Стихотворения, приписываемые Пушкину

«Dis moi pourquoi l'Escamoteur…»^*

Dis moi, pourquoi l'Escamoteur

Est-il siffl& #233; par le parterre?

H& #233; las! c'est que le pauvre auteur

L'escamota de Moli& #232; re.

перевод:

Скажи мне, почему «Похититель»

Освистан партером?

Увы, потому, что бедный автор

Похитил его у Мольера.

(Франц.)

«Je chante ce combat, que Toly remporta…»^*

Je chante ce combat, que Toly remporta,

O& #249; maint guerrier p& #233; rit, o& #249; Paul se signala,

Nicolas Maturin et la belle Nitouche,

Dont la main fut le prix d'une horrible escarmouche.

перевод:

Пою сей бой, в котором Толи одержал победу,

Где погиб не один воин, где Поль отличился,

Николая Матюрена и прекрасную Нитуш,

Рука которой была трофеем ужасной стычки.

(Франц.)

Двум Александрам Павловичам^*

Романов и Зернов лихой,

& #8195; & #8195; Вы сходны меж собою:

Зернов! хромаешь ты ногой,

& #8195; & #8195; Романов головою.

Но что, найду ль довольно сил

& #8195; & #8195; Сравненье кончить шпицом?

Тот в кухне нос переломил,

& #8195; & #8195; А тот под Австерлицом.

Гараль и Гальвина^*

Взошла луна над дремлющим заливом,

В глухой туман окрестности легли;

Полночный ветр качает корабли

И в парусе шумит нетерпеливом.

Взойдет заря — далек их будет строй.

Остри свой меч, воитель молодой!

Где ты, Гараль? Печальная Гальвина

Ждет милого в пещерной темноте.

Спеши, Гараль, к унылой красоте!

Заря блеснет — и гордая дружина

Умчится вдаль, грозящая войной.

Где ты, где ты, воитель молодой?

Гальвина с ним. О, сколько слез печали,

И сколько слез восторгов и любви!

Но край небес бледнеет, и вдали

Редеет тень. Уж латы зазвучали;

Близка заря; несется шум глухой…

Что медлишь ты, воитель молодой?

Призывному Гальвина клику внемлет,

Тоски, надежд и робости полна,

Едва дыша, разлуки ждет она;

Но юноша на персях девы дремлет.

Призывы битв умолкли за горой, —

Не слышал их воитель молодой.

Уже суда покинуть брег готовы,

К ним юноши с веселием бегут;

Прощальну длань подругам подают;

Златой зари раскинулись покровы;

Но, утомлен любовью и тоской.

Покоится воитель молодой.

Пылает день. Он открывает очи.

Гальвина мнит ласкающей рукой

Сокрыть от глаз досадный свет дневной.

«Прости, пора! сокрылись тени ночи:

Спешу к мечам!» — воскликнул и стрелой

Летит на брег воитель молодой.

Но тихо всё, лишь у пустого брега

Подъемлется шумящая волна;

Лишь дева там, печальна и бледна,

И вдалеке плывут ладьи набега.

О, для чего печальной красотой

Пленялся ты, воитель молодой?

Она в слезах; в немой воитель думе.

«О милый друг! о жизнь души моей!

Что слава нам? что делать средь мечей?

Пускай другой несется в бранном шуме;

Но я твоя, ты вечно, вечно мой!..

Забудь войну, воитель молодой!»

Гараль молчал. Надменное ветрило

Его звало к брегам чужой земли;

Но с бурею так быстро корабли

Летели вдаль, и дева так уныло

Его влекла трепещущей рукой…

Всё, всё забыл воитель молодой!

И он у ног своей подруги нежной

Сказал: «Пускай гремят набег и брань:

Забыла меч ослабленная длань!»

Их дни слились в отраде безмятежной;

Лишь у брегов, терзаемых волной,

Дрожа, краснел воитель молодой.

Но быстро дни восторгов пролетели.

Бойцы плывут к брегам родной земли;

Сыны побед с добычей притекли,

И скальды им хваленья песнь воспели.

Тогда поник бесславною главой

На пиршествах воитель молодой.

Могучие наперсники судьбины

К ногам невест повергли меч и щит;

Кровавый меч героев не лежит

У ног одной оставленной Гальвины.

Красавица вздохнула, — и другой

Ее пленил воитель молодой.

С тех пор один бродил Гараль унылый;

Умолк его веселый прежде глас,

Лишь иногда в безмолвный ночи час,

Уединен, шептал он имя милой.

Война зажглась, — и встречи роковой

Пошел искать воитель молодой.

Исповедь бедного стихотворца^*

Священник.

Кто ты, мой сын?

Стихотворец.

Отец, я бедный однодворец,

Сперва подьячий был, а ныне стихотворец.

Довольно в целый год бумаги исчертил;

Пришел покаяться — я много нагрешил.

Священник.

Поближе; наперед скажи мне откровенно,

Намерен ли себя исправить непременно?

Стихотворец.

Отец, я духом слаб, не смею слово дать.

Священник.

Старался ль ты закон господний соблюдать

И, кроме вышнего, не чтить другого бога?

Стихотворец.

Ах, с этой стороны я грешен очень много;

Мне богом было — я, любви предметом — я,

В я заключалися и братья и друзья,

Лишь я был мой и царь и демон обладатель;

А что всего тошней, лишь я был мой читатель.

Священник.

Вторую заповедь исполнил ли, мой сын?

Стихотворец.

Кумиров у меня бывало не один:

Любил я золото и знатным поклонялся,

Во всякой песенке Глафирами пленялся,

Которых отроду хотя и не видал,

Но тем не менее безбожно обожал.

Священник.

А имя божие?

Стихотворец.

Когда недоставало

Иль рифмы иль стопы, то, признаюсь, бывало,

И имя божие вклею в упрямый стих.

Священник.

А часто ль?

Стихотворец.

Да во всех элегиях моих;

Ты можешь, батюшка, прочесть на каждой строчке

«Увы!» и «се», и «ах», «мой бог!», тире да точки.

Священник.

Нехорошо, мой сын! А чтишь ли ты родных?

Стихотворец.

Немного; да к тому ж не знаю вовсе их,

Зато своих я чад люблю и чту душою.

Священник.

Как время проводил?

Стихотворец.

Я летом и зимою

Пять дней пишу, пишу, печатаю в шестой,

Чтоб с горем пополам насытиться в седьмой.

А в церковь некогда: в передней Глазунова

Я по три жду часа с лакеями Графова.

Священник.

Убийцей не был ли?

Стихотворец.

Ах, этому греху,

Отец, причастен я, покаюсь на духу.

Приятель мой Дамон лежал при смерти болен.

Я навестил его; он очень был доволен;

Желая бедному страдальцу угодить,

Я оду стал ему торжественно твердить.

И что же? Бедный друг! Он со строфы начальной

Поморщился, кряхтел… и умер.

Священник.

Не похвально.

Но вот уж грех прямой: да ты ж прелюбодей!

Твои стихи…

Стихотворец.

Все лгут, а на душе моей,

Ей-богу, я греха такого не имею;

По моде лишний грех взвалил себе на шею.

А правду вымолвить — я сущий Эпиктет,

Воды не замутить, предобренький поэт.

Священник.

Да, лгать нехорошо. Скажи мне, бога ради:

Соблюл ли заповедь хоть эту: не укради?

Стихотворец.

Ах, батюшка, грешен! Я краду иногда!

(К тому приучены все наши господа),

Словцо из Коцебу, стих целый из Вольтера,

И даже у своих; не надобно примера.

Да как же без того, бедняжкам, нам писать?

Как мало своего — придется занимать.

Священник.

Нехорошо, мой сын, на счет чужой лениться.

Советую тебе скорее отучиться

От этого греха. На друга своего

Не доносил ли ты и ложного чего?

Стихотворец.

Лукавый соблазнил. Я малый не богатый —

За деньги написал посланье длинновато,

В котором Мевия усердно утешал —

Он, батюшка, жену недавно потерял.

Я публике донес, что бедный горько тужит,

А он от радости молебны богу служит.

Священник.

Вперед не затевай, мой сын, таких проказ.

Завидовал ли ты?

Стихотворец.

Завидовал не раз,

Греха не утаю, — богатому соседу.

Хоть не ослу его, но жирному обеду

И бронзе, деревням и рыжей четверне,

Которых не иметь мне даже и во сне.

Завидовал купцу, беспечному монаху,

Глупцу, заснувшему без мыслей и без страху,

И, словом, всякому, кто только не поэт.

Священник.

Худого за собой не знаешь больше?

Стихотворец.

Нет,

Во всем покаялся, греха не вспомню боле,

Я вечно трезво жил, постился поневоле,

И ближним выгоду не раз я доставлял:

Частенько одами несчастных усыплял.

Священник.

Послушай же теперь полезного совета:

Будь добрый человек из грешного поэта.

Цель нашей жизни^*

Любимец божества, природы старший сын,

Вещай, о человек! почто ты в свет родился?

На то ль, чтоб царь земли и света властелин

& #8195; & #8195; К постыдной цели век стремился?

На то ль, чтоб, огнь и меч прияв в строптиву длань,

Он землю обагрял кровавою рекою,

С весельем адским нес народам смерть и брань

& #8195; & #8195; И царства попирал ногою?

На то ль, чтоб в роскоши без пользы дни влачил

И, в неге загрубев, скучая в пресыщенье,

Собою землю он напрасно тяготил,

& #8195; & #8195; В холодном мучась упоенье?

На то ль во глубине сибирских сложных гор

И злато и сребро рождаются покрыты,

Чтоб ими услаждал таинственный свой взор

& #8195; & #8195; Скупец, богатствами несытый?

Восстань, о сын небес! и, правдой озарен,

Порочное свое восчувствуй униженье,

Дерзай на небесах, восторгом окрилен,

& #8195; & #8195; Свое прочесть предназначенье!

Воззри: для мирных стад разостлан в поле дерн,

Орлам разверзнуты небесные равнины,

Воздвиглися скалы для быстроногих серн,

& #8195; & #8195; Для рыб изрылись вод пучины.

Но ты — природа вся тебе приносит дань:

И суша, и моря, и огнь тебе послушны,

Ты отражаешь гром^*, ты движешь океан,

& #8195; & #8195; Летаешь в пропасти воздушны^*.

Воззри: то солнца луч румянит небеса,

То в легких облаках плывет луна златая.

Рождается в полях весенняя краса,

& #8195; & #8195; Алеет роза молодая;

Таится под травой прохлада ручейка,

И в кистях виноград на холмах золотится,

И, тихо зыблемый дыханьем ветерка,

& #8195; & #8195; По нивам желтый клас струится.

Всё для тебя! Срывай блаженством жизни цвет,

Дарами вышнего спокойно наслаждаясь;

Сей мир не есть юдоль злосчастия и бед,

& #8195; & #8195; Счастливым будь, не заблуждаясь.

Всех благ источника вовек не забывай,

Чти правду и закон, содействуй благу света, —

Тогда без трепета оставишь тленья край

& #8195; & #8195; И в мгле померкнешь для рассвета!

Вишня^*

Румяной зарею

Покрылся восток,

В селе за рекою

Потух огонек.

Росой окропились

Цветы на полях,

Стада пробудились

На мягких лугах.

Туманы седые

Плывут к облакам,

Пастушки младые

Спешат к пастухам.

С журчаньем стремится

Источник меж гор,

Вдали золотится

Во тьме синий бор.

Пастушка младая

На рынок спешит

И вдаль, припевая,

Прилежно глядит.

Румянец играет

На полных щеках,

Невинность блистает

На робких глазах.

Искусной рукою

Коса убрана,

И ножка собою

Прельщать создана.

Корсетом прикрыта

Вся прелесть грудей,

Под фартуком скрыта

Приманка людей.

Пастушка приходит

В вишенник густой

И много находит

Плодов пред собой.

Хоть вид их прекрасен

Красотку манит,

Но путь к ним опасен

Бедняжку страшит.

Подумав, решилась

Сих вишен поесть,

За ветвь ухватилась

На дерево взлезть.

Уже достигает

Награды своей

И робко ступает

Ногой меж ветвей,

Бери плод рукою —

И вишня твоя,

Но, ах! что с тобою,

Пастушка моя?

Вдали усмотрела, —

Спешит пастушок;

Нога ослабела,

Скользит башмачок.

И ветвь затрещала —

Беда, смерть грозит!

Пастушка упала,

Но, ах, какой вид.

Сучок преломленный

За платье задел;

Пастух удивленный

Всю прелесть узрел.

Среди двух прелестных

Белей снегу ног,

На сгибах чудесных

Пастух то зреть мог,

Что скрыто до время

У всех милых дам,

За что из эдема

Был изгнан Адам.

Пастушку несчастну

С сучка тихо снял

И грудь свою страстну

К красотке прижал.

Вся кровь закипела

В двух пылких сердцах,

Любовь прилетела

На быстрых крылах.

Утеха страданий

Двух юных сердец,

В любви ожиданий

Супругам венец.

Прельщенный красою.

Младой пастушок

Горячей рукою

Коснулся до ног.

И вмиг зарезвился

Амур в их ногах;

Пастух очутился

На полных грудях.

И вишню румяну

В соку раздавил,

И соком багряным

Траву окропил.

Завещание Кюхельбекера^*

Друзья, простите! Завещаю

Вам всё, чем рад и чем богат;

Обиды, песни — всё прощаю.

А мне пускай долги простят.

На женитьбу генерала Н.М. Сипягина^*

Убор супружеский пристало

Герою с лаврами носить,

Но, по несчастью, так их мало,

Что нечем даже плешь прикрыть.

На Аракчеева («В столице он — капрал…»)^*

В столице он — капрал, в Чугуеве — Нерон:

Кинжала Зандова везде достоин он.

«За ужином объелся я…»^*

За ужином объелся я,

А Яков запер дверь оплошно

Так было мне, мои друзья,

И кюхельбекерно и тошно.

«Мы добрых граждан позабавим…»^*

Мы добрых граждан позабавим

И у позорного столпа

Кишкой последнего попа

Последнего царя удавим.

Наденьке^*

С тобой приятно уделить

Часок, два, три уединенью:

Один желаньям посвятить,

А два последних наслажденью.

«Она тогда ко мне придет…»^*

Она тогда ко мне придет,

Когда весь мир угомонится,

Когда всё доброе ложится

И всё недоброе встает.

Про себя^*

Великим быть желаю,

Люблю России честь,

Я много обещаю —

Исполню ли? Бог весть!

К портрету Молоствова^*

Не большой он русский барин.

Дураком он не был ввек,

Он татарин, он татарин,

А не русский человек.

«Всегда так будет, как бывало…»^*

Всегда так будет, как бывало:

Таков издревле белый свет:

Ученых много — умных мало,

Знакомых тьма — а друга нет!

На К. Дембровского^*

Когда смотрюсь я в зеркала,

То вижу, кажется, Эзопа,

Но стань Дембровский у стекла,

Так вдруг покажется там….

На Гнедича («С тобою в спор я не вступаю…»)^*

& #8195; & #8195; С тобою в спор я не вступаю,

Что жесткое в стихах твоих встречаю;

& #8195; & #8195; & #8195; & #8195; Я руку наложил,

& #8195; & #8195; & #8195; & #8195; Погладил — занозил.