Беллини - последний период

С большого триптиха церкви Фрари (1488 года) начинается серия картин Беллини, в которых архитектура играет доминирующую роль и в которых мастер передает ее формы с непревзойденным до сих пор мастерством, и это отнюдь не гипербола. Почти всюду в таких образах специально для них сделанные резные и золоченые рамы усиливают иллюзию. Особенно удаются Беллини мозаичные, светящиеся мягким блеском апсиды-конхи над центральными фигурами. Но неподражаемо передано и все остальное: мягкость теней, рельеф орнаментов, перспектива линейная и воздушная. Даже ближайшим, посвященным в секреты Беллини художникам Венеции, Чиме, Базаити, Монтанье, Карпаччио, Буонконсилио, не удалось достичь того полного совершенства, которого достиг сам Беллини в этой области. Правда, мы имеем здесь развитие того принципа, который был установлен Мантеньей. Но как далеки мы здесь от черствой научности падуйца-римлянина, от его суровой археологии! Сами формы у Беллини такие мягкие, нежные, музыкальные[343].

Такие архитектурные декорации мы находим на большой Мадонне Венецианской академии (с византийскими херувимами в мозаичной конхе), в Мадонне С.-Заккарии, 1505 года (здесь, в конхе, орнамент скорее позднеримского, " равеннского" характера), и, наконец, в описанном образе св. Иеронима. К сожалению, возможно, что лучший образчик архитектурных композиций Беллини погиб в 1867 году во время пожара капеллы в церкви С.-Джованни и Паоло (Мадонна на троне с ангелами конца 1470-х годов) и, несомненно, прекрасны были архитектурные и пейзажные декорации в погибших также от огня исторических картинах мастера, находившихся во дворце Дожей.

Школа Джованни Беллини. Мадонна со спящим младенцем. Национальная галлерея в Лондоне.

К произведениям последнего периода Беллини примыкает целый ряд картин других венецианских художников, из которых одни для нас выяснены, другие остаются загадкой. Впрочем, некоторые картины, считающиеся работами учеников мастера, подходят так близко к самому Беллини и так совершенны, а с другой стороны, обнаруживают так мало отличительных от него черт, что мнение ученого мира относительно них подвержено постоянным колебаниям, и их то отнимают у Беллини, то снова возвращают ему. Сюда же относится разобранная нами " Религиозная аллегория", и сюда же - две из самых чарующих картин Лондонского музея, столь богатого вообще чарующими картинами, " Убиение святого Петра - Доминиканца" и " Мадонна со спящим младенцем".

Первую картину, несмотря на некоторые примитивные черты, уже можно считать характерным выражением венецианского " золотого века". Она предвещает пейзажно-бытовые картины чинквеченто (Тициана, Кампаньолы, Мельдолы, Бассано, Моретто) или же внушительные деревянные гравюры, исполненные Больдрини и Андреани с рисунков великих мастеров, а также прелестные книжные иллюстрации, которыми стали славиться венецианские издания. Сам эпизод нападения разбойников на миссионеров рассказан примитивно и беспомощно. Одетые в " театральные" римские доспехи воины гонятся по большой дороге за двумя неловкими в своих длинных тяжелых рясах монахами. Одного воин-разбойник настиг и спокойно втыкает ему в сердце нож; другому, как кажется, удастся избежать этой участи. Но вся сцена есть только придаток, главное же в картине то, что находится за фигурами, за рубежом первого плана, довольно резко отделяющегося от второго.

Этот пейзаж в " Убиении святого Петра-Доминиканца" почти весь состоит из прелестной густой рощи еще юных деревьев, каждый ствол, каждый листок которых выписан, и выписан не наивно, не мертвенно, а так, что все получило жизнь, все точно колышется, дышит и трепещет[344]. Эта картина напоминает не предшественников Беллини, а скорее художников, появившихся полтораста лет спустя в Голландии, Поттера и Адиеана ван де Вельде. Одинаково прекрасно охарактеризованы и гладкие, круглые, уже поднявшиеся деревья, и тонкие юные побеги, а также мелкая растительность на земле. Прелестно передана глубина леска, чередование и постепенное затемнение отступающих друг за другом стволов. Более примитивно написана обычная беллиниевская даль: большая дорога, городская сцена, бургада с башнями и отроги Альп.

Однородный мотив с лондонской " Мадонной" встречаем мы на достоверной картине Беллини, а именно на подписанной " Мадонне" галереи Бреры, 1510 года. И там Мадонна играет роль как бы " христианской Цереры", покровительницы плодоносной земли. Но в лондонской картине мотив фона приобретает такое значение, что Богородица из " богини полей" становится скорее простой крестьянкой, молящейся за Своего Ребеночка, заснувшего у Нее на коленях. Картина эта полна религиозного чувства, но такой религии, из которой исчезло всякое " иерархическое" начало. Здесь появляется близкое современному человеку чувство всебожия. Картина предвещает Милле, Сегантини. Все разумные существа равны и все равноценно, ибо все пропитано одной великой благодатью мира и любви. Христианский рай как бы спустился на саму землю. Этот рай не Schlaraffenland, страна тунеядцев, блаженствующих в сытости и безделье, это и не рай бесплотных ангелов с чуждыми людям чувствами, но счастливая, тихая жизнь на земле среди здорового и благородного полевого труда в общении с миром ласковых, трудолюбивых животных.

Слева и здесь рисуются оголенные деревья; но этот падуйский мотив на сей раз не имеет ничего угрожающего, напротив того, стволы этих деревьев, видимо, полны соков, и их оголенность объясняется тем, что весна еще не вполне наступила: не сегодня, так завтра мягкие ветви покроются почками и зазеленеют, как уже зазеленел нежной листвой ряд деревьев вдали. На низком холме стоит замок с боевыми башнями, но при взгляде на светлые массы его стен не думаешь о тиранах и грабителях, а приходят на ум добрые евангельские " хозяева", отец блудного сына или Человек, устроивший пир для нищих. В этом замке есть что-то " усадебное", почти русское, простодушное, приветливое и успокаивающее. И не знают страха коровы и быки, покоящиеся рядом с " венециановским" пастухом (вся картина почему-то напоминает старосветские помещичьи идиллии нашего Венецианова), а над этой тишиной стелется мягкое, теплое небо с пушистыми облачками, сулящими в будущем бесконечные, такие же тихие и ласковые, подернутые милой грустью дни.