ВСТУПЛЕНИЕ 1 страница

Среди проблем отечественной истории одной из наиболее важных и актуальных является проблема этногенеза славянства, аспекты становления и развития восточнославянской государственности.

Каково историческое место нашего Отечества в формирующемся но­вом полифундаментальном многомерном мире? Этот вопрос сегодня живо интересует государственных деятелей, политиков, рядовых граждан страны. При этом от исторического прошлого не уйти, не отмахнуться – оно стучится в сердце каждого из нас, ибо человек – это храм, в котором живут тени пращуров, пульсирует день сегодняшний, зарождается будущее.

Казалось бы, абстрактная историческая проблематика вдруг приобретает важнейшее политическое значение на тех или иных этапах развития этносов. Так один из основоположников теории норманнизма А.Л. Шлецер подчеркивал: «Русская история начинается от призвания Рюрика…Дикие, грубые, рассеянные славяне начали делаться людьми только благодаря посредству германцев».

Прошли века «норманнист» А. Гитлер, развивая А.Л. Шлицера, писал в “Mein Kampf”: «Организация русского государства – это дивный пример того, как германский элемент проявляет в низшей расе своё умение создавать государство».

Конкретизируя норманнскую теорию до уровня крематориев Освенцима и Бухенвальда, необходимость уничтожения славянства как расовой единицы, Гитлер вещал: «Этот низкопробный людской сброд, славяне, сегодня столь же не способны поддерживать порядок, как не были способны много веков назад, когда эти люди призывали варягов, когда они пригласили Рюриков».

Таким образом, прошлое не только позади – оно в дне сегодняшнем, в будущем каждого из нас. Без своего прошлого мы – толпа, былинка на ветру мировых катаклизмов.

На изломах истории, когда решаются судьбы стран и народов, в обще­стве особенно остро ощущается потребность познать свое прошлое. Обращаясь к нему, люди стремятся восстановить разорвавшуюся связь времен и поколений, найти в истории ответы на мучительные вопросы современной жизни.

В настоящее время – в период глобализации – Восточная Европа, этносы, населяющие ее, их государственная историко-культурная проблематика развития находятся в центре пересечения основополагающих интересов ведущих мировых держав, так как, по образному выражению Мак Киндера – известного специалиста по геополитике, – непреложным является то, что:

Тот, кто правит Восточной Европой,

Владеет Сердцем земли;

Тот, кто правит Сердцем земли,

Владеет Мировым Островом.

(То есть Евразией);

Тот, кто правит Мировым Островом –

Тот владеет Миром [1, с. 52].

Збигнев Бжезинский – бывший советник по национальной безопасности американского президента в годы холодной войны, консультант Центра стратегических и международных исследований, рассматривая роль Евразии в современном мире в работе “Великая шахматная доска”, комментируя данный образный афоризм Мак Киндера, отмечает: “Евразия является крупнейшим континентом на земном шаре и занимает осевое положение в геополитическом отношении. Государство, которое господствует в Евразии, контролировало бы два из трех наиболее развитых и экономически продуктивных мировых регионов” [1, с. 44].

На основании этого З. Бжезинский делает вывод о том, что один взгляд на карту позволяет предположить, что контроль над Евразией почти автоматически повлечет за собой подчинение Африки, превратив Западное полушарие и Океанию в геополитическую периферию Центрального Континента мира. Около 75% мирового населения живет в Евразии, и большая часть мирового физического богатства также находится там – как в ее предприятиях, так и под землей. На долю Евразии приходится около 60% мирового ВНП и около трех четвертей известных мировых энергетических запасов. В Евразии также находятся самые политически активные и динамичные государства мира [1, с. 44].

Исходя из этого, особую актуальность и значимость приобретает проблематика этногенеза народов, населяющих данный регион, становление и развитие их государственности, ибо в ходе рассмотрения данных вопросов анализируются основополагающие закономерности развития этносов на протяжении тысячелетий – своеобразный этнический генокод, позволяющий постичь не только события прошлого, осмыслить настоящее, но и определить координаты грядущего. В основе данных закономерностей лежит фундаментальная особенность функционирования долгопротяженных исторических процессов, которые могут быть постигнуты лишь тогда, когда проанализированы их истоки, найдены корни явлений, параметры генезиса, закладывающего направленность развития этносов, цивилизаций.

О. Шпенглер в книге “Закат Европы”, опубликованной в 1918 году, продуцирует человеческую историю не как линейное развитие единой культуры, а как драму, в которой участвует ряд мощных культур, с первобытной силой вырастающих из недр породившей их общности, к которой они строго привязаны на всем протяжении своего жизненного цикла [2, с. 42].

Исходя из данной исторической закономерности, исследование истоков становления славянства, его государственности вызывает значительный интерес и в аспекте изучения параметров становления и развития индоевропейской культуры – одного из древнейших и оригинальнейших творений человеческой цивилизации, давшей Homo sapiens колесо и колесный транспорт, письменность, и, что весьма существенно, экологически оптимально приспособленное к природным условиям хозяйство. Именно индоевропейцы – прапращуры восточных славян – в период наступления ариадности – резкой смены природных условий на земле – смогли создать новый уклад экономики, перейдя от традиционного земледелия, не обеспечивающего в период наступления ледников гарантированных урожаев, к кочевому способу хозяйствования, что позволило освоить огромные просторы от Европы до Китая и Индии [3, с. 28].

П.А. Сорокин – российско-американский социолог, один из основоположников общей теории социологии, рассматривая так называемые культурные суперсистемы, которые функционируют как реальное единство, не совпадая с государством, нацией, либо любой другой социальной группой, акцентирует внимание на том, что без адекватного знания принципов устроения суперсистемы невозможно уяснить характер структуры и динамики ее самой и ее существенных подсистем, компонентов и скоплений элементов. П.А. Сорокин подчеркивает, что глубокое изучение всех основных культурных суперсистем и систем дает нам макрокатегории для анализа всего культурного космоса [2, с. 47].

Таким образом, актуальность рассмотрения проблем этногенеза славянства, становления и развития его государственности имеет важное значение также исходя из того, что славянский этнос относится к индоевропейским народам – представителям той языковой семьи, на которой в настоящее время говорит 45, 5% населения земли, в то время как к китайско-тибетской языковой семье относится 23, 3% человечества, к семито-хамитской – 4, 8%, дравидской – 3, 8%, алтайской – 2, 5% [3, с. 28].

Профессор Калифорнийского университета Д. Уилкинсон, анализируя дискуссию П.А. Сорокина и А. Тойнби по цивилизационным проблемам, отмечал, что из тысяч или десятков тысяч социокультурных образований доцивилизационного уровня, существовавших в истории человечества, лишь очень немногие выработали исторически самостоятельные формы цивилизации, а все остальные были поглощены другими расширяющимися общностями [2, с. 58].

Развитие же хозяйства и экономики индоевропейцев дало импульс прогрессу культуры – многофункциональной, многоканальной, многогранной, обладающей важнейшей характерной особенностью – устойчивостью перед временным фактором.

П.А. Сорокин, рассматривая закономерности функционирования культурных систем, приходит к заключению, что путь их развития является крайне многовариантным и никоим образом не может быть сведен к одному органическому одновариантному циклу. Что же касается культурных систем, отмечал он, то они проходят через три общие фазы – концептуализации, объективизации и социализации [2, с. 54].

В основе долговременности и жизнеспособности индоевропейской культурологической модели лежит – что особенно актуально для настоящего времени – отличительная основополагающая ее черта, а именно открытость как системы, в которой привнесенные извне элементы не разрушают, а лишь укрепляют, цементируют цельность интеграционных начал.

Характерно, что при всем многообразии индоевропейской культуры ее отличает созвучие внешне различных, но близких по высоте человеческой мысли творений: “Авесты”, “Вед”, “Махабхараты”, “Рамаяны”, “Илиады”, “Одиссеи”, эпоса скандинавов и германцев, легенд и сказаний славянских народов, в том числе древнерусских былин [4, с. 29].

Н.И. Данилевский – русский социолог XIX в., автор работы “Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к Германо-Романскому” рассматривает в ней проблему взаимоотношений “Запад” – “Восток”, евроцентристские тенденции, доминировавшие в европейской научной мысли, отмечает: “Запад и Восток, Европа и Азия представляются нашему уму какими-то противоположностями, полярностями. Запад, Европа составляют полюс прогресса неустанного усовершенствования, непрерывного движения вперед; Восток, Азия – полюс застоя и коснения, столь ненавистных современному человеку. Это историко-географические аксиомы, в которых никто не сомневается...” [2, с. 36].

Критикуя евроцентристские тенденции, Н.И. Данилевский с сарказмом пишет: “Итак, как можно громче заявим, что наш край европейский, европейский, европейский, что прогресс нам пуще жизни мил, застой пуще смерти противен, что нет спасения вне прогрессивной, европейской, всечеловеческой цивилизации, – что вне ее даже никакой цивилизации быть не может, потому что вне ее нет прогресса” [2, с. 36–37].

Дж. Тейнтер – современный английский историк – рассматривая проблемы взаимоотношений европейского и азиатского начал в мировом развитии, отмечал, что в философском плане отличием Востока от Запада считается духовный универсализм, снимающий низшие уровни локального существования. В социальном плане – это принципы регуляции отношений, обеспечивающих устойчивое место каждой группе и ячейке общества и институты, поддерживающие такие принципы (в том числе государство и религиозный институт).

Американский ученый и литературный критик Э. Сайд рассматривает в своей книге “Ориентализм” культурно-идеологические корни и политические интересы, которые, по концепции автора, во многом определяют характер восприятия стран незападного региона и само содержание знаний о нем. Основные идеи работы Э. Сайда состоят в том, что так же, как и сам Запад, Восток – это идея, имеющая свою историю и свою традицию в общественной мысли, свою образность и словарь – все то, что придало ему реальность и присутствие на Западе и для Запада. Данные две географические сущности соотносятся между собой и до известной степени отражают друг друга.

Европейская культура набирала силу и идентичность, либо черпая с Востока его цивилизационные и языковые достижения, либо противопоставляя себя Востоку, который выступал и как “культурный соперник”, и как “глубокий и наиболее устойчивый образ Другого”. Это противопоставление Востока Западу оказало наибольшее влияние на формирование ориентализма. Ориентализм значительно больше говорит о Западе, чем о самом Востоке.

Прежде всего, ориентализм воплощает в себе активное, десубъективирующее отношение к Востоку со стороны европейцев, отражающее их власть над Востоком. Ориентализм – органический компонент эпохи колониализма, научное движение, смысл которого можно сформулировать следующим образом: великие достижения восточных цивилизаций – далеко позади, а теперь только мы, европейцы, можем говорить от их имени и моделировать их [2, с. 274–275].

Э. Сайд акцентирует внимание на том, что одно из наследий ориентализма – его философско-историческое основание, заключающееся в историзме, основанном на представлении об универсальности европейского опыта. То, чего не наблюдалось в Европе, оставлялось без внимания, принималось за случайную специфику до тех пор, пока этнология или политэкономия не включала это в свои исследования. Несмотря на все последующие изменения в составе европейского знания, так и не возникала фундаментальная критика методологической связи между развитием историзма и империалистической практикой, предполагающей однолинейную историю [2, с. 275].

В настоящее время, по мнению ряда авторов, в том числе А. Абдель-Малека, Э. Саида, в европейской научной мысли по отношению к Востоку преобладает не научный подход, а ориенталистский – т.е. как к предмету не научного, а литературного плана. При этом сфера и масштаб ориентализма – это сфера колониальных империй, с крахом которых наступил конец и ориентализма. Не способный узнать прежний Восток в современном “третьем мире”, ориентализм столкнулся с вызовом политически активного и воинственного Востока. Доминирующая ныне форма ориентализма – уже не англо-французская, а американская. Формирование американского ориентализма происходило через корпоративные американские интересы в незападном мире, военные школы незападных языков, “холодную войну”, соревнование с СССР и т.д. Культурное противопоставление к арабскому и иному Востоку таково, что в их изучении доминирующее место занимают не язык и культура, а применение западной социологии и экономики к Востоку. В результате ориентализм все более превращается в соционаучную идеологическую экспертизу, дополняемую “научной мифологией” [2, с. 275].

Как и А. Абдель-Малек, Э. Саид считает, что важный показатель кризиса ориентализма заключается уже в том, что освободительное движение разрушило ориенталистские концепции пассивных и фаталистичных “подчиненных рас”. Вместе с тем, как для специалистов, так и для широкого общественного сознания стало очевидным несоответствие между концепциями и методами современной науки о человеке и обществе с ориентализмом [2, с. 275].

Характерно, что прошлое по-прежнему доминирует в востоковедческих исследованиях, однако оно уже частично уступило место современности. Потребности политики, перемещение центра тяжести за пределы европейских берегов, впечатление, произведенное напором восточных народов, которые до недавних пор были в большей или меньшей степени пассивными и подчинялись чужому влиянию, необходимость учитывать сдвиги в других социальных науках – все эти факторы оказали решающее воздействие на перестройку ориентализма в современном духе.

Дж. М. Стидмен – научный работник библиотеки Хантингтона, автор книги “Миф об Азии” показал необоснованность противопоставления целостного мира Азии и европейской цивилизации – тоже как целого, отвергал сам принцип дихотомного сопоставления Запада и Востока как неопределенных и неустойчивых стереотипов, скрывающих неустойчивость и разнообразие состава культуры этих континентов.

Прежде всего, с точки зрения автора, нельзя говорить об Азии или Востоке как о каком-либо единстве. Реальная Азия большей частью заменяется на вербальные образы.

Рассматривая проблемы становления и развития различных культурологических моделей, возникавших на протяжении человечества, в том числе и индоевропейской, О. Шпенглер выдвинул гипотезу о том, что “культуры – это организмы, а мировая история есть их коллективная биография”. Они рождаются, растут и, выполнив свое назначение, умирают. Каждая культура проходит в своем развитии через стадии, аналогичные стадиям развития живых организмов: детство, юность, зрелость и старость. При этом, подчеркивал О. Шпенглер, каждая культура имеет душу. Рождение культуры есть пробуждение великой души из протодуховности детского состояния человечества. Когда душа реализовала всю совокупность своих потенций, она умирает и возвращается в первоначальное состояние [2, с. 42].

Актуальность рассмотрения проблем этногенеза славянства и становления его государственности определяется и тем, что интегрирующее начало, присущее как индоевропейской общности, так и славянству, приобретает весомую значимость в свете доминирующих в настоящее время в науке евроцентристских и противостоящих им фундаменталистских моделей цивилизационного процесса между духовным Востоком и материалистическим Западом. Источник этой антитезы между непрактичной спиритуальностью и эффективной деловитостью можно найти, прежде всего, в характере европейского воздействия на Азию. Это воздействие было в основном экономическим, техническим и политическим [2, с. 261].

Дж.М. Стидмен подчеркивает, что то, что касается Европы, то до эпохи Возрождения и промышленной революции решение универсальных проблем соотнесения духовных и материальных потребностей здесь принципиально не отличалось от решений, выдвигавшихся на Востоке. Заметные различия между западными и восточными культурами стали возникать лишь после распада средневекового западного общества, когда светская власть и наука вышли из подчинения религии. Поэтому различия между Европой и Азией вытекают не из их классического наследия, а в силу тех сдвигов, которые Запад претерпел в течение последних четырех столетий. Происходившие в новейшее время изменения в азиатских культурах привели к ослаблению такого рода различий.

Утверждение стереотипов Запада и Востока, по мнению автора, происходило в значительной степени первоначально как реакция на враждебные отношения Запада с восточными странами, а затем – как реакция азиатских обществ на колониальную систему, как проекция антизападных настроений. Корни же современной общности азиатов лежат в испытываемой ими угрозе распада под влиянием западной цивилизации [2, с. 261–262].

На протяжении последних двух столетий приобрела значение доминанты теория, которая с ценой прогресса тесно увязывает один аспект, который можно определять и как геополитический, и как межцивилизационный, и как историко-эпохальный. Более привычно он фиксируется, как “Восток” – “Запад”, а немного ранее, как “Европа” – “Азия”. “Лишь в масштабе мировой истории становится понятным, – писал Карл Ясперс более полувека назад, – какие глубокие изменения, подготовленные в течение двух последних веков, произошли в наше время”. Нечто действительно новое, принципиально совершенно иное, не допускающее никакого сравнения с тем, что существует в Азии, специфически самобытное, чуждое даже грекам, являют собой только современная европейская наука и техника. Поэтому мы видим, что приблизительно до 1500 г. н.э. сходство между Азией и Европой еще довольно сильно, только в последние столетия различие достигло столь значительной степени.

Западноевропейский историк М. Фабр считает, что история человечества характеризуется некой “осевой альтернативой” – по крайней мере до промышленной революции. “Она (история) колеблется между двумя полюсами – полюсом азиатского способа производства и полюсом, который можно назвать европейской линией развития [5, с. 57]. Развивая это положение, западноевропейский ученый М. Годелье считает, что европейский путь истории коренным образом отличается от других, он неповторим, нигде в мире не было развития, однотипного с европейским. Будучи такой особенной, “индивидуальной”, европейская история вместе с тем получает решающее всемирно-историческое значение: именно она создала материальные и духовные предпосылки для прогресса всего человечества, преодоления классовых антагонизмов и неограниченного развития производительных сил [6, с. 34–35].

В своей книге Годелье пишет “Западная линия развития является типичной, потому что она одна привела к наибольшему прогрессу производительных сил и к наиболее чистым формам классовых битв... Она является типичной, потому что в своем особенном развитии привела ко всеобщему результату. Она создала практическую основу (индустриальную экономику) и теоретическую концепцию (социализм) для того, чтобы обеспечить преодоление ею самою и всеми обществами форм эксплуатации человека человеком, как самых древних, так и самых новейших” [6, с. 37].

Таким образом, наглядно проявляется тенденция ограничить процесс глобализации, набирающий силу, параметрами европоцентристских культурологических и цивилизационных ценностей, представить азиатскую линию развития как второстепенную доминанту, исчерпавшую потенциал своего развития в мировом историческом процессе.

Противоположную и весьма своеобразную точку зрения по данной проблеме высказал известный российский историк Л.Н. Гумилев: “Цивилизованные ныне европейцы стары и потому чванливы. Они гордятся накопленной культурой, как все этносы в старости. А ведь всего тысячу лет назад франки и норманны только начали учиться у византийцев и арабов богословию и мытью в бане. А какими они станут еще через тысячу лет, можно предположить путем сравнения их с эллинами и римлянами, уже исчезнувшими, но оставившими следы своей культуры” [7, с. 219].

Известный английский историк и философ А. Тойнби подчеркивал, что наиболее вероятный путь, по которому может в будущем пойти человечество – это столкновение между цивилизациями, базирующимися на различных этнокультурных основах. Он акцентировал внимание на том, что влияние Запада на остальной мир и ответные контрудары, контрвлияние других цивилизаций будут определять облик и перспективы мира уже в обозримом историческом будущем. Данные выводы, подчеркивал он, базируются на опыте нескольких тысяч лет со времени появления первых цивилизаций и, особенно на парадигматическом обобщении опыта греко-римской цивилизации...” [8, с. 14].

Определяя направления движения и “вектор роста” цивилизации, перспективы развития человечества, известный американский социолог
С. Хантингтон отмечает: “Я полагаю, что в нарождающемся мире основным источником конфликтов будет уже не идеология и не экономика. Важнейшие границы, разделяющие человечество, и преобладающие источники конфликтов будут определяться культурой. Столкновение цивилизаций станет доминирующим фактором мировой политики. Линии разлома между цивилизациями – это и есть линии будущих фронтов” [9, с. 33].

Любые крайности всегда порождают экстремальное развитие социополитических процессов и лишь учет всей гаммы, многообразия истоков развития как европейской, так и азиатской линии развития человечества, их единых, глубинных корней, является важнейшим средством от однобокой глобализации с уклоном в европоцентризм, так и ответной реакции на эти процессы – фундаментализм, терроризм, антиглобализм.

Взрывы Нью-Йоркского торгового центра, террористические акты, сотрясающие различные континенты Земли, угрожающие перерости в мировую термоядерную войну и ставящие под вопрос само бытие всех стран и народов, заставляют вновь и вновь возвратиться к истокам становления, развития, к интеграционным процессам, характерным для развития индоевропейских, в том числе славянских этносов и особенно – восточнославянских.

Ф. Ратцель, рассматривая проблемы этногенеза, акцентировал внимание на том, что “...не пропасти, а различные ступени отделяют одну от другой части человечества. Поэтому задачей народоведения является, прежде всего не указание различий, а указание переходов и внутренней связи, так как человечество есть целое, хотя и сложного образования” [10, с. 4].

Исходя из этого, опыт формирования славянских этносов, гармонично адаптировавших в своем историческом прошлом элементы как европейского, так и восточного цивилизационного процесса, синтезировавших их в устройстве державности Киевской Руси, ее преемников, являет собой непреходящую по историческому значению модель для решения актуальных проблем не только настоящего этапа развития Homo sapiens, но и будущих поколений. Таким образом, опыт Киевской Руси, славянства в целом в аспекте сосуществования, адаптация друг к другу локальных, исторически сложившихся культур, цивилизаций, этносов – значимый фактор гармоничного решения этих сложнейших и важнейших проблем, столь актуальных для настоящего и будущего всего человечества.

На фоне обострения противостояния западной и восточной компоненты мирового исторического процесса актуальным является изучение развития славянства, воспринявшего от индоевропейской общности единство западного и восточного начал, открытость этнической системы, интегрирующей чужеродные элементы и использующей их для укрепления связующих основ бытия, что является ключом к разрешению нынешней конфронтационной линии противостояния западной и восточной цивилизаций.

Актуальность рассматриваемой проблематики определяется и тем, что подобно тому, как генный код в значительной степени определяет жизненный путь человека, так и “этнический код” – социокультурные, экономические, политические, биологические и прочие параметры формирования этносов, оказывают влияние на ход развития, место в мировой “табели о рангах” в различные исторические периоды развития народов и стран, влияет не только на настоящее, но и очерчивает параметры будущего этносов, предопределяет взлеты, падения стран, народов, их место на мировой арене, протяженность, длительность их существования как этнических единиц.

Осмысление проблемы этногенеза славянства, в том числе и восточного, выявление этнических основ украинского, российского, белорусского народов, в настоящее время приобретает особую актуальность как проявление духовного возрождения, раскрытия закономерностей национального развития украинской, российской и белорусской державности, что дает возможность определения потенциала, накопленного на протяжении тысячелетий данными этносами, вставшими на путь независимого, суверенного развития, их уникальной созидательной миссии во всемирно-историческом процессе.

Дикость, подлость и невежество не уважает прошедшего, пресмыкаясь

перед настоящим.

А.С. Пушкин

Из древних чудесных камней прошлого сложим ступени грядущего.

Н.К. Рерих

Я не видел людей с более совершенными телами, чем у руссов. Они подобны пальмам, белокуры, красивы лицом и белы телом. Каждый из них имеет топор, меч и нож, причем со всем этим он никогда не расстается. А что касается их женщин, то они все прекрасны, их тела белы, как слоновая кость. На шеях у них мониста из золота и серебра и нож, спадающий меж грудей.

Ибн-Фадлан

РАЗДЕЛ 1.

ЭТНОГЕНЕЗ СЛАВЯНСТВА – ИНТЕГРАЦИЯ

ЗАПАДНОГО И ВОСТОЧНОГО НАЧАЛ

Выдающийся мыслитель XX столетия – немецкий философ Карл Ясперс в работе “Смысл и назначение истории”, рассматривая важнейшие закономерности исторического процесса, акцентировал внимание на том, что история человечества в значительной степени исчезла из нашей памяти. Лишь исследовательские поиски в какой-то мере приближают нас к ней. При этом глубина длительной доистории – всеобщей основы, – по существу, не проясняется тусклым светом нашего знания. Данные исторического времени – времени письменной документации – случайны и неполны, число источников растет лишь начиная с XVI в. Будущее же неопределенно, это область беспредельных возможностей. На основании этого, К. Ясперс заключает, что между безмерной доисторией и неизмерностью будущего лежат 5000 лет известной нам истории, ничтожный отрезок необозримого существования человека. Эта история открыта в прошлое и будущее. Ее нельзя ограничить ни с той, ни с другой стороны, чтобы обрести тем самым замкнутую картину, полный самодовлеющий ее образ [15, с. 28].

Фридрих Ратцель – автор работы “Народоведение”, вышедшей в 1894 го­-
ду в Лейпциге, рассматривая проблемы данного научного направления, отмечал: “Народоведение должно не только знакомить нас с человечеством, каково оно теперь, но и с тем, как оно стало таким, насколько для нас уцелели следы его разнообразного прошлого. Только таким путем мы можем установить единство и целостность человечества. Что касается хода этих соображений, то, прежде всего, надо иметь в виду, что культурное расстояние между двумя группами человечества по ширине и глубине может быть совершенно независимо от различия даровитости” [10, с. 3].

Много есть чудес на свете;

Человек – их всех чудесней.

Софокл

1.1. ОТ ИНДОЕВРОПЕЙСКОЙ – К ПРАСЛАВЯНСКОЙ

ОБЩНОСТИ

Н.М. Карамзин, рассматривая проблемы этногенеза славянства, отмечал в своем фундаментальном труде “История государства Российского”: “Великіе народы, подобно великимъ мужамъ, имьют свое младенчество и не должны его стыдиться” [11, т. 1, гл. III, с. 68].

Академик Б.А. Рыбаков, анализируя аспекты этногенеза славянства, обращался к проблеме праславян: их развития, обособления из обширной индоевропейской прародины. При этом он акцентировал внимание на том, что, когда мы говорим о происхождении того или иного народа, то сталкиваемся с целым рядом предположений, легенд, гипотез. Отдаленный во времени медленный процесс протекал почти неуловимо для нас. Но некоторые вопросы все же необходимо поставить: первый – происходило ли формирование народа путем размножения и расселения одного племени из какого-то незначительного пространства или же народ формировался путем сближения родственных соседних племен? Второй вопрос: какие общие (в данном случае – общеевропейские) события могли стимулировать обособление ряда племен от общеиндоевропейского массива и их консолидацию в больших масштабах [12, с. 19–20].

Рассмотрения аспектов проблемы этногенеза представляет значительный интерес как для осмысления прошлого, так и для постижения настоящего, определения параметров будущего. Из этого исходил Ф. Ратцель, акцентируя внимание на том, “что все в человечестве, что в нем велико и ново, создано из того общего основания, многие части которого до сих пор еще остаются неизменными” [10, с. 5].

Для рассмотрения проблематики этногенеза славянства, влияния на него как западных, так и восточных начал развития цивилизационного процесса, необходимо определиться с терминологическим аппаратом данного вопроса.