герои наслаждаются своей любовью, каждый раз откладывая дела (работу, учебу). На десятый день Федор, муж Фроси, все-таки уезжает опять на Дальний Восток. Мещанскому семейному счастью герой предпочитает окрыляющее его дело.
В рассказе есть еще один важный для понимания произведения образ — соседский мальчик, играющий на губной гармонии. Героиня приглашает его в гости и понимает, что «этот человек, наверно, и был тем человечеством, о котором Федор говорил ей милые слова».
Муж Фроси искренне любит ее, но он не может позволить себе потратить всю жизнь на собственные наслаждения. Глобальные мечты о счастье всех людей, всего человечества заставляют его включаться в самые смелые проекты.
В этом рассказе А.П. Платонов подчеркивает одну из своих излюбленных идей о том, что человек должен жить ради дела, а не ради мирских утех. Так жили наши предки из поколения в поколение. Так назначено жить и нам. Не случайно в разговоре с дочерью отец Фроси рассказывает о том, как ждала его с работы жена, и говорит о том, что и Фросе надо так преданно ждать мужа. В финале рассказа Фрося смиряется со своей судьбой. Ее внимание к соседскому мальчику заставляет читателя верить в то, что сбудется ее мечта и у нее скоро тоже появится похожий на Федора ребенок. Это событие наполнило бы ее жизнь смыслом и истинным счастьем.
В годы войны Платонов был фронтовым корреспондентом газеты «Красная звезда». В созданных им рассказах о войне сохраняется присущая Платонову неоднозначность оценок, атмосфера парадоксальности бытия, внутреннего конфликта человека и мира. Анализ произведения возвращение Платонов Рассказ «Семья Ивановых» («Возвращение») вызвал резкую критику за «клеветничество» в адрес советской семьи. Это рассказ Платонова посвящен тяжелым послевоенным будням.
Капитан Иванов вернулся, демобилизовавшись, домой. Его с нетерпением ждали жена и дети, Петрушка и Настя, но капитан привык жить своей жизнью на войне, привык к своим товарищам и домой не особенно торопился. Ждал поезда, задержался у знакомой девушки Маши, дома оказался только на шестой день. Он никак из-за этого не переживал, но каково пришлось его жене и детям, которые ходили на вокзал каждый день встречать все поезда, идущие с запада, автор нам дает почувствовать. Иванов занят только своими переживаниями: он чувствовал себя сейчас «осиротевшим» без армии, а жена и дети ему кажутся чужими. Дочь не узнала отца, она его забыла, сын хозяйничает в доме, как взрослый.Иванову не понять, какой тяжелой была жизнь в тылу: жена уходила работать на весь день, дети дома одни, голодали. Он не понимает, почему такой экономный и расчетливый его сын, ведь у него в армии не было забот о карточках, ордерах, талонах. Жена не рассказывает ему об их трудностях: «все уже прошло, мы протерпели», и он «не мог еще ясно понять, почему у Петрушки сложился такой характер». Иванову стыдно своего равнодушия к сыну и он чувствует перед ним какую-то робость. Узнав, что к детям два года ходил в гости Семен Евсеевич и приносил подарки, Иванов оскорблен. Он подозревает в измене жену, он обижен тем, что этот человек любил его детей, недоволен их воспитанием: «Петрушка рассуждает, как дед, а читать небось забыл». Иванов не понимает, что Семену Евсеевичу, потерявшему семью, троих детей, нужно человеческое общение, «отогреть» душу хотя бы возле чужих детей. Самолюбие капитана оскорблено, он говорит, что жена сделала из него посмешище, и собирается уйти.– Что ты понимаешь в нашей жизни? – Как что? Я всю войну провоевал, я смерть видел ближе, чем тебя… – этот диалог наглядно доказывает, что герои живут словно в разных измерениях, сердце капитана «ожесточилось», и он слышит только себя.Он уезжает и, стоя в тамбуре вагона, вдруг видит детей, бегущих по дороге к переезду. Дети упали – у большего одна нога была обута в валенок, а другая в калошу, ему было неудобно бежать. И только увидев их, Иванов почувствовал боль в сердце. «Он узнал вдруг все, что знал прежде, гораздо точнее и действительней. Прежде он чувствовал другую жизнь через преграду самолюбия и собственного интереса, а теперь внезапно коснулся ее обнажившимся сердцем». Только теперь произошло «возвращение» героя к детям, к прежней жизни, к естественным человеческим чувствам. От равнодушия, отчужденности – к состраданию и любви.Неисправимый идеалист и романтик, Платонов верил в " жизненное творчество добра", в " мир и свет", хранящиеся в человеческой душе, в занимающуюся на горизонте истории " зарю прогресса человечества". Писатель-реалист, Платонов видел причины, заставляющие людей " экономить свою природу". " выключать сознание", переходить " изнутри вовне", не оставляя в душе ни единого " личного чувства", " терять ощущение самого себя". Он понимал, почему " жизнь на время оставляет" того или иного человека, подчиняя его без остатка ожесточенной борьбе, почему " неугасимая жизнь" то и дело гаснет в людях, порождая вокруг мрак и войну.
Писатель воссоздаёт жизнь своих героев так, что частные события их жизни получают осмысление через события жизни исторической, жизни эпохи. Именно это сообщает произведениям А. Платонова особое качество эпического повествования, с этим связано и жанровое своеобразие его прозы, в конечном счёте, особенности его творческого метода.
Литература второй половины 40-х–начала 50-х годов (Эммануил Казакевич — «Звезда», «Двое в степи»; Вера Панова — «Спутники»).
Литература периода Великой отечественной войны развивалась в сложных условиях. Ведущей темой в литературе (во всех ее жанрах) стала тема зашиты Родины. Развитию литературы во многом способствовала критика, которая на первых порах войны ратовала за развитие малых жанров. Появились попытки узаконить их в литературе, это - очерк, памфлет, фельетон. К этому, в частности, призывал Илья Эренбург, который в эти годы успешно работает в таком жанре, как публицистическая статья.
В активизации литературного процесса в годы войны большую роль сыграли дискуссии, которые проходили на страницах журналов. Большое значение имели критические выступления и дискуссии, в которых осуждались ложная патетика и лакировка в изображении войны некоторыми писателями, попытка эстетизировать войну. Критике подверглись в журнале " Знамя" (выступление Е. Книпович " Красивая неправда о войне") некоторые рассказы о войне Константина Паустовского, Вениамина Каверина, Льва Кассиля, за надуманность, красивость и несоответствие жизненной правде. В книге рассказов Паустовского " Ленинградская ночь" отмечено отсутствие подлинного накала испытаний, через которые прошли осажденные Ленинград и Одесса, где люди умирали не в шутку.
Многие произведения, в которых дана была суровая правда войны, подверглись несправедливой критике. В пессимизме, нагнетании мрачных подробностей при описании блокадного быта, в любовании страданиями были обвинены Ольга Бергольц и Вера Инбер.
Более сложным было положение литературы в послевоенное время. Главным содержанием литературы продолжает оставаться война. Но переход литературы к осмыслению новой действительности был нелегким. Мирная послевоенная жизнь оказалась труднее, сложнее, нежели это представлялось накануне победы. В постановлениях ЦK по литературе и искусству, принятых после войны, акцент был сделан на идеологизацию литературы (Постановления о журналах " Звезда", " Ленинград", " О репертуаре драматических театров и мерах по их улучшению", " О кинофильме " Большая жизнь", " Об опере В. Мурадели " Великая дружба"). Во всех этих постановлениях осуждались попытки отрыва искусства от политики. Несправедливой критике были подвергнуты произведения Михаила Зощенко, Анны Ахматовой военных лет, которых обвиняли в безыдейности, аполитичности.
Негативные последствия постановлений - это " проработки", которым подверглись многие писатели. Под обстрел " проработанной" критики попали и молодые поэты, которых осудили за " пессимизм" и упаднические настроения (Семён. Гудзенко, Сергей Орлов, Маргарита Алигер, Михаил Исаковский). Это также писатели А. Платонов (рассказ " Возвращение"), Василий Гроссман (роман " За правое дело").
Восхвалялись в критике произведения, в которых были сглажены острые углы и противоречия действительности, а трудности послевоенной жизни обходились молчанием. Это романы Семён Бабаевского " Кавалер золотой звезды" и " Свет над землей".
Многие писатели высказывали опасение по поводу усиления тенденций лакировочного изображения действительности. Широко дискутировался вопрос о двух принципах в военной прозе. Героико-романтический принцип изображения войны (Борис Полевой, Эммануил Казакевич) противопоставлялся принципу изображения будней войны во всей их конкретной повседневности (Вера Панова, Виктор Некрасов). Эти две тенденции наметились еще в годы войны, но критика четко обозначила их только после войны. Критика не только выявила эти тенденции, но и показала их связь с предшествующей литературой, с опытом классики. Первая линия - романтическая, связывалась с традициями Н.В. Гоголя, вторая - с традициями Л. Толстого (" Севастопольские рассказы").
Одобряя развитие первой линии, критика не признавала права на существование второй. Противопоставление было неоправданно. Лишь в середине 50-х годов критика признает закономерность развития обеих линий. Широко дискутировался также вопрос о положительном герое (смешивались понятия " положительный" и " идеальный" герой). Требование воссоздать идеальных героев вызвало отрицательную реакцию. Теория " идеального героя" расценивалась многими как рецидив теории бесконфликтности. Значительным событием 50-х годов явился II съезд Союза писателей (декабрь 1954).
Казакевич Эммануил Генрихович (1913-1962), прозаик. Родился в Кременчуге в семье учителя, впоследствии - журналиста. Закончив семилетнюю школу и машиностроительный техникум в Харькове (1930), уехал в Биробиджан. Там началась его трудовая деятельность. Он сменил много профессии: был культинструктором, начальником строительства Дворца культуры, председателем колхоза, директором драматического театра, председателем Областного радиокомитета, заведующим литературной частью газеты " Биробиджанская звезда". Одновременно занимался литературным трудом, сотрудничая в газетах и журналах Дальневосточного края. В 1938 переехал в Москву, где стал заниматься литературным трудом. Хотя Казакевич был снят с военного учета из-за близорукости, но, когда началась война, добровольно пошел на фронт, проделав путь от рядового бойца московского ополчения до помощника начальника разведки одной из армий, штурмовавших Берлин. В 1946 демобилизовался из армии по болезни, вернулся в Москву и возобновил прерванную войной литературную работу. В этом же году пишет знаменитую повесть " Звезда", в 1948 - повесть " Двое в степи", в 1949 - роман о последнем этапе войны " Весна на Одере", над которым работал два года. Полтора года живет в одном из колхозов Владимирской области, где пишет повесть " Сердце друга" и начинает большой роман " Дом на площади", опубликованный в 1956. В 1961 написаны рассказ " При свете дня" и повесть " Синяя тетрадь". Очень требовательный к себе, Казакевич на протяжении всей творческой жизни испытывал неудовлетворенность и недовольство собой, но все, что им было написано, всегда хорошо принималось читателями. 24 сентября 1962 в возрасте 49 лет Э.Казакевич умер в Москве.
Повесть «Звезда». Краткое содержание.
Взвод советских разведчиков вступил в селение. Это была обычная западноукраинская деревня. Командир разведчиков лейтенант Травкин думал о своих людях. Из восемнадцати прежних, проверенных бойцов у него осталось всего двенадцать. Остальные были только что набраны, и каковы они будут в деле – неизвестно. А впереди была встреча с противником: дивизия наступала. Травкину в высшей степени были свойственны самозабвенное отношение к делу и абсолютное бескорыстие – именно за эти качества разведчики любили этого юного, замкнутого и непонятного лейтенанта. Легкий разведрейд показал, что немцы недалеко, и дивизия перешла к обороне. Понемногу подтянулись тылы.
Приезжавший в дивизию начальник разведотдела армии поставил перед комдивом Сербиченко задачу отправить группу разведчиков в тыл врага: по имевшимся данным, там происходила перегруппировка, и следовало выяснить наличие резервов и танков. Лучшей кандидатурой для руководства этой необычно трудной операцией был Травкин. Теперь Травкин еженощно проводил занятия. Со свойственным ему упорством гонял разведчиков через студеный ручей вброд, заставлял их резать проволоку, проверять длинными армейскими щупами невсамделишные минные поля и прыгать через траншею. К разведчикам попросился только что окончивший военное училище младший лейтенант Мещерский — стройный голубоглазый двадцатилетний юноша. Глядя на то, как ревностно он занимается, Травкин одобрительно думал: «Это будет орел…».
Устроили последнее тренировочное занятие по связи. Была окончательно установлена позывная разведгруппы — «Звезда», позывная дивизии — «Земля». В последний момент Аниканова было решено послать вместо Мещерского, чтобы в случае чего разведчики не остались без офицера. Начиналась древняя игра человека со смертью. Объяснив разведчикам порядок движения, Травкин молча кивнул остающимся в траншее офицерам, перелез через бруствер и бесшумно двинулся к берегу реки. То же самое за ним проделали другие разведчики и саперы сопровождения. Разведчики проползли сквозь перерезанную проволоку, прошли немецкой траншеей… через час они углубились в лес. Мещерский и командир саперной роты неотрывно вглядывались во тьму. То и дело к ним подходили другие офицеры — узнать о тех, кто ушел в рейд. Но красная ракета — сигнал «обнаружены, отходим» — не появлялась. Значит, они прошли. Леса, где шла группа, кишели немцами и немецкой техникой. Какой-то немец, светя карманным фонарем, вплотную подошел к Травкину, но спросонья ничего не заметил. Он сел оправляться, кряхтя и вздыхая.
Километра полтора ползли они чуть ли не по спящим немцам, на рассвете наконец выбрались из леса, и на опушке случилось нечто страшное. Они буквально напоролись на трех неспавших немцев, лежавших в грузовике, один из них, случайно глянув на опушку, остолбенел: по тропе совершенно бесшумно шли семь теней в зеленых балахонах. Травкина спасло хладнокровие. Он понял, что бежать нельзя. Они прошли мимо немцев ровным, неспешным шагом, вошли в рощу, быстро перебежали эту рощу и луг и углубились в следующий лесок. Убедившись, что здесь немцев нет, Травкин передал первую радиограмму.
Решили двигаться дальше, придерживаясь болот и лесов, и на западной опушке рощи сразу увидели отряд эсэсовцев. Вскоре разведчики вышли к озеру, на противоположном берегу которого стоял большой дом, из которого временами доносились то ли стоны, то ли крики. Чуть позже Травкин увидел выходящего из дома немца с белой повязкой на руке и понял: дом служил госпиталем. Этот немец выписан и идет в свою часть – его никто не будет искать. Немец дал ценные показания. И, несмотря на то что он оказался рабочим, его пришлось убить. Теперь они знали, что здесь сосредоточивается эсэсовская танковая дивизия «Викинг». Травкин решил, чтоб преждевременно себя не обнаружить, «языков» пока не брать. Нужен только хорошо осведомленный немец, и его надо будет достать после разведки железнодорожной станции. Но склонный к лихости черноморец Мамочкин нарушил запрет – здоровенный эсэсовец выпер в лес прямо на него. Когда гауптшарфюрера сбросили в озеро, Травкин связался с «Землей» и передал все установленное им. По голосам с «Земли» он понял, что там его сообщение принято как нечто неожиданное и очень важное.
Хорошо осведомленного немца Аниканов и Мамочкин взяли, как и собирались, на станции. Голубь к тому времени погиб. Разведчики отправились обратно. В пути погиб Бражников, были ранены Семенов и Аниканов. Радиостанция, висевшая на спине у Быкова, была расплющена пулями. Она спасла ему жизнь, но для работы уже не годилась. Отряд шел, а вокруг него все уже и уже стягивалась петля огромной облавы. В погоню были подняты разведотряд дивизии «Викинг», передовые роты 342-й гренадерской дивизии и тыловые части 131-й пехотной дивизии. Верховное Главнокомандование, получив сведения, добытые Травкиным, сразу поняло, что за этим кроется нечто более серьезное: немцы хотят контрударом отвратить прорыв наших войск на Польшу. И было отдано распоряжение усилить левый фланг фронта и перебросить туда несколько частей. А влюбленная в Травкина хорошая девушка Катя, связистка, днем и ночью слала позывные: «Звезда». «Звезда». «Звезда». Никто уже не ждал, а она ждала. И никто не смел снять рацию с приема, пока не началось наступление.
Суровостью проникнуто произведение Казакевича “Звезда”. Повесть написана с предельным лаконизмом, события сгущены до предела. Повесть поэтична и лирична, насколько может быть лирично произведение, повествующее о гибели отряда разведчиков. Вот они, во главе со своим командиром лейтенантом Травкиным, стыдливо идут по дороге. Стыдливо, потому что не могут сказать, куда делись оторвавшиеся немцы. На этой же суровой ноте продолжается весь последующий рассказ о том, как молчаливый, весь отдающийся делу разведчик лейтенант Травкин уводит самых лучших своих разведчиков — веселого сибиряка Аникова и крымчанина Мамочника, старых разведчиков Бражникова, Быкова и семнадцатилетнего Юру Голуба — на выполнение особо важного задания. Они уходят в глубокий тыл к немцам и оказываются в самой гуще отборных немецких дивизий, с предельной осторожностью сосредоточившихся для нанесения неожиданного удара под Ковелем, чтобы сорвать наступление на Польшу. Разведчики проявляют смелость, решительность, берут нескольких “языков” и, выяснив секретнейшие замыслы немецкого командования, успевают передать их по рации своему командованию. Но уже брошены группировки прочесывания групенфюрером СС дивизии “Викинг”, в схватке с одним из таких отрядов все разведчики гибнут. Повесть сопровождается коротеньким заключением. Умение увидеть героическое, масштабы происходящего, огромную бесстрашную массу людей, их стремление к победе характеризует произведения о Великой Отечественной войне Некрасова и Казакевича.
Литература периода хрущевской «оттепели» (Александр Солженицын — «Один день Ивана Денисовича»; Леонид Леонов — «Русский лес»; Владимир Тендряков — «Ухабы»; Павел Нилин — «Жестокость»; Владимир Дудинцев — «Не хлебом единым»).
Условное название литературы Советского Союза периода 50-х– начала 60-х ХХ века – хрущевская оттепель. Тенденции, темы и жанры, сложившиеся в отечественной литературе под влиянием исторических и политических перемен в общественной жизни СССР. В данный период происходит смягчение цензурных и идеологических ограничений. Наиболее яркие произведения этого периода были ориентированы на участие в решении злободневных для страны общественно-политических вопросов – об отношении к сталинскому прошлому, о пересмотре роли личности в государстве. В обществе активно шел процесс освоения пространства открывшейся свободы, прощупывания и уточнения ее границ. Вырабатывалась самоцензура, которая сосуществовала наряду с внешним идеологическим контролем. Внутренний цензор подсказывал автору, где можно позволить себе смелость, а где лучше промолчать, какие темы можно поднимать, а какие не стоит. Отдельные элементы идеологии воспринимались как формальность, условность, которую необходимо учитывать. В результате изменений в общественно-политической жизни страны произошла реабилитация многих деятелей литературы. Стали доступны произведения, незаслуженно забытые или просто неизвестные. Проводились литературные вечера известных писателей и поэтов.
Начальной точкой " хрущёвской оттепели " послужила смерть Сталина в 1953 году. С укреплением у власти Хрущёва " оттепель" стала ассоциироваться с осуждением культа личности Сталина.
Период десталинизации заметно ослабляет цензуру, прежде всего в литературе, кино и других видах искусства, где стало возможным более открытое освещение действительности. " оттепель" сопровождается заметный подъем в искусстве, и этому немало способствовала реабилитация части деятелей культуры, репрессированных при Сталине. Многие впервые узнали о существовании таких фигур, как Мандельштам, Бальмонт, Цветаева, Модильяни, Савинков. Искусственно прерванная связь эпох — дореволюционной и советской — восстанавливалась.
В начале 1950-х на страницах литературных журналов стали появляться статьи и произведения, сыгравшие роль возбудителя общественного мнения. Главной платформой сторонников " оттепели" стал литературный журнал " Новый мир". С 1950 по 1970 журнал " Новый мир" возглавлял А.Т.Твардовский. На посту главного редактора он способствовал появлению в журнале ярких и смелых публикаций, собирая вокруг себя лучших писателей и публицистов. " Новомирская проза" выносила на суд читателей серьезные общественные и нравственные проблемы. В 1952 в " Новом мире" был опубликован цикл очерков Валентина Овечкина Районные будни. Эта публикация положила начало целому направлению в литературе — " деревенской прозе". Деревенская проза показывала мудрость крестьян, живущих с природой в одном ритме и чутко реагирующих на любую фальшь. Один из самых ярких впоследствии " деревенщиков", Федор Абрамов, начинал печататься в " Новом мире" как критик. В 1954 была опубликована его статья «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе», где он призывал писать " только правду — прямую и нелицеприятную".
В 1955-1956 появилось множество новых журналов — " Юность", " Москва", " Молодая гвардия", " Дружба народов", " Урал", " Волга" и др. Знание фронтовой жизни и опыт выживания в лагерях легли в основу творчества Александра Солженицына, подвергшего советский режим наиболее последовательной критике. Некоторые произведения этого периода получили известность и на Западе, в том числе роман Владимира Дудинцева " Не хлебом единым" и повесть Александра Солженицына " Один день Ивана Денисовича". Предпосылки оттепели закладывались в 1945. Многие писатели были фронтовиками. Проза о войне реальных участников военных действий или, как ее называли, " офицерская проза", несла важное понимание правды о прошедшей войне. Первым поднял эту тему, ставшую центральной в военной прозе 1950-1960, Виктор Некрасов в повести " В окопах Сталинграда", вышедшей в 1946. Константин Симонов, служивший фронтовым журналистом, описал свои впечатления в трилогии " Живые и мертвые" (1959-1979). В повестях писателей - фронтовиков Григория Бакланова " Пядь земли" (1959) и " Мертвые сраму не имут" (1961), Юрия Бондарева " Батальоны просят огня" (1957), Константина Воробьева " Убиты под Москвой" (1963) на фоне подробного, без прикрас описания военной жизни впервые прозвучала тема осознанного личного выбора в ситуации между жизнью и смертью.
Период " оттепели" сопровождается расцветом поэзии. Эйфория от открывшихся возможностей требовала эмоционального выплеска. С 1955 в стране стал проводиться праздник День поэзии. В одно из сентябрьских воскресений повсюду в стране в залах библиотек и театров читались стихи. С 1956 стал выходить альманах с одноименным названием. Поэты выступали с трибун, собирали стадионы. Поэтические вечера в Политехническом музее привлекали тысячи восторженных слушателей. С тех пор, как в 1958 на площади Маяковского был торжественно открыт памятник поэту, это место стало местом паломничества и встреч поэтов и любителей поэзии. Здесь читались стихи, обменивались книгами и журналами, шел диалог о происходящем в стране и мире. Наибольшую популярность снискали поэты яркого публицистического темперамента — Роберт Рождественский и Евгений Евтушенко. Не менее популярный Андрей Вознесенский был больше ориентирован на эстетику новой современности — аэропортов, неона, новых марок машин. Камерные, интимные мотивы Беллы Ахмадулиной, ее своеобразная, певучая авторская манера исполнения неуловимо напоминали поэтесс Серебряного века, привлекая к ней немало поклонников. " Тихие лирики" Владимир Соколов и Николай Рубцов обращались к природе в поисках подлинности бытия и гармонии с миром.
Тем не менее, " оттепель" продлилась недолго. Хрущёвская травля Бориса Пастернака, которому в 1958 была присуждена Нобелевская премия по литературе, очертила границы в сфере искусства и культуры. Окончательным завершением «оттепели» считается отстранение Хрущёва и приход к руководству Леонида Брежнева в 1964.
Александр Исаевич Солженицын - выдающийся русский писатель, общественный деятель, публицист, один из не многих, кто в условиях тоталитарного режима КПСС смог не молчать, а активно высказывать свою гражданскую позицию. Произведения Солженицына затрагивают острые социально политические вопросы, они насыщены объективными осуждениями политики властей СССР, и коммунистической идеологии в целом. Творчество Солженицына напоминает кристалл, в котором отображается вся горькая правда истории нашего народа. Ссылка Солженицына в лагерь. В начале своей писательской деятельности, Солженицына затрагивали темы Первой мировой войны и революции. Во время участия в Великой Отечественной войне, Солженицын активно осуждает личность Сталина, в личной переписке со своим другом сравнивает коммунистический режим с крепостным правом. Последствием этого стала десятилетняя ссылка писателя.В ссылке, Александр Исаевич еще больше укрепляется в своих антикоммунистических принципах. После выхода в 1974 году книги «Архипелаг ГУЛАГ», о принудительных работах в трудовых лагерях Советского Союза, писатель был вынужден эмигрировать из страны. Спустя двадцать лет, в 1994 году писатель получил возможность вернуться на Родину. Многие произведения Солженицына основаны на достоверных фактах, на самих воспоминаниях писателя о своей лагерной жизни.
Один день Ивана Денисовича» - повесть о жизни простого человека, в условиях лагерной зоны. Произведение освещает не только тему лагерного быта, но и многих социальных проблем, спровоцированных коммунистическим режимом. Так в рассказе бригадира Тюрина упоминается последствиях коллективизации в русской деревне. Заключенные обсуждают деградацию искусства, вызванную вмешательством в него коммунистической идеологии
В основу сюжета положен рассказ Шухова Ивана Денисовича, лагерного заключенного, который вспоминает свою жизнь перед арестом. Образ Ивана Денисовича это собирательный образ всех русских заключенных, которые по ложным либо же мнимым обвинениям разделили с Солженицыным горькую участь политических репрессий. Шухов с первых дней героически воевал на фронтах Великой Отечественной войны. Он попал в плен, с которого ему удалось бежать. Как и многих людей бежавших с плена, Ивана Денисовича обвинили в измене Родине и заключили в каторжные лагеря. В произведении присутствует достаточно широкий спектр персонажей. Автор выделяет индивидуальность каждого из них: это были люди многогранной индивидуальности, которых объединяло одно невыносимое настоящее лагерной жизни.
Не смотря на довольно сжатую форму произведения, автор смог показать на примере одной отдельно взятой личности судьбу всего русского народа, который стал жертвой Сталинского террора.Крупные эпические произведения Солженицына сопровождаются как бы сжатыми, сгущенными их вариантами — рассказами и повестями. Сжатие времени и концентрация пространства — один из основных законов в художественном мире писателя. Вот почему его талант тяготеет к жанру рассказа и повести. Однако это рассказ особого типа: его содержанием становится не эпизод из жизни человека, но вся жизнь этого человека, увиденная «сквозь призму» такого эпизода. Можно сказать, что это рассказ, «помнящий» о своем родстве с эпопеей.
«Один день Ивана Денисовича» был написан в 1959 г. за сорок дней — в перерыве между работой над главами романа «В круге первом». Жизнь русского мужика в лагерной зоне — та непосредственная реальность, с которой знакомится читатель повести. Однако тематика произведения не сводится к лагерному быту. В «Одном дне...» помимо подробностей «выживания» человека в зоне содержатся пропущенные через сознание героя детали современной жизни в деревне. В рассказе бригадира Тюрина — свидетельства о последствиях коллективизации в стране. В спорах лагерных интеллигентов — обсуждение некоторых явлений советского искусства (фильма С.Эйзенштейна «Иоанн Грозный», театральной премьеры Ю.Завадского). Многие подробности советской истории упоминаются в связи с судьбами солагерников Шухова.
Таким образом, главной темой повести, как и всего творчества Солженицына, является тема судьбы России. Частные, локальные темы повести органично вписаны в ее общую тематическую «карту». Показательна в этом отношении тема судеб искусства в тоталитарном государстве. Так, лагерные художники «пишут для начальства картины бесплатные, а еще в черед ходят на развод номера писать». По мысли Солженицына, искусство советской эпохи стало частью аппарата угнетения. Мотив деградации искусства поддержан и эпизодом размышлений Шухова о деревенских кустарях, производящих крашеные «ковры». Сюжет повести — хроникальный. Но хотя сюжетную основу повести составили события всего лишь одного дня, воспоминания главного героя позволяют представить и его предлагерную биографию. Вот ее канва: Иван Шухов родился в 1911 г. и провел довоенные годы в деревне Темгенево. В его семье — две дочери (единственный сын рано умер). На войне Шухов — с ее первых дней. Был ранен. Попал в плен, откуда сумел бежать. Был осужден в 1943 г. по сфабрикованному делу за «измену родине». На момент сюжетного действия отсидел восемь лет (действие рассказа происходит в один из январских дней 1951 г. в каторжном лагере в Казахстане).
Система персонажей. Хотя большая часть персонажей повести обрисована лаконичными средствами, писатель сумел добиться пластической выразительности образов солагерников Шухова. Здесь мы видим богатство человеческих типов, разноцветье индивидуальностей. Порой писателю достаточно одного-двух фрагментов, нескольких экспрессивных зарисовок, чтобы в памяти читателя надолго остался тот или иной персонаж. Солженицын чуток к сословной, профессиональной и национальной специфике человеческих характеров. Даже периферийные персонажи обрисованы с тем точно рассчитанным нажимом, который позволяет во внешности человека разглядеть суть его характера.
Процитируем две контрастные по общему тону зарисовки. Вот первая: «Темный, да длинный, да насупленный — и носится быстро. Вынырнет из барака: «А тут что собрались?» — Не ухоронишься. Поперву он еще плетку таскал, как рука до локтя, кожаную, крученую. В БУРе ею сек, говорят» (начальник режима лейтенант Волковой). Вторая: «Изо всех пригорбленных лагерных спин его спина отменна была прямизною, и за столом казалось, будто он еще сверх скамейки под себя что подложил.... Зубов у него не было ни сверху, ни снизу ни одного: окостеневшие десны жевали хлеб за зубы. Лицо его все вымотано было, но не до слабости фитиля-инвалида, а до камня тесаного, темного» (старый заключенный Ю-81, о котором Шухов знает, «что он по лагерям да по тюрьмам сидит несчетно, сколько советская власть стоит»).
Система образов «Одного дня Ивана Денисовича» отражает композиционное мастерство писателя. Отношения между персонажами подчинены строжайшей лагерной иерархии. Между заключенными и лагерной администрацией — непроходимая пропасть. Обращает на себя внимание отсутствие в повести имен, а порой и фамилий многочисленных надсмотрщиков и охранников (их индивидуальность проявляется лишь в степени свирепости и формах насилия над заключенными). Напротив, вопреки обезличивающей системе номеров, присвоенных лагерникам, многие из них присутствуют в сознании героя с их именами, а иногда и отчествами. Это свидетельство сохранившейся индивидуальности не распространяется на так называемых фитилей, придурков и стукачей. В делом, показывает Солженицын, система тщетно пытается превратить живых людей в механические детали тоталитарной машины. В этом отношении особенно важны в повести, помимо главного героя, образы бригадира Тюрина, его помощника Павло, кавторанга Буйновского, латыша Кильгаса и баптиста Алешки.
Главным героем Солженицын сделал русского крестьянина, «обыкновенного» мужика. Хотя обстоятельства лагерной жизни — заведомо «исключительные», из ряда вон выходящие, писатель намеренно акцентирует в своем герое «нормальность», внешнюю неброскость поведения. По мысли писателя, в чем-то созвучной толстовским взглядам, судьба страны зависит от природной стойкости и врожденной нравственности простого человека. Главное в Шухове — неистребимое внутреннее достоинство. Даже прислуживая своим более образованным солагерникам, Иван Денисович не изменяет вековым мужицким привычкам и «себя не роняет».
Народный характер Шухова — в неумении и нежелании жаловаться на тяготы, в способности «обустроиться» даже в заведомо неблагоприятной обстановке. В характеристике Ивана Денисовича очень важны подробности его рабочей сноровки: и то, как Шухову удалось обзавестись собственным удобным мастерком; и то, как он припрятывает куски алюминиевой проволоки, чтобы позднее отлить из нее ложки; и упоминание о складном ножичке, который был выточен и умело припрятывается Шуховым. Далее на первый взгляд незначительные подробности существования героя, его бытовые привычки, своеобразный крестьянский этикет и манера держаться — все это получает в контексте повести значение ценностей, позволяющих сохраниться человеческому в человеке. Так, например, Шухов всегда просыпается за полтора часа до развода. Именно в эти утренние минуты он принадлежит сам себе. Герою важны эти мгновения фактической свободы и потому, что «всегда можно подработать», и потому что они позволяют ему побыть собой, выжить как личности.
Категории времени и пространства в повести. Особенности предметной детализации. Проза Солженицына обладает качеством особой убедительности в передаче жизненных явлений — тем, что принято называть пластичностью образного строя. Рассказанная писателем история об одном дне из жизни заключенного воспринималась первыми читателями «Ивана Денисовича» как документальная, непридуманная. Действительно, образы большей части персонажей повести созданы на основе реальных прототипов — подлинных, из жизни взятых натур. По признанию самого писателя, таковы, например, образы бригадира Тюрина, кавторанга Буйновского, многих других заключенных и охранников. А вот главный герой повести Иван Денисович Шухов, по свидетельству автора, — образ составной: он сложен из портретных примет и деталей биографии солдата-артиллериста той батареи, которой командовал на фронте будущий автор повести, но его лагерная специальность, строй чувств и мыслей переданы ему от заключенного №854 — А.И.Солженицына.
Приметами непридуманной реальности наполнены описательные фрагменты повести. Кажется, что они перенесены сюда из жизни напрямую, «без обработки». Таковы портретная характеристика самого Шухова (бритая, беззубая и будто усохшая голова; его манера двигаться; искривленная ложка, которую он заботливо прячет за голенище валенка и т.п.); ясно нарисованный план зоны с вахтой, санчастью, бараками; психологически убедительное описание чувств заключенного при обыске. Любая деталь поведения узников или их лагерного быта переданы почти физиологически конкретно. Значит ли это, что писатель всего лишь добросовестно воспроизвел здесь картины реальной жизни?
При внимательном прочтении повести выясняется, что эффект жизненной убедительности и психологической достоверности — результат не только сознательного стремления писателя к максимальной точности, но и следствие его незаурядного композиционного мастерства. Удачная формулировка о художественной манере Солженицына принадлежит литературоведу Аркадию Белинкову: «Солженицын заговорил голосом великой литературы, в категориях добра и зла, жизни и смерти, власти и общества... Он заговорил об одном дне, одном случае, одном дворе... День, двор и случай Солженицына — это синекдохи добра и зла, жизни и смерти, взаимоотношений человека и общества». В этом высказывании литературоведа точно подмечена взаимосвязь формально-композиционных категорий времени, пространства и сюжета с нервными узлами проблематики Солженицына.
Один день в повести писателя содержит сгусток судьбы человека, своего рода выжимку из его жизни. Нельзя не обратить внимание на чрезвычайно высокую степень детализации повествования: каждый факт дробится на мельчайшие составляющие, большая часть которых подается крупным планом. Солженицын любит «кинематографические» композиционные приемы (в эпопее «Красное колесо», например, он введет в качестве композиционной единицы текста понятие «экран»). Необыкновенно тщательно, скрупулезно следит автор, как его герой одевается перед выходом из барака, как он надевает тряпочку-намордник или как до скелета объедает попавшуюся в супе мелкую рыбешку. Даже такая, казалось бы, незначительная «гастрономическая» деталь, как плавающие в похлебке рыбьи глаза, удостаивается в ходе повести отдельного «кадра».
Такая дотошность изображения должна была бы утяжелить повествование, замедлить его, однако этого не происходит. Внимание читателя не только не утомляется, но еще больше обостряется, а ритм повествования не становится монотонным. Дело в том, что солженицынский Шухов поставлен в ситуацию между жизнью и смертью: читатель заражается энергией писательского внимания к обстоятельствам этой экстремальной ситуации. Каждая мелочь для героя — в буквальном смысле вопрос жизни и смерти, вопрос выживания или умирания. Поэтому Шухов (а вместе с ним читатель) искренне радуется каждой найденной вещице, каждой лишней крошке хлеба.
Кроме того, монотонность тщательных описаний искусно преодолевается писателем благодаря использованию им экспрессивного синтаксиса: Солженицын избегает растянутых периодов, насыщая текст стремительными рублеными фразами, синтаксическими повторами, эмоционально окрашенными восклицаниями и вопросами. Любая частность описания, любой взгляд или оценка, опасение или облегчение — все передано через восприятие самого героя. Потому-то и нет в описательных фрагментах ничего нейтрального, чисто описательного: все заставляет помнить о чрезвычайности ситуации и о подстерегающих героя ежеминутно опасностях.
День — та «узловая» точка, через которую в повести Солженицына проходит вся человеческая жизнь. Вот почему хронологические и хронометрические обозначения в тексте насыщаются символическими значениями. Такова, например, одна из производственных сцен на строительстве ТЭЦ: Шухов по солнцу определяет время полдня, однако кавторанг Буйновский поправляет его, упоминая принятый по этому поводу Советской властью декрет. Речь идет о постановлении советского правительства 1930 года, согласно которому вводилось декретное время: к поясному времени конкретной местности прибавлялся один час. Цель нововведения — более рациональное использование светлого времени суток. В тексте, однако, этот факт соотносится с важным мотивом противоестественности всей лагерной практики и — шире — всей советской системы. Насилие над жизнью оказывается всеохватным, вот почему герой задается вопросом: «Неуж и солнце ихим декретам подчиняется?»
Внешне нейтральные хронологические «метки», упоминаемые в разговоре о том или ином персонаже, — один из способов проявления авторской позиции. Солженицыну важно «незаметно» сообщить читателю, когда были арестованы и начали лагерную жизнь первый бригадир Шухова Куземин и нынешний его бригадир Тюрин. Это, соответственно, 1931 г. (к 1943 г. Куземин сидит уже двенадцать лет) и 1932 г. (к январю 1951 г. Тюрин уже девятнадцать лет в зоне). Отсчет эпохи тоталитаризма автор ведет не с 1937 г., а уже с первых лет советской власти. В этом отношении позиция Солженицына была на фоне «оттепельных» шестидесятых годов необыкновенно смелой: в отличие от критиков «культа личности», писатель сумел сказать всю правду о советской эпохе.
Особенно важно, что в тексте сближаются друг с другом, порой почти становясь синонимами, понятия «день» и «жизнь». Такое семантическое сближение осуществляется через универсальное в рассказе понятие «срок». Срок — это и отмеренное заключенному наказание, и внутренний распорядок тюремной жизни, и — самое важное — синоним человеческой судьбы и напоминание о самом главном, последнем сроке человеческой жизни. Тем самым временные обозначения приобретают в повести глубинную морально-психологическую окраску.
Место действия также необычайно значимо. Пространство лагеря враждебно узникам, особенно опасны открытые участки зоны: каждый заключенный торопится как можно быстрее перебежать участки между помещениями, он опасается быть застигнутым в таком месте, спешит юркнуть в укрытие барака. В противоположность героям русской литературы, традиционно любящим ширь, даль, ничем не стесненное пространство, Шухов и его солагерники мечтают о спасительной тесноте укрытия. Барак оказывается для них домом, — со скрытой иронией показывает автор. Пространство в повести выстраивается концентрическими кругами: сначала описан барак, затем очерчена зона, далее рисуется переход по степи, стройка, после чего пространство снова сжимается до размеров барака.
Замкнутость круга в художественной топографии повести получает символическое значение. Обзор узника ограничен обнесенной проволокой окружностью. Заключенные отгорожены даже от неба: пространственная вертикаль резко сужена. Сверху их беспрерывно слепят прожектора, нависая так низко, что будто лишают людей воздуха. Для них нет горизонта, нет неба, нет нормального круга жизни. Но есть еще внутреннее зрение заключенного — пространство его памяти; а в нем преодолеваются замкнутые окружности и возникают образы деревни, России, мира.
Особенности повествования. Воссоздавая образ простого русского человека, Солженицын добивается почти полного слияния авторского голоса и речи героя. В композиционном отношении интересно, что вся повесть выстроена как несобственно-прямая речь Ивана Денисовича. Рассказывая о лагерной жизни, писатель мог бы избрать иную повествовательную манеру. Это могло бы быть эпическое повествование «от автора» или — противоположный вариант — рассказ от первого лица, целиком сориентированный на точку зрения героя. Солженицын предпочел такую форму повествования, которая позволяла предельно сблизить точку зрения мужика с точкой зрения автора. Такой художественный эффект лучше всего достигается использованием несобственно-прямой речи: рассказывается не только о том, что мог бы облечь в слова сам герой произведения, но и вещах, вряд ли доступных его пониманию. При этом сама манера речевого выражения определяется присущими сказовой речи просторечиями и диалектизмами, а также умеренным использованием лагерного жаргона (лагерный жаргон в несобственно-прямой речи персонажа употребляется минимально — использовано всего 16 лагерных понятий).
Солженицын довольно скупо использует в повести переносные значения слов, предпочитая первоначальную образность и добиваясь максимального эффекта «нагой» речи. В то же время в речевом строе произведения велика роль пословиц, поговорок, народных поверий и метких образных высказываний. Благодаря им главный герой способен чрезвычайно сжато и метко двумя-тремя словами определить суть события или человеческого характера. Пример такого рода — использованная по отношению к одному из лагерников пословица: «Быстрая вошка всегда первая на гребешок попадает». Говоря о постоянном изнуряющем лагерников чувстве голода, Шухов вспоминает другую поговорку: «Брюхо — злодей, старого добра не помнит...».
С другой стороны, ряд пословиц и народных поверий, вспоминаемых героем, характеризует крестьянский склад его мироощущения. Вот что, по мнению Ивана Денисовича, происходит на небе со старым месяцем, когда он исчезает, заменяясь новым: «Старый месяц Бог на звезды крошит». Особенно афористично звучит речь героя в концовках эпизодов или описательных фрагментов.
Солженицын показал один, как считает в финале повести его герой, удачный день: «в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый».
Столь же эпически спокойно звучат финальные авторские слова: «Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов — три дня лишних набавлялось». Писатель воздерживается от громких слов и откровенного проявления эмоций: довольно и того, чтобы соответствующие чувства возникли у читателя. А это гарантировано всем гармоничным строем повествования о силе жизни и о силе человека.