Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Копировать материал без указания переводчиков и редакторов запрещено! Давайте уважать чужой труд! 1 страница






Аннотация:

Одна неделя.

Квартира на Манхеттене.

Супергорячий бывший парень.

Что же плохого может произойти?

Прошло девять месяцев с тех пор, как Кэйтлин Паркер видела и слышала что-либо о Мартине Сандеки, девять месяцев и пять значимых этапов. Она пережила жестокое разочарование в первой любви, став сильнее (уже реже прячась в шкафах), чем когда-либо прежде.

Но теперь Мартин вернулся. И он хочет быть ее другом. Но он посылает смешанные сигналы горелке Бунзена в трусиках Кэйтлин.

Сможет ли Мартин снова пленить сердце Кэйтлин? Смогут ли Кэйтлин и Мартин быть просто друзьями? Или, несмотря на обилие химии, некоторые связи слишком изменчивы, чтобы это выдержать?

 

Пролог: Сравнение газов, жидкостей и твердых тел на молекулярном уровне

Спустя шесть месяцев после расставания…

— Я не знаю, как сделать это, Кэйтлин. Ты должна помочь мне.

— Что сделать, пап?

На мгновение в трубке воцарилась тишина, прежде чем он сказал:

— Поговорить с тобой о твоей матери.

Я скривилась, ковыряя неровности на кухонном столе. Четыре месяца назад, когда мы с Сэм переезжали из кампуса, мы обставили нашу квартиру мебелью из комиссионного магазина. Лак местами откалывался от формайки[1], а я делала все только хуже.

— Не знаю, что тут сказать. — Я пожала плечами, закусив губу, чтобы подбородок предательски на задрожал. По правде говоря, я скучала по ней. С отцом мы регулярно разговаривали по телефону, но за последние шесть месяцев я не принимала участия в наших воскресных встречах, и мне не хватало связи с мамой.

— Я думаю, что она сделала тебе больно. Я прав?

Я пожала плечами, хотя он не мог меня видеть. Безусловно, одна из причин, почему я не контактировала с ней, — это ее безразличие к моим чувствам после расставания с Мартином.

Другая причина — мой страх оттого, что она была разочарована во мне. Летом во время моего недовольства после расставания с Мартином я решила сменить специальность — с химических технологий на музыку — и после осеннего семестра взять перерыв в учебе.

Взять перерыв в учебе в семье Паркеров было равносильно тому, что я наплевала на свою жизнь. Я приняла это решение весьма легкомысленно, не посоветовавшись с родителями. Тем не менее, у моей решимости сменить специальность были глубокие корни, и она послужила стимулом моей нынешней оплачиваемой работе в качестве пианиста в группе, которая выступала на праздничных мероприятиях.

Неделю я психологически настраивалась и, пройдя прослушивание в июле, официально стала оплачиваемым музыкантом. Группа играла в основном на свадьбах. Еще они играли на Бар-мицва и Бат-Мицва[2], шикарных бизнес-фуршетах, всевозможных корпоративах между Бостоном и Нью-Йорком. Мои вечера и выходные проходили очень быстро, особенно, когда нам нужно было ездить на работу в город.

Будучи окруженная музыкой практически ежедневно: или в составе группы, или сочиняя ее в одиночестве — я поняла, чем хотела заниматься. Я должна была жить этим. Это была моя страсть, а игнорирование, которое дарило мне радость и покой, было неприемлемым.

Вместо того, чтобы признаться, почему я избегала маму, я сказала:

— На самом деле, я даже не понимаю, почему так расстроилась из-за нее. Она ничего не сделала. Действительно ничего. И я знаю, что у нее были благие намерения. Просто... такое ощущение, что она иногда вообще не заботится обо мне.

— Ну, ты не права. Она переживает за тебя. Она любит тебя.

— Тогда, думаю, я не понимаю, что такое любовь. Я думала, что знаю. Я думала, это великая вещь, когда два человека поддерживают друг друга и совместно решают возникающие проблемы. Я думала, это доверие и верность, это быть честным, добрым, быть командой. Но сейчас я ничего не понимаю. На самом деле, я даже сомневаюсь, что любовь существует. Может, как общество мы придумали это, чтобы объяснить и оправдать наше нездоровое желание взаимозависимости.

Он замолчал на минуту, и я знала, он задумался о том, что я сказала, обрабатывал это. Самое клевое в моем отце было то, что он прислушивался, чтобы понять, а не для того, чтобы противодействовать.

— На самом деле, в каком-то смысле я могу с тобой согласиться, если я, конечно, понимаю тебя правильно. Люди, большинство из нас, взаимозависимы, и очень часто зависимость граничит с ненормальностью. Оба в паре ответственны за нормальную здоровую взаимозависимость. Но ты предполагаешь, что существует только один вид любви, Кэйтлин. Скажу тебе, что в мире существует столько же видов любви, сколько и звезд на небе.

— Это было очень поэтично, пап.

— Спорим, ты не знала, что я раньше писал для мамы стихотворения.

Это заставило меня вздрогнуть, и я села прямее на стуле.

— Ты писал?

— Да. И довольно хорошо для студента-медика, который был по уши влюблен в недосягаемую Снежную королеву. От этого она растаяла... немного.

Я услышала улыбку в его голосе, и это заставило меня скучать по его милому добродушию.

— Что же произошло?

— Я попросил ее выйти за меня замуж, не ожидая, что она скажет да, но она согласилась. Так что мы поженились, и я был безумно влюблен в нее. Она была так... хороша. Так активна. У неё был талант вдохновлять людей и удивлять их своим умом, потому что она такая и есть, она гениальна. И очень харизматична.

На секунду я задумалась об этом в ужасе оттого, что я привлекала парней, которые были, как моя мать.

Он продолжил:

— Но потом я разочаровался, потому что ей был нужен мир вокруг так же сильно, как нужен был я. И мне не нравилось это.

Я обдумала этот момент, как мой отец ревновал ко всему миру. Я и не могла представить моего отца ревнивым. Он был таким... хорошим. Даже сдержанным. Милым.

— И что ты сделал?

— Я сказал ей, что хочу развестись. Я сказал, что не могу быть с человеком, который всегда ставит меня на второе место, и что я совершил ошибку.

Я резко вздохнула.

— Почему я не знала об этом?

— Это произошло до того, как родилась ты.

— Что она сделала?

Папа вздохнул, словно выпуская давние воспоминания.

— Она умоляла меня остаться, что потрясло меня до чертиков. Она предложила оставить политику, и даже дошло до того, что она бросила борьбу за место представителя в комиссии[3], ничего мне не сказав. Она пыталась сделать из себя другого человека, потому что не хотела, чтобы я уходил. Она не хотела потерять меня.

— Это кажется... так не похоже на нее.

— Это и было. Не похоже. Но любовь — та любовь, которую она чувствовала ко мне, заставляет людей делать безумные вещи. Она все искажает и заставляет сомневаться в собственном выборе.

— Итак, очевидно, ты остался. Но тогда, как она вернулась в политику?

— Я понял, что уничтожаю ее своей ревностью. Она пыталась измениться ради меня и не в лучшую сторону. Ту часть ее, которую я любил больше всего: ее блеск, харизму, доброту, неистовое желание исправить несправедливость — была не совместима с моей ревностью. И еще я понял, что она не принадлежит ни миру, ни мне. Она принадлежит только себе самой. Мы все принадлежим только самим себе, пока у нас не появляются дети. Потом мы принадлежим нашим детям настолько долго, насколько они захотят этого.

Я со смехом выдохнула и покачала головой.

— Не сомневайся, что твоя мама любит тебя, Кэйтлин.

Чувство стыда, пока я размышляла над словами отца, заставило меня перестать ковырять формайку.

Он продолжил:

— Но у нее все получается чрезмерно. В твоем случае, она тебя уважает и доверяет до невозможности, поэтому надеется, что ты придешь к ней, когда будешь готова. Пока она только кусает ногти.

Я напряженно задумалась об этом, немного паникуя из-за того, что стояла бы перед разочарованной мамой.

— Что если я никогда не буду готова?

— Тогда ты будешь очень глупой, а ты не глупая. Ты упрямая, но не глупая.

— Я не знаю, как сделать это, пап. Как мне сделать все правильно?

— Приезжай домой на День благодарения. Поговори с мамой. Или покричи на нее. Просто сделай что-нибудь. Вы двое нужны друг другу, и я не смогу вынести следующий воскресный звонок без тебя, так что будь добра позвони сама. Просто... будь храброй.

 

* * *

 

Спустя семь месяцев после расставания…

— Между тобой, мной и деревом, думаю, мы должны устроить собственный День благодарения прежде, чем ты уедешь. — Сэм складывала чистое белье, пока я прибиралась на моем столе, убирая старые задания и записи. Я решилась ехать домой на День благодарения и уезжала на три недели. У меня был переизбыток беспокойной энергии. И я использовала ее, чтобы прибраться в комнате.

Папа был прав. Настало время для меня наладить отношения с мамой.

С началом октября я возобновила воскресные звонки, и никто из нас не поднимал тему моего многомесячного отсутствия.

Я была рада тому, что мы не затрагивали тему, что я взяла перерыв в учебе. Когда в середине октября мама позвонила мне, я попыталась объясниться и отстоять свою позицию. Она прервала меня.

Мама сказала:

— Тебе нужно время.

И она была права. Мне нужно было время расставить все по своим местам, не заостряя своё внимание на мысли, что я, должно быть, разочаровала её.

— Твоя мама будет снова готовить соевую индейку? — спросила я Сэм.

В ответ она сымитировала рвотный позыв.

Я усмехнулась. Ее мама была строгой вегетарианкой. А Сэм очень любила стейки.

— Эй, Сэм, как думаешь, я могла бы получить работу в твоем ресторане? Не как официантка, конечно, пока у меня нет опыта, но возможно я могла бы работать помощником официанта или мыть посуду.

Я снова собиралась поступать в институт весной, но теперь у меня была главная специализация музыка. Меня приняли в музыкальную программу, этим, вероятно, я отсрочила свой выпускной на несколько лет. И я, скорее всего, потеряла свою стипендию. Папа предложил оплатить обучение, поэтому я решила устроиться на вторую работу, чтобы оплатить проживание и расходы на время учебы.

— Я могу спросить... — Сэм посмотрела на меня долгим взглядом, кусая при этом губу с внутренней стороны. — Но ты не думала устроиться на работу в " Блюз Бин"? Я слышала, что одна женщина там нанимает только музыкантов в качестве бариста, заставляя их петь серенады клиентам.

Я усмехнулась.

— Ха-ха, очень смешно.

Я бросила кипу бумаг в мешок, который отложила для переработки, и обратила внимание к книжной полке. У меня было так много учебников. Я думала, что они нужны были мне в качестве справочников, нужно было просто продать их за наличные. Комната погрузилась в молчание, что было обычным делом для нас в последние дни.

Поэтому я была удивлена, когда Сэм выпалила:

— Ну, думаю пришло время поговорить о том, что с тобой происходит.

Я посмотрела на нее через плечо и увидела, что она смотрела на меня, уперев руки в бедра.

— Что ты имеешь в виду?

Ее челюсть напряглась, и она решительно прищурилась.

— Я имею в виду, ты не разговаривала со мной или с кем-то другим месяцами, пока не получила работу в июле. Черт, да даже, когда мы выбирали эту квартиру, это было подобно тому как вырывают зубы, так тяжело мне было заставить тебя высказать свое мнение. И не пойми меня неправильно, начался этот странный период злобной акустической гитарной музыки.

Я послала ей извиняющуюся полуулыбку. Я знала, что этот разговор должен был когда-нибудь произойти. Сэм была такой терпеливой со мной. Мне стало лучше, гораздо лучше, и сейчас было подходящее время, чтобы в открытую поговорить и разъяснить ей мое поведение за последние месяцы.

Я повернулась к ней лицом, присаживаясь на кровать.

— Знаю. Извини за злобную акустическую игру на гитаре.

Она продолжила, будто я ничего не говорила, будто плотину прорвало, и ей необходимо было высказать все свои мысли.

— Я знаю, тебе не нравится, когда я упоминаю его имя.

Я закатила глаза, вспоминая мое драматическое представление несколько месяцев тому назад, когда сказала ей, что никогда не хотела бы больше говорить о Мартине Сандеки, но это заставило меня понять, насколько я не была готова тогда делиться своими мыслями.

— А потом ты присоединилась к группе и начала пить " Ред Булл". После этого решила изменить специализацию и взяла перерыв в учебе, кстати, я полностью за. Просто ты никогда мне ни о чем не говорила. Ты все время в себе. И я хочу все знать, прошло уже восемь месяцев с тех пор, как вы расстались, и, думаю, пришло время рассказать мне. Ты его все еще любишь? Кэйтлин уже вернулась? Нормально, если я буду задавать вопросы, озвучивая нежелательные советы?

Я глубоко вздохнула, ласково глядя на нее, потом похлопала по месту рядом с собой на кровати. Она посмотрела на меня, потом на кровать и наконец плюхнулась рядом.

— Ладно, — начала я, пытаясь придумать, как рассказать ей подробную версию того, что мне пришлось пережить. Обычными словами объяснить это было тяжело, поэтому я решила использовать терминологию, с которой мне было проще. — Позволь мне начать сначала, с твердого состояния вещества.

Она выгнула бровь и недоверчиво раскрыла рот.

— Твердое состояние вещества? О чем ты говоришь?

— Дай мне закончить. Итак, после того, как М-Мартин и я расстались...

— Итак, теперь мы можем называть его имя?

— Просто слушай. После того, как Мартин и я расстались, признаю, я вела себя не очень хорошо. Я была словно неподвижная масса с низкой энергией. Я думала, что если не буду вспоминать об этом, то этого и не было.

— Итак, у тебя началось отрицание.

Я слегка рассмеялась на ее уместное упрощение.

— Да. В общем-то, я отделилась ото всех. Я стала твердой. Это длилось довольно долго, потому что я упрямая. И знаешь, мне нравились эти вечера сожаления и угрызения совести.

— Да, это длилось два месяца. Ты ходила на занятия, иногда на свои джем-сейшн, но, в основном, просто пряталась в шкафу.

Я прочистила горло, вспоминая это мрачное время и благодаря Бога, что оно прошло.

— Так вот, это приводит нас к жидкому состоянию материи. Ты знаешь, как я начала расслабляться, как только мы переехали в квартиру?

Она кивнула.

— Ага, но ты все еще ни с кем не говорила. Ты просто сидела в своей комнате и слушала злобную девчачью музыку Тейлор Свифт.

— Да, потому что я была злой. Я больше не была словно застывшая, я действительно была очень, очень злой. Думаю, новая квартира была катализатором моей перемены из твердого состояния в жидкое. Это как начать все сначала. Подальше от атмосферы общежития, подальше от колледжа. Это было как напоминание, что и за пределами занятий есть жизнь. Мне только девятнадцать, почти двадцать, и я поняла, что уже целые десятилетия провела на этой планете. Я больше не могу прятаться в шкафах...

Я размышляла о своих чувствах на тот момент. Да, я не могла прятаться в шкафах, но эта мысль разозлила меня. Я была счастлива, пока Мартин не разрушил все, почесав мой зуд.

И я ненавидела его за это.

Во время пребывания в жидком состоянии я удвоила усилия, избегая любых упоминаний о Мартине Сандеки. Я не могла принять того, что он тоже существовал в этом мире, несмотря на то, что существование Геркулеса я признавала. Я его никогда не увидела бы лицом к лицу, но, может быть, в журнале или в новостях. Наш разрыв был моим выбором, и это было правильное решение, но все равно меня это бесило.

Ну и еще, я не была готова признать, что больше для него не существовала.

Сэм вздохнула.

— Итак, этот злобный этап, как ты назвала его — жидкое состояние — это, когда летом я пыталась заставить тебя прочесть интервью Мартина в фитнесс журнале?

Я кивнула.

— Да. Извини, за такое отношение к этому.

Она пожала плечами.

— Все нормально. Я поняла. Так что, если я правильно помню химию из старших классов, после жидкого состояния начинается газовое.

— Точно. Хотя, предпочтительнее закись азота, он же веселящий газ — иначе известный как фаза " Я не дам дважды сделать глоток".

— Ох! Это когда ты начала пить " Ред Булл" и вино из коробок. Не могу поверить, что ты пила этот незаконный ликер. Позор тебе.

Я попыталась состроить ошалевшую гримасу.

— Сэм, ты та, кто покупал мне ящиками вино. Ты мой поставщик. И я не буду извиняться, я не жалею об этом. Я поняла, что мне нравится вино в коробках, и я не отдам его ближайшие шесть месяцев, пока мне не исполнится двадцать один. Их можно складывать как тетрис. Все напитки должны быть складываемыми.

— Согласна, все напитки должны быть складываемыми, это экономит место на полке. И это не моя вина, что я старше и позволила тебе наслаждаться противозаконной деятельностью, особенно если сама я это пить не собираюсь. Но вернемся к тебе и твоим сумасшедшим фазам, после вина в коробках ты начала ходить на эти музыкальные встречи. Я помню эту фазу.

— Но если ты помнишь, именно в тот момент, я решила взять перерыв в учебе и сменить специализацию на музыку.

— И ты начала бродить возле этих наркоманов, рядом с баром на Четвертой Авеню. Но это продлилось всего неделю.

— Да, это продлилось всего неделю. — Я всматривалась в Сэм, прежде чем продолжить, удивляясь тому, какой она была проницательной и как мне повезло, что она была моей подругой. — Я заключила сделку с самой собой: хочу быть беззаботной и вести себя соответствующе моему возрасту. Если я буду беззаботной, то забуду про Мартина и стану счастливой.

— Ящики вина, кажется, и вправду делали тебя счастливой, — согласилась Сэм.

Чего я не сказала, потому что трудно было признаться в своей безответственности, что все превратилось в шутку. Мне не нужен был Мартин. Мне никто не был нужен. Я могла жить за пределами мрака шкафа и прекрасно справляться самостоятельно. Мне больше ничего не было нужно.

— Ты права, хотя это было неприемлемо для меня. Я слишком практичная и нелюдимая. Во-первых, " Ред Булл" на вкус как экскременты.

— О нет! Правда?

— И во вторых, насколько я люблю музыку, настолько терпеть не могу наркоманов.

Видеть, как люди сами уничтожали свою жизнь, словно смотреть, как Мартин мстил за свою жизнь отцу. Именно тогда я поняла, что для Мартина месть была как наркотик, а сам он был наркоманом.

— Итак, твердое состояние — это отрицание. Жидкое состояние — это гнев. Тогда газовое состояние — это торги.

Наклонив голову набок, я рассматривала Сэм.

— Что ты имеешь в виду?

— Пять стадий горя, — объяснила она как само собой разумеющееся. — Следующая — депрессия.

Я долго смотрела на подругу, понимая, что она была права. Она была так права. Следующая стадия была депрессия.

— О мой Бог, ты права. — Я печально улыбнулась ей. — Да, иначе известное как плазменное состояние вещества.

Взгляд Сэм стал сочувствующим, когда она всматривалась в меня, ее черты лица смягчились от сострадания.

— Ближе к концу лета, когда ты снова начала плакать.

— Ты слышала?

— Да. Я слышала плач. И печальные мелодии, которые ты сочиняла в своей комнате. Красиво, между прочим. Намного лучше того твоего взрывного бесполезного бряканья, которое ты называла музыкой.

Я мягко улыбнулась ей.

— Спасибо тебе. Это было похоже на... катарсис. Позволило мне задуматься о том, что происходило в течение тех месяцев. Но в основном, думаю, я пыталась оглядеться вокруг и понять, почему я позволила одной неделе, одной единственной неделе полностью изменить течение моей жизни.

Почему я дала Мартину Сандеки так много власти надо мной? И почему я продолжала это делать? Я не видела его и не говорила с ним с того злополучного дня в кампусе. Он не пытался связаться со мной, но я и не ожидала от него этого.

И все же... Я скучала по нему. Я все время думала о нем и нашей совместной неделе.

У Сэм опустились уголки рта, она искренне и с сочувствием улыбнулась мне.

— Кэйтлин, ты была влюблена в него всю ту неделю. Ты доверяла ему... Ты спала с ним.

Я кивнула, глядя вниз на свои пальцы.

— Знаю...

Знаю, я промахнулась с глубиной чувств, потеряла контроль, отдалась страсти, потерялась и одновременно нашла себя в нем. Меня стали замечать. Он все еще жил в моем сердце, и я никак не могла выгнать его. И не уверена, что смогла бы.

Я добавила:

— Я знаю, что до Мартина, до нашей совместной недели, я была подавленной, застрявшей на одном месте, сама не зная об этом. Но после того, как мы расстались, стало еще хуже.

Сэм притянула меня в объятия, пока я продолжала свою исповедь.

— Он стал мои компасом, моим маяком. И до него я была девушкой, отчаянно пытающейся идти по стопам чьих-то ожиданий, даже если размер их обуви не подходил мне.

— И он помог тебе увидеть вещи за пределами семейных ожиданий?

Я кивнула напротив ее плеча. После весенних каникул я стала женщиной, которая была намерена идти собственным путем.

Я отстранилась от подруги, но все еще держала ее за руку.

— Потом я оставила его, а он оставил меня. Мы отказались друг от друга, прежде чем я поняла, кто я и чего хочу. Мой компас был потерян. Я не могла вернуться к тому, чтобы прятаться в шкафу, хоть я и пыталась.

При этом она захихикала, добавив:

— Ого! Ну ничего себе ты " пыталась".

Я улыбнулась ей.

— Но шкафы мне больше не подходят. И я не знала, как двигаться дальше вслепую. Я хочу быть кем-то, кем-то другим, а не Кэйтлин Паркер, которая прячется в шкафах и делает то, чего от нее ожидают.

— Но не у всех есть помощник в виде компаса или проводника. Большинство людей слепо следуют в свое будущее.

Я снова кивнула.

— Да. Я уже поняла это.

Я поняла, что люди, делая это, доверяли своему сердцу.

— Ну мы уже прошли отрицание, гнев, торги, депрессию. Значит ли это, что ты уже перешла на стадию принятия? — Сэм широко и с надеждой улыбнулась мне, заставляя рассмеяться.

— Типа того. — Я пожала плечами, мой взгляд переместился за ее плечо, когда я сосредоточилась на своих мыслях. — Если подумать об этом таким же образом, пятое состояние материи — теоретическое состояние...

— В самом деле? Мы все еще используем химическую терминологию?

Я продолжила, будто она ничего и не говорила, потому что слово " принятие" не ощущалось правильным.

— Можно утверждать, что пятое состояние материи — это не теоретическое состояние, а целый класс состояний, которые происходят при необычных или экстремальных условиях, как конденсаты Бозе — Эйнштейна[4], или нейтронно-вырожденная материя.

— Я понятия не имею, что ты только что сказала.

Я сжала губы вместе, чтобы не рассмеяться, и снова посмотрела на Сэм.

— Но мою пятую стадию горя я собираюсь обозначить как кварк-глюонную плазму[5]. Это состояние вещества считается возможным, но только теоретически... пока.

— Теоретически?

— Теоретически, потому что пятая стадия горя должна помочь мне оставить в прошлом Мартина, чего, признаю, еще не произошло. А еще мне нужно найти свое предназначение, используя саму себя в качестве компаса.

— Ты же знаешь, что можешь использовать меня в качестве компаса. Я очень хороша в вышеупомянутых непрошенных советах.

Если бы я не знала этого раньше, то поняла бы сейчас: Сэм была необычайно замечательной.

— Я знаю. Но это больше, чем просто оставить Мартина. Это этап, когда мне станет комфортно в собственном теле, я буду счастлива из-за того, кто я, что я делаю и с кем.

— Итак, теоретически.

— Да. — Я кивнула, улыбаясь в ответ обнадеживающей ухмылке Сэм. — Это пока еще теоретически. Но все возможно.

 

* * *

 

Спустя восемь месяцев после расставания…

Я нашла маму в саду.

Она была дома на время выходных в Конгрессе в честь Дня благодарения. Подрастая, я всегда думала, это было смешно, что американские власти брали перерыв, словно маленькие дети на переменках в начальной школе. Я представляла Спикера Палаты, висящим вниз головой на шведской стенке, а руководителя лидера большинства, вымогающим деньги на обед у младших сенаторов.

Я знала, что мы увиделись бы, потому что это было в воскресной повестке дня за последний месяц. Мысленно я уже подготовилась к этой встрече. Она сказала, что мне нужно было время, чтобы обсудить мое многомесячное отсутствие в ее жизни и мой перерыв в учебе.

Но время пришло. Мне нужно было поговорить с ней об этом, хотя все было запутанным и нерешенным. Я нуждалась в том, чтобы она меня выслушала без попыток все исправить.

Когда я нашла ее в саду, то объявила ей в спину:

— Я хочу быть музыкантом. Я хочу заниматься музыкой, и главное, я не хочу быть ученым или политиком.

Мама повернулась, когда я заговорила, посмотрев на меня и немного сморщив лоб, вероятно потому, что я не была склонна к вспышкам гнева. После этого она кивнула и сказала:

— Ладно.

Я ожидала, что она продолжила бы, может, добавила бы типа: " Но теперь ты сама по себе" или " Но когда ты опомнишься", или что-то похожее. Но она ничего не сказала.

Когда она продолжила просто смотреть на меня, я, не выдержав, выпалила:

— Ты думаешь, это просто такой этап, верно?

Мама сделала глубокий вздох, опустив взгляд в землю, затем снова посмотрела на меня.

— Может быть. А может и нет.

— Ты разочарована во мне? Потому что я взяла перерыв в учебе? Потому что не пошла по твоим стопам? Потому что я...

Она подняла руки, останавливая меня.

— Кэйтлин, остановись. Просто остановись. Перестань говорить за меня. Я не разочарована в тебе. Я разочарована в себе.

Я хмуро посмотрела на нее, рассматривая свою мать в темном брючном костюме и голубой рубашке с маленьким флагом США на лацкане. Наконец спросила:

— Почему?

— Потому что ты явно нуждаешься в моей поддержке, а я не знаю, как это сделать. — Она подошла ко мне, всматриваясь в меня, и неожиданно потянула к себе, обнимая.

Когда она заговорила, я почувствовала, как ее подбородок двигался напротив моей головы.

— Я не... я никогда не была хороша в роли матери.

Я рассмеялась отчасти потому, что не ожидала от нее это услышать, отчасти потому, что это была правда.

Она обняла меня крепче.

— Я хороша в рациональном, методическом решении проблем, используя логику и анализ. Но как бы ни старалась, я никогда не смогу утешить тебя должным образом. Я так сожалею.

Мои внутренности затопило теплым облегчением, сопровождающимся надеждой. Я сжала ее в ответ, не в силах сдержаться.

— Ты прощена.

Мама отступила назад, не отпуская моих рук. Она была явно расстроена.

— Я не знаю, как помочь тебе или быть такой, какой тебе нужно, Кэйтлин.

— Ты можешь просто слушать?

— Да. Конечно.

— Без попыток решить проблему или искать оптимальное решение моего вопроса?

Она колебалась, сузив глаза и выглядя недоверчивой.

— Ты имеешь в виду, просто слушать?

Я кивнула.

Она пристально смотрела на меня, потом, по-видимому, укрепившись в своей решимости, сказала:

— Для тебя, безусловно.

 

* * *

 

Спустя девять месяцев после расставания…

— Ты собираешься уйти с Фитцом или как?

Я сделала глупое лицо, широко раскрыв глаза и смотря по сторонам.

Все, чего я хотела, — это бутылка воды.

— Ты это чем, Уиллис?

Мне нравилось задавать этот вопрос моему одногруппнику, потому что его на самом деле звали Уиллис. Обычно никто моего возраста не подозревал, что вопрос был с намеком на ТВ-шоу 1980 года, которое я смотрела с папой, под названием " Различные ходы" [6].

Уиллис обернулся через плечо, где заканчивали проверку звука наш басист Абрам, главный гитарист и саксофонист Джанет и Фитцджеральд наш второй гитарист и вокалист — сокращенно Фитц. Уиллис удерживал мою бутылку воды в заложниках, а я, проследив за его взглядом, обнаружила, что Фитц наблюдал за нами. Увидев, что наше внимание было сосредоточено на нем, он отвел свой голубоглазый взгляд и начал возиться с микрофонной стойкой, его лохматые каштановые волосы восхитительно падали на лоб.

Уиллис повернулся ко мне, смотря на меня своими темно-карими глазами. Как и все мы, Уиллис был одет в смокинг, галстук-бабочку, пояс — при полном параде. В отличие от остальных, Уиллис был словно из сороковых годов и никогда не стеснялся в выражениях.

Увы, он любил вставить крепкое словцо и пользовался кулаками. Мысли Уиллиса были случайными, порой его трудно было понять, а его аналогии вообще не имели смысла.

— Послушай, Кексик. Он запал на тебя, как дикобраз на воздушный шарик. Значит так, меня не волнует, что вы делаете в свободное время, но мне надоело терять хороших друзей, потому что вы, детки, не можете удержать свои ремни безопасности пристегнутыми. Мы потеряли Пирса, предыдущего пианиста, когда Джанет отказывалась работать с ним после шести недельного тура на матрасах. Они вытягивали соломинки, и ему выпал эспрессо, понимаешь?

Я кивнула, пытаясь проследить за его мыслями.

— Итак, Джанет и Пирс, ваш предыдущий пианист, были вместе? И это закончилось не очень хорошо?

— Это никогда не заканчивается хорошо. — Уиллис сощурил свои темно-карие глаза и сжал губы в тонкую линию. Его голова была гладко выбрита, а воротник рубашки не скрывал татуировок на затылке. Это не влияло на наше представление, потому что он был барабанщиком и сидел в глубине сцены. Кроме того, он был моим начальником.


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.032 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал