Обучение женщиной 11 страница

Вряд ли кому-нибудь удалось бы убедить такого ребенка пристраститься к курению наркотиков или вступить в пре­ступную группировку, потому что модель мира подростка клана Шоу-Дао уже позволяет ему здраво оценивать общаю­щихся с ним людей и последствия своих поступков.

Обучение женщиной в клане также начинается с самого детства, так что, достигнув половозрелого возраста, воин клана достаточно хорошо разбирается в женской типологии, и, короткое время пообщавшись с женщиной, он может опре­делить. чего от нее следует ждать и как с ней нужно взаимо­действовать. чтобы их отношения доставляли наслаждение обоим, помогая, в то же время, избегать взаимных травм и разочарований.

Так, с женщиной 'переменчивого ветра" воин Шоу будет обращаться именно как с женщиной " переменчивого ветра". не ожидая от нее преданности и основательности, характер­ных для женщины земли, или мудрости женщины дерева.

Понимание того. на что он идет. удерживает воина жиз­ни от разочарований, и его модель мира расширяется и со­вершенствуется равномерно и безболезненно, без ломок и со­трясений до основания.

Конечно, обстоятельства могут сложиться так, что судь­ба нанесет ему тяжелый удар по не зависящем от него обстоя­тельствам. Никто не застрахован от катастроф, но, по край­ней мере, воин жизни никогда не будет страдать по собствен­ной глупости.

Страдания европейцев же больше чем в девяноста про­центах случаев обусловлены не ударами судьбы, а именно их собственной глупостью, несовершенством их моделей мира, их склонностью к самообману и неумением правильно оцени­вать ситуацию.

Ты, хотя и вырос вне клана, уже научился отличать несо­вершенство модели мира от несовершенства самого мира, и показателем того, что твоя модель мира становится все более и более гармоничной, является твое отношение к миру, твои любовь и восхищение им,

По мере того. как ты будешь постигать науку общения с женщиной, все женщины станут казаться тебе прекрасными. как и окружающий тебя мир. потому что. научившись пони­мать их и общаться с ними. ты избежишь разочарований и осуждения.

Только человек, обладающий гармоничной моделью ми­ра. способен оценить, насколько тяжело жить с моделями ми­ра. построенными на страхе, недоверии или постоянном ожидании разочарований. Но люди, имеющие подобные мо­дели, пребывают в полной уверенности, что их взгляд на мир совершенно оправдан, поскольку их модель мира и является тем самым кривым зеркалом, отразившись в котором беско­нечное разнообразие окружающей жизни становится урод­ливой и тусклой картинкой.

Домой я возвращался на поезде. Двухнедельное пребы­вание в Риге подорвало мое и без того не блестящее финансо­вое положение, и билет я смог купить только в общий вагон.

Попутчиков было очень мало, но я. понимая, что такое счастье долго не продлится, решил отоспаться, пока есть воз­можность. Наслаждаясь царящей в вагоне прохладной свеже­стью, я лег на полку и. укрывшись плащ-палаткой, пристроил под голову болотные сапоги - сокровище, которое в то время в Симферополе было невозможно купить, и на которое ушла моя последняя десятка.

Сквозь сон я отметил, что поезд затормозил на очеред­ной станции и почти сразу же тронулся. Послышались шаги, и я почувствовал, как чьи-то руки заботливо и ласково укры­ли меня сбившейся плащ-палаткой, аккуратно подоткнув ее свисающий край. Чуть-чуть приоткрыв веки. я сквозь часто­кол ресниц увидел молодую женщину и ощутил исходящую от нее эманацию спокойной и нежной ласки, чистой и бескоры-

стной, почти материнской любви.

Женщина села напротив меня. и, скрестив ноги, достала из сумки какой-то журнал. Я, по-прежнему притворяясь спя­щим. рассматривал ее. как шедевр великого мастера. В ее хрупком изящном облике чувствовался удивительный ари­стократизм, и спокойное, с безупречной белой кожей и иде­альными классическими чертами лицо излучало невырази­мую гармонию, умиротворенность и любовь.

Около часа она читала журнал, а я, не шевелясь, наблю­дал за ней. переводя охватившие меня чувства благодарности и восхищения в медитацию вкуса жизни.

На следующей станции она сошла. Это была последняя остановка на территории Латвии. Когда поезд тронулся, я. улыбнувшись на прощание ее уже слегка замутненному дре­мотой образу, снова погрузился в сон.

Проснулся я в аду. Приятную прохладу и аккуратно оде­тых вежливых людей сменила удушающая жара. пропитан­ная испарениями потных тел набившихся в вагон, как сельди в бочку, пассажиров. Прибалтика с ее размеренным запад­ным укладом жизни осталась позади. Я вновь был окружен родным славянским народом.

На верхней полке сидела старуха, прижимая к груди ме­шок с контрабандно протащенным в поезд поросенком. Поро­сенок вертелся и визжал. Нервничая в своей импровизиро­ванной тюрьме, он успел обмочиться, и его моча капала на деда, сидящего снизу. Дед, которому некуда было отодвинуть­ся. поскольку с двух сторон его сдавили соседи, откликался сочным и забористым русским матом. Бабка не оставалась в долгу, во весь голос демонстрируя всему вагону, что русская женщина владеет словом не хуже мужчин.

Не переставая ругаться, дед попутно утолял голод, ред­кими желтыми зубами откусывая здоровенные куски чеснока. так, словно это было яблоко. Чеснок он закусывал круто посо­ленным салом, без хлеба, но зато с кожурой.

Цыганка кормила грудью малыша. Рядом с ней лежали его перепачканные трусики. Она ела яблоко, и, время от вре­мени. откладывала это яблоко прямо на них, в центр подсы­хающих испражнений.

Втиснувшиеся в вагон солдаты уселись прямо на пол. по­тому что на полках места не оставалось. Вновь прибывавшие пассажиры садились рядом со мной, иногда мне прямо на но­ги. Я изо всех сил крепился и не шел в туалет, потому что в мгновение ока мое место оказалось бы занятым, а путь до Крыма еще предстоял не близкий.

Украинцы-шоферы, едущие в Симферополь, чтобы полу­чить какое-то оборудование, всю дорогу пили самогон. Види­мо, я им чем-то приглянулся, потому что они щедро, от всей души угощали меня. и мне пришлось сказаться язвенником, чтобы объяснить им свое нежелание выпить.

Теснота и сутолока в вагоне не раздражали меня. Я отно­сился ко всем этим людям спокойно и с теплотой, но помимо воли меня охватывала печаль. Как получилось, что между жизнью прибалтийской глубинки и русских, белорусских и украинских деревень пролегла такая огромная пропасть?

Я вспоминал слова Ли о том. как формируется модель мира у детей, вырастающих в клане, и думал, какими же яв­ляются модели мира этих людей, и какие модели они переда­дут своим детям. Мне бы хотелось объяснить им то, что я уже понял, чтобы хоть как-то изменить их жизнь, сделать ее чу­точку лучше, или если не лучше, то немного легче, но я знал. что это желание бессмысленно. Я не мог ничего изменить.

Я вспомнил, как однажды Учитель сказал:

- Ты не можешь изменить мир. Ты не можешь сделать жизнь других людей лучше. Но ты можешь растить свое дере­во. и, сделав счастливым себя. ты сумеешь изменить к луч­шему и жизнь близких тебе людей. Это уже кое-что.

Печаль ушла. У этих пассажиров была своя жизнь. В ней были тяжелые моменты, но встречались и минуты счастья. Я действительно ничего не мог сделать для них. но я твердо знал. что бы ни случилось и куда бы меня ни занесла судьба. я, следуя пути воинов жизни, буду продолжать растить свое дерево. Я уже умел быть счастливым.

ГЛАВА 10

- Как идут твои дела с пирамидой? - спросила Лин.

- Пока вроде все в порядке. - ответил я. - Мы потихоньку притираемся друг к другу, но прошло не так много времени, чтобы можно было добиться тех идеальных отношений, кото­рых ты требуешь.

Чуткое ухо кореянки легко уловило нотку сомнения в мо­их словах.

- У меня. почему-то, не создалось впечатления, что все действительно в порядке. - произнесла она, -Что-то тебя бес­покоит. Может быть ты объяснишь мне. что именно?

Я задумался.

- Даже не знаю. как бы получше это выразить, - сказал я. - Мне кажется, что проблема во мне. Ты говорила, что при создании пирамиды мне необходимо любить этих женщин. испытывать к ним самые искренние чувства, и они должны отвечать мне взаимностью. С взаимностью проблем не воз­никает. да я и сам не могу сказать, что я их не люблю, но лю­бовь. которую я испытываю к ним - какая-то искусственная. словно я выполняю упражнение по созданию определенных эмоций и настроя.

Где-то в глубине души у меня остаётся странный непри­ятный осадок, ощущение, которое я не могу определить и не могу понять. Мне нравятся эти женщины, мне хочется лю­бить их. и в то же время что-то внутри меня противится этой привязанности. Время от времени я ощущаю что-то вроде внутреннего барьера, внутреннего отталкивания, которое иногда сменяется чувством вины. а иногда - иррациональным необоснованным страхом. Конечно, моей техники управле­ния эмоциями хватает на то, чтобы подавлять эти неприят­ные ощущения и испытывать те чувства, которые я хочу. но все же этого недостаточно. Мне не нравится эта раздвоен­ность чувств.

- Так происходит со всеми, - ободряюще улыбнулась ко­реянка. - Меня бы удивило, если бы тебе удалось этого избе­жать. Это всего лишь означает, что кое-какие кирпичики тво­ей модели мира положены криво, и, чтобы добиться успеха со своей пирамидой, ты должен подправить некоторые из них.

- Мне, конечно, нравятся аллегории. - сказал я. - но не могла бы ты объясниться более конкретно?

- Почему бы и нет? - не стала спорить Лин. - Кирпичики, из которых складывается твоя модель мира - это твои убеж­дения и установки, возникавшие незаметно для твоего созна­ния в процессе всей жизни, О некоторых своих убеждениях. прошедших цензуру сознания, ты осведомлен, и ты можешь их высказать, если тебя об этом попросить, но убеждения. прошедшие цензуру сознания, составляют лишь небольшую часть твоей модели мира, ее оштукатуренный и подкрашен­ный фасад, за которым скрывается шаткое и неустойчивое сооружение.

Обычный человек привык жить со своей моделью, он научился уравновешивать ее и избегать толчков, способных ее разрушить, но воин жизни сам разрушает свою модель. точнее, видоизменяет ее, восстанавливая сломанные кирпи­чи и укладывая их ровно и гармонично.

- Учитель обычно говорил о расширении модели мира. а не о ее разрушении. - сказал я. - И я, следуя его указаниям. старался именно расширять ее, чувствуя, как от этого она действительно становится более устойчивой и гармоничной.

- Одного расширения недостаточно, - покачала головой кореянка. - Мозг шизофреника или наркомана под действием безумных фантазии может безгранично расширять модель мира. но эта модель мира не будет устойчивой. Она способна рассыпаться в любой момент, похоронив под обломками сво­его носителя. На опыте твоего общения с женщинами пира­миды ты сумел убедиться, что расширение модели мира не решает все проблемы.

- А почему ты связываешь мои затруднения именно с убеждениями, с кирпичиками модели мира? - спросил я. - Может быть, всё дело в том. что я до безумия влюблен в тебя, и именно поэтому мне сложно испытывать подобные чувства к еще изрядному количеству других женщин? Для подпитывания чувств и эмоций необходимо наличие определенного количества энергии, и иногда мне кажется, что причина за­ключается именно в нехватке энергии. Я заметил, что когда я переутомлен, мое внутреннее отталкивание заметно усилива­ется, но как только я отдохну и восстановлю силы. оно исче-

зает. становясь почти незаметным.

- Просто когда ты чувствуешь себя энергичным и полным сил. у тебя хватает энергии на защиту целостности своей мо­дели мира, и эта энергия, к сожалению, растрачивается впус­тую. Именно поэтому гораздо целесообразнее выправить мо­дель раз и навсегда, чем защищать ее от самого себя всю ос­тавшуюся жизнь.

- Может быть ты и права. - пожал плечами я. Кореянка прикоснулась н моей руке и пристально по­смотрела мне в глаза. Ее лицо стало серьезным и сосредото­ченным.

- Ты считаешь, что действительно искренне любишь ме­ня? - спросила она.

- Конечно. Неужели ты в этом сомневаешься? Ты ведь знаешь меня, как никто другой.

- А теперь постарайся быть абсолютно честным со мной и с самим собой. Неужели у тебя никогда не возникает при общении со мной того же внутреннего отталкивания, непри­ятия или иррационального страха?

Словно спровоцированная ее словами, волна липкого ужаса поднялась у меня внутри. Я одновременно испытывал страх и печаль, желание убежать и желание оттолкнуть, и может быть. даже ударить ее. Я похолодел, чувствуя, как у меня по спине пробегают отвратительные холодные и влаж­ные мурашки. Желудок непроизвольно сжался. Меня подташнивало.

- Лин. что ты сделала? - с ужасом спросил я. - Этого про­сто не может быть. Я не могу испытывать по отношению к те­бе таких чувств. Это неправильно. Со мной никогда такого не случалось.

- Это случалось с тобой, и много раз. - спокойно сказала кореянка. - Ты просто этого не замечал, потому что твое вле­чение ко мне гораздо сильнее, чем отталкивание. Ты игнори­ровал эти неприятные сигналы, исходящие из глубин подсоз­нания, считая, что любишь меня, и просто отказывался от­крыто признать то. что противоречило твоим глубоким и сильным чувствам. Сейчас ты впервые оказался лицом к лицу с тем. чего так долго не хотел признавать - с твоей двойствен­ностью по отношению к женщине.

Я выполнил глубокое дыхание, пытаясь избавиться от отвратительного спрута, угнездившегося у меня внутри, но напряжение не спадало.

- Ты борешься. - услышал я голос Лин. - Не надо бороть­ся. Просто признай, что эти чувства тоже часть тебя- Это ста­нет первым шагом.

- Первым шагом к чему? - спросил я просто, чтобы что-то сказать.

Разговор отвлекал меня от отвратительных навязчивых ощущений, которые я, несмотря ни на что, в глубине пуши отказывался признать своими.

Лин обняла меня. прижимаясь ко мне всем телом. Ее гу­бы скользнули вдоль моей шеи и щеки, отыскав, наконец, мой рот. Поцелуй, вначале нежный, стал влажным, жарким и чув­ственным. Язык девушки, вибрируя, пробегал вдоль моих губ. пробираясь глубже, к деснам, проникая в глубину рта.

Напряжение спадало, и я с огромным облегчением отме­тил. что на смену так растревожившим меня ощущениям снова приходит глубокая и безграничная любовь к моей воз­любленной.

Лин отстранилась, и из-под упавших на лицо волос блес­нул ее лукавый взгляд.

- Так-то лучше. - улыбнулась она. - Не стоит стыдиться своих чувств или отказываться от себя самого. Эти тревож­ные чувства - всего лишь результат действия некоторых ис­порченных и перекошенных кирпичиков твоей модели мира. Тебе остается только восстановить и исправить их.

- Как это сделать? - спросил я с внезапно пробудившимся интересом.

- Для начала нужно узнать, как в твоей модели мира ока­зались именно такие кирпичики, то есть понять, как женщи­ны научили тебя реагировать на них подобным образом.

- Вообще-то мне казалось, что я хорошо реагирую на женщин. - задумчиво сказал я. уже понимая, что на самом де­ле это не так.

- Когда-то женщины причинили тебе вред. - с уверенно­стью сказала Лин. - Иначе бы у тебя никогда не возникало при общении с ними чувства страха и отталкивания.

- Наверное, всем женщины когда-нибудь в той или иной форме причиняют вред. - сказал я. - В жизни каждого челове­ка встречается достаточно травм.

- Так расскажи мне о своих, - предложила Лин. - А потом мы поговорим о том, как исправить твою модель мира.

Я задумался. Сначала мне вспомнилась мать. Хотя она всю жизнь дарила мне самую искреннюю и неподдельную ро-

дительскую любовь, ее жуткие и безобразные ссоры с отцом действительно болезненно отзывались в моей душе. И тут же я понял, что дело тут совсем не в матери. Меня захлестнули воспоминания, часть которых, наиболее мучительную, я ухитрился загнать так глубоко внутрь, что почти никогда об этом не вспоминал. Одним из них было воспоминание о моей первой любви. Долгое время я думал, что эта девушка обма­нула и бросила меня, и лишь потом я узнал, что она была зверски убита.

Это случилось со мной в начале десятого класса. Всецело поглощенный тренировками по самбо и дзюдо, веселыми раз­влечениями с приятелями и домашними проблемами, я почти не обращал внимания на девочек. Не то. чтобы я никогда не провожал взглядом стройные фигурки местных красоток, но делал это скорее из солидарности с уже искушенными в этом вопросе друзьями, чем по велению сердца, и менее всего в то время мне могло бы прийти в голову знакомиться с девушка­ми на улице.

Но, несмотря на мое несколько запоздалое развитие в этой области, с Таней я познакомился именно на улице. Ору­дием судьбы в данном случае послужил местный хулиган по кличке Морозуля.

Я знал Морозулю много лет. нам нравилось встречаться и бродить по окрестностям в поисках приключений. Гормоны заиграли в крови приятеля-хулигана гораздо раньше, чем у меня. и он с увлечением приставал на улице ко всем более или менее смазливым девушкам. Хотя Морозуля считал себя экс­пертом по женскому вопросу, оставившим далеко позади та­ких примитивных любителей, как Дон Жуан и Казанова. на его неуклюжие, хотя и напористые ухаживания откликался лишь весьма незначительный процент дам. но мне нравилось наблюдать за самим процессом " охоты", изучая, как реагиру­ют леди на те или иные лестные предложения и комплимен­ты.

В тот день полем для " охоты" Морозуля выбрал цен­тральный парк, и я с удовольствием отправился его сопрово­ждать.

- Вот это телка! - цокая языком от удовольствия, восхи­тился Морозуля. - Смотри, как я сейчас ее закадрю. Учись, пока я жив!

Девушка действительно была что надо. Я с удовольстви­ем разглядывал ее. пока мой приятель приближался к ней по­ходкой бывалого соблазнителя и говорил очередные стерео­типные банальности.

К моему удивлению, девушка посмотрела на меня и ска­зала что-то, указывая в направлении, где я находился. Каза­лось, они немного поспорили, а потом оба направились в мою стороку.

- Ну. старик, тебе повезло! - с ходу брякнул Морозуля. - Запомни, за тобой должок. Эта красотка хочет с тобой по­знакомиться.

Вблизи девушка оказалась еще красивее. Она выглядела на несколько лет старше меня, и это обстоятельство здорово меня смущало. Кроме того. она была первой девушкой, поже­лавшей со мной познакомиться, и я с трудом представлял, че­го она от меня ждет, и как я должен себя вести.

- Меня зовут Таня, - представилась она. - А ты очень сим­патичный. не то, что твой приятель.

Морозуля за ее спиной скорчил рожу в ответ на столь не­лестную оценку своих мужских достоинств, затем заговорщически подмигнул мне. дурачась, послал воздушный поцелуй, а потом, как и положено настоящему другу, тихо слинял.

Так начались наши встречи с Таней. Мы гуляли по парку. ели мороженное, и наш роман стремительно набирал оборо­ты. Таня полностью захватила бразды правления, безогово­рочно лидируя в наших отношениях. Пока я терзался сомне­ниями по поводу того, что я должен или не должен делать. припоминая прочитанные мною романы, девушка успела по­нять, что ничего путного от меня не дождешься, и. заманив меня в укромный уголок парка, принялась целовать и ласкать меня с искусством, свидетельствовавшим о большом жизнен­ном опыте.

Обычно героини книг так себя не вели, но я не стал со­противляться. стараясь " сохранить лицо" и не выдать охва­тившего меня смятения. Красота и искусство Тани пробуди­ли, наконец, во мне природные инстинкты, заглушенные на­пряженными тренировками, и гормоны забурлили во мне да­же сильней, чем в хулигане Морозуле.

Я влюбился окончательно и бесповоротно. С каждой но­вой встречей наши ласки становились все более бурными, и мы поняли, что пора подыскать более пригодное место для встреч, чем улицы и парки Симферополя.

Таня без труда разрешила возникшую проблему, обратив мoe внимание на сарай, в котором хранились инструменты

для уборки парка. Замок был сломан, поэтому сарай не запи­рался. и на его полу оставалось достаточно свободного места для нас двоих.

Мы договорились встретиться у сарая на следующий день. Всю ночь я не спал. ворочаясь с боку на бок и пытаясь представить себе, как все произойдет и удастся ли мне с че­стью выдержать экзамен на звание мужчины. Я прибежал к сараю за полчаса до назначенного времени, волнуясь, как ни­когда в жизни. Затем потянулось ожидание - час, два. три... Таня не пришла.

С тех пор я больше не видел ее. У меня не было ее теле­фона. я не знал. где она живет, чем занимается. Я не мог оты­скать ее, да и честно говоря, не хотел.

Боль. причиненная ее. как мне казалось, намеренным обманом, не проходила еще много месяцев. Я не понимал, за­чем этой девушке понадобилось дурачить меня таким бес­смысленным и жестоким образом, притворяться влюбленной. обещать мне райское блаженство. Первая женщина, которую я полюбил, оказалась для меня загадкой. Я не мог ни предви­деть, ни понять, ни оправдать ее поведения.

Возможно это ощущение униженности и подавленности повлияло и на мои отношения с Морозулей. Я вдруг увидел его в другом свете. Ведь, в сущности, он пытался поступать с женщинами таким же образом, как Таня поступила со мной. Последней каплей, положившей конец нашей дружбе, оказа­лась обострившаяся брезгливость, которую я испытывал, на­блюдая. как. сходив в туалет, он затем неизменно вытирает пальцы о стену.

Даже сейчас, вспомнив, как Морозуля это делал, я брезг­ливо поморщился.

- Теперь ты видишь, как возникают перекошенные кир­пичики модели мира, - сказала Лин. - О твоем отношении к женщинам мы еще поговорим, а сейчас я хотела бы обратить твое внимание на то, что произошло у тебя с твоим другом. Ты оставил его из чувства брезгливости, причем брезгливость эта оказалось двоякой - с одной стороны чисто физической, а. с другой стороны, эмоциональной, поскольку ты ассоцииро­вал его с предавшей тебя девушкой. Откуда взялись у тебя та­кие проявления брезгливости?

- Наверное, от матери. - ответил я. - Она просто патоло­гически брезглива, и питает к микробам столь непреодолимое отвращение, что моет руки по пятьдесят раз на дню. так что у нее облезает кожа от постоянного мытья.

- Но ты ведь не боишься микробов?

- Со мной все как раз наоборот, - сказал я. - Я могу спать хоть в ботинках, спокойно сажусь на чистую постель, а к мик­робам отношусь по принципу " к заразе зараза не липнет". Возможно, это у меня от отца. Он никогда не страдал привер­женностью к излишней гигиене, а его брат дядя Федя вообще был искренне убежден в том, что если микробы в организм не попадают, то откуда взяться иммунитету?

- Если бы. не вспоминая историю с Морозулей, кто-нибудь спросил тебя, брезглив ты или нет. что бы ты ответил? - поинтересовалась Лин.

- Я бы сказал, что нет.

- Теперь ты видишь, как сознание фильтрует твою мо­дель мира. выдавая желаемое за действительное. Совершенно неожиданно ты наткнулся на не очень приятную правду о са­мом себе: ты бросил своего друга из-за неосознаваемых то­бою, но исключительно сильных убеждений, совершенно не связанных с его отношением к тебе.

Брезгливость матери не могла не отразиться на тебе. и она передалась тебе в трансформированной форме. Ты видел. сколь нелепо ее чрезмерное пристрастие к гигиене, и отвечал противодействием, подсознательно становясь более неряш­ливым и небрежным, чем это принято. Уверена, что если бы мать с детства говорила тебе. что после туалета ни в коем слу­чае нельзя вытирать пальцы о стену, ты бы занимался имен­но этим, утверждая таким образом свою индивидуальность и право на свободное волеизъявление, и тогда твой приятель-хулиган вместо отвращения, вызывал бы у тебя уважение, как собрат по убеждениям.

Но поскольку запрет на вытирание пальцев о стену не входил в действия твоей матери, то в этом смысле ты оказал­ся столь же брезглив, как и она по отношению к микробам.

Мне стало стыдно. Только сейчас я понял, что дружба с Морозулей. несмотря на его многие отнюдь не ангельские черты характера долгое время была важна для меня. и в свете того. что объяснила мне Лин. мое поведение выглядело не очень приятно,

- Тогда я этого не понимал. - сказал я. словно пытаясь оправдаться, хотя было очевидно, что оправдания тут никому не нужны.

- Не стоит сожалеть о прошлом. - мягко сказала кореян-

ка. - Ты ничего не сможешь в нем изменить. Главное - понять и увидеть то, чего ты раньше не замечал, и избавить себя от подобных ошибок в будущем. В человеке важно не то. выти­рает он пальцы о стену или нет, а его человеческая сущность. Ты должен быть не обличителем, а воспитателем. Если сущ­ность какого-то человека тебе близка, не стоит разрушать ваши отношения из-за каких-то его привычек, неприятных тебе в силу неведомо как сформированных убеждений. Умея общаться с людьми, можно избавить их от многих дурных стереотипов поведения. Изменить сущность гораздо труднее. Для этого нужно изменить слишком многие кирпичики в мо­дели мира.

- Ты расскажешь мне. как это сделать? - спросил я.

- Расскажу в свое время. - сказала Лин. - А теперь вер­немся к травмам, когда-то нанесенным тебе женщинами. - Ты помнишь еще что-нибудь?

- Это трудно забыть. - ответил я. - Это случилось вскоре после исчезновения Тани...

Как я потом узнал, в очередной водоворот событий меня втянул одноклассник Беня. Как-то раз в разговоре с одной своей очень красивой и чересчур самоуверенной знакомой он рассказал обо мне. о моих спортивных успехах, между делом упомянув и о том прискорбном факте, что я в своем столь почтенном возрасте все еще пребываю в девственниках.

Вероника почему-то восприняла это. как вызов, и тут же заключила пари на бутылку коньяка, что за одно свидание сделает из меня мужчину.

Не имея понятия о том, что на меня уже делают ставки, я не почуял подвоха, услышав в трубке незнакомый, но прият­ный женский голос.

- Это Саша? - поинтересовалась незнакомка. - Вы меня не знаете, но нам необходимо встретиться, и как можно ско­рее. Речь идет о вашей матери.

- О моей матери? - удивился я. - Может быть, вам лучше поговорить с ней самой?

- Нет. - настаивал голос в трубке. - Никому ничего не го­ворите. То. что я хочу вам сообщить, я могу сказать только ее сыну.

Удивленный и слегка обеспокоенный, я согласился. Уг­лубившись в хитросплетение узеньких улочек старого города, я отыскал небольшой одноэтажный дом с пристроенной за­стекленной верандой.

Дверь открыла высокая стройная девушка. Ее сильное крепкое тело выдавало пристрастие к спорту.

- Я - Вероника, - сообщила она.

Точно с такой же интонацией она могла бы произнести:

" я - английская королева". Во взгляде, брошенном на меня. явственно читался высокомерный вызов, приправленный из­рядной долей агрессивного женского кокетства.

Предательство Тани сделало меня малочувствительным к специфическим женским взглядам, и я. особо не напряга­ясь, спокойно ждал. пока она в течение нескольких секунд оценивала меня. сопровождая это действо соответствующей мимикой.

- Вы хотели поговорить со мной о маме? - наконец, осве­домился я.

- Пройдите в комнату и подождите меня. Я сейчас, - при­казала Вероника, и изящно развернувшись на каблуках, ис­чезла.

Я прошел в комнату и остановился у окна, разглядывая обиталище загадочной незнакомки. Погруженный в размыш­ления о том. какое отношение все это имеет к моей матери, я не сразу заметил, как девушка очутилась рядом со мной. Ко­гда я понял, что она собирается сделать, было уже слишком поздно.

Раздетая донага. Вероника набросилась на меня. как негр. вышедший из тюрьмы после восьмилетнего заключения на уличную проститутку. Совершив прыжок, достойный из­голодавшейся рыси. она вцепилась в меня мертвой хваткой, пытаясь добраться губами до моего рта. в то время, как ее ру­ки беспорядочно шарили по телу. забираясь под одежду.

От неожиданности у меня перехватило дыхание. Я так и не успел сообразить, что произошло, отреагировав чисто на инстинктивном уровне, как на неожиданное нападение аг­рессора. Все произошло так быстро, что я даже не успел по­нять, ударил я ее или просто оттолкнул, но через мгновение я увидел, как она падает на кровать и остается на ней лежать совершенно неподвижно, голая, с нелепо разбросанными ру­ками и ногами. Вероника была без сознания.

Вряд ли я смогу подобрать слова, чтобы описать охва­тивший меня ужас. С детства воспитанный в глубоком ува­жении к женщинам, я даже представить себе не мог. что ко­гда-нибудь окажусь способным поднять руку на одну из них. И все-таки это произошло. Я представил, что сказала бы мама

и дирекция школы, увидев меня наедине с обнаженной, нахо­дящейся без сознания девицей.

Взвыв от ужаса, я ринулся прочь от этого кошмарного места по самому кратчайшему пути - через окно. Высадив своим телом деревянную раму вместе со стеклами, я, как ков­бой. вылетающий из окна салуна. кувыркнулся по земле, и. не чувствуя под собой ног. помчался прочь, не разбирая дороги.

Очнулся я лишь у памятника Ленина. Организм уже не выдерживал темпа бешенного галопа, и я, задыхаясь, пере­шел на быстрый шаг.

Способность соображать постепенно возвращалась. Пе­реживая вновь роковые события, я уже и сам удивлялся тому. что натворил. Мне вспомнилось соблазнительное тело Веро­ники, которое по горячке я так и не сумел рассмотреть, и ко­торое теперь стояло у меня перед глазами, как навязчивая картинка из " Плейбоя". Видимо, все дело было в испуге от внезапного нападения, к которому я совершенно не был го­тов. При мысли об упущенной возможности, я сжал зубы и тихо застонал. Вероника была даже красивее, чем Таня. Не знаю почему, но она хотела меня. а я что натворил!