О славе я не мечтал

О славе я не мечтал. Известность меня смущала. В те годы не только я, но и многие пограничники имели на своем счету внушительное число задержанных нарушителей. То, что при прорыве контрабандистов и диверсантов через границу нас с Ингусом вызывали на соседние и даже на отдаленные заставы, казалось мне нормой. И если вдруг в каком-нибудь разговоре звучали в мой адрес слова «самый лучший», «самый опытный», «знаменитый», я, честно признаюсь, чувствовал себя неуютно, терялся.

И вдруг приезжает к нам на заставу Евгений Рябчиков. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что сам командарм Блюхер посоветовал журналисту написать о «знаменитом следопыте» Карацупе. Я – и вдруг «знаменитый»? Тут что-то не так. А Евгений, не обращая внимания на мое смущение, рассказывает, что начальник войск округа предложил ему пожить на нашей заставе три-четыре месяца, и не просто пожить, а надеть форму, получить оружие и вместе со мной ходить в наряды.

Когда я узнал, что расспрашивать меня он не будет, вроде как облегчение почувствовал. Какой из меня рассказчик? Вот в наряды ходить – это пожалуйста. Мне и самому интересно, что это за люди, журналисты, и как поведет себя мой новый знакомец на дозорной тропе.

Евгений оказался и выносливым, и сметливым, и неробким человеком. Много троп мы с ним прошагали, в разных переделках побывали, а в часы досуга, уже без робости и стеснения, я о многом ему рассказал. В итоге написал Евгений обо мне книжку. Занятной она получилась. Чтобы и вы в этом убедились, приведу фрагмент главы, в которой рассказывается о том, как мы с Ингусом задержали девять нарушителей.

«Ночь выдалась на редкость темной. За окнами заставы лил обложной дождь, во дворе свистел ветер, уныло гудели кусты. За пограничной рекой, в глинобитной крепости, тревожно выли собаки и на ветру раскачивались фонари.

Нахлобучив на голову шлем, повыше подняв воротник коричневой кожаной тужурки, Карацупа прошел к клеткам, вывел Ингуса и отправился с ним проверять, как в такую ночь несут службу наряды.

Свернув по тропке к реке, Карацупа прошел с Ингусом над обрывистым берегом. У гнилого пня его встретил наряд:

– Стой! Кто идет?

Карацупа сообщил пароль и, довольный тем, что товарищи бдительно несут службу, взял круче, к тыловой дозорной тропе. По кочкам и рытвинам, через болотце вышел он к разбитому дереву.

– Стой! Кто идет?

Выслушав пароль, чернобровый Козлов, сосед Карацупы по койке, с обидой в голосе заметил:

– Чего стараешься? Не спим. Ночь опасная – того и жди пойдут.

Чем дальше шел Карацупа, тем сильнее секли его ветви и струи дождя. Ноги то скользили, то вязли в глине; за ворот кожаной куртки безостановочно, словно из воронки, поливал дождь. Тьма угнетала, кусты и пни, приобретая фантастические очертания, словно оживали и, казалось, прыгали и шевелились. Нужно было держать в кулаке нервы, не поддаваться галлюцинациям.

Неспокойно было в ту ночь на сердце у Карацупы. Получив задание начальника заставы проверить в три ноль-ноль пограничные наряды, он с особым рвением обходил тропы, засады, секреты – везде бойцы были начеку, и там, где появлялся следопыт, неизменно слышалось одно и то же: «Стой! Кто идет?»

«Что смогут предпринять в такое время нарушители? – спрашивал себя Карацупа. – Смогут ли они перехитрить наряды? Смогут ли проскользнуть мимо засад и секретов?» Карацупа никогда не представлял себе врагов хилыми, трусами и глупцами; по своему опыту он знал, что через границу перебираются специально обученные, дерзкие и сильные шпионы и диверсанты, и с ними можно уверенно бороться, только обладая еще большей силой, ловкостью и смекалкой.

Размышляя о возможных столкновениях с лазутчиками в дождливую, тревожную пору, Карацупа вышел с Ингусом на дозорную тропу и направился по ней в конец левого фланга заставы, где начинался соседний участок.

На месте «стыковки», у сопки, наряды были на своих местах, и Карацупа повернул обратно к заставе.

Дождь чуть стих, и тучи, наползавшие из-за реки, засветились лунными отблесками.

Неожиданно Ингус сделал стойку. В полутьме Карацупа увидел: кусты потревожены. Он зажег смотровой фонарик и направил его луч на землю. В светлом кружке был ясно виден отпечаток сапога, подкованного широкой металлической подковой, потом след мягких сыромятных постолов. «Сколько их?» – лихорадочно думал Карацупа. Он стал определять величину шага, форму отпечатков стопы, линию походки – все, что образует «дорожку следов».

Пограничник знал: при медленной ходьбе длина шага равна семидесяти-семидесяти пяти сантиметрам. Если человек идет обычным «деловым» шагом, то шаг измеряется восьмьюдесятью, а при скорой ходьбе составляет девяносто сантиметров. Тщательно осмотрев следы, Карацупа определил среднюю длину шага в сто сантиметров и даже больше. Значит, нарушители бежали. Следы были стелющиеся, приминавшие стебли трав. У следопыта не оставалось сомнений: быстрым шагом группа нарушителей перешла границу. Теперь они бегом движутся в глубь страны. Нарушители рассчитывают на быстроту передвижения. Над долиной свистел холодный ветер, лил дождь, гудела разбушевавшаяся река, и в такую погоду они не боялись выдать себя шумом от ходьбы и бега.

Сколько же человек перешло границу?

Следы то закрывались один другим, когда нарушители шагали след в след, то сбивались и путались. Но каждый след имел характерный признак, и его нужно было отыскать и запомнить. В одном случае Карацупа заметил подковку с приплющенной шляпкой гвоздя на каблуке, в другом рубец от пореза на гладкой подошве постолов, в третьем вафельную поверхность калош. Освещая тонким лучом фонарика следы, Карацупа подсчитал: девять человек!

Карацупа обратил внимание на несколько изломанную линию походки каждого нарушителя. Такая зигзагообразная линия бывает у стариков, которым трудно передвигаться, у очень полных и тучных людей, у носильщиков груза. Нельзя было предположить, что все нарушители, шагавшие впереди, оказались стариками либо чрезмерно грузными людьми. Значит, люди несли тяжести. Если это так, то заранее можно предсказать, что они недолго смогут бежать, скоро выбьются из сил и захотят отдохнуть.

Важно было и другое: человеку, несущему груз, труднее обороняться, его легче взять в плен. Поэтому Карацупа решил не тратить дорогого теперь времени на вызов наряда, а самостоятельно вести погоню. Он понимал, как ценна сейчас, во время сильного дождя, каждая минута: потоки воды могут смыть следы, а с ними исчезнет и возможность обнаружить врага.

Чем дальше преследовал Карацупа нарушителей границы, тем больше узнавал о них. Следы рассказали ему о главаре: впереди группы шел невысокого роста, сильный человек. От его ног оставались ровные, четкие следы с хорошо вырезанными краями и глубокими вмятинами от каблуков. Шаг у него был короток, тверд, как у невысоких ростом людей, давно привыкших к ходьбе. Он нес немного груза и, очевидно, прокладывал дорогу, командовал и наблюдал за движением группы. Иногда он останавливался, пропускал вперед своих и проверял, нет ли погони, затем снова шел впереди.

Последним, тяжело опираясь на трость, шел старик. Он торопился. При скорой ходьбе трость обычно становится рядом с носком каждого второго шага правой ноги. Короткие, семенящие, слабые шаги выдавали не только старческий возраст замыкающего, но и позволили Карацупе представить его внешний вид: это, должно быть, худощавый, щуплый, злой, истеричный человек. У него длинные, сухие ноги, которые он чуть волочит, и такие же длинные, отвислые руки. Об этом можно было судить и по тому, как он откидывал трость и как ставил ее около ноги.

«Зачем взяли старика? – думал Карацупа. – Может быть, он хорошо знает дорогу, бывал в этих краях и идет как проводник? Но почему тогда он позади? А может быть, старик – главный нарушитель, и его сопровождает вся банда, чтобы охранять и принять из-за него бой, если он будет обнаружен? Возможно, старика вели специально для того, чтобы бросить, если начнется погоня. Пока бойцы-пограничники будут с ним возиться, все остальные скроются. Как бы там ни было, со стариком легче всего справиться, но вот его трость… она явно не простая. В ней, наверное, оружие…»

Вот ведь как получается: не кто-нибудь – я сам рассказывал Евгению Рябчикову об этом задержании, а сегодня без его книги разве вспомнил бы столько подробностей? Сколько было задержаний! А следов изучено и того больше. Где уж тут все упомнить.

И все же на память я не жалуюсь. Этот поединок с девятью опытными, хорошо подготовленными нарушителями был настолько трудным, что многие его эпизоды буквально стоят перед глазами.

Как сейчас вижу: бежим мы с Ингусом примерно час, а расстояние, отделяющее нас от лазутчиков, судя по поведению ищейки, не сокращается. Взглядом я автоматически фиксирую видимые на тропе отпечатки, а мысленным взором исследую участок заставы: здесь вот мы с Ингусом находимся, здесь, вероятно, – нарушители, а впереди у них – узкая и глубокая падь, поросшая невысоким, но густым лесом. Самое время броситься им наперерез, «о нелегко принять такое решение, когда собака уверенно ведет тебя по следу. Опередить нарушителей и устроить им засаду заманчиво, но если они изменят маршрут, обойдут падь стороной? И тогда… Тогда, потеряв столько времени и сил, мне их уже не догнать. Но, с другой стороны, что им делать на левом фланге участка заставы? Наверняка изучали карту, а если проводник их ведет, то тем более знают, что левый фланг от населенных пунктов и дорог удален, да и места там непролазные. «Нечего им делать на левом фланге. Через падь пойдут», – решил я и свернул с тропы.

Сокращать расстояние, спрямляя путь, тоже не просто, ведь пробираться нам пришлось то зарослями камышей, по колено в воде, то раскисшей под дождем, топкой кабаньей тропой. И не пять, не десять минут, а почти целый час. Временами брал Ингуса на руки и нес его, потому что выбившаяся из сил собака по следу работать не сможет, а нам снова предстояло отыскивать следы нарушителей. Если, конечно, я не ошибся в своих расчетах.

Вот, наконец, и выбрались мы из камышовой топи. Еще два-три десятка метров – и войдем в падь. Темнота нас укроет, а шум ливня заглушит наши шаги. Сможем работать без особой боязни быть обнаруженными.

– След, Ингус! Ищи след, – скомандовал я.

Словно в благодарность за то, что я поберег его силы, Ингус принялся активно обыскивать местность: сновал влево и вправо, отходя от тропы, обследовал низкорослый дубняк, затем нырнул в кусты и спустя некоторое время вернулся ко мне ни с чем. Нет следов. Неужели я ошибся? Забрался в эту глухую падь. Не вдруг из нее выберешься. И наряды за левом фланге ни о чем не знают. Напрасно я на заставу не сообщил. Хотел сэкономить время, а в результате…

Отвлек меня от невеселых мыслей Ингус: он сделал стойку и, навострив уши, бросился в заросли. Да, он нашел следы! Внимательно изучив отпечаток за отпечатком, убедился: те самые, – вся группа в полном составе пробирается падью чуть левее тропы. И даже не пробираются они – бредут, измотанные. Вот здесь остановились передохнуть и оглядеться. Четверо сидели, привалившись к стволам деревьев. Старик отдыхал стоя, опираясь на трость, – след от нее, круглая дырочка, уже заполнился водой. Тот, кого я мысленно называл Главарем, прошел вперед – довольно далеко – и вернулся. В месте остановки натоптал он изрядно – очевидно, уговаривая спутников продолжить движение. Они поплелись за ним вяло, с явной неохотой. С таким настроем далеко не уйдут. Хочет того Главарь или нет, а привал им сделать придется. Самое время мчаться за ними во всю прыть.

Я побежал, сбросив куртку и сапоги. Шерстяные носки, тут же размокшие, недолго защищали мои ступни от острых камней, но я не замечал боли. Меня беспокоило другое: дождь, бывший в эту ночь моим союзником, прекратился, и сквозь просветы в тучах все чаще проглядывала луна. В таких условиях легко себя раньше времени обнаружить.

К счастью, Ингус своевременно дал мне понять, что нарушители где-то рядом. Я перешел на шаг и вскоре остановился, услышав за кустами негромкий – так что и слов не разобрать – разговор.

Вот мы и настигли их. Но это еще не все. Далеко не все. Самое трудное впереди. Как же я буду их задерживать? Нападать во время привала – дело безнадежное, они сейчас настороже и так сгруппированы, что способны оказать серьезное сопротивление. Пусть отдохнут, уверуют, что прорыв через границу прошел гладко, и в благодушном настроении продолжают путь. А мы следом пойдем и в подходящем месте, когда луна за облаками спрячется, попытаемся что-нибудь предпринять.

Падь постепенно сужалась. Это означало, что мы приближаемся к вполне подходящему, совершенно открытому месту. Вот только луна, как назло, светит и светит. Кусты и деревья встречаются все реже и реже, мне уже перебежками передвигаться приходится, а она все не скроется никак. Я даже умолять ее начал. А что еще оставалось делать? При лунном свете мне пришлось бы выжидать, пока нарушители минуют открытый участок, а потом настигать их, беспокоясь, не подведет ли вновь небесное светило.

Природа (или судьба?) смилостивилась над нами. Большая, плотная туча закрыла луну. Закрыла надолго. И тут уже я не терял времени. План действий был у меня разработан. Спустив с поводка Ингуса, вместе с ним бросился вперед.

– Стой! Руки вверх! – закричал и тут же принялся отдавать «приказы»: – Загайнов, заходи справа! Козлов, Лаврентьев, слева окружай. Остальные – перед! Ингус, фас!

Ох, какая тут среди бандитов поднялась паника! Послышался душераздирающий вопль Главаря, которого Ингус схватил за ногу. Лазутчик тут же поднял руки вверх, а Ингус, действуя быстро и точно, успел перекусать едва ли не всю группу, вырвал у старика трость… Крики бандитов подхватило эхо. Такой поднялся шум, словно целая рота затеяла перекличку. Нарушители, вышло, сами себя убедили в том, что окружены. На такой эффект я, признаться, и не рассчитывал. Но да не растерялся. Приказал задержанным поднять руки, а сам присел, чтобы на фоне неба лучше видеть их всех. Озираясь растерянно, они покорно подняли руки.

– Загайнов, Козлов, Лаврентьев, – громко перечислял я фамилии, – всех держать под прицелом!

Выхватив из деревянной кобуры маузер, вышел к банде и приказал:

– Бросай оружие, вон в те кусты, быстро! И все, что в руках!

В кусты полетели револьверы и ножи, фонари, а также банки – как потом выяснилось, с опиумом.

Все ли выбросили? Вот Главарь едва заметным движением опустил руку в карман и так стоял, пристально глядя на меня. «Сейчас выстрелит!» – подумал я. И в этот момент на Главаря набросился Ингус, сбил с ног, вцепился клыками ему в запястье. Я достал из кармана поверженного бандита пистолет и быстро начал обыскивать остальных. Подумал: «Сейчас опомнятся», – и тут же пронзительно, истерично закричал старик:

– Обманывают!

В ту же секунду его повалил Ингус.

– Взвод, окружай! – командовал я. – При попытке к бегству стрелять без предупреждения. А вам, бандиты, строиться попарно. Козлов и Загайнов – замыкающие конвоя!

И веря мне, и не веря, бандиты все же выполнили приказ. После команды «Шагом марш!» побрели, озираясь.

В том, что они скоро разоблачат мою мистификацию с многочисленным конвоем, я не сомневался. Но боялся другого – того, что луна, в это время освещавшая местность, снова скроется за тучами. Разбегутся в разные стороны – гоняйся за ними в потемках. И еще одно весьма неприятное обстоятельство удручало меня: обыскать всех нарушителей я не успел, старик помешал.

Бандиты тоже следили за луной. И готовились к схватке: замедлив шаг, пытались перегруппироваться, до минимума сократить дистанцию. Словом, положение осложнялось. В какой-то момент в сознании промелькнуло: «Стоит ли испытывать судьбу? Не лучше ли прямо сейчас открыть по ним огонь? В живых оставить двух-трех, их и доставить на заставу». Логичный вроде бы ход мыслей. Но мне от них стало не по себе. Устыдился, да так, словно уже совершил что-то предосудительное. Отмел смущавшие меня помыслы, собрал волю.

Вовремя справился я с малодушием: и нескольких метров не прошли – спряталась за тучи луна, почти мгновенно.

– Ингус! Порядка не вижу!

Друг мой сообразил, что нужно делать. Перебегая от одного бандита к другому, стал кусать их за ноги, подгоняя, пресекая малейшую попытку приблизиться к кустам, обернуться. Нарушители тоже оценили сообразительность Ингуса, повиновались, заслышав его угрожающее рычание. Впрочем не так они были просты.

Внимательно наблюдая за каждым их них, я еще прежде понял, что бандиты провоцируют Ингуса, заставляют побегать и одновременно дают ему возможность почувствовать себя хозяином положения. Я снова прикрикнул на них, провокация прекратилась, вся группа демонстрировала полное послушание. Теперь я ждал выстрела. И он прозвучал. Пуля просвистела чуть левее виска. А нарушители кинулись врассыпную – кто в кусты, кто вперед по тропе. Не целясь, ориентируясь на треск ломаемых сучьев, я выстрелил и услышал, как кто-то, вскрикнув, упал. Из кустов по другую сторону тропы доносились злобное рычание Ингуса и истошные крики еще одного бандита. Третий, здоровенный, настоящий верзила, хотел навалиться на меня.

– Стоять! Ни с места!

Не окриками – выстрелами пришлось его остановить. Ингус тем временем сбил с ног старика, набросился на Главаря. Отчаянно отбиваясь, тот призывал сообщников поскорей пристрелить собаку. Я поспешил на выручку другу. Прицельно, с крайней осторожностью, выстрелил. Свист пули заставил Главаря на мгновение замереть.

– Стоять! – закричал я во весь голос. – Всех перестреляю, только двиньтесь!

На мое счастье луна вновь осветила падь. Главарь как ни в чем не бывало поднял руки. Его примеру последовали остальные.

И тут раздались выстрелы – вдалеке, потом ближе. Засветились в ночном небе ракеты. Это спешили мне на помощь товарищи – Козлов, Лаврентьев, Загайнов…

Когда об этом задержании рассказал читателям Евгений Рябчиков, пришла к нам с Ингусом известность, а вместе с тем и тяготы славы, ее непредсказуемые последствия…

Хорошо помню февраль 1936 года. Вернулся из наряда. Накормил, напоил и почистил Ингуса, поговорил с ним и отправился на свидание с поваром. Насытившись, сижу в столовой, чай пью. Входит начальник заставы Усанов и вместо того, чтобы приятного аппетита мне пожелать, объявляет:

– Товарищ Карацупа, поздравляю. Вы награждены орденом Красного Знамени!

И протянул телеграмму из отряда.

Что творилось в этот день на заставе! Товарищи меня поздравляли, от телефонных звонков отбоя не было, а следом телеграммы, словно из рога изобилия, посыпались. Я и не знал, даже предположить не мог, что столько людей знают о нас с Ингусом, искренне радуются нашим успехам.

Вскоре меня вызвали в Москву. 17 марта в зале заседаний ЦИК СССР состоялось вручение орденов. Среди награжденных было немало пограничников. Моя фамилия прозвучала в конце. И это справедливо, поскольку передо мной получили боевые награды Иван Куцаков, Петр Селезнев, Григорий Усатенко. Имена и фамилии этих опытных следопытов были мне, как и большинству пограничников тех лет, хорошо известны.

На заставе после моего отъезда, как и было условлено, Ингуса передали одному инструктору. Он сумел расположить к себе собаку и в первые же выходы на границу отличился – задержал группу контрабандистов, потом диверсанта. По ту сторону границы тут же отреагировали, и дальнейшие события развивались так: лишь только на берегу пограничной реки появлялся наш боец с собакой, с той стороны открывали по ним огонь. На участках других застав ничего подобного не наблюдалось. Командование отряда сделало вывод: противник охотится за Ингусом. Начальник заставы запретил инструктору выходить к берегу реки и на другие простреливаемые с сопредельной территории участки. На эту разумную меру предосторожности противник ответил более тонким, коварным ходом.

Произошло это ночью. Ингус взял след и потянул за собой инструктора – сначала в тыл участка заставы, а потом к пограничной реке. Немного не доходя до берега, Ингус вдруг зачихал, взвизгнул и, пробежав немного, упал. След был отравлен.

Спасти Ингуса не удалось.

Место для могилы я выбрал на возвышенности, с которой хорошо была видна пограничная река, наши с Ингусом тропы. Долго не мог решиться опустить его в яму, все смотрел на моего друга и вдруг впервые заметил – шерсть на месте заживших ран тронута сединой… Закутал Ингуса в свой плащ, пробитый в нескольких местах пулями, и засыпал землей. На дощечке штыком выцарапал год рождения Ингуса, а дату смерти не смог, рука не поднялась. Под дощечкой на могильном холмике положил зеленую фуражку и, почтив погибшего минутой молчания, сделал несколько прощальных выстрелов из маузера. Вдруг, словно эхо, за спиной громыхнул ружейный залп. Обернулся – чуть поодаль, обнажив головы, стояли мои товарищи. Они тоже пришли попрощаться с Ингусом и, как настоящему воину, отдали ему последние почести.

Долго я переживал эту утрату. Первое время и мысли не допускал, что кто-то может заменить мне Ингуса. Но однажды в школе розыскных собак увидел похожую на него овчарку, стал усиленно с ней заниматься. И вскоре с новым Ингусом вышел на границу. Через год он погиб в бою.

Я стал воспитывать третью собаку, и со временем еще один Ингус стал моим надежным помощником.

Много было впереди дозорных троп: и на западных рубежах державы, и на южных. Много было сложных поисков и жарких схваток. Была война. Для нас с Ингусом – в прифронтовой полосе, где пограничники вели борьбу с вражескими шпионами и диверсантами. Борьбу, в чем-то похожую на повседневную пограничную службу, а в чем-то совершенно на нее не похожую. В послевоенные годы не только сам охранял границу, но и обучал пограничников, многие из которых стали настоящими следопытами. Несколько лет жизни отдано организации служебного собаководства в пограничных войсках. Довелось передавать свои опыт и знания пограничникам Вьетнама, Кубы, Венгрии и других стран.

Каждый из периодов службы по-своему интересен и вполне заслуживает того, чтобы о нем было рассказано подробно. И все же самым ярким, самым важным в своей биографии я считал и считаю период становления – путь к дозорной тропе, первые шаги по ней и службу на первой в моей жизни заставе. Об этом этапе жизненного пути я и поведал. Об остальном, надеюсь, еще расскажу…

В книге этой только факты. Может быть, они помогут кому-то непредвзято взглянуть на наше время и понять нас. Мы были искренними. Мы были преданы делу – тяжелому, трудному, которое граничит с подвигом. Хотели мы того или нет, такой была наша жизнь, и нужно было этой жизни соответствовать. А как иначе?