Убить их

12 октября 1986 г., Бомбей

Возлюбленный Бхагаван,

в чем разница между подчинением учителю и следованием его указаниям?

Вопрос сложный.

Прежде всего, учитель ожидает не повиновения, а понимания.

Он также не дает тебе руководящих указаний.

В его присутствии твое любящее сердце найдет их само.

Это означает, что те, кто отдает приказы и ожидает, что их приказам будут подчиняться, не являются подлинными учителями.

Учитель не командир. Он не выдает таких вещей, как Десять Заповедей. Конечно, он объясняет тебе свой опыт, свое понимание, и тогда дело за твоим разумом. Это не прямой приказ, это призыв к твоему разуму.

Приказ никогда не имеет никакого отношения к твоему разуму, приказ никогда не требует от тебя никакого понимания. Основная цель всех приказов заключается в том, чтобы низвести людей до состояния роботов. Во всем мире, в любой армии, миллионы людей превращают в машины — разумеется, таким образом, чтобы вы не понимали, что происходит.. Методология здесь непрямая.

С какой целью тысячи людей каждое утро маршируют, исполняют приказы — «направо, налево, вперед, назад» — для чего весь этот цирк? И это продолжается годы. Все это для того, чтобы уничтожить ваш разум.

Стратегия заключается в том, что если из года в год вы продолжаете исполнять любые дурацкие, бессмысленные приказы... И вам не положено спрашивать почему. Вы должны только исполнять, и исполнять как можно лучше; вам не нужно ничего понимать. И когда человек проходит через подготовку на протяжении ряда лет, то естественным результатом будет то, что он прекращает задавать вопросы «почему». И почему? А потому, что установка на вопрошание лежит в самой основе всего разума.

Это случилось во время второй мировой войны...

Отставной военный... он участвовал в первой мировой войне и был отмечен многими наградами, он был храбрым человеком. А теперь прошло уже почти двадцать пять лет. У него была небольшая ферма, и он жил себе потихоньку.

Однажды он возвращался с фермы домой, неся полную корзину яиц, а несколько человек в ресторане, просто забавы ради, сыграли с беднягой-отставником злую шутку. Один из людей в ресторане крикнул: «Смирно!» — и отставник выронил корзину и стал по стойке «смирно».

Двадцать пять лет минуло с тех пор, когда он прошел военную подготовку. Но эта подготовка вошла в его плоть и кровь, она стала частью бессознательного. Он полностью забыл, что он делал, — это произошло почти автономно, механически.

Он очень рассердился. Но те люди сказали: «Ты напрасно сердишься, ведь мы можем выкрикивать любое слово, какое нам хочется. Никто, же не говорит, что ты должен исполнить это».

Он сказал: «Для меня уже слишком поздно решать, должен я исполнять это или не должен. Весь мой ум функционирует как машина. Эти двадцать пять лет просто исчезли. " Смирно" означает только " смирно". Из-за вас пропали мои яйца. А я бедный человек».

Но это делается во всем мире. И не только сегодня; с самого начала армии обучались не для того, чтобы пользоваться разумом, а для того, чтобы следовать приказам.

Ты должен понять одну вещь очень ясно: следовать приказу и понимать нечто — это две диаметрально противоположные вещи. Если благодаря пониманию твой разум чувствует себя удовлетворенным и ты делаешь нечто, исходя из этого, тогда ты не следуешь приказу извне, ты следуешь своему собственному разуму.

И подлинный учитель не является твоим командиром. Он любит тебя, и он хочет, чтобы ты был более понимающим, более разумным, более способным найти свой путь, более прозорливым, более интуитивным. Этого нельзя добиться приказами.

Я вспомнил еще один случай времен первой мировой войны. В Берлине один профессор логики был призван в армию. Был недостаток в солдатах, и каждому, кто был физически годен, предлагали пойти добровольцем. В противном случае людей забирали в армию силой...

Ибо все общества, все нации, все культуры принимают как само собой разумеющееся, что индивиды существуют для них, а не наоборот. Для меня же все обстоит как раз противоположным образом: общество существует для индивида, культура существует для индивида, нация существует для индивида. Всем можно пожертвовать, но индивидом нельзя пожертвовать ни ради чего на свете.

Индивидуальность — это само цветение Существования, нет ничего выше. Но ни одна культура, ни одно общество, ни одна цивилизация не готовы признать такую простую истину.

Профессора забрали силой. Он сказал: «Я не тот человек, который может сражаться. Я умею спорить, я — логик. Если вам нужен кто-то для того, чтобы поспорить с врагами, я готов, но воевать — это не мое дело. Это варварское занятие».

Но его никто не слушал, и в конце концов его отвели на учебный плац. Началась строевая подготовка, и командир приказал: «Налево!» Все повернулись налево, но профессор остался стоять, как стоял.

Командир был слегка озадачен: «В чем дело? Может быть, этот человек глухой». Поэтому он громко крикнул: «Еще раз налево!» Все снова повернулись налево, но этот человек остался стоять, как будто он ничего не слышал.

Вперед, назад... отдавались всевозможные приказы, и все их исполняли. А этот человек оставался стоять на месте.

Он был известным профессором, даже командир знал его. С ним нельзя было обращаться, как с любым другим солдатом; он пользовался определенным уважением. В конце концов, когда строевая подготовка закончилась и все вернулись на ту линию, с которой начали, командир подошел к профессору и спросил: «У вас что-то неладно с ушами? Вы хорошо слышите?»

Тот сказал: «Я слышу хорошо».

«Но тогда, — сказал командир, — почему вы оставались стоять на месте? Почему вы не следовали приказам?»

Профессор сказал: «А какой в этом смысл? Когда все в конце концов вернулись в то же самое положение, после всех этих движений вперед и назад, налево и направо, какую пользу они извлекли?»

Командир сказал: «Это не вопрос извлечения пользы, это подготовка!»

Но профессор сказал: «Мне не нужна никакая подготовка. Особенно такая дурацкая... Вы возвращаетесь на то же самое место, совершив всевозможные дурацкие движения, в которых я не вижу никакого смысла. Можете вы объяснить мне, почему я должен поворачиваться налево, а не направо?»

Командир сказал: «Странно, ни один солдат не задает таких вопросов».

Профессор сказал: «Я не солдат, я — профессор. Меня принудительно доставили сюда, но вы не можете заставить меня делать то, что противно моему разуму».

Командир отправился к высшему начальству и сказал: «Что делать с этим человеком? Он может испортить других -так как все смеются надо мной и говорят: " Профессор, ты великолепен! " Я не могу справиться с этим человеком. Он требует, чтобы ему все объясняли: " Пока я не пойму этого, пока мой разум не одобрит этого, я этого делать не буду"».

Главнокомандующий сказал: «Я знаю этого человека. Он — великий логик. Дело всей его жизни заключается в том, чтобы все подвергать сомнению. Не беспокойтесь, я сам разберусь с ним».

Он вызвал профессора к себе и сказал: «Очень жаль, но мы ничего не можем поделать. Вас призвали в армию, стране нужны солдаты. Но я дам вам такую работу, которая не будет создавать никаких затруднений ни для вас, ни для других. Пойдем со мной на кухню».

Он отвел профессора на кухню и показал ему большую кучу гороха. Он сказал профессору: «Вот что вы будете делать: сидеть здесь. Вы должны сортировать горох: большие горошины — в одну сторону, маленькие горошины — в другую. И через час я приду, чтобы посмотреть, как идут дела».

Через час он вернулся. Профессор сидел на том же месте, и горох тоже остался на том же месте.

Главнокомандующий сказал: «В чем дело? Вы даже не начали?»

Профессор сказал: «В последний раз говорю вам, я хочу, чтобы вы все поняли, что если вы не будете объяснять мне... Почему я должен сортировать горох? Вы оскорбляете мой разум. Разве я идиот, чтобы сортировать горох? Какая в этом нужда? Более того, есть и другие проблемы. Сидя здесь, я подумал, что, может быть, в этом и есть какая-то нужда, но есть вопросы, которые должны быть решены: здесь есть большие горошины и есть маленькие горошины, но есть и горошины многих других размеров. Как быть с ними? Вы не дали мне никакого критерия».

Тайная школа, духовный путь — это не путь солдата.

Здесь приказы запрещены.

Здесь только взывают к разуму. Решение всегда остается за тобой.

Только лжеучителя дают тебе приказы, ибо они не могут Удовлетворить твой разум. Подлинный же учитель вполне способен удовлетворить твой разум, а затем предоставить тебе решать самому. Это твоя жизнь, и окончательное решение должен принимать ты, и никто другой. Ты должен взвалить ответственность на свои собственные плечи. Поэтому, что касается подлинных учителей, то никаких приказов не бывает.

Ты также спросил о руководящих указаниях.

Столетиями людям морочили головы подобной ерундой -как будто духовность является своего рода географией, так что ты получаешь карты, тебе даются указания: следуй правильным указаниям и ты достигнешь цели.

Увы, все не так дешево. У Существования нет никаких карт и никаких единых указаний тоже, ибо каждый индивид настолько уникален, что то, что для одного может быть указанием, ведущим к цели, другого может увести прочь от нее; то, что для одного может быть лекарством, для другого может оказаться ядом.

Индивиды так различны.

И если учитель не может понять различия индивидов, их уникальные качества, таланты, способности, тогда кто же поймет?

Нельзя дать никаких общих указаний.

Учитель просто продолжает давать всевозможные намеки. Запомни мое слово «намеки» — не указания. Ты должен выбирать то, что тебе подходит, и ты должен экспериментировать, чтобы увидеть, работает это для тебя или нет. Если работает, то углубляйся в это; а если не работает, то не чувствуй себя виноватым. Ты не совершил никакого греха, просто тебе не удался некий эксперимент.

С учителем жизнь становится научным экспериментом. Это больше не вопрос рая и ада, награды и наказания. Это вопрос исследования.

И каждый индивид должен исследовать свой собственный путь.

Нет никаких золотых правил — вот единственное золотое правило, которое существует.

Нет никакой сверхскоростной автомагистрали с указателями, сообщающими тебе, сколько тебе осталось до цели. В духовном исследовании тебе надо самому прокладывать себе путь; нет никакого готового пути, по которому тебе оставалось бы только идти.

И мое чувство говорит, что это — потрясающее блаженство и экстаз. Ты же не железнодорожный поезд. Катясь по рельсам, ты не можешь заезжать в джунгли, в горы — туда, куда тебе захочется. Поезд — это узник.

А вот река не узник. Она тоже проделывает большой путь. Она может преодолеть тысячи миль, от самих Гималаев, и в конце концов достигает океана — без карты, без указаний, без проводников, и никого на пути, у кого бы река могла спросить: «Куда мне теперь идти?» Ведь каждый шаг — это перекресток.

Но вот что странно: каждая река достигает океана с великой свободой, находя свой собственный путь.

Учитель может только давать тебе некие намеки на то, как найти свой путь. Он может давать тебе некие знаки относительно того, нашел ты его или нет; он может давать тебе некие критерии, чтобы судить, движешься ли ты к цели или прочь от нее. Но он не дает тебе руководящих указаний. Это невозможно по самой природе вещей.

Как только ты нашел учителя, ты нашел путь.

А кто является учителем? — не тот, кто исполняет ожидания твоего ума. Христианский ум имеет христианские ожидания, индуистский ум имеет индуистские ожидания, буддийский ум имеет буддийские ожидания.

Учитель — тот, кто осуществляет стремление твоего сердца.

Это не имеет никакого отношения к уму.

Это любовная связь.

Ты просто обнаруживаешь, что влюбился.

Ты просто обнаруживаешь, что твое сердце чувствует себя дома, легко, что твое сердце обрело сокровище и испытывает огромное благословение.

И когда ты приближаешься к учителю — с любовью, с доверием, — твой покой углубляется, твое безмолвие становится не чем-то мертвым, не безмолвием кладбища, а чем-то поющим и танцующим, живым.

Чем больше ты продвигаешься к исполнению твоей жизни, тем больше твоя жизнь становится ликованием, глубокой беспричинной радостью, блаженством, настолько глубоким и настолько изобильным, что ты начинаешь делиться им с другими. Фактически, ты не можешь не делиться им с другими, ибо оно переполняет тебя, ты не можешь сдержать его.

Впервые ты так мал, а твое блаженство бесконечно.

Таковы признаки того, что ты движешься по направлению к дому.

Твои экстазы становятся все глубже и выше.

А если ты удаляешься от дома, ты будешь становиться все более страдающим, все более печальным, все большим святошей, большим христианином, большим индуистом, большим Джайном — все виды болезней. Более сведущим, но внутри все более и более пустым, нищим, живущим призрачной надеждой, что где-то в другой жизни, где-то в другом мире, ты будешь вознагражден за всю твою печаль, за твое постное британское лицо.

Святые не смеются. Они опустились ниже человеческого уровня, ибо только человеческие существа смеются. Буйволы не смеются, ослы не смеются — все они относятся к категориям святых и мудрецов. Возможно, эти ребята — ослы и буйволы -были великими мудрецами в их прошлых жизнях, а сейчас они получают вознаграждение. Кто знает...

Но что касается меня, твое чувство юмора и твой смех будут становиться все глубже, по мере того как ты будешь расти в своем сознании. Ты будешь становиться более игривым в жизни.

Поэтому нет ни приказов, ни указаний, а только смутные намеки, знаки и постоянное усилие заострить твой разум, чтобы ты смог найти свой путь. И чтобы тогда, когда ты найдешь его, тебе хватило отваги разразиться песнями, танцем, ликованием.

Такова функция учителя: сделать тебя более разумным, более отважным, более любящим, более понимающим. Но нет никаких приказов, никакой дисциплины, никаких руководящих указаний.

Приказы, дисциплина, указания — все это используется людьми, которые хотят доминировать, людьми, которые хотят диктовать свои условия, навязывать свои идеи другим людям.

Я называю таких людей величайшими преступниками.

Навязывать кому-то свою идею, какой-то идеал, какой-то шаблон, — это насилие, чистое насилие. Это разрушительно, и учитель не может делать этого.

Учитель всегда является созидателем.

Возлюбленный Бхагаван,

у меня все время возникают вопросы. Я записываю их, а затем перечитываю. Когда я медитирую, я часто получаю ответ, и много раз так случалось, что тот же самый вопрос задается Вам во время беседы или на видео в тот же вечер. Даже если его задает кто-то другой, я чувствую, что это — мой вопрос, и я чувствую, как будто ответ дается мне.

Возлюбленный учитель, не могли бы Вы прокомментировать это?

Это заблуждение, что любой вопрос — твой. Это просто старая привычка собственничества — дом мой, жена моя, ребенок мой, даже вопрос мой.

Все человеческие существа потенциально способны на любой вопрос, который любой из вас может задать, ибо все вопросы исходят из вашего помешанного ума, а вы все в равной степени помешаны.

Есть лишь несколько вещей, в которых вы равны, -помешанность является одной из них. Лишь изредка кто-то оказывается более помешанным, чем другие; тогда его вяжут.

И вся деятельность психологов, психиатров, психотерапевтов направлена не на то, чтобы ликвидировать помешательство, — этого они не могут; у них нет ни малейшего представления о том, что такое здравость. Все, что они могут, сводится к тому, что, когда кто-то поднимается над средним уровнем помешанности человечества, они могут одернуть его: «А ну-ка, будь нормальным!» «Будь нормальным» означает «Будь нормально помешанным, не пытайся быть ненормальным».

Ненормально помешанные люди считаются сумасшедшими.

С нормально же помешанными людьми — поскольку они являются единственными видом людей, который есть, — не возникает никаких вопросов, никаких проблем, хотя они полны тех же проблем, что и сумасшедшие.

Разница только количественная.

Просто сядь в своей комнате, закрой все двери, запри их изнутри и записывай в блокнот все, что происходит в твоем уме. Не производи никакой редакторской работы, просто продолжай записывать все, что приходит тебе в ум. И ты будешь удивлен — через десять минут прочти то, что ты записал, и ты будешь поражен — написано это тобой или каким-то спятившим типом? Что за бред, что за абсурд происходит в твоем уме?

Говорят, что Бог создал этот мир. Есть много людей, которые доказывают, что в этом мире так много ошибок... он не может быть создан Богом. Совершенный Бог не может создать такой несовершенный мир.

Но я нахожу у него одно слабое место: он не сделал в головах у людей маленькие окошки, через которые другие могли бы заглянуть внутрь и увидеть, что там происходит. Тогда бы это был такой совершенный мир — всего лишь Маленькие окошки, чтобы по крайней мере твои друзья могли посмотреть на то, что происходит у тебя в голове. Они были бы Удивлены, что снаружи ничего не проявляется, а внутри этот человек несет такой мусор. И это продолжается изо дня в день. Двадцать четыре часа в сутки.

В моих медитационных лагерях у меня была одна особая медитация: эта медитация заключалась в том, что в течение одного часа каждый должен был сидеть расслабившись и говорить все, что приходило ему на ум, просто стать рупором своего собственного ума, просто громкоговорителем — и делать все, что захочется, никаких запретов в течение одного часа. И это была такая радость, и люди творили нечто великолепное! Такие хорошие люди... вы бы и представить себе не могли.

Один человек... я бы никогда не подумал, что он устроит такое: сидя передо мной, он непрерывно звонил по телефону. Это был пожилой человек лет шестидесяти, богатый человек, и он непрерывно звонил по телефону: «Алло, алло!» Позже я узнал, что это и было его делом, весь его бизнес был связан с биржей.

И он обычно сидел как раз передо мной, так что время от времени он смотрел на меня и улыбался, так как он видел, что он делает что-то не то, что он несет какую-то чушь. Но что делать? — такова была медитация!

Здесь сидит Джаянтибхаи. Один из его друзей — они старые друзья, они остаются ими и поныне, между ними существует глубокая привязанность — просто встал и начал толкать машину Джаянтибхаи вниз с холма. Это была машина, в которой я приезжал в лагерь, а он собирался столкнуть ее с холма — еще немного и ей пришел бы конец! А он был его большим другом. Мне пришлось сказать людям: «Прекратите вашу медитацию. Остановите этого человека, а то машине придет конец. А ведь он знает, что это — машина его друга, и он знает, что она мне понадобится, что я должен ехать...»

Кое-как его оттащили от машины, но он так разгневался, что в своем гневе взобрался на дерево, которое росло как раз посередине того места, где сидели все медитирующие; он начал сбрасывать с себя одежду и остался голым.

Он такой серьезный, молчаливый человек — никто бы подумать не мог, что он может делать такие вещи. И было так трудно заставить его спуститься: «Медитация закончилась, спускайся вниз!» Но он не слушал, ему было так трудно выйти из медитации.

Эти вещи происходят в уме, не вы делаете их.

В конце концов я вынужден был отказаться от этой медитации, так как она была опасной. Выбросить весь мусор из головы — это прекрасно, это очищает, но это опасно — люди могут начать бить друг друга.

В одном месте так и случилось. Люди медитировали, а один сардарджи начал наносить удары... не то чтобы кто-то был его врагом или что-либо в этом роде. Он делал такие большие прыжки, чтобы наносить людям удары, что вся площадка опустела; все медитирующие оказались за пределами площадки, и сардарджи остался на ней в одиночестве.

Я сказал: «Сардарджи, теперь сядь. Все разбежались».

Он сказал: «Что на меня нашло? Ведь я не агрессивный человек». И люди из его города подтвердили: «Он очень хороший человек. Что это пришло ему в голову?»

Я сказал: «Должно быть, это приходило ему в голову каждый день; просто не было удобного случая. Сегодня такой случай ему представился. Он один разогнал всех медитирующих!» А там было по меньшей мере пятьсот человек.

Позже я спросил у него: «Ты осознал, что ты делал?»

Он сказал: «Я осознал, что я делал что-то не то, ведь эти люди не причинили мне никакого зла. Большинство из них я даже не знаю. Но с самого детства я вижу сны, что я бью людей. Даже днем, когда я закрываю глаза, это находит на меня: я один могу справиться с сотнями людей. Вы сами видели это — пятьсот человек, великие медитаторы, и все они позабыли о своей медитации».

Я сказал: «И ты думаешь, что ты здоров?»

Он ответил: «Именно этот вопрос я все время задаю себе после вашей медитации! Это гвоздем засело у меня в голове... в любое время что-то может произойти, выйти из-под моего контроля, и я окажусь помешанным. Помешанность есть, просто она подавлена».

В мире есть только два вида людей: нормально помешанные люди и ненормально помешанные люди.

Один человек сошел с ума... а сумасшедшие очень изобретательны, так как они никого не боятся; они не заботятся о своей респектабельности, им дела нет до того, что о них подумают другие. Они становятся совсем бесстрашными, и они начинают делать свое дело — то, что они всегда хотели делать, но подавляли.

У этого человека появилась навязчивая идея, что по всему его телу ползают какие-то странные склизкие твари, и весь День напролет он сбрасывал их с себя. Его родные говорили: «Что ты делаешь — ведь мы не видим никаких склизких тварей?»

Он отвечал: «Вы и не можете их видеть. Раньше я сам был в вашем положении; у меня были подозрения на этот счет, но я никогда не видел их. Теперь, кажется, у меня открылся третий глаз. Я могу видеть их!» И он продолжал сбрасывать их с себя.

Они говорили ему: «Ты просто... ты собираешься на работу, в свою контору, или нет?»

Он говорил: «Как же я могу пойти? И это так противно -они ползают у меня по лицу, забираются в волосы... Я никуда не могу пойти».

Поэтому в конце концов они отвели его к психиатру. Психиатр сказал: «Не беспокойтесь. Я уже сталкивался с такими случаями. Проходите сюда и садитесь».

Тот сел, продолжая сбрасывать с себя тварей. Психиатр сказал: «Ничего страшного, у вас просто есть навязчивая идея, вы стали одержимым этой идеей».

Он сказал: «Одержимым? Сейчас я вам покажу».

Он пододвинул свой стул поближе к психиатру. Психиатр сказал: «Что вы делаете?»

И этот человек начал бросать своих тварей на психиатра, а психиатр закричал: «Прекратите! Не бросайте на меня этих тварей! Что вы за человек? Вы пришли сюда за лечением или для того, чтобы и меня сделать больным? Какой отвратительный тип!»

Тот сказал: «Теперь вы видите, что это не просто идея».

Психиатр сказал: «Да, я понимаю, это не просто идея. Я могу видеть их; кажется, у меня тоже открывается третий глаз! Но только не приходите больше ко мне. Обратитесь к другому психиатру, он живет как раз напротив меня. Он — мой враг, и когда я сталкиваюсь с такими пациентами, как вы, я направлю их к нему. И простите меня — вот ваши деньги, возьмите их назад. Но не разбрасывайте здесь ваших тварей! Отнесите их к тому психиатру — вон там находится его приемная, он принимает каждый день. И если вы хотите, я заплачу за вас. Сколько бы он с вас ни запросил, я заплачу. Но только откройте его третий глаз так же, как вы открыли мой. Вы великолепны — есть йоги, которые упорно пытаются открыть свой третий глаз, и ничего не открывается, а вы за несколько минут открыли мой третий глаз». И когда этот человек уходил, он оглянулся. Психиатр сбрасывал с себя этих тварей.

Все находятся в одной лодке. Только одни сидят посередине, а другие сидят у самого борта и легко могут свалиться в реку.

Это не твой вопрос. Ни один вопрос не является твоим.

Запомни, что вопросы исходят из твоей нормальной помешанности. Поэтому, когда ты слышишь, что кто-то другой задает твой вопрос, не удивляйся.

Это те же самые склизкие твари — это не твоя монополия. У других они тоже есть.

Если ты будешь хранить молчание, ты обнаружишь, что каждый вопрос, который когда-либо беспокоил тебя, задается кем-то другим — ибо мы не острова, мы все связаны, мы суть один континент. И мы непрерывно ведем передачу наших идей, даже ничего не говоря кому-то, сидящему рядом с нами. Ни ты не пытаешься сказать что-то ему, ни он не пытается услышать тебя, а просто эти идеи излучаются.

Вот что надо понять: большинство твоих идей — это просто непрошеные гости, которые берутся откуда угодно. Они витают в воздухе, и как только они попадают к тебе в голову, ты думаешь: «Это моя идея».

И если ты слушаешь внимательно, тогда каждый ответ предназначен для тебя. Даже если вопрос не был твоим, даже если ты не мог признать никакого сходства между этим вопросом и каким-либо вопросом в твоем уме, ответ, несомненно, предназначен для тебя — как и для всякого другого.

Ибо моя работа — это не то, что можно назвать розничной торговлей: это оптовое дело.

Если бы я занимался розничным делом, это была бы слишком большая работа для слишком короткой жизни; я бы не смог помочь многим людям.

У меня оптовое дело. Мой ответ предназначен для всех вас, спрашивали вы или нет. Возможно, вы спросите завтра или послезавтра; просто ждите, — но запомните ответ. Вопрос придет. Может быть, вопрос уже приближается, уже поднимается из вашего бессознательного; он просто не пришел вовремя. Поэтому храните ответ, а вопрос обязательно придет.

Я отвечаю на ваши вопросы, чтобы просто убить их, чтобы простс уничтожить их, тогда я смогу помочь вам выйти за пределы вопросов и ответов, в состояние безмолвия, где нет никаких вопросов и никаких ответов.

Это пространство — пространство всех чудес, всех таинств.

Это волшебное пространство я называю подлинной религией.

Войти в него — значит стать религиозным человеком.

Возлюбленный Бхагаван,

когда я сижу здесь с Вами, я пытаюсь наблюдать и быть как можно более осознающим. Мой ум продолжает болтать, спрашивая, то ли это пространство, следует ли мне быть наблюдателем или потеряться в Вас. В то же самое время я пытаюсь расслабиться и игнорировать все это. Так или иначе, несмотря на все эту гимнастику, наступает момент, когда происходит таяние и я становлюсь таким мягким и восприимчивым, таким простым и текучим.

Возлюбленный учитель, как мне перестать мешать самому себе, чтобы не расточать попусту это драгоценное время пребывания с Вами?

Есть вещи, которые на самом деле просты, но становятся очень сложными из-за тебя самого.

Сейчас, сидя здесь, ты можешь просто расслабиться и наслаждаться, — но нет, ты делаешь из этого проблему: расслабляться ли тебе, или сливаться, или наблюдать?

И из-за всего этого ты опаздываешь на поезд.

Здесь не надо ничего делать.

Просто расслабься и слушай, и из этого слушания к тебе придут некие прозрения. Используй эти прозрения в своей жизни.

Когда кто-то оскорбляет тебя, наблюдай это — как будто ты просто наблюдатель, а он оскорбляет кого-то другого. Это как раз тот случай.

Или ты сидишь на берегу океана — сливайся с красотой восхода солнца, ибо красота — это нечто, чем надо наслаждаться.

А гнев — это нечто, что надо отбросить.

Итак, различные методы должны использоваться в различных ситуациях. Когда ты лежишь в постели, тебе ничего не надо делать — просто расслабься. Весь день ты был активным, ты занимался тысячей и одним делом. Теперь пришло время позабыть все это и просто позволить себе расслабиться и пополнить запасы энергии.

Расслабление, слияние, наблюдение — все это различные техники для различных ситуаций. И если ты будешь пытаться использовать все эти техники в одной ситуации, ты просто упустишь всю суть и ты не сможешь делать ни то, ни это.

Тем не менее, тебе повезло, что, занимаясь таким глупым делом, ты в конце концов находишь расслабление.

Возможно, ты устаешь, хорошего понемножку — слияние, наблюдение, расслабление... Ты устаешь, поэтому расслабление приходит само по себе; ты чувствуешь себя легко. Это хорошо.

В Индии у нас есть пословица, что, если человек утром пропадает, а вечером приходит домой, его не следует называть «пропащим». Весь день он где-то таскается и занимается всяческими дурацкими делами, — но он, по крайней мере, возвращается домой.

Но если ты видишь, что расслабление приходит, что тебе становится легко и все идет прекрасно, то почему бы не проделывать это с самого начала? Разве это вступление является необходимостью?

Если ты видел драмы Джорджа Бернарда Шоу, то у него очень длинные вступления, длиннее, чем сама драма. Драма весьма непродолжительна, а вступление в три раза длиннее. Все друзья, доброжелатели, говорили ему: «Это слишком утомительно. Если мы пропускаем вступление и читаем только драму, тогда возникает чувство, что, возможно, мы теряем нечто: человек написал такое большое вступление, в нем должно быть нечто. А если мы читаем ваше вступление, то оно настолько утомительно, что к тому времени, когда мы добираемся до драмы, нам хочется зашвырнуть книгу подальше — вы так измучили нас».

Нет никакой нужды в длинных вступлениях, достаточно лишь предисловия. Поэтому все в порядке, если минуту или две ты занимаешься слиянием, расслаблением, наблюдением: заканчивай с этим побыстрее, чтобы почувствовать удовлетворение оттого, что вступительная часть выполнена. Затем переходи к настоящей драме — расслабься и наслаждайся.

Вещи просты. Но так или иначе ум хочет делать их сложными, без всякой на то нужды, поскольку, если они не сложные, от ума нет никакой пользы.

Ум полезен только тогда, когда что-то является сложным, — тогда ум нужен. Когда же вещь проста, ум совсем не нужен.

А жизнь настолько проста, что, если человек достаточно отважен, чтобы жить ею, от ума можно полностью отказаться. Отказаться от ума и жить естественной жизнью — это то, что я называю санньясой.

От мгновения к мгновению, а там увидим.

Зачем все время устраивать репетиции?

Когда мгновение придет, твое сознание смело встретит его и откликнется на него.

Но люди так много готовятся, что почти вся их жизнь расходуется на подготовку.

Я слышал историю об одном немецком профессоре. Ему захотелось иметь самое большое собрание философской, религиозной и духовной литературы. А он был очень богатым человеком, поэтому он стал путешествовать по всему миру, собирая всевозможные писания. В мире есть триста религий и сотни философий, и по каждой из них написаны сотни книг на разных языках. И он нанял переводчиков, чтобы перевести все эти книги на немецкий язык. И все это было подготовкой к тому моменту, когда он начнет читать.

Но к тому времени, когда ему исполнилось девяносто лет, он все еще собирал книги.

Кто-то сказал ему: «Вам уже пора начинать читать. Подготовка продолжалась слишком долго, и вы уже имеете тысячи и тысячи книг — мы не думаем, что вы сможете прочесть их все. Ваша жизнь подходит к концу, вам осталось жить, может быть, год или два».

Он сказал: «Но мое собрание еще не полное».

Поэтому он стал собирать книги еще более интенсивно, подключил к собиранию и переводу книг еще больше людей. В конце концов он заболел, и врач сказал: «Ему осталось жить не более семи дней».

Он созвал всех специалистов, которые переводили для него книги: «Теперь прекратите переводить. Просто постарайтесь сделать для меня краткое изложение каждого писания, так как мне осталось жить только семь дней, А я хочу узнать, что написано во всех этих писаниях. Так что подготовьте краткие изложения всех писаний».

Но специалисты сказали: «Вы собрали так много писаний, что даже с краткими изложениями ничего не получится. Мы попытаемся, но за семь дней все краткие изложения не будут готовы».

Наступил последний день. Он снова спросил: «Как дела?»

Они сказали: «Мы стараемся».

Он сказал: «Забудьте об этом. Сделайте вот что: составьте один небольшой конспект, резюмирующий все писания. Ибо у меня не остается больше времени; я чувствую, что я умираю. Поэтому поторопитесь».

Они сказали: «Как тут можно поторопиться? Мы должны просмотреть писания, чтобы найти саму их суть, самое существенное во всех писаниях. Для этого потребуется некоторое время».

Прошел целый день, и к вечеру, когда они завершили работу, у них получился небольшой конспект на нескольких страницах. Они пришли к нему, он был уже при последнем издыхании. Он сказал: «Так много страниц... это не годится. Сделайте из этого полстраницы, просто краткое обобщение, которое можно напечатать на почтовой открытке. У меня нет времени на все эти страницы».

Они бросились назад и снова стали обобщать. Теперь в этом не оставалось никакого смысла, поскольку все эти писания, обобщения и обобщения... И к тому времени, когда они вернулись, профессор был мертв.

Его жена сказала: «Это очень печально. Но по крайней мере вы можете громко крикнуть ему в ухо; возможно, он еще в состоянии слышать. Он только что отошел».

Врач сказал: «Теперь это бесполезно. Но вы можете попытаться, вреда в этом не будет». И один специалист прокричал ему в ухо обобщение всех писаний. Но он был уже мертв, и врачи сказали: «Теперь он не может слышать».

Вся его жизнь ушла на подготовку.

И это история не только об одном странном, чудаковатом человеке. Это история обо всех нормальных людях: подготовка, подготовка, подготовка. Они полностью забывают... подготовка к чему?

Мы не можем быть уверены даже в следующем мгновении. Подготовка к чему? Либо живи, либо готовься.

Если ты хочешь жить, живи сейчас. Или готовься к завтрашнему дню, — но помни, что завтрашний день не приходит никогда.

Вместо завтрашнего дня приходит смерть.

Разумный человек живет своей жизнью. Он не беспокоится о подготовке, дисциплине.

Ты находишься здесь со мной.

Живи этим мгновением во всей его полноте, во всей его интенсивности. Возможно, из этой полноты и интенсивности ты уловишь вкус, который останется у тебя и в следующем мгновении.

И как только ты познаешь, что мгновение можно прожить с полнотой и интенсивностью, ты узнаешь тайну, саму тайну жизни.

Тебе всегда дается одно-единственное мгновение, никогда два мгновения сразу.

Если ты знаешь тайну, как прожить одно мгновение, ты знаешь всю тайну жизни. Ибо ты всегда будешь получать одно мгновение — и ты знаешь, как прожить его, как полностью быть в нем.

Твой вопрос напомнил мне об одной моей старой приятельнице, многоножке. У многоножки — сто ног, отсюда и название «стоножка» (англ. centipede). Это слово происходит от санскритского шатппади.

Однажды ранним утром, как раз на восходе солнца, стоножка отправилась на утреннюю прогулку. Некий кролик, обладавший философским складом ума, увидев ее ноги, не мог поверить своим глазам — он сказал: «Боже мой, этой стоножке не миновать беды. Как ей упомнить, какой ногой делать первый шаг, какой — второй... целая сотня ног! Она непременно попадет в беду».

Кролик подошел поближе и сказал стоножке: «Тетушка, я — кролик-философ, скромный искатель истины».

Стоножка сказала: «Это все очень хорошо, но в чем проблема?»

Он сказал: «Проблема в следующем: как ты управляешься с целой сотней ног?»

И стоножка сказала: «Я никогда не думала об этом. И ни одна стоножка никогда не думала об этом; в наших писаниях об этом нет никаких упоминаний. Мы прекрасно управлялись со своими ногами. Но твой вопрос правомерен. Подожди немного. Я попробую». И она не смогла двинуть даже двумя ногами.

Ошеломленная, она упала.

И она очень рассердилась на кролика. Она сказала: «Негодяй, никогда больше не смей задавать стоножкам твой философский вопрос. Этот вопрос засел у меня в голове; теперь я не могу ходить, не думая о том, как это происходит — какой ногой? А ног целая сотня... Ты погубил мою жизнь. Но если у тебя есть хоть немного доброты, не задавай больше никому таких вопросов. Я попытаюсь забыть этот вопрос. Я не знаю... Если я смогу забыть его, я смогу жить; если не смогу, тогда мне конец».

Сейчас ты пытаешься быть в моем присутствии, расслабляясь, сливаясь, наблюдая... ты попадешь в беду.

Забудь всю эту ерунду, забудь все философские вопросы.

Здесь — просто будь.

Просто будь, и из этого бытия вырастает понимание, которое дает тебе прозрение в то, где сливаться, где наблюдать, где расслабляться.

Здесь ты должен просто уловить вкус бытия — бытия полностью живым, безмолвным, радостным — и из этого придет все остальное.