Церковное возрождение на оккупированных территориях Санкт-Петербургской (Ленинградской) епархии в 1941-44 гг.

Михаил Шкаровский

ЦЕРКОВЬ ЗОВЁТ К ЗАЩИТЕ РОДИНЫ

Шкаровский М. Церковь зовет к защите Родины. Религиозная жизнь Ленинграда и Северо-Запада в годы Великой Отечественной войны", Санкт-Петербург, 2005

Также его статьи на эту тему: Девятьсот дней в аду. 2004. Ответ на статью протоиерея Сергия Окунева. 2006.

Церковное возрождение на оккупированных территориях Санкт-Петербургской (Ленинградской) епархии в 1941-44 гг.

К началу Великой Отечественной войны на территории Ленинградской области осталась 21 действующая церковь, больше чем в любой другой епархии Советского Союза (в границах 1939 г.), кроме Московской. Однако подавляющее большинство из этих храмов — 16, как уже говорилось, находились в Ленинграде и пригородах и, таким образом, все районы области представляли собой " церковную пустыню". Пять из шести действующих храмов южных пригородов северной столицы, оказавшись вблизи линии фронта (по ту или другую сторону), сильно пострадали от военных действий, и службы в них прекратились в августе- сентябре 1941 г.: Свято-Троицкая церковь в Петергофе, Преображенская в Урицке (Лигово), Никольская в Колпино, св. Адриана и Наталии в Старо-Паново и Князь-Владимирская в Усть-Ижоре.

Таким образом, на оккупированной территории оказалась лишь одна действующая пригородная церковь — во имя иконы Божией Матери " Знамение" вблизи Екатерининского дворца в г. Пушкине (Детское Село). Бе настоятелем служил заслуженный митрофорный протоиерей Феодор Забелин. В годы первой мировой войны он, являясь благочинным стрелковой дивизии на Западном фронте, был тяжело ранен осколком снаряда, затем в 1919-1941 гг. служил в храмах Лужского и Детскосельского районов. Отец Феодор часто проповедовал, постоянно старался помогать прихожанам и пользовался их любовью и уважением. Хорошо знавшая батюшку Н. Ки-тер так написала о нем в своих воспоминаниях: " Все знавшие его называли " Филаретом Московским". Целый ряд бедняков состоял у него на постоянной пенсии. Каждую бездомную голодную кошку или собаку он, бывало, подберет и выкормит. Знали об этой его деятельности только самые близкие друзья, т. к. он строго запрещал о ней рассказывать. По виду это был очень скромный и незаметный старец. И он, несмотря на запрещения, неуклонно продолжал проповедовать... Во время боев, в самые страшные бомбардировки, он также спокойно, как и в обычное время, ежедневно служил у " Знамения" литургии, на которые собиралось много верующих. Бывало, звенят разбитые стекла и сыплется штукатурка, а о. Феодор бестрепетно предстоит св. Престолу, словно и не слыша потрясающих храм оглушительных взрывов. Когда отступавшие немцы предложили ему с его парализованной матушкой эвакуироваться [уже из Гатчины] вместе с больницей, значит, с максимальными для того времени удобствами, он отказался наотрез, заявив: " Никуда не поеду, пока хоть кто-нибудь из моей паствы тут останется". Добрый пастырь не оставил стада своего" (1).

Помимо о. Ф. Забелина в Знаменской церкви также служили протоиерей Иоанн Коляденко и протодиакон Владимир Керский. Кроме того, в Пушкине и Павловске к моменту начала оккупации оказались подвергавшиеся репрессиям в 1930-е гг. прот. Николай Смирнов, бывший заведующий Валаамским подворьем в Ленинграде игумен Илия (Мошков) и иосифлянский протоиерей Алексий Кибардин. Наличие такого количества священнослужителей позволило, несмотря на жестокий оккупационный режим, возродить церковную жизнь еще в нескольких храмах. Первой из них — 1 октября 1941 г. на Покров была освящена игум. Илией кладбищенская церковь святых Иоакима и Анны в г. Павловске, официально закрытая в сентябре 1939 г. о. Илия и его духовный сын — бывший послушник Валаамского монастыря псаломщик Алексий Маслов — служили в этом храме до 1 марта 1942 г., а затем от " страшного голода" покинули город и перешли служить в Осьминский район (2).

Также осенью 1941 г. освятил Спасо-Преображенскую церковь в Тярлево (сейчас часть г. Павловска) проживавший в этом поселке прот. Иоанн Коляденко. Он же стал служить и в возрожденной в конце 1941 г. в Павловске бывшей гарнизонной церкви св. Николая Чудотворца. Помогал о. Иоанну престарелый прот. Николай Смирнов, еще в 1910-е гг. служивший благочинным 1-го Царскосельского округа. В январе 1942 г. о. Николай из-за голода переехал в Гатчину, где и скончался через четыре месяца. Еще одну церковь Павловска — Мариинскую — возродить не удалось, немцы заняли ее здание под мастерские. Назначения на священнические места в храмах утверждал городской глава. С марта 1942 по 1943 г. (после отъезда других священников) все три церкви Павловска окормлял о. И. Коляденко.

Пушкин находился всего в паре километров от линии фронта и установленный в городе оккупационный режим не позволил возродить ни одного храма. Так, прот. А. Кибардин, служивший до ареста в 1930 г. настоятелем Феодоровского собора, не смог возобновить богослужения в нем. До войны собор использовался под кинозал и Архив кинофотодокументов. Архивные материалы занимали большую часть здания и в период оккупации, пока в январе 1944 г. не сгорели от огня советской артиллерии при освобождении города. Немцы же разобрали входную лестницу из розового песчаника, спилили часть дубков, посаженных у собора членами царской семьи, сломали царские врата и т.д. Оккупанты заняли для своих нужд почти все другие храмы Пушкина, здания которых также сильно пострадали от обстрела советской артиллерии. Усыпальница под Казанской кладбищенской церковью была превращена немцами в бомбоубежище; церковь св. Иулиана Тарсийского заняли части испанской Голубой дивизии; в помещении церкви Воскресения Христова Екатерининского дворца германские войска устроили гараж, разгромив или сильно повредив внутреннее убранство; здание Александровского дворца было занято штабом немецкого командования (площадь перед дворцом превращена в кладбище для солдат СС), и в результате советского артиллерийского обстрела помещение дворцовой церкви было разрушено (3).

Службы продолжались только в Знаменской церкви, да и то лишь около года. В своем рапорте митр. Алексию от 1 мая 1944 г. прот. Ф. Забелин так описывал тяжелейшие условия служения в оккупированном городе: " 17 сентября 1941 г. немцы заняли г. Пушкин, я перешел на жительство в ризницу Знаменской церкви, а на другой день, 18-го числа, дом, в котором я жил на Песочной ул., как и 14 домов по той же улице, был сожжен немцами, и я лишился всего своего имущества. С первых же дней оккупации г. Пушкина немцами началась эвакуация прихожан Знаменской церкви, питательные ресурсы наши постепенно уменьшались, а коменданты г. Пушкина отказывали нам в куске хлеба... С ноября 1941 г. в Пушкине началась голодовка, от которой слабели, пухли и умирали жители Пушкина. Для захоронения умерших при городской Управе была образована похоронная артель, которая собирала умерших по домам, причем умершие зашивались в простыни, одеяла и отвозились в братскую могилу. Было немало таких умерших, которых родные приносили в Знаменскую церковь, и они и оставались за отсутствием гробокопателей по 10-15 дней, потом увозились на кладбище... Службы в Знаменской церкви совершались по воскресеньям и праздничным дням, а в великом посту 1942 г. и по средам, пятницам, совершались и в морозные дни, как, например, 14 января 1942 г., когда температура в церкви снизилась до 12 градусов мороза, и, несмотря на холода, всегда ходили верующие и молились. Церковь никогда не пустовала. Знаменская церковь находилась на расстоянии 1-1, 5 км от окопов и часто обстреливалась. Особенно интенсивный огонь был в ночь на 1 января 1942 г. Снаряд попал в косяк церковного окна, выходящего на северную сторону, выбил железную решетку и раму. Окно было зашито досками, что дало возможность продолжать службы, хотя много стекол выбито, особенно в верхних рамах, а застеклять их не было возможности" (4).

Факты, приводимые в рапорте о. Феодором, подтверждают и дополняют сохранившиеся свидетельства прихожан. Так, в дневнике проживавшей в 1942 г. в Пушкине Лидии Осиповой говорится: " 15 февраля... Люди умирают от голода, вшей, тифа, жестокого и подлого обращения с ними немцев, так и тех русских, которые стоят у власти над ними, и все же у них достаточно духовных сил для того, чтобы отдаться мыслям о Боге и религии...

25 марта. Скоро Пасха. Совершенно невозможно представить себе что-нибудь более печальное. Голодаем уже по-настоящему. Пайки растягиваем на 4 дня, а в остальные не едим буквально ничего.

2 апреля. Страстной Четверг. Ни в церковь, ни свечки. 5 апреля. Пасха. С утра не было ни крошки хлеба и вообще ничего... Мороз около 20 градусов. Служба была... в 10 часов утра. Кое-кто святил " куличи". Что это за жалкое зрелище! И ни одного яйца" (5).

Особенно подробно описала церковную жизнь в оккупированном Пушкине в своих письмах военного времени упоминавшаяся Наталия Китер. В 1939 - феврале 1942 г. она пела и читала на клиросе в Знаменской церкви. В письме от 6 февраля 1943 г. в русский монастырь преп. Иова Почаевского (Словакия) Н. Китер сообщала: " Немцы заняли Царское 16-17 сентября, и большевики день и ночь до самого отъезда моего стали осыпать город всевозможными снарядами и бомбами. Ежедневно были пожары, так как много было зажигательных бомб. Население жило в подвалах. Я тоже, но лишь ночевала. Работая сестрой милосердия, я привыкла к снарядам настолько, что по звуку определяла: близко ли упадет, и если да, то мы просто бросались на землю. Население очень пострадало. Всюду валялись трупы, которые, за невозможностью хоронить из-за мерзлой земли, бросали в покинутые окопы, а то складывали в заброшенные дома. Голод был такой, что люди пухли и умирали массами... У Знамения служба была до самого моего отъезда (5-го февраля 1942 года). Это — единственная сохранившаяся церковь. Образ Пресвятой Девы был цел. Мы его особенно любили и чтили. Батюшка у Знамения был старенький и болезненный — о. Ф., за 70 лет ему было. Дом, в котором он жил, сгорел. Он все потерял и перебрался с хворой матушкой жить в ризницу. Мужественно служил и в самую отчаянную бомбардировку, когда все сидели в подвалах. Бывало, стреляют вовсю, а бежишь к Знамению — 15 минут скорым шагом. И только думаешь: добежишь ли? Да молитву Иисусову шепчешь или 90-ый псалом. Прибежишь, а там уже многие из друзей собрались. Прямо — на клирос. Церковь трясется, стекла звенят и сы-пятся, оглушительные взрывы заглушают службу, пение наше. Думаешь: только бы успеть причаститься! И подъем какой-то духовный, и радостно было бы умереть в храме, сразу после причастия. Но сберег Господь. Видно еще не готова. Конечно же не готова! Повреждена церковь была немного. Если не ошибаюсь, только в одном месте — брешь, да стекла вылетели. А ведь стоит на самом опасном месте" (6).

В результате нечеловеческих условий жизни Пушкин после года оккупации почти обезлюдел. В марте 1942 г. скончался от голода протодиакон Владимир Керский. 6 января 1942 г. также от голода умер известный писатель-фантаст Александр Беляев. В городе перед войной проживало много замечательных деятелей культуры, в том числе церковный архитектор, художник и поэт Александр Александрович Алексеев. Уже в период оккупации он написал целый ряд духовных стихотворений, вывезенных из СССР и опубликованных его ученицей и другом Н. Китнер. Поздней осенью 1941 г. Алексеев был вывезен из Пушкина в Гатчину с инвалидным домом, куда незадолго до этого поступил, но 29 ноября 1941 г. поэт погиб в Гатчине. За несколько дней до смерти он написал на обрывке бумаги стихотворение " Слава Богу":

Слава Богу: Ни одна строка Не найдет печатного станка. Слава Богу: Ни одна рука Не сплетет хвалебного венка. Слава Богу: Это мой удел, Так и будет, как Господь велел (7).

12 августа 1942 г. был принудительно вывезен из Пушкина в Гатчину о. Ф. Забелин. Эта " эвакуация" была проведена в грубой насильственной форме, большинство вещей протоиерея, в том числе митра, иконы, крестики, остались в Пушкине и были разграблены оккупантами. На посту настоятеля Знаменской церкви о. Феодора сменил прот. И. Коляденко. В октябре 1942 г. богослужения в храме были прекращены, и о. Иоанн перенес часть святынь (в том числе чтимые Знаменскую, Казанскую иконы Божией Матери, образы свт. Николая, св. Георгия, свт. Димитрия Ростовского) и церковной утвари во дворец князя Кочубея, где устроил часовню. Здесь он служил, как и в храмах Павловска, до осени 1943 г. Значительная часть бывших прихожан Знаменской церкви в 1942-43 гг. проживала в Гатчине, и они неоднократно ходатайствовали о временном перенесении царскосельских чтимых икон в Гатчинский собор, но получали категоричный отказ со стороны городского главы Пушкина Селезнева (8). А в ноябре 1943 г. перед отступлением нацисты при содействии Селезнева похитили и вывезли в Прибалтику большую часть как остававшихся в Знаменской церкви, так и перенесенных в часовню предметов утвари и икон, среди них чудотворный образ Божией Матери " Знамение" (обнаруженный в Риге в 1945 г.).

Подобная же неблагоприятная ситуация для возрождения церковной жизни, ввиду близости фронта и противодействия оккупантов, существовала и в других южных пригородах Ленинграда. Так, настоятель Никольской церкви г. Колпино протоиерей Димитрий Осьминский, оказавшись в сентябре 1941 г. на оккупированной территории, первоначально стал служить в Троицкой церкви пос. Самопомощь на ст. Поповка (ныне пос. Красный Бор), о. Димитрий уже был настоятелем этого храма с июня 1935 до его закрытия весной 1941 г. Теперь батюшка снова возродил церковь, но уже в ноябре 1941 г., ввиду выселения немцами жителей прифронтовой полосы, был вынужден бежать в Оредежский район. Там он с 19 декабря 1941 г. служил священником в церквах сел Загородицы, Ям-Тесово и Перечицы. Весной 1943 г. о, Д. Осьминский был зарегистрирован благочинным Псковской Миссии свящ. Иаковым Начисом, и с этого времени служил в церкви св. Флора и Лавра с. Загородицы. После эвакуации немцами жителей Оредежского района в Латвию о. Димитрий б декабря 1943 г. был назначен епископом Рижским Иоанном в церковь на ст. Алоя для обслуживания нужд православных беженцев. В июне 1945 г. протоиерей вернулся на родину и до своей кончины (в 1952 г.) служил настоятелем Никольской церкви на ст. Саблино Тосненского района. Храм же в Самопомощи сгорел в 1942 г. (9)

Настоятель Преображенской церкви в г. Урицке прот. Иоанн Чудович 19 сентября 1941 г. был выслан немцами в пос. Тайцы, и богослужения в храме прекратились, а сам храм в дальнейшем был разрушен. Неудачей закончилась попытка иосифлянского иеромонаха Тихона (Зорина) возродить церковь св. Андрея Критского на ст. Володарская. Он смог получить разрешение лишь на открытие привокзальной часовни, в которой в январе 1942 г. устроил церковь. Однако она действовала меньше трех месяцев, 23 марта оккупанты в принудительном порядке вывезли всех жителей пристанционного поселка в Волосовский район. Лишь престарелый священник Иоанн Пиркин, служивший в 1930-е гг. в Красном Селе, сумел возродить несколько храмов. Сначала, 30 ноября 1941 г., он открыл Покровскую церковь в Мариенбурге (ныне часть Гатчины), где служил до 1 марта 1942 г. Затем, в феврале 1942 г., о. Иоанн освятил Троицкую церковь в Красном Селе. Некоторое время в 1942 г. священник, очевидно, обслуживал и Троицкий храм в Самопомощи, а также возобновленную Никольскую церковь в пос. Ям-Ижора. о. Иоанн служил в Красном Селе почти два года, молясь, по свидетельству прихожан, " за страну родную, за наших бойцов Красной Армии" и о даровании скорой победы над гитлеровцами. В конце 1943 г. священник был угнан немцами в Литву, где вскоре скончался (10).

Известно также, что некоторое время в период оккупации действовала Екатерининская церковь в пос. Антропшино (Царская Славянка). В начале августа 1941 г. спецгруппа НКВД взорвала колокольню и верхний купол закрытого в 1938 г. храма, т. к. они будто бы могли служить ориентиром для немецкой артиллерии. Поэтому проживавший с 1939 г. на ст. Антропшино заштатный протоиерей Иоанн Успенский с осени 1941 г., по благословению епископа Нарв-ского Павла, стал служить в устроенном в частном здании молитвенном доме. К весне 1943 г. верующие привели в порядок Екатерининскую церковь, и в апреле о. Иоанн возобновил в ней богослужения. В конце 1943 г. немцы эвакуировали протоиерея в Эстонию, где он был приписан к Никольской церкви Таллина и до осени 1944 г. обслуживал русских беженцев. В период оккупации диаконом при о. Иоанне в Антропшино служил Константин Травин, и осенью 1944 г. Владыка Григорий (Чуков) рукоположил его во священника к Екатерининской церкви, которая осталась действующей и в послевоенный период (11).

Ближайшим к Ленинграду крупным церковным центром стал расположенный на расстоянии 40 км к югу город Гатчина (до 1944 г. имевший советское название Красногвардейск) с населением 38 тыс. жителей. Последние гатчинские храмы были закрыты в 1939 г. Город являлся центром укрепленного района, поэтому его захват 13 сентября 1941 г. германскими войсками сопровождался ожесточенными боями, в ходе которых сгорели Успенская русско-эстонская и Всехсвятская кладбищенская церкви. Возрождение уцелевших храмов облегчалось тем, что в Гатчину были выселены некоторые клирики ленинградских церквей, жившие в пригородах и неожиданно для себя оказавшиеся в оккупации. Так, служивший в Князь-Владимирском соборе протоиерей Александр Петров вместе с братом своей жены священником Михаилом Смирновым из Урицка (Лигово), где они проживали, сначала были вывезены на ст. Володарская, а затем в Гатчину.

Отец Александр Петров и возобновил в октябре 1941 г. богослужения в главном городском храме — Павловском соборе. Правда, в мае-июне 1941 г. собор начали перестраивать под кинотеатр, что серьезно повредило здание, а в сентябре немецким снарядом был пробит купол собора. Поэтому освящено было лишь подвальное помещение, в котором и начались службы. Верующие сохранили иконы, утварь, богослужебные одежды и охотно принесли их в открывшийся храм. Вторую церковь в Гатчине — св. Иоанна Предтечи на кладбище — открыл 14 декабря 1941 г. кандидат богословия о. Михаил Смирнов, подвергавшийся в 1929 г. аресту и высылке из Ленинграда. Третьим действующим храмом стала упоминавшаяся Покровская церковь в пригороде Гатчины — на ст. Мариенбург. В марте 1942 г. гатчинские священники были утверждены на своих приходах Управлением Псковской Миссии, но это не спасло о. А. Петрова от репрессий нацистов. 3 августа 1942 г. он был по доносу арестован и через две недели расстрелян в Гатчинском парке. Вдову и сына о. Александра на полтора года приютил о. М. Смирнов, а 20 января 1944 г. немцы угнали их в Эстонию (12).

С 4 по 27 августа Павловский собор обслуживал о. Михаил, а затем после почти трехнедельного пребывания в лагере для эвакуированных, 29 августа, обязанности настоятеля собора стал исполнять прот. Ф. Забелин. По свидетельству о. Феодора, он сразу же попал в двухстороннюю опалу — и со стороны германской военной власти, и со стороны гражданской администрации Гатчины: " Военный комендант вообще не принял меня, когда я пришел к нему, чтобы представиться, а городской голова на ходу бросил мне слова: " Мы ждем в соборе священника Амосова из Миссии. Через две недели придите" (13).

С февраля по июнь 1942 г. уполномоченным Псковской Миссии по Гатчинскому округу являлся служивший в храмах ст. Сиверская прот. Николай Шенрок, затем он уехал в Псков, и Гатчинским (а также Сиверским) благочинным стал прот. Николай Быстряков из с. Суйда. В конце августа 1942 г. Управление Миссии назначило благочинным И. Амосова, однако тот прибыл в Гатчину только через два месяца. 29 октября в Павловском соборе состоялось пастырское собрание, на котором Амосов заявил о том, что занимает должности настоятеля храма и благочинного. " Церковная малограмотность" авантюриста и его стремление выслужиться перед оккупантами вызвали единодушное возмущение гатчинских священников, и они обратились в Управление Миссии с просьбой о проведении ревизии. В декабре 1942 г. приехавший в Гатчину из Пскова старший ревизор о. И. Легкий снял Амосова со всех должностей. В дальнейшем до освобождения города настоятелем Павловского собора служил о. Феодор, а пост Гатчинского благочинного по очереди занимали протоиереи Н. Быстряков и Ф. Забелин.

Священники благочиния нередко подвергались различным гонениям со стороны оккупантов. Вскоре после казни о. Александра Петрова был расстрелян настоятель Преображенской церкви с. Ор-лино Иоанн Суслин, а в 1943 г. убиты нацистами священник Владимир Романский и о. Алексий из Сергиевской церкви с. Ящера. О позиции оккупантов красноречиво свидетельствует доклад митр. Алексию о. Михаила Смирнова в апреле 1944 г.: ".., с течением времени все убедились, что немцы не только холодно равнодушны в отношении к Православию, но даже враждебно настроены. В храм входили, не сняв головных уборов, несмотря на указания на недопустимость этого. Курящие входили с дымящей сигарой или папиросой. За каждым немцем нужно было следить, чтобы он в церкви что-либо не украл. В Гатчинском соборе с царских врат были сняты однажды все иконы и с жертвенника — проскомидийные копии. По улице священнику нелегко было пройти спокойно: увидят в рясе — начнут насмехаться. Однажды у меня немец-хулиган сорвал с головы зимнюю шапку и пытался надеть грязный котелок. Другой раз при выносе из дома покойника с пением " Святый Боже", немцы натравили на меня свою собаку... Дерганье за бороду, разные вскрики и многое другое, так что всех случаев глумления и не перечислить" (14).

Несмотря на все препятствия, приходская жизнь постепенно возрождалась. Много молодых людей и детей были крещены. Даже в будние дни в храмах обычно было 20-30 молящихся, а по воскресеньям — в несколько раз больше. Проповеди о. Ф. Забелина привлекали много верующих. В собор приходили и дети — они начали изучать религию в школе. Соборный хор сначала был любительским, а незадолго до Пасхи 1943 г. впервые пел новый церковный хор (около 20 человек). Большой радостью было обретение иконы " Утоли моя печали" в одном из разрушенных домов. Она была торжественно перенесена в собор. Вскоре после войны, 30 декабря 1946 г., в Павловском соборе был освящен боковой придел во имя этой иконы. Долгое время в епархии это было единственное напоминание о военном времени. Благодаря тому, что городской глава Гатчины Л.А. Рассказов пел в любительском соборном хоре, городское управление выделило общине храма безвозвратную ссуду в 100 тыс. рублей на восстановительные работы. Иоанно-Предтеченская церковь на кладбище также получила ссуду в 6 тыс. рублей, а Покровский храм в Мариенбурге — 15 тыс. По сообщениям прессы, на Пасху 1943 г. собор, кладбищенская и Мариенбургская церкви были переполнены (15).

Как уже говорилось, богослужения на ст. Мариенбург возобновил в ноябре 1941 г. о. Иоанн Пиркин. В марте 1942 г. на посту настоятеля его сменил священник Василий Апраксин. Он был выслан из своего прихода в Мордовии в 1930 г., а в 1941 г. находился на гражданской службе в Пушкине. После оккупации о. Василий был помещен в концлагерь. Псковская Миссия помогла ему вернуться к церковной деятельности, и он возглавил Мариенбургский приход. Один из активных прихожан, Дмитревский был избран церковным старостой. Он организовал ремонт церкви сразу после начала оккупации города. Был сделан новый иконостас. Некоторые иконы принесли верующие, а многие даже были заново написаны, о. Василий сам работал столяром. Только за 8 месяцев прихожане собрали 120 000 рублей (16). С осени 1942 г. священник преподавал Закон Божий в Мариенбургской прогимназии.

Арестованный 11 апреля 1944 г. НКВД о. В. Апраксин признался, что он во время оккупации служил четыре молебна " в честь немецкой армии" — два в годовщины занятия Мариенбурга, на празднике смотра РОА и на празднике урожая, а 22 июня 1943 г., в годовщину начала войны, священник, по предложению городского главы, организовал крестный ход из Мариенбурга в Гатчину и обратно. Эти показания подтверждают свидетельства очевидцев. В августе 1943 г. о. Василий произнес в церкви проповедь о необходимости сбора средств на РОА. В результате было собрано 2 300 рублей, но по предложению члена попечительского совета храма Н. Т. Дмитриева их сдали в " Русский комитет взаимопомощи" Гатчины на благотворительные цели. В январе 1944 г. о. В. Апраксин передал в Управление Миссии на ее нужды 6 тыс. рублей, больше никаких сборов и пожертвований он не устраивал (17).

Органы следствия и суда обвинили священника также в том, что он был в 1942 г. завербован начальником полиции для шпионской работы и по заданию немецкой разведки занимался выявлением политических настроений жителей Мариенбурга, донося на лиц, проявлявших антигерманские настроения, в гестапо. Однако эти обвинения представляются ложными. Их неоднократно отвергал на первых допросах сам о. Василий. Он говорил, что с гестапо никакого контакта не имел, а начальник полиции Мариенбурга П. Сысоев вызывал его лишь один раз — по поводу кражи икон из церкви, заявив при этом священнику о необходимости помогать полиции. Но о. Василий, по его словам, " никаких обещаний ему в работе не давал, так как не желал выдавать русских немцам". Точно был установлен лишь факт доноса В. Апраксина в июле 1942 г. городскому главе и в полицию на церковную старосту Мариенбургского храма И.И. Шес-тову для принятия мер в связи с тем, что она " разбазаривает свечи". Шестову отдали под суд, который не состоялся, и никакого наказания она в 1942-43 гг. не понесла, а в апреле 1944 г. была арестована уже органами НКВД. Одним из основных обвинений в адрес священника являлось предательство расстрелянного немцами " советского патриота" Николая Левшина. Однако из материалов дела видно, что к этому молодому полицейскому (еврею по национальности) о. Василий, говоря его словами, " относился, как к сыну", дал крестик и т. д. Левшин пытался перебежать через линию фронта в советскую армию, был в этот момент пойман и расстрелян. К его гибели священник (у которого родной сын Георгий служил в Красной армии) не имел никакого отношения. Даже на последних допросах о. Василий утверждал, что " по заданию Псковской Миссии политических настроений не выявлял и не доносил о патриотах", никаких подписок о сотрудничестве с немцами он также не давал. Впрочем, на закрытом судебном заседании войск НКВД Ленинградского округа от 2 июня 1944 г. В. Апраксин признал себя виновным в антисоветской и предательской деятельности и был приговорен к 10 годам лишения свободы. В 1955 г. он был освобожден, вернулся в Гатчину (где скончался в 1962 г.) (18).

Вместе с о. Василием был арестован псаломщик его церкви Дмитрий Сыроквашин, диакон же Мариенбургского храма Димитрий Василевский скончался в сентябре 1943 г. У В. Апраксина неоднократно происходили конфликты как с Управлением Псковской Миссии, так и с гатчинским духовенством. По его словам, в марте 1942 г. он был зачислен на должность священника с большим трудом, так как гатчинский протоиерей о. А. Петров первое время не давал на это согласия, и только благодаря настойчивости прихода Управление Миссии назначило его " без ведома немецкой власти". Затем вышел указ прот. к. Зайца о назначении настоятелем Мариен-бургской церкви о. Михаила Смирнова и переводе о. Василия из-за конфликта с Шестовой в другой приход — в Орлино, но после приезда В. Апраксина в Псков и личной беседы с начальником Миссии тот отменил свое решение. В январе 1943 г. о. Василий получил из ризницы Пушкинской Знаменской церкви 8 ящиков риз, которые, по указу благочинного и Управления Миссии, должны были быть переданы в Павловский собор, однако В. Апраксин оставил их у себя. Весной 1943 г. священник стал собирать среди жителей Гатчины " Заручную подписку о бытии Апраксина настоятелем Павловского собора" и в конце апреля безрезультатно ездил с ней в Псков. По свидетельству о. Ф. Забелина, " группа верующих церковников Гатчинского собора обратилась к Преосвященному Экзарху-митрополиту с просьбой расследовать дело через доверенное лицо и ликвидировать смуту, а мы, пастыри г. Гатчины, обратились с аналогичным донесением в Миссию, но ответа ни мы, пастыри, ни наши пасомые так и не дождались" (19).

Существенным отличием о. В. Апраксина от других гатчинских священников было то, что он за богослужением не поминал ни Московского митр. Сергия, ни Ленинградского митр. Алексия, а лишь Экзарха Прибалтики. Все же другие священники поминали находившихся за линией фронта Владык. Бывший Гатчинский благочинный прот. Н. Быстряков 12 июня 1944 г. писал митр. Алексию, что в приходах благочиния молитвенная связь с ним " никогда не прерывалась". В это же время и священник со ст. Сиверская о. Василий Митрофанов писал Владыке Алексию, что " всегда поминал Местоблюстителя Патриаршего Престола и митрополита Петроградского", " православное наше Отечество и властей его, православное Русское воинство". Проводивший в марте 1944 г. по поручению митр. Алексия своеобразную инспекцию приходов Гатчинского и Павловского районов А. Ф. Шишкин также указывал в своей докладной записке Владыке, что протоиереи Забелин, Красовский, священник Митрофанов слушались Миссии, не порывая молитвенного общения со своими иерархами, молились за православное русское воинство и ожидали встречи " со своими". Известен и факт спасения о. Ф. Забелиным советского офицера, укрытого в соборе от преследования немцев (20).

Довольно активно происходило церковное возрождение во всем Гатчинском районе, где в период оккупации действовал 21 храм. К началу же войны служба совершалась лишь в двух церквах. Одна из них находилась в Суйде, историческом поместье Ганнибалов, в 8 км от Гатчины. Ее настоятель о. Николай Быстряков был рукоположен еще в 1899 г. к старинной Воскресенской церкви. В 1913-1921 гг. он построил в Суйде новую просторную деревянную Воскресенскую церковь, которая действовала до немецкой оккупации. Вторая церковь, Тихвинская, находилась в Болшеве, около станции Сиверская (здесь была дача митр. Ленинградского Алексия). Пастырем ее был престарелый протоиерей Константин Красовский, который продолжал свое служение и в годы оккупации. Новую Воскресенскую церковь Суйды заняли 13 июля 1941 г. для своих нужд советские войска, и богослужения в ней временно прекратились. 20 августа село захватили немцы, через два дня церковь привели в порядок, и после нового освящения в ней возобновились службы. Однако вечером 28 августа деревянный храм вспыхнул в результате попадания советского снаряда и сгорел до основания. С помощью немецкого военного пастыря крестьяне спасли большую часть церковного имущества и перенесли его в старый (1845 г. постройки) Воскресенский храм, закрытый в 1937 г. Уже на следующий день, 29 августа, прот. Н. Быстряков стал служить в этом храме и оставался его настоятелем до ареста 22 октября 1944 г. (21) По одному делу с о. Николаем был арестован и 26 декабря 1944 г. осужден председатель приходского совета Суйдинской церкви Михаил Степанович Ковригин.

Район ст. Сиверская был перед войной популярным дачным местом, здесь проживали летом и некоторые ленинградские клирики, которые в 1941 г. оказались на оккупированной территории, например, келейник митр. Алексия архим. Серафим (Емельянов). В конце августа 1941 г. Владыка послал его на свою дачу в Сиверской, откуда архимандрит вернуться в город уже не смог. С июня 1942 г. о. Серафим по просьбе прихожан стал служить в Троицкой церкви пос. Дружноселье близ Сиверской, но это служение продолжалось лишь около 7 месяцев. 20 февраля 1943 г. архимандрит скончался и, согласно его предсмертной просьбе, был погребен у храма.

Проживая летом на своей даче, оказался на оккупированной территории и митрофорный ленинградский протоиерей Николай Шенрок. Именно он открыл осенью 1941 г. Свято-Троицкую Друж-носельскую и Петропавловскую церкви в Сиверской. о. Николай в конце 1941 г. установил контакт с Управлением Псковской Миссии и в феврале 1942 г. был назначен уполномоченным по Гатчинскому округу, в который к лету уже входило 13 приходов. В мае 1942 г. он уехал во Псков, где стал заместителем начальника Миссии, а Петропавловскую церковь несколько месяцев до ареста нацистами в августе 1942 г. обслуживал священник Иоанн Суслин. По некоторым сведениям, в период оккупации в Сиверской действовала и четвертая — Преображенская церковь (в районе так называемой Старо-Сиверской).

После ареста о. И. Суслика и смерти архим. Серафима большинство сиверских храмов оказалось без священнослужителей. Поэтому в декабре 1942 г. в Петропавловскую церковь перешел из Алексиевского Таицкого храма прот. Иоанн Чудович, который с марта по май 1943 г. обслуживал и Свято: Троицкую церковь. Весной 1943 г. благочинный о. Николай Быстряков направил в Ригу для рукоположения в сан иерея 74-летнего старца Василия Митрофанова. Он с 1930 г. состоял секретарем приходского совета Тихвинской церкви, а в 1941-43 гг. являлся секретарем церковного попечительства. 18 апреля 1943 г. Экзарх митр. Сергий рукоположил В. Митрофанова во диакона, а 27 апреля — во иерея, о. Василий служил настоятелем Свято-Троицкой церкви в пос. Дружноселье до октября 1944 г. и преподавал Закон Божий в местной школе.

Согласно сообщениям прессы, сиверскому духовенству в 1943 г. приходилось совершать торжественные службы в годовщины начала войны и другие подобные даты: " В воскресенье, 22 августа, поселок Сиверская (Лен. обл.) будет праздновать двухлетие своего освобождения от большевистского ига. Утром... состоится крестный ход из всех трех церквей поселка в церковь Петра и Павла, там будет отслужен благодарственный молебен". Правда, некоторые священнослужители старались этого избегать. Так, о. В. Митрофанов в 1944 г. писал митр. Алексию, что он " от официальных праздников уклонялся". Последнее сообщение прессы о церковной жизни си-верских храмов в период оккупации относится к январю 1944 г.: " В дни великого православного праздника Рождества Христова во всех церквах поселка Сиверская совершались торжественные богослужения при большом стечении народа. В ночь под Рождество местная комендатура разрешила гражданскому населению хождение по улицам на шесть часов дольше обычного" (22).

Когда в конце 1943 г. немцы начали принудительную эвакуацию местного населения, сиверское духовенство единодушно отказалось эвакуироваться, вывезти церковное имущество в Псков и решило дожидаться прихода советских войск. При этом ему удалось спасти от унижения нацистами все храмы поселка. Инокиня Евдокия Осипова, в 1937-1969 гг. исполнявшая обязанности псаломщицы Тихвинской церкви, писала 1 марта 1970 г. митр. Ленинградскому Никодиму: " В годы Великой Отечественной войны 1941-45 гг. я оставалась служить в церкви и вместе с отцом Константином [Красовским] много раз отстаивала ее от немцев, которые пытались ее поджечь и уничтожить" (23). Однако после освобождения Сиверской 1 июня 1944 г. был арестован о. И. Чудович, 25 октября 1944 г. — о. В. Митрофанов, оба они оказались осуждены. В октябре 1944 г. подвергался аресту и 84-летний о. К. Красовский, но вскоре был освобожден и до своей смерти в 1947 г. служил настоятелем Тихвинской церкви.

Прот. И. Чудович поселился 19 сентября 1941 г. в пос. Тайцы и вскоре возобновил богослужения в местной церкви свт. Алексия, митрополита Московского. Этот храм был закрыт в 1939 г. и превращен в клуб, а уже в сентябре 1941 г. местные жители добились разрешения германской администрации открыть любимую церковь. По воспоминаниям старожилов, вскоре рядом с ней запылал огромный костер — прихожане выносили из храма подшивки советских газет, портреты Ленина, Сталина и т. п. и бросали все это в огонь. По сравнению с другими оккупированными местностями, военнослужащие находившихся в Тайцах немецких частей относились к местной церковной жизни неплохо и даже помогли побелить стены храма и изготовить для него кресты. Из соседней Александро-Нев-ской церкви в Алексиевскую были перенесены чудом сохранившиеся там иконостас и утварь. На первую службу вместе с местными жителями пришли немецкие солдаты (позднее посещение православных богослужений им было запрещено), а церковный хор нередко приглашали для выступления в германский санаторий, разместившийся в бывшей усадьбе Демидова. Сохранились рисунки та-ицких храмов, сделанные осенью 1941 г. немецким военным художником Ю. Бугсгевденом (убитом в том же году партизанами). Определенная помощь приходу со стороны германской администрации, видимо, объяснялась тем, что о. И. Чудович некоторое время был не только настоятелем, но и сельским старостой. Впрочем, известно, что оккупанты расстреляли женщину — старосту Алексиев-ской церкви, о. Иоанн служил в Тайцах до 14 декабря 1942 г., и после его перевода в Сиверскую Алексиевский храм обслуживал настоятель Мариенбургской церкви о. Василий Апраксин. Последнее богослужение в Тайцах он совершил в августе 1943 г. (24)

Несколько месяцев о. И. Чудович окормлял и приход церкви Преображения Господня в Орлино. Этот храм был закрыт б декабря 1939 г., а возродил его осенью 1941 г. прот. Н. Шенрок. Уже в конце года его сменил в качестве настоятеля свящ. Иоанн Суслин, арестованный нацистами в августе 1942 г. и расстрелянный через три месяца. В декабре 1942 г. в Преображенской церкви служил И. Амосов, но по просьбе прихожан он был вскоре убран, и приход по очереди окормляли отцы И. Чудович, Н. Быстряков, а с мая 1943 г. — В. Митрофанов. Затем гатчинский благочинный направил в Ригу для рукоположения в сан иерея выпускника Петербургской Духовной семинарии певчего Алексия Лаптева, и 14 июня 1943 г. Экзарх рукоположил его во священника. В августе 1943 г. о. Алексий вернулся в Гатчинский район и стал служить в Преображенской церкви, но в январе 1944 г. эвакуировался с немцами, увезя с собой приходские деньги и антиминс. После этого до октября 1944 г. Орлинский приход вновь окормлял о. В. Митрофанов (25).

Также с осени 1941 г. действовала закрытая в 1942 г. Петропавловская церковь на ст. Карташевская. Храм был частично разрушен, но местные жители отремонтировали его. Весь период оккупации настоятелем Петропавловской церкви служил прот. Николай Быстряков, которому указом Экзарха митр. Сергия от 27 апреля 1943 г. было предоставлено право совершать литургию при открытых царских вратах до Херувимской песни. Церковь Рождества Богородицы в с. Рождествено открыл в октябре 1941 г. священник Георгий Свиридов. В 1942 г. его сменил прот. Петр Кудринский. Он происходил из Самарской епархии, в первые месяцы войны был призван в советскую армию, вскоре попал в плен, был как священнослужитель освобожден и до января 1944 г. окормлял Рождественский приход. Из доклада о. Петра Экзарху митр. Сергию известно, что протоиерей в 1943 г. обслуживал в Рождествено 4 лагеря пленных, совершая богослужения каждое воскресенье в одном из лагерей по очереди, и добился освобождения из них 25 человек. В январе 1944 г. о. П. Кудринский эвакуировался в Прибалтику, и Рождественскую церковь в июне-октябре 1944 г. окормлял священник Иоанн Молчанов (26).

В феврале 1943 г. в Гатчинский благочиннический округ были включены храмы поселков Вырица и Сусанино. В Сусанино имелась лишь одна церковь — Казанской иконы Божией Матери, действовавшая с конца 1941 г. В ней весь период оккупации служил о. Павел, относительно которого у соседнего духовенства существовали подозрения, что это священник-самозванец, на самом деле имеющий лишь сан диакона. В январе 1944 г. о. Павел был убит осколком снаряда или бомбы при освобождении поселка от немцев. Псаломщицей сусанинского храма служила монахиня Елена.

Вырица же стала в годы войны крупнейшим церковным центром не только Гатчинского благочиния, но и всей оккупированной части Ленинградской епархии — здесь действовали пять храмов и существовало два монастыря. Накануне войны все вырицкие церкви были закрыты, и первые богослужения возобновились в конце августа 1941 г. в храме Казанской иконы Божией Матери. Эта высокая деревянная церковь чуть не погибла при отступлении советских войск из поселка. Была послана специальная команда для ее подрыва, как возможной цели для наводки немецкой артиллерии, но офицер, которому было поручено руководство акцией, войдя в церковь, неожиданно застрелился, а солдаты без него не стали выполнять приказ. Первым настоятелем храма служил престарелый протоиерей Владимир Богданов, которому к тому времени исполнилось 73 года. Псаломщиками и певчими в Казанской церкви стали проживавшие летом на даче сын скончавшегося в ссылке местного протоиерея Георгия Преображенского Иоанн Преображенский и его двоюродный брат, будущий профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии Ливерий Воронов. Он приехал к родителям в августе, а на следующее утро в поселок неожиданно вошли немцы (27).

Узнав о том, что в Вырице открыли храм, в начале сентября 1941 г. пешком пришел туда бывший ризничий Иоанно-Богословского Череменецкого монастыря иеромонах Лин (Никифоров), проживавший на ст. Новинка. Он был принят в состав причта и вместе с И. Г. Преображенским, Л. В. Вороновым и церковным старостой Н. К. Мальковым подготовил к открытию вторую — Петропавловскую церковь, о. Лин руководил внутренней отделкой храма (который первоначально использовался немцами в качестве конюшни) и освятил его в праздник свт. Николая 19 декабря 1941 г. Через два дня иеромонаха по повестке вызвал к себе немецкий комендант и предложил провести сбор одежды для бедствующих беженцев, заявив: " К нам много обращается людей за помощью в одежде, но ее у нас нет. Вы сами знаете, что нам сбором одежды заниматься некогда" для нас главное — война, и мы хотим, чтобы вы как священник приняли в этом участие и среди прихожан занялись сбором теплой одежды и разных носильных вещей". За короткий срок с помощью церковного актива было собрано более 100 предметов. 10 января 1942 г. о. Лин уехал из Вырицы служить в с. Каменные Поляны Оредежского района, сдав собранные вещи старосте Н. К. Малькову. В феврале 1942 г. Мальков и Преображенский были арестованы немцами по ложному обвинению в присвоении частных вещей и продуктов (собранных верующими на ремонт храма), а также за антигерманскую агитацию. Церковный староста скончался в тюрьме, а И.Преображенского освободили по ходатайству Управления Псковской Миссии, и позднее он был рукоположен во диакона (28).

Аресту в это время подвергался и Л. Воронов, служивший позднее псаломщиком в Оредежском районе и в апреле 1943 г. рукоположенный в Пскове во иерея.

В 1942 г. оба приходских храма Вырицы обслуживал о. В. Богданов, а после перевода его в Ушаки — бывший советский военнопленный о. Михаил Ноздрин. В августе 1943 г. о. Михаила отстранили от служения, и вместо него настоятелем Казанской церкви был назначен священник Иоанн Молчанов. До войны он трудился на железной дороге, проживал в Любани и после начала оккупации работал старшим уполномоченным улицы, парикмахером, с апреля 1942 г. — секретарем, а затем ревизором финансового отдела Любанской городской управы. В июле 1942 г. И. Молчанов подал благочинному прошение о зачислении его вместе с сыном Василием на Виленские Богословско-пастырские курсы, но этого не произошло, а 11 июля 1943 г. о. Иоанн был рукоположен в Риге в сан священника. Начальник Псковской Миссии о. К. Зайц определил И. Молчанова в Казанскую церковь одновременно со священником Николаем Багрянским, назначенным настоятелем Петропавловской церкви. Согласно показаниям о. Иоанна на допросе 6 декабря 1944 г., когда он и о. Николай прибыли в Вырицу, поселковый голова Мезенцев представил их начальнику местного СД, который сказал, что М. Ноздрин проводил среди населения агитацию против немцев и " разжигал недовольство". Начальник СД предложил священникам докладывать на лиц, проявлявших недовольство, те выразили согласие, но о. Иоанн, по его словам, никаких сведений такого рода не давал. С осени 1943 г. негативное отношение к немцам ввиду принудительной эвакуации уже носило всеобщий характер, и в ближайших к Вырице деревнях действовали партизаны (29).

Вместе с о. И. Молчановым в Казанской церкви служил диакон Александр Максимов, который 30 августа 1943 г. привез в Псков о. К. Зайцу письмо от о. Иоанна. Через два-три месяца священник послал к начальнику Миссии одного прихожанина с корреспонденцией и деньгами (отчислением 10% церковного дохода), но тот сбежал и ничего в Псков не передал. В это время немцы уже начали насильственную эвакуацию жителей Вырицы, но о. Иоанн твердо решил дождаться прихода советских войск. 10 ноября 1943 г. он подал прошение коменданту Вырицы с просьбой остаться с семьей, диаконом, псаломщицей Ириной Петровой и церковным старостой А. И, Михайловым на время в иерейском доме. О радостной встрече семьей о. Иоанна освободителей свидетельствует дневник его сына Василия, вскоре призванного в советскую армию: " 22 января. Наши приближаются, скоро увидимся. Слухи ходят об эвакуации Вырицы. Теперь немцам не до русских, им самим до себя. Мы прятаться никуда не будем, решили пережить пока это время под церковью...

27 января. Погода пасмурная, шел мокрый снег, капало с крыш. Пришли наши, русские, долгожданные — настало снова свободное право граждан...

30 января. Была служба в церкви, трезвонил, читал. Были русские девушки-солдаты...

4 февраля... Был в военкомате, велели собраться в армию, завтра к 7 часам утра и пойдем в Ленинград. Собрался, взял две партии белья на 3 дня и еды. Папа отслужил дома на путь молебен и благословил иконочкой " Сретенье Господне" (30).

Кроме двух приходских в Вырице в период оккупации действовала одна домовая (на даче Сидоровых) и две монастырские (Успенская и Иоанно-Предтеченская) церкви. О существовании в это время в поселке мужского и женского монастырей, а также служении святого иеросхимонаха Серафима Вырицкого будет рассказано в другом параграфе. В 1944 г. монастырские и домовый храм перестали действовать, но оба приходских сохранялись открытыми все послевоенные годы. До июня 1944 г. о. И. Молчанов служил в Казанской церкви Вырицы и в храме пос. Сусанино, затем в церкви с. Рождествено, но 25 октября 1944 г. был арестован. На протяжении почти двух месяцев постоянных допросов о. Иоанн категорически отрицал предъявленное ему обвинение в шпионской и антисоветской деятельности и лишь признавал, что, работая секретарем Любанской городской управы, выполнял некоторые административные распоряжения немцев. На вопрос же: когда он действовал в качестве тайного агента оккупантов, отвечал: " Никогда. Немцами я не привлекался для шпионской деятельности среди советских граждан". Лишь после очной ставки со сломленным на допросах о. К. Зайцем И. Молчанов признал " свою вину". 26 декабря 1944 г. его вместе с отцами Николаем Багрянским и Николаем Быстряковым приговорили к 15 годам лагерей (31). Отбыв срок заключения в Воркуте, разбитый параличом о. Иоанн скончался на руках родных в Любани, вскоре после освобождения из лагеря 14 декабря 1954 г. Реабилитирован он был вместе с другими священнослужителями в 1998 г. Духовенство Гатчинского благочиния по сравнению с другими в наибольшей степени пострадало от репрессий: 4 священнослужителя были расстреляны немцами, а 14 арестованы органами НКВД (что, видимо, объясняется близостью округа к Ленинграду). Суда избежали лишь 4 престарелых пастыря, которым запретили окормлять более одного прихода. Результатом возникшей острой нехватки духовенства стало закрытие большинство церквей округа, как " недействующих".

Восточнее Гатчинского района более 10 храмов открылось на территории существовавшего в 1942 г. Ушаковского (Прифронтового) благочиннического округа (ныне Тосненский и Кировский районы). Наиболее активно церковная жизнь протекала здесь в г. Лю-бань. Местный Петропавловский храм, закрытый в 1938 г., 25 августа 1941 г., при захвате города немцами, получил повреждения: завершающий его шатер и звонница над притвором были разбиты снарядами. Богослужебная жизнь в Любани, как и сам Петропавловский храм, своим возрождением обязаны иеромонаху Афиногену (Агапову) — бывшему ризничему Макариевской пустыни, поспешившему приступить к служению на приходе, поскольку этому не препятствовали оккупационные власти. На первых порах ему пришлось оборудовать молитвенный дом в жилом здании (восстановление Петропавловского храма требовало значительных усилий), где 11 сентября 1941 г. о. Афиноген провел первое богослужение. Ускорить дело помог многолетний регент храма М. А. Словцов, утвержденный немцами бургомистром Любани. Он организовал восстановительные работы: на уцелевший свод поставили деревянный восьмерик с шатровой кровлей, и с 1942 г. в храме совершались богослужения. Вместе с иеромон. Афиногеном служил престарелый протоиерей Иоанн Медведский. Он был последним настоятелем церкви в с. Хоченье, в 10 км к юго-востоку от Любани. Эту церковь закрыли в 1937 г., и о. И. Медведский оказался единственным представителем окрестного духовенства, уцелевшим в " ежовщину". В 1942 г. он умер в Любани, был отпет в Петропавловском храме и погребен в его ограде (32).

В восстановлении Любанской церкви значительную роль сыграл и упоминавшийся И. В. Молчанов. В августе он попытался эвакуировать семью (супругу и четверых детей) из города ввиду приближения немцев, но не успел. Оккупация застала их в д. Рамцы на дороге Любань — Шапки. С апреля 1942 г. И. Молчанов, по просьбе местных жителей, стал работать секретарем городской управы и, используя появившуюся возможность, предоставлял лошадь и строительные материалы для ремонта храма. В конце марта - начале апреля в Любань приехал для учета церквей и сбора 10% отчислений от доходов приходов в пользу Псковской Миссии назначенный уполномоченным Ушаковского округа И. Амосов. Служившее тогда в городе духовенство: иеромонах Афиноген, прот. Петр Жарков, прот. Михаил Ноздрин, свящ. Иоанн Медведский — его не признали и заявили, что Миссии не подчиняются. Конфликт был в основном улажен во время второго приезда Амосова в Любань в июле 1942 г., уже в качестве Ушаковского благочинного. В это время И. Молчанов подал для передачи в Управление Миссии заявление о рукоположении или приеме (себя и сына) на Богословско-пастырские курсы. Однако вопрос был разрешен лишь после отстранения Амосова, в результате встречи М. А. Словцова в начале июня 1943 г. в Пскове с о. К. Зайцем. Бургомистр Любани ходатайствовал о рукоположении И. Молчанова и Н. Багрянского и урегулировал проблему со служением священников города, не утвержденных прежним благочинным. Священническую хиротонию И. Молчанова в Риге совершил епископ Иоанн (Гарклавс), но интересно отметить, что 16-17 июля о. Иоанн встречался с Экзархом митр. Сергием, а на обратном пути ночевал в Псково-Печерском монастыре у схиепископа Макария. 23 июля священник вернулся в Любань, через два дня в город приехал о. К. Зайц, он посетил дом Молчановых, а затем совершил богослужение в Петропавловской церкви. На допросе 13 декабря 1944 г. начальник Миссии уважительно отозвался об о. Иоанне, говорил, что тот " очень религиозный, начитанный в Священном Писании" человек, сразу завоевавший авторитет у прихожан Вырицкой Казанской церкви (33).

Интересные подробности церковной жизни Любани и отношения членов семьи о. И. Молчанова к оккупантам содержит уже цитированный дневник сына о. Иоанна Василия за 1943 г.: " 23 мая... Когда шли мимо лазарета русских пленных, они очень хорошо играли на мандолине и балалайке, до слез мне стало жалко всех русских пленных. Хочется помочь, но не знаешь как, решил принести табака. Пошел домой, собрал весь табак, который был, пришел и перебросил через колючую проволоку, они остались очень довольны, хорошо, что не было проклятого немца, а то бы попало... Придет все-таки время, когда прогонят этих проклятых немцев, поплатятся собственной шкурой за осквернение нашей русской земли...

13 июня [воскресенье, Троица]. Был в церкви за обедней. Сегодня большой праздник. Ходил на кладбище. Папа завтра едет в П.[сков]... Господи! Отомсти, порази Своим гневом этих насильников русских...

19 июля... В полной уверенности, что Господь не попустит так издеваться над русскими. Немцы за все и за вся рассчитаются, будут и они чувствовать на своей поганой шкуре. Да! Это время придет.

20 июля... Вечером ушел в церковь в Ушаки. Как хорошо в церкви. Только здесь не слышишь немецкого лаяния. Только в церкви можно слышать слова утешения...

23 июля... Папа приехал священником. Верочке очень плохо, еле выговаривает слова. Пролетали 6 русских самолетов с красными звездочками, когда возвращался назад в Жары.

24 июля... Нет ни одного человека мужественного, смелого, решительного, организованного, способного организовать отряд сопротивления извергам [рода] человеческого" (34).

В течение 1942 г. состав любанских священников полностью изменился. 1 апреля иеромонаха Афиногена переместили в Тоснен-ский приход, а настоятелем Любанского храма к началу 1943 г. стал священник Алексей Азиатский, до выхода за штат в 1939 г. он служил близ Гдова, в церкви с. Выскатки. В марте 1943 г. начальник Псковской Миссии прот. к. Зайц назначил в Петропавловский храм диакона Михаила Яковлева, который до своего ареста в 1930 г. почти пятнадцать лет прослужил в храмах Ленинграда. После отбытия срока ему было запрещено жить в городе, и он поселился в Малой Вишере, где стал чернорабочим. Лишь с приходом немцев о. Михаил смог приступить к церковному служению. Диакон М. Яковлев обладал прекрасным голосом — яркого тембра певучим басом. Большим хором храма по-прежнему управлял М. Словцов, в нем пел и его брат Владимир. В алтаре прислуживали монахини Анна и Мария. В октябре 1943 г. немцы начали эвакуацию из Люба-ни гражданского населения, включая и клир Петропавловского храма, в Латвию. Диакон М. Яковлев 8 ноября 1943 г. был назначен к церкви г. Бауске (Курляндия). Монахини-алтарницы подготовили к эвакуации самое ценное имущество Петропавловского храма, которое также было отправлено в Бауске. Последние жители Любани были вывезены немцами за два дня до вступления в город советских войск. 26 января 1944 г., в день освобождения Любани, из всего населения в ней оставалось 17 человек (35).

Петропавловская церковь уцелела, хотя богослужения в ней прекратились до 1990-х гг., а вот второй любанский храм — Воздвижения Креста Господня при бывшем подворье Макариевской пустыни — перестал существовать навсегда. Происходили ли в храме в период оккупации богослужения, точно неизвестно, но осенью 1943 г. деревянное здание подворья полностью сгорело. Три высокие кирпичные арки, возвышавшиеся у торца здания, немцы пытались взорвать, чтобы вымостить кирпичом Лесную улицу, но полностью это было сделано уже в послевоенные годы (36). Сама Макариевская пустынь находилась в 12 верстах от Любани, и после прихода немцев бывший настоятель монастыря схиепископ Макарий (Васильев) попытался возродить обитель, однако из-за сопротивления оккупантов это ему не удалось, а Владыка был, в конце концов, помещен в Псково-Печерский монастырь.

На всей территории Ушаковского округа к началу войны действовала лишь одна церковь — обращенная в 1933 г. в храм деревянная кладбищенская часовня свт. Николая на ст. Саблино, однако ее настоятель прот. Николай Близнецкий был арестован 28 августа 1941 г. НКВД и скончался в заключении. С началом оккупации его сменил бывший ленинградский прот. Петр Жарков, освобожденный в конце 1930-х гг. из ссылки, о. Петр в первой половине 1942 г. служил не только в Саблино, но и в Любани и Ушаках, затем по доносу Амосова он был выселен из Саблино немецкой комендатурой и направлен в распоряжение Управления Миссии в Псков, где в дальнейшем и остался. После о. Петра в Саблино служили иеромонах Кирилл (Смирнов) и диакон Михаил Яковлев. Пристанционная Никольская церковь, превращенная после закрытия в 1930 г. в клуб, сгорела в августе 1943 г. в результате налета советской авиации, а в конце 1943 г. был закрыт и кладбищенский храм. Он находился в прифронтовой зоне, и австрийские части, стоявшие в поселке, не захотели иметь в месте своей дислокации действующий приход. Со слов местных жителей известно об инциденте, когда военные власти попытались убрать из храма запрестольный крест. Церковь стояла заколоченная до 1945 г., а потом вновь была открыта (37).

Несколько храмов в период оккупации открыл священник-самозванец И. Амосов. Попав в плен к немцам, он выдал себя за иерея и после освобождения в октябре 1941 г. начал служить в Благовещенском соборе г. Шлиссельбурга, затем в Никольской церкви пос. Мга и далее в Успенской церкви пос. Лезье. В январе 1942 г., по указанию местного немецкого коменданта, Амосов был под конвоем отправлен из Лезье в Псков для проверки и сдачи " экзаменов на права несения службы как священник" в Управление Духовной Миссии. Сумев ввести в заблуждение о. К. Зайца с помощью справки об отбытии лагерного срока, Амосов был назначен уполномоченным по Уша-ковскому округу и отправлен служить в уже открытую Нико-ло-Александринскую церковь пос. Ушаки, где оставался до осени 1942 г., перейдя затем в Гатчинский округ (38).

После Амосова настоятелем Ушаковской церкви был прот. Владимир Богданов, около 40 лет прослуживший в храмах Петербурга (Ленинграда) до своей высылки из города на Неве в марте 1935 г. В Мгинской же церкви стал служить о. Алексий (фамилия неизвестна), переведенный в мае 1943 г. в Ящеру и там расстрелянный немцами. С апреля 1942 г. в возрожденной каменной Казанской церкви пос. Тосно начал совершать богослужения иеромонах Афиноген (Агапов). Как и в Любани, он организовал здесь большие ремонт-но-восстановительные работы и развернул широкую церковную благотворительность. Но больше всех церквей в Ушаковском округе открыл иеромонах Кирилл (Смирнов) — в будущем известный старец схиархимандрит Косма.

Сначала он начал служить по приглашению верующих в Никольской церкви Саблино, но через 8 месяцев был отстранен благочинным И. Амосовым, написавшим клеветнические письма в Управление Миссии и немецкие учреждения, где назвал о. Кирилла " самозванцем, лжепастырем, продавшимся большевикам". В Пскове дело иеромонаха былорешенодля негоположительно, и в 1942-43 гг. о. Кирилл обслуживал храмы Ильинского погоста, Пельгоры, Сустье-Полян, Саблино, Хоченья и Любани. Батюшка неоднократно подвергался гонениям со стороны оккупантов, однажды даже был отправлен на расстрел и лишь чудом остался жив. В жизнеописании старца говорится: " Во время войны о. Кирилл тайно помогал партизанам, ходил к пленным по лагерям, бедным детям посылал хлеб, за это гестаповцы били его плеткой и преследовали... Вместе с диаконом Михаилом он совершал требы в Любани, в селах, хотя туда с посохом пешком пятнадцать километров". В сентябре 1943 г. иеромонах при насильственной эвакуации был вывезен в Латвию, где служил Церкви до конца своей жизни (39).

Больше всего храмов — почти 40 — удалось возродить в Лужском округе, что объясняется его значительной отдаленностью от линии фронта и наличием достаточного числа священников. К началу войны все 7 православных церквей Луги были закрыты и частично уничтожены, но несколько священнослужителей осталось на свободе. Кроме того, город и окрестные деревни считались в 1930-е гг. местом высылки, т.н. " сто первым километром" и там проживало значительное количество репрессированных ленинградцев. Настоятелем первого возрожденного лужского храма — собора Казанской иконы Божией Матери — стал 74-летний прот. Николай Заблоцкий, работавший до войны в городе учителем. Узнав, что он священник, верующие пригласили его служить в храм, открывшийся в конце августа 1941 г. с разрешения коменданта. С 1938 г. в Казанском соборе находились гараж и общежитие, а в августе 1941 г. — штаб оборонявшего " Лужский рубеж" 41-го корпуса генерала Останина. Храм мало пострадал от военных действий, но убранство, в том числе иконостас, было утрачено. Прихожане " по крупицам" восстанавливали его, принося святыни из других закрытых церквей. Так, в Казанский собор попали сохранившиеся в домах верующих иконы св. кн. Ольги и св. кн. Владимира из Воскресенского собора, чудотворный образ св. ап. Иоанна Богослова из Че-ременецкого монастыря. Была передана в собор и чтимая Печерская икона Божией Матери, явленная по преданию в XVI-XVII веках близ с. Смешино в 6 верстах от Луги и исчезнувшая в 1930-е гг. (40)

Кроме о. Николая в Казанском соборе стали служить два уцелевших в 1930-е гг. представителя местного духовенства — священник Алексий Налимов и протодиакон Андрей Журавлев. Первый из них в период оккупации обслуживал также возрожденные приходы в селах Смешино и Смерди. В конце 1941 г. прот. Н. Заблоцкий сумел добиться у коменданта местного лагеря военнопленных разрешения оборудовать в одном из лагерных бараков временную церковь, где провел несколько богослужений. Кроме того, по ходатайству о. Николая из этого лагеря был освобожден протодиакон Сергий Самгин, служивший в дальнейшем, вплоть до своей эвакуации (в конце 1943 г.), в Казанском соборе. Летом 1942 г. лужское духовенство и прихожане добились передачи им церкви св. кн. Ольги, занятой с 1920-х гг. под краеведческий музей. В начале августа храм был освящен, и туда перешли служить о. А. Налимов и А. Журавлев. Хором Ольгинской церкви руководила жена о. Андрея Анна Павловна Журавлева, а регентом и псаломщиком Казанского собора был выпускник Петербургской Духовной семинарии, бывший учитель земских школ Лужского уезда Яков Яковлевич Львов. Освящение второго храма дало возможность перенести службы туда, а в кафедральном соборе провести капитальный ремонт, убрав сделанное в конце 1930-х гг. межэтажное перекрытие. 24 октября 1942 г. Казанский собор был торжественно освящен после ремонта (41).

С осени 1941 г. о. Н. Заблоцкий преподавал Закон Божий в местных школах, возобновилось религиозное обучение и при храмах. К осени 1942 г. доход лужских церквей составлял ежемесячно около 9 тыс. рублей. Такое значительное оживление приходской жизни и крупные ремонтные работы в храмах были возможны благодаря доброжелательной позиции местной гражданской администрации. Бургомистр Луги железнодорожный инженер А. Даниловский, его жена — писательница и художница Е. Даниловская, мать А. Туля-кова и тетя М. Тулякова активно участвовали в религиозной жизни, а заместителем бургомистра вообще был известный церковный деятель, один из идеологов обновленчества, высланный перед войной в Лугу профессор Борис Васильевич Титлинов (42).

В сентябре (по другим сведениям в июне) 1942 г. о. Н. Заблоцкий был назначен благочинным Лужского округа. В марте 1944 г. протоиерей писал митр. Алексию, что в его округ входило 7 районов и 40 действующих церквей, в которые он назначил 22 священника. Впрочем, о. Николая уже в мае 1943 г. на посту благочинного сменил священник-миссионер Иаков Начис. Он также служил настоятелем Ольгинской церкви и пользовался большой любовью прихожан за активную проповедническую деятельность. Брат о. Иоако-ва Леонид Начис (ныне архим. Кирилл), служивший вместе с ним псаломщиком, в своих воспоминаниях писал: " На службы в Оль-гинскую церковь приходило много людей. В городе была особенная атмосфера, отличавшаяся от сельской Псковщины. В Луге оставалось немало людей, связанных с Петербургом, те, кто, очевидно, каждое лето приезжал сюда на дачу. Выехав в 1941 г. сюда на отдых, многие так и остались здесь на все годы блокады. Публика здесь была не простая. Многие из горожан, видимо, принадлежали к дореволюционному петербургскому обществу. В разговоре они могли перейти с русского языка на немецкий или французский, хорошо ими владели и свободно на этих языках изъяснялись. Беженцев в городе почти не было, большинство составляли те, кто проживал здесь и до войны. Воскресенский и Екатерининский соборы в центре города не были переданы Церкви и в годы войны не действовали. Когда брат был благочинным, он организовал концерт церковного хора и диспутлекцию " Наука и религия" в церкви великомученицы Екатерины, стоявшей непосредственно за собором" (43).

Действительно, два главных собора Луги — Воскресения Христова, использовавшийся в 1938-1941 гг. в качестве танцплощадки, и св. вмч. Екатерины, переданный после закрытия в 1934 г. под концертный зал — так и не были возвращены верующим. В августе 1943 г. о. И. Начис уехал из Луги в Порхов и новым благочинным был назначен прот, Михаил Образцов, которого 8 июня 1944 г., по указу митр. Ленинградского Алексия, на этом посту сменил священник Анатолий Голубев — родственник о. А. Журавлева, служивший в период оккупации в церкви Рождества Иоанна Предтечи с. Поддубье. В 1943 г. о. Анатолий был назначен Управлением Миссии к Лужской Ольгинской церкви, но, опасаясь разоблачения немцами его связи с партизанами, священник через полтора месяца вернулся в Поддубье (44).

Уже в конце 1941-42 гг. в окрестностях Луги возобновились богослужения в храмах сел Романщина, Смерди, Городец, Петрова Горка, Смешино, Торошковичи, Поддубье и др. К моменту же начала войны в округе по некоторым сведениям не была закрыта лишь одна церковь — свт. Николая в с. Заозерье. Ее, а также Покровскую це