Глава 1. Традиции и новаторство в литературе для детей конца х1х-начала XX века

О понятии «культура». Конец XIX—начало XX века — один из интереснейших и сложнейших периодов истории русской культуры. Он отмечен выдающимися открытиями в искусст­ве, науке, образовании. Это период больших исторически значимых событий в развитии не только России, но и многих других стран: активность революционного движения; первая мировая война; рост российской буржуазии, предопределив­ший интенсивные изменения в экономике. Сложный про­цесс движения культуры этого времени богат небывалыми победами и поражениями, взлетами и затмениями ярких и разных талантов во всех видах искусства; подъемом интереса народа к знаниям, к образованию, к саморазвитию и саморе­ализации. Возникновение различного рода новых учебных за­ведений, культурно-просветительных учреждений вне офи­циальной государственной системы — одна из примечатель­ных характеристик рассматриваемого времени. Подъем в сфере образования и просвещения взрослых и детей повлек за со­бой значительное расширение издательской деятельности, открытие многих периодических изданий для читателей всех возрастов. Одним из предприятий этого рода было товари­щество «Знание», руководимое А.М.Горьким. Заметно сбли­жение бурно развивающихся гуманитарных наук со школь­ным образованием, с ростом вузов, с практической педагоги­кой и общественной деятельностью ученых[lxxiii].

Литература для детей развивалась как составная общей национальной культуры. Сегодня актуализировался взгляд на литературу для детей в аспекте конкретной исторической со-циокультурной ситуации, в прямой связи с эстетикой, общей теорией культуры. Однако «и по сей день не существует оп­ределения культуры, которое можно было бы считать исчер­пывающим», — читаем в I томе «Российской педагогической энциклопедии» (1993, с.486). А может быть, и не нужно со­чинять «исчерпывающую» формулировку этого сложного по­нятия? Можно ли исчерпывающе одной формулировкой оп­ределить то, что по существу характеризует весь образ жизни человеческого общества и каждой личности в тот или иной конкретно-исторический период?

В истории российской научной мысли термин «культура» относят к цивилизации Киевской Руси. В исследовании «Опыт словаря нового мышления» в статье «Диалог культур» чита­ем: мыслителей XVIII века Монтескье, Вика и Хардера «...вдох­новляет усиление мощи государств и интереса к открытым заморским странам; они поднимают проблему различия куль­тур и задаются вопросом о праве на их многообразие»[lxxiv]. Автор статьи госпожа Эва Берар на первый взгляд противопостав­ляет классовому, социальному подходу к рассматриваемому понятию свое просветительское отношение, видит генераль­ную задачу культуры в налаживании диалога между народа­ми. Но в итоге своих размышлений Эва Берар приходит к заключению: с помощью культуры развитые страны осущест­вляют «экспансию и завоевания на других континентах, пре­следуют с точки зрения оправдания своей политики ту же цель, что и наполеоновские войны. Речь идет о навязывании собственного, единственно верного идеала...».

«Опыт словаря нового мышления» показывает: и в кон­тексте общечеловеческих ценностей рассуждения о культуре логически выводят исследователей к признанию социальной, воспитательной, идеологической направленности культуры. Наиболее отчетливо это складывается в смысле, в «действи­ях» художественной культуры. Подтверждает это и история русской культуры конца XIX—начала XX века. Переломные процессы происходили в социально-экономической структу­ре России, оказывая огромное влияние на всю жизнь, в том числе и на развитие общественной мысли, науки, просвеще­ния, литературы и других видов искусства.

Известно, что еще Еврипид утверждал: «Нет, не покину, Музы, алтарь ваш./ Истинной жизни нет без искусства»[lxxv]. Од­нако в каждый переломный период истории дискуссии о цели и функциях культуры вообще, а художественной культуры в наибольшей мере, возникают с новой силой. Так было и на рубеже XIX—XX столетий, в первые десятилетия нашего века. Вспомним, Л.Н.Толстой ушел в 1910 году. В последние деся­тилетия жизни он опубликовал ряд острых полемических ста­тей. В сфере эстетики великий мыслитель продолжал дока­зывать, что «искусство есть деятельность человеческая, со­стоящая в том, что один человек сознательно, известными внешними знаками передает другим испытываемые им чув­ства, а другие люди заражаются этими чувствами и пережи­вают их»[lxxvi].

В конкретной социокультурной ситуации своего времени деятельность создающего произведение человека, как и пере­живания человека, воспринимающего продукт творчества, имеют свою специфическую окраску, свои объективные и субъективные закономерности, определяющиеся общей ис­торической ситуацией.

В рассматриваемой исторической ситуации активно разви­вались, укреплялись традиции классического художественного национального наследия. Искусство этого направления отста­ивало в качестве эстетических критериев художественную правду, высокие нравственные ценности, гуманистические идеалы. Проявление таланта усматривалось в произведениях, выражающих веру в человека, утверждение неделимости иде­алов добра и красоты. Добро, честь, совесть, ответственность, справедливость, гражданская самоотверженность ценились в эстетике этого направления.

В театральной истории конца XIX—начала XX века вели­чайшим событием было основание Московского Художест­венного театра. (До весны 1901 года он назывался Художест­венно-общедоступный театр.) Театр открылся 14 октября 1898 года трагедией А-К.Толстого «Царь Федор Иоаннович». Пье­са до этого долго была под цензурным запретом. Основопо­ложники театра видели в нем «могущественную кафедру» об­щественного значения, имеющую исключительную силу вли­яния на общество: «По самому своему существу театр должен служить душевным запросам современного зрителя», — ут­верждал В. И. Немирович-Данченко. В репертуаре театра были пьесы А.Н.Островского, А.К.Толстого и Л.Н.Толстого («Власть тьмы»), произведения М.Горького, В. Шекспира, Г.Гауптмана, Г.Ибсена. Известна исключительная роль А.П. Чехова в становлении и развитии этого театра. В своих исканиях, даже «метаниях», как говорил К.С. Станиславский, театр боролся за простоту, правду, жизненность творчества. Это был театр утонченного, глубоко психологического реа­лизма. Он утверждал школу очищающих переживаний.

Уже в первом составе труппы театра были выдающиеся актеры: О.Л.Книппер, И.М.Москвин, М.П.Лилина, А.Р.Ар­тем, В.В.Лужский... В 1900 году в труппу вступил В.И.Кача­лов, в 1903 — Л.М.Леонидов. История МХТ — особая стра­ница в истории русской культуры, в становлении самосозна­ния общества и подрастающего поколения. И не только русского. Начиная с заграничной поездки театра в 1906 году неизменно росло его мировое звучание и влияние на художе­ственную культуру разных стран.

Трудным, но гордым и действенным был путь московско­го Малого театра. Известна его преданность реализму, отече­ственной драматургии, озабоченность болями народа. Это не помешало А.И.Южину-Сумбатову, который возглавил театр в 1908 году после смерти Ленского, включать в репертуар пьесы Мольера, Шиллера, Ибсена. В начале века было пло­дотворным творческое сотрудничество Малого театра и Алек-сандринского театра в Петербурге. Оба они, как и МХТ, сти­мулировали развитие искусства театра по всей России.

В начале XX века были приумножены достижения рус­ской музыкальной культуры. Творчество Н.А.Римского-Кор-сакова вызывало любовь молодежи музыкальных учебных заведений, стимулировало ее общественную активность. Гла­зунов, Лядов, Танеев, Гречанинов, Глиэр, Шаляпин, Соби­нов — только часть исключительных музыкальных талантов, плодотворно служивших и на ниве просвещения. Необычайно многогранно, влиятельно проявился гений С.В.Рахманинова (1873—1943). Он достойно продолжил традиции Чайковско­го и Бородина. Его произведения вокально-симфонической музыки («Весна» на текст Н.А. Некрасова — «Идёт-гудёт зе­леный шум...»; поэма для оркестра, хора и солистов «Коло­кола» (1913) на слова Эдгара По в переводе Бальмонта и др.) потрясали слушателей из разных социальных сословий силой выражения трагизма, тревожной страсти. Эмоционально-эс­тетическая энергия музыки органично слилась с силой выра­жения поэтического слова. Все это не могло не влиять на вкусы, на художественные приоритеты, на социальное сознание общества. Авторская музыка сливалась с мотивами народной, пробуждая, укрепляя патриотизм. В это же время очень заметно росла культура исполнительского, в том числе оперного искусства. Неповторимую эпоху составила деятель­ность Ф.И.Шаляпина (1873—1938). Звучал голос величайше­го лирика Леонида Собинова (1872—1934). Звездой первой величины была Антонина Нежданова (1873—1950). Ее хрус­тально чистый голос неповторимой красоты, исключитель­ная музыкальность, артистическое обаяние, поэтическое чув­ство и простота, истинная народность — создали почти ска­зочную популярность образу Неждановой. Ее влияние на музыкальную культуру детей и взрослых нельзя переоценить. Можно и нужно было бы, видимо, особо сказать и о разви­тии танцевального искусства, о мировом авторитете русского балета и других искусств. Но обратимся еще раз к Л.Н.Толс­тому, к его деятельности.

Авторитет теоретических идей Л.Н.Толстого и классичес­кого реализма. В 1911 году впервые в газете «Русское слово» (№ 1) была опубликована «Зеленая палочка» Л.Н.Толстого. Здесь эстетические идеи сливаются с философскими о на­значении человека, о смысле его жизни, об ответственности перед другими: «...назначением жизни не может быть плот­ское счастье, потому что такого счастья не может быть для существа, обреченного на борьбу со всякого рода бедствия­ми...» И еще: «Вся жизнь есть деятельность человека в мире, как лошади на колесе. Лошади нельзя остановиться, этим самым ходом не двигать колёса. И человеку нельзя не делать чего-нибудь и этой самой деятельностью не участвовать в движении всего мира». Мировой авторитет Л.Н.Толстого на его родине имеет свою окраску — особая возвышенная лю­бовь всех, кто знает силу творчества гения и стремится на­править ее на решение актуальных задач активизации обще­ственного сознания, гуманизации личности, максимального расширения границ просвещения, образования. Публицис­тика, педагогические статьи Л.Н.Толстого — предмет жар­ких дискуссий. Они проводились вокруг статьи «Воспитание и образование», которая впервые появилась в «Ясной Поля­не» (в № 7, 1862). Затем в течение второй половины XIX века статья перепечатывалась в журнале «Время» (издатели — бра­тья Достоевские) и в других изданиях. Педагогический труд Л.Толстого имел многочисленные отклики в журнале «Биб­лиотека для чтения», в «Русском вестнике» и в других журна­лах. Спорили об определении понятий «воспитание», «обра­зование», которые рассматривал Л.Н.Толстой. Сегодня по­лезно вновь обратиться к этим определениям.

«Необходимо должны быть раздельные понятия, соответ­ствующие этим словам, — утверждал писатель, — понятия эти существуют и имеют право существовать отдельно». Опи­раясь на опыт немецких ученых, Л.Н.Толстой разделяет про­цессы преподавания: образование — «итегпсп!» и воспита­ние — «ЕтеЬи炙. Вот часть его аргументации. «По поняти­ям педагога-теоретика, воспитание есть действие одного человека на другого и включает в себя три действия: 1) нрав­ственное или насильственное влияние воспитателя — образ жизни, наказания, 2) обучение и преподавание и 3) руковож-дение жизненными влияниями на воспитываемого». Вели­кий педагог и художник утверждает, что ошибка и смешение понятий происходят от того, что педагогика принимает сво­им предметом воспитание, а не образование. «Воспитание не есть предмет педагогики, но одно из явлений, на которое педагогика не может не обратить внимания; предметом же педагогики должно и может быть только образование. Обра­зование в обширном смысле, по нашему убеждению, состав­ляет совокупность всех тех влияний, которые развивают че­ловека, дают ему более обширное миросозерцание, дают ему новые сведения. Детские игры, страдания, наказания роди­телей, книги, работы, учение насильственное и свободное, искусства, науки, жизнь — все образовывает».

Итак, образование — широкий организованный и объек­тивный стихийный непрерывный процесс развития человека как личности, его социализация, осуществляющаяся всей жизнью, в том числе и художественной культурой — всеми искусствами, чтением более всего. Этим и объясняется воз­росшая в те годы, как и теперь, озабоченность тем, что и как читают дети в школе, дома, в библиотеке...

Не менее интересны определения, которые дает Л.Н.Тол­стой понятиям «изустная передача» знаний, «университет» и др., имеющим отношение к современной педагогике. Л.Н.Тол­стой отстаивает преимущества диалогического общения в об­разовании: «Понятие «университет», соответствующий свое­му названию и своей основной идее — собрание людей с целью взаимного образования». И еще. Чтение педагогичес­ких работ Л.Н.Толстого убеждает, что он не против влияния педагога на учащихся, что нередко в наши дни приписывает­ся его педагогической системе. Л.Толстой против формаль­ного, механизированного, скучного, насильственного воздействия воспитания: «Нельзя запретить человеку, любящему и читающему историю, пытаться передать своим ученикам то историческое воззрение, которое он имеет, которое он счи­тает полезным, необходимым для развития человека, пере­дать тот метод, который учитель ставит лучшим при изуче­нии математики или естественных наук; напротив, это пред­видение воспитательной цели поощряет учителя. Но дело в том, что воспитательный элемент науки не может переда­ваться насильственно... Воспитательный элемент, положим в истории, в математике, передается только тогда, когда учи­тель страстно любит и знает свой предмет, тогда только любовь эта сообщается ученикам и действует на них воспи­тательно». Диалогический принцип общения учителя и уча­щегося, уникальная ценность глубокого знания предмета пре­подавания, любовь к воспитуемым, вера в них — эти акту­альные и для нашего времени мысли пронизывают не только цитированную выше статью «Воспитание и образование», но и другие педагогические труды Л.Н.Толстого, влиявшие на социально-педагогический процесс в конце XIX и в начале XX века.

О «Зеленой палочке» уже шла речь. Заглавие это связано, как известно, с детскими воспоминаниями о брате Николае. Он придумал игру в «Зеленую палочку». На ней будто бы была написана тайна счастья всех людей. В статье рассматри­ваются следующие вопросы: «Кто поместил меня в это стран­ное место?» — в этот мир, в эту жизнь? И что такое этот мир? Как его понять? Как познать? Что есть моя жизнь — жизнь человека? Зачем она? В чем ее смысл? Именно эти вопросы были актуализированы историей на рубеже столетий. Они стали ведущими в художественном творчестве, в обществен­ном сознании, в теории и методике образования. Не случай­но, что «Зеленая палочка», напечатанная в № 1 «Русского слова» за 1911 год, по смыслу и пафосу перекликается с пуб­лицистическим выступлением Л.Н.Толстого «Не могу мол­чать!», которое впервые было опубликовано в Туле в августе 1908 года. «Не могу молчать!» — политическая публицистика Л.Н.Толстого. Он пишет: «Возмутительно, когда один человек может отнять у другого его труд, деньги, корову, лошадь, мо­жет отнять даже его сына, дочь, — это возмутительно, но на­сколько возмутительно то, что может один человек отнять у другого его душу... А это самое делают те люди, которые уст­раивают все это и спокойно, ради блага людей заставляют людей, от судьи до палача, подкупами, угрозами, обманами совершать эти дела...» Такова реакция Льва Толстого на смерт­ные приговоры: «Семь смертных приговоров: два в Петербур­ге, один в Москве, два в Пензе, два в Риге. Четыре казни: две в Херсоне, одна в Вильнюсе, одна в Одессе» — так начинается статья. А если бы смерти, казни исчислялись сотнями, тыся­чами, миллионами? Если бы жил Лев Толстой в наше время?..

Анализируя казни, Л.Толстой пишет: «Ужаснее же всего в этом то, что все эти бесчеловечные насилия и убийства, кро­ме того прямого зла, которое они причиняют жертвам наси­лий и их семьям, причиняют еще большее, величайшее зло всему народу, разнося быстро распространяющееся, как по­жар по сухой соломе, развращение всех сословий русского народа...» «Нельзя так жить. Я по крайней мере не могу так жить, не могу и не буду». Это сказано 31 мая 1908 года... В 1910 его не стало. В числе посмертных публикаций — «По­смертные художественные произведения Льва Николаевича Толстого» под редакцией В.П.Черткова — один из художест­венных шедевров — «После бала» (кн. I, М., 1911). В аспекте мысли о развращающем влиянии беззакония на все сословия народа приобретает широкую популярность послесловие Л.Н.Толстого к рассказу Чехова «Душечка», опубликованное за два года до ухода (сб. «Круг чтения», т. 1, М., 1906).

Л.Н.Толстому, как известно, понравился названный рас­сказ А.П.Чехова. Понравился тем, что в нем особая чудесная сила, передающая состояние счастья, возникающего и пере­живаемого героиней в моменты полной самоотдачи себя дру­гим: «Не смешна, а свята удивительная душа «Душечки» со своей способностью отдаваться всем существом своим тому, кого она любит», — утверждает рецензент. Такой подход к определению ценности произведения близок к понятию ду­ховности, души, которое в свое время отстаивал КД.Ушин-ский в «Педагогической антропологии». Педагог-исследова­тель и писатель, К.Д.Ушинский подчеркивал универсализм и этой теории, и роли произведений художественной литера­туры, которые ей соответствуют. «Сила духа», по этой тео­рии, — сила развития именно человека, не свойственная для других живых существ. Поэтому автор, передающий сугубо человеческую «силу духа», часто почти неуловимую в жизни, выходит в ряд наиболее значимых в детском чтении.

Актуализация названной теории Л.Н.Толстым придавала ей особую конкретно-теоретическую ценность, привлекала внимание к сложнейшим реальным, жизненным проблемам детства, юности — свободы, чести, личного достоинства, ко­торые составляли центр художественного анализа жизни пи­сателями реалистического направления.

Река художественного реализма была очень полноводной. В.Г.Короленко, А.И.Куприн, А.Н.Толстой, И.А.Бунин, А.П.Чехов, Л.Н.Толстой, А.М.Горький, К.М.Станюкович, Д.Н. Мамин-Сибиряк и другие — лишь часть очень разных, не похожих по стилю авторов, чье творчество и до сих пор пол­ностью не проанализировано. Сколько разных замечательно нравственных и сложных характеров, интересных и современ­ному юному читателю. Для примера — романтическая, пре­лестная, с трагической судьбой Олеся А.И.Куприна и непо­стижимо внутренне сильная, завораживающая волей, выдерж­кой внешне хрупкая героиня-революционерка из рассказа В. Короленко «Чудная». Очень жаль, что сегодня этих героинь почти не знают выпускники нашей школы, получающие ат­тестат зрелости. Вспомним: эстетическая эмоциональная сила героини рассказа «Чудная» — юной ссыльной революционер­ки Морозовой так велика, что попавший под арест ее бывший конвоир находит именно в ее образе источник достойного поведения. Не следует ли из этого, что и читатель мог бы на­полниться свежей силой, если бы увлекался чтением такой литературы? Главное здесь, подчеркну это, не в революцион­ной фабуле рассказа, а в художественной выразительности, правдивости образа, в красоте и величии души внешне такого хрупкого человека, какой была Морозова. Ей близок душевно и юный герой из рассказа «Слепой музыкант», хотя он никак не связан с политикой. Петрусь родился слепым. Отчаявший­ся, он, однако, обретает цель, смысл жизни, находит себя не без влияния израненного в боях гарибальдийца. Высокая цель, ощущение себя не лишним, а нужным для других человеком вливают в юную душу силы, растущие изнутри. В этом — реа­лизация свойственного юности возвышенного мироощущения.

И.А. Бунин в 1891 году, когда ему было 20 лет, писал: «За последнее время я ужасно чувствую себя «поэтом»... Все — и веселое и грустное — отдается у меня в душе музыкой каких-то неопределенных хороших стихов, чувствую какую-то твор­ческую силу создать что-то настоящее». Корни творчества И.Бу­нина — в русской почве. Ему претили «побрякушки» и кривля-ния словами в стихах, в прозе. «Пишите себя, свое, простое, то, чем больше всего живете дома, на улице, в мечтах, за книгой, в жажде любви...» — призывал талантливый мастер и сам писал:

...Как все вокруг сурово, снежно,

Как этот вечер сиз и хмур!

В морозной мгле краснеют окна нежно

Из деревенских нищенских конур.

Эту боль за нищету и веру в неиссякаемые силы, волю, фантазию, талант соотечественников остро переживал боль­шой поэт. Надо, чтобы это пережил и наш современный чи­татель. И.Бунин умел воспеть ценность созерцания — умно­го, глубокого: «Если бы у меня не было рук и ног и я только мог сидеть на лавочке и смотреть на заходящее солнце, то я был бы счастлив этим. Одно нужно — только видеть и ды­шать. Ничто не дает такого наслаждения, как краски... Я при­вык смотреть. Художники научили меня этому искусству...» Это — программа ценности умения не только смотреть на мир, но видеть и ценить его краски, учиться «искусству ви­деть». У Бунина за цветом — чувство, мысль, настроение и мотив деятельности, ее радость как радость бытия. За звуком и запахом жизнь, бытие природы и человека:

...Не видно птиц. Покорно чахнет

Лес, опустевший и больной.

Грибы сошли, но крепко пахнет

В оврагах сыростью грибной...

О Бунине говорили, писали, спорили не только критики, но и педагоги, психологи, культуроведы, социологи. И.Бу­нин — психолог, стилист, стремящийся услышать весь мир. Он вдумывается в тайны сознания и подсознания. В смысл бытия, движения человека к самому себе и ко всему миру. Конечно, есть и грусть по дворянскому гнезду. Но не по его замкнутости. Не по его достатку. Нет. Грусть по духовной и душевной наполненности. Беда, утверждает поэт, в том, что не все могут жить этой наполненностью, не всех тяготит ее отсутствие. И.Бунина интересовали, беспокоили общие за­коны жизни. Судьба народа, отечественной цивилизации. Судьба духовных ценностей народа. Сохранение и развитие человеческого в человеке. Смысл жизни каждого человека, общества и всех людей. Поэтому он обращался и к космичес­ким проблемам. Поэтому же его творчество актуально для нас и как для читателей, и как для исследователей становле­ния, развития личности растущего человека.

Сегодня для понимания истории представляет живой ин­терес и творчество писателей, поэтов, выделявших себя из реалистической традиции. О декадентстве, о сторонниках так называемого чистого искусства написано много разного. Здесь обозначим ряд направлений, особенно заметных в поэзии на­чала XX века.

На первый взгляд кажется несколько неожиданным, что в это время был подъем творчества очень разных авторов, объ­единявшихся в течении пролетарской поэзии: А.Радин, Г. Кржижановский, А.Кац, А. Богданов, Е. Нечаев, Ф. Шкулев, Д. Бедный и другие. В 1902 году А.Кац перевел «Гимн сво­боде». В 1907 году был издан в его же переводе текст «Ин­тернационала». Известная песня «Мы кузнецы — и дух наш молод...» была написана Ф.Шкулевым. Сатирические, ре­волюционно острые басни Д.Бедного, «мужика вредного», издавались в те же годы, когда активно печатались поэты- символисты. Старшие символисты: Н. Минский, Д. Мереж ковский, В.Брюсов, К.Бальмонт... И младшие символисты, приверженцы философии Вл. Соловьева: А. Блок, А. Белый, В.Иванов... Их нередко называли «поэтами духа», хотя, как показано выше, разве не был поэтом духа И.Бунин? Был, конечно, поэтом-исследователем глубинных пластов души и духовности. Исследователем глубин внутреннего «я». Сим­волизму тоже свойственно стремление осмыслить и проявить внутреннее «я» человека. Характерен поиск своей формы выражения трагедии человека и общества. Поиск ответа на вопросы смысла жизни и смерти. На вопросы о назначении человека. О ценностях высшего порядка... Во всем этом важ­но разобраться и теперь, чтобы понять: почему во все време­на и эпохи, но особенно активно в годы переломные, так велика тяга к разным формам поиска, проявления и выраже­ния смысла, сущности человеческого «я», к способам его самоопределения и самореализации. При этом, как убеждает реальная история предмета, дурно сказывается на истолко­вании проблем культуры как тематическая зашоренность, за­крывающая путь к сущности искусства, так и сугубо эстети­ческая замкнутость. Замкнутость противопоказана творчест­ву, как писательскому, эстетико-теоретическому, так и читательскому, и педагогическому. Вот, например, воздушное, легкое по форме, не содержащее критической оценки труд­ностей детства стихотворение В.Брюсова «Две головки»:

Красная и синяя —

Девочки в траве,

Кустики полыни

Им по голове.

Рвут цветочки разные,

Бабочек следят...

Как букашки — праздные,

Как цветки на взгляд.

Эта ленокудрая,

С темной скобкой — та...

Вкруг природы мудрой

Радость разлита.

Вот, нарвав букетики,

Спорят: «Я да ты...»

Цветики — как дети,

Дети — как цветы.

Нет нигде уныния,

Луг мечтает вслух...

Красный блик, блик синий,

Шелк головок двух!

...Приятно читать стихотворение? Да: радостное чувство зкизни, ощущение красоты, завораживающей гармонии цве­та в природе, настроение девочек и автора, ощущение счас­тья, которое разлилось вокруг. Именно разлилось, потому что счастье естественно: «Луг мечтает вслух...» Удивительна и пре­красна природа. Счастлив автор. В какой мере эта живопис­но зримая и эмоциональная картина символична? Всем ли свойственно именно такое ощущение радости? Нет, не всем. Но ребенок родился для радости, как мы уже отмечали в пер­вом разделе нашего учебного пособия. Поможем ему увидеть и почувствовать красоту и ее авторское ощущение в стихах... Пусть у каждого рождаются свои ассоциации и символы.

А вот другое стихотворение — «Вечер»:

О счастье мы всегда лишь вспоминаем.

А счастье всюду. Может быть, оно

Вот этот сад осенний за сараем

И чистый воздух, льющийся в окно.

В бездонном небе легким белым краем

Встает, сияет облако. Давно

Слежу за ним... Мы мало видим, знаем,

А счастье только знающим дано.

Окно открыто. Пискнула и села

На подоконник птичка. И от книг

Усталый взгляд я отвожу на миг.

День вечереет, небо опустело.

Гул молотилки слышен на гумне...

Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.

Это — стихи поэта-реалиста И.Бунина. 14 августа, 1909 год. Более сложные стихи. Тоже о счастье. Счастлив поэт способностью видеть, слышать, наблюдать. Смотрит на жизнь он иначе, чем В.Брюсов. Он по-своему помогает нам — чита­телям углубиться в себя: счастье дано — «только знающим»... А дети поймут? Несомненно, если вчитаются, вслушаются... Если вспомнят, что и сами не раз наблюдали не без интереса за сияющим облаком. А может быть, теперь, вместе с поэ­том, всмотрятся в небо, не пропустят радость мгновения, когда увидят задержавшуюся на подоконнике птицу...

Акмеизм и футуризм. В рассматриваемый период, кроме уже отмеченного, немалое число талантливых искателей ис­тины объединялось под знаменами акмеизма и футуризма. «Акме» — греческое: цветущая пора, высшая степень чего-либо (и по существу и по форме). Акмеизм — очищение от тяжких реалий, так называемое чистое искусство. «Так на­зываемое», потому что, как уже было замечено, по большо­му счету нет художественного творчества, лишенного связи с человеком — со всеми сферами его существования, с лич­ным опытом поэта. Полагаю, что для специалиста, изучаю­щего человека во всех его проявлениях, и акмеизм, и другие направления искусства, отвечающие принципу самовыраже-ния художником своего «я», не могут не быть интересны эстетически, что означает и человековедчески; эстетичес­кое — человеческое. В числе акмеистов были Н.Гумилев, С. Городецкий, А.Ахматова, М.Кузмин, О.Мандельштам. Не случаен и в наше крайне усложненное время вновь расту­щий интерес к их творчеству.

Футуристами числились, проявляя себя по-разному, В. Ма­яковский, В.Каменский, Д.Бурлюк, В.Хлебников... Был весь­ма известен эгофутурист И. Северянин. Молодежь, подрост­ки увлекались и поэзией группы «Центрифуга» (Н.Асеев, Б.Пастернак и другие). Перечисление, конечно, мало прояс­няет смысл. Но если вспомнить хотя бы по одному или по два-три стихотворения наиболее известных из названных здесь авторов, то сама собой вырисуется непростая и очень инте­ресная картина. Хочется верить, что наш читатель сделает это. Тогда и станет ясно, что каждое из поэтических объеди­нений имело свою творческую программу; что все они выра­жали свое оценочное эстетическое и нравственное отноше­ние к действительности. Все они, следовательно, в определен­ности художественных образов передавали свое представление о ценностных свойствах действительности.

Крестьянские поэты. В конце первого десятилетия XX века, после 1910 года заметно вновь усиление реалистических тен­денций в художественной культуре. Приобретают известность, любовь читателей крестьянские поэты: Н. Клюев, А. Ширяе-вец, С.Клычков, П. Орешин... Особое место в этом направ­лении принадлежитСергею Александровичу Есенину.

Мятежность атмосферы усугубляется тем, что вновь и вновь внимание привлекается к вечным проблемам: жизнь и смерть;

жизнь после смерти; истина и красота; любовь и ненависть... Не ослабевают дискуссии о назначении и ценности искусст­ва, о его народности... Однако при всей многоликости взгля­дов, направлений в этой исторической атмосфере естествен­но и соприкосновение, сближение духовных поисков писа­телей, поэтов, входящих в разные творческие объединения. К концу первого десятилетия XX века и в его втором десяти­летии все очевиднее индивидуальная дифференциация стилей, изменение эстетических и социальных ориентации. Усиле­ние драматических переживаний художника (поэта, писате­ля...) находится в прямой зависимости от его непосредствен­ного жизненного опыта, от динамики его мировоззрения. Так развивалась и поэзия С.Есенина. Вспомним стихи 1910 года:

Вот уж вечер. Роса

Блестит на крапиве.

Я стою у дороги,

Прислонившись к иве.

От луны свет большой

Прямо на нашу крышу.

Где-то песнь соловья

Вдалеке я слышу.

Хорошо и тепло,

Как зимой у печки.

И березы стоят,

Как большие свечки.

И вдали за рекой,

Видно за опушкой,

Сонный сторож стучит

Мертвой колотушкой.

Нас пленяет задушевность, обнаженность душевного со­стояния поэта, трогает безмятежность, чистота его чувств. Запоминается картина тихого деревенского вечера, когда на­блюдательный, душевно отзывчивый человек как бы слива­ется с природой, с вечностью, с красотой. Столь же поэтич­но и безмятежно и другое стихотворение 1910 года:

Поет зима — аукает,

Мохнатый лес баюкает

Стозвоном сосняка.

Кругом с тоской глубокою

Плывут в страну далекую

Седые облака.

А по двору метелица

Ковром шелковым стелется,

Но больно холодна.

Воробушки игривые,

Как дети сиротливые,

Прижались у окна...

И это стихотворение цементирует неомраченное ощуще­ние своей душевной причастности к окружающей природе. Камерная картина зимы в деревне, где «пташки малые» вы­ступают как «действующие лица», определяет интонацию. Та­лантливый подросток (автору 15 лет) нашел форму полного самовыражения, свободно, легко запечатлев состояние своей души. Стихи очаровывают музыкой слов, «стозвоном сосня­ка». Хотя зима поет, аукает... а на сердце уютно, тепло...

А в апреле 1913 года С.А.Есенин пишет своему другу Г.А. Панфилову: «...Я человек, познавший истину. Я не хочу бо­лее носить клички христианина и крестьянина, к чему я буду унижать свое достоинство? Я есть ты. Я в тебе, а ты во мне. То же хотел доказать Христос... Люди, посмотрите на себя, не из вас ли вышли Христа и не можете ли вы быть Христа-ми? Разве я при воле не могу быть Христом, разве ты тоже не пойдешь на крест, насколько я тебя знаю, умирать за благо ближнего? Ох, Гриша! Как нелепа вся наша жизнь. Она ко­веркает нас с колыбели, и вместо действительно истинных людей выходят какие-то уроды. Условия, как я начал, везде должны быть условия, и у всего должны причины являться следствием... Не будь сознания в человеке по отношению к «я» и «ты», не было бы Христа и не было бы при полном усовершенствовании добра губительных крестов и виселиц. Да ты посмотри, кто распинает-то? Не ты ли и я, и кого же — опять меня или тебя. Только больные умом и духом не могут чувствовать это... Все люди — одна душа. Истина должна быть истиной, у нас нет доказательств, и за ней нет границ, ибо она сама альфа и омега. В жизни должно быть искание и стремле­ние, без них смерть и разложение...

Человек! Подумай, что твоя жизнь, когда на пути злове­щие раны. Богач, погляди: вокруг тебя стоны и плач заглу­шают твою радость. Радость там, где у порога не слышны стоны...»[lxxvii] И по одному отрывку из письма, полагаю, видно, что его автор уже и не подросток, и не только милый внима­тельный наблюдатель, талантливо рисующий словом увиден­ное, услышанное, чувствуемое. В письме — пульс мучитель­ных размышлений о жизни, об Истине, о Справедливости, которая должна быть, но ее нет... В соответствии с этим со­стоянием души появляются и стихи, наполненные волнени­ем, переживанием, болью за Родину:

Сторона ль моя, сторонка,

Горевая полоса.

Только лес, да посолонка,

Да заречная коса...

Чахнет старая церквушка.

В облака закинут крест.

И забольная кукушка

Не летит с печальных мест.

По тебе ль, моей сторонке,

В половодье каждый год

С подожочка и котомки

Богомольный льется пот.

Лица пыльны, загорелы,

Веки выглодала даль,

И впилась в худое тело

Спаса кроткого печаль.

(1914)

Можно и нужно было бы, видимо, здесь привести и дру­гие стихи этого и следующих лет, чтобы поговорить об эво­люции настроения, содержания поэзии русского гения XX века. Но приходится вновь лишь выразить надежду: уважае­мый читатель, вы прочтете, конечно, стихи С. Есенина и ра­зовьете кратко выраженную здесь мысль.

...Широко распространенное в последние годы определе­ние конца XIX—начала XX века (до 1914 г.) как литературы «серебряного века» ввел в литературоведческий, педагогичес­кий, в культурологический лексикон Н.А.Оцуп в статье, ко­торая была опубликована в Париже (журнал «Числа», 1933). После смерти автора в книге «Современник» (1961) появился расширенный вариант размышлений — «Серебряный век рус­ской поэзии». Почему только поэзии? Автор не объясняет. Причины могут быть разные. Может быть, потому, что худо­жественная проза, по мнению автора, не давала достаточных оснований для столь высокого определения... Важно, види­мо, нам обратить внимание, что определение «серебряный век» постепенно завоевало более широкое содержание: в него включили широкий диапазон русской культуры. Н.А.Оцуп установил и ведущие отличительные особенности рассмат­риваемого им процесса развития художественного творчест­ва. Говоря о XIX веке, он сформулировал такие черты:

—«широта и грандиозность поставленных задач»;

—«высокое трагическое напряжение поэзии и прозы, их пророческое усилие»;

—«неподражаемое совершенство формы». В характеристике творчества начала XX века выделены другие особенности:

—«глубина «сознательного» анализа явлений»;

—«мастер побеждает пророка»;

—«все суше, бледнее, чище, (...) ближе к автору, более в человеческий рост»[lxxviii].

Приведенная сравнительная характеристика литератур XIX и XX веков далеко не бесспорна. Однако не только назван­ные исследования убеждают, что есть основания для опреде­лений: XIX век — золотой век русской художественной куль­туры, век А.Пушкина, Л.Толстого, Ф.Достоевского и других гениев мирового масштаба; XX век — серебряный век. Где его конец? На этот вопрос, очевидно, еще ответит время. У Б.Слуцкого есть такие стихи:

Свободу восславляли образы,

Сюжет кричал, как человек,

И пробуждались чувства добрые

В жестокий век, в двадцатый век.

Стихи эти, конечно, выражают отношение поэта не толь­ко и, может, даже не столько к началу века. Но заметим:

стихи опубликованы в сборнике, который называется «Се­годня и вчера» (М., 1961, с.68). Значит, относятся стихи эти и ко «вчера».