Глава 21. – Пошла прочь, – Скарлетт спрятала лицо в подушку.

– Пошла прочь, – Скарлетт спрятала лицо в подушку.

– Сегодня воскресенье, миссис Скарлетт, вы не можете так долго спать. Мисс Полина и мисс Элали ждут вас.

Скарлетт застонала. Этого было достаточно, чтобы человек стал приверженцем епископальной церкви. По крайней мере, они могут дольше спать; служба в церкви св. Михаила начиналась не раньше одиннадцати. Она вздохнула и встала с кровати.

Ее тетки не теряли зря времени и стали читать ей лекцию о том, чего ждут от нее в наступающем Сезоне. Она нетерпеливо слушала, как Элали и Полина объясняли ей важность этикета, неброской одежды, почтительного отношения к старшим, поведения, достойного леди. Ради всего святого! Она сломает себе зубы об эти правила. Ее мама и Мамушка вбивали их в нее с момента, когда она стала ходить. Скарлетт напрягла скулы и смотрела себе под ноги, когда они шли в церковь св. Марии. Они просто не будет слушать, вот и все.

Однако когда они вернулись в тетушкин дом, за завтраком Полина сказала то, что заставило Скарлетт обратить внимание.

– Незачем хмуриться на меня, Скарлетт. Я говорю тебе ради твоего же блага. Ходят слухи, что у тебя два совершенно новых бальных платья. Это скандал, когда все остальные вынуждены надеть то, что они уже носили много лет. Ты новенькая в городе, и тебе надо быть осторожнее с твоей репутацией. И репутацией Ретта тоже. Люди еще не решили, как к нему относиться, ты знаешь.

У Скарлетт заныло сердце. Ретт убьет ее, если она испортит его дела.

– Как насчет Ретта? Пожалуйста, скажите мне, тетушка Полина.

Полина рассказала старую историю: его выгнали из высшего военного училища, отец отрекся от него, было известно, что он делал деньги как профессиональный игрок на лодках Миссисипи, на скандальных золотых приисках в Калифорнии, а главное, сотрудничая со скалливагами и саквояжниками. Правда, он храбро сражался за Конфедерацию, пожертвовав ей большую часть своих грязных денег.

– Ха! – подумала Скарлетт, – Ретт действительно хорош в распространяемых о нем историях, но, тем не менее, его прошлое было отвратительным. Хорошо, что он приехал домой позаботиться о своей матери и сестре^ но до этого он неплохо провел время. Если бы его отец не голодал, чтобы заплатить страховку, его мать и сестра могли бы умереть.

Скарлетт сжала зубы, чтобы не закричать на Полину. Это была неправда насчет страховки! Ретт никогда, никогда не прекращал заботиться о своей матери и сестре, но отец не разрешал им принимать что-либо от него! Только когда мистер Батлер умер, Ретт смог купить своей матери дом и дать ей денег. И миссис Батлер пришлось даже придумать историю со страховкой, чтобы объяснить свое благосостояние, потому что деньги Ретта считались грязными. Деньги есть деньги, не могут эти твердолобые чарльстонцы понять это? Какая разница, откуда они, если они обеспечивают крышу над головой и, пищу в животе?

Почему Полина не перестает проповедовать? О чем это она говорит? Глупый бизнес с удобрениями. Это еще одна шутка. В мире не хватило бы удобрений, чтобы перевести их на деньги, которые Ретт выкидывал на такие глупости, как скупка маминой мебели, серебра, картин прапрародителей, и платя здоровым мужчинам, ухаживающим за его драгоценными камелиями.

– …некоторые чарльстонцы хорошо зарабатывают на фосфатах, но они не показывают этого. Ты должна избегать экстравагантности и хвастовства. Он твой муж, и это твой долг предупредить его. Элеонора Батлер думает, что он все делает правильно, она все время портила его; но ради нее, так же, как и ради вас с Реттом, ты должна проследить, чтобы Батлеры не ставили себя под подозрение.

– Я попыталась поговорить с Элеонорой, – фыркнула Элали, – но она не захотела и слушать меня.

Глаза Скарлетт опасно блеснули.

– Я более признательна вам, чем могу это выразить, – сказала она с преувеличенной вежливостью, – и я обращу внимание на каждое ваше слово. Но сейчас мне действительно надо бежать. Спасибо за изумительный завтрак.

Она встала, поцеловала в щечку тетушек и поспешила к двери. Если она не уйдет в эту минуту, то она закричит. Хотя ей все же стоит поговорить с Реттом.

– Видишь ли. Ретт, почему я решила сказать тебе об этом? Люди осуждают твою маму. Я знаю, что мои тетушки любительницы совать нос в чужие дела, но именно такие люди причиняют много неприятностей. Ты помнишь миссис Мерриуэзер и миссис Мид?

Скарлетт надеялась, что Ретт поблагодарит ее. Она не была готова к его усмешкам.

– Благословляю их встревающие старые сердца, – усмехнулся он. – Пойдем со мною, тебе придется сказать это маме.

– Ах, Ретт, я не могу. Она будет так расстроена.

– Ты должна. Это серьезно. Абсурдно, но все серьезные дела всегда абсурдны. И убери со своего лица выражение дочерней заботы. Тебе наплевать, что происходит с моей мамой, и мы оба знаем это.

– Это неправда! Я люблю твою мать.

Ретт подошел к ней, взял ее руками за плечи и встряхнул ее так, что она изменилась в лице. Его холодные глаза рассматривали ее, будто она была на допросе.

– Не лги мне о моей матери, Скарлетт. Я предупреждаю, это опасно.

Он был рядом с ней, прикасался к ней; губы Скарлетт раскрылись, ее глаза говорили, как долго она ждет его поцелуя. Если бы только он немного наклонил голову, она бы встретила своими губами его губы. У нее захватило дыхание.

Руки Ретта напряглись, она могла чувствовать это, он собирается прижать ее к себе, слабый возглас радости вырвался с ее дыханием.

– Черт побери тебя! – тихо выругался Ретт. Он оторвал себя от нее. – Пойдем вниз. Мама в библиотеке.

Элеонора Батлер уронила свои кружева себе на колени и положила на них свои руки, левую сверху правой. Это значило, что она готова внимательно слушать Скарлетт.

Закончив, Скарлетт нервозно ожидала реакции миссис Батлер.

– Садитесь оба, – спокойно сказала мисс Элеонора. – Элали не совсем права. Я с вниманием отнеслась к ее словам о том, что я трачу слишком много денег.

Глаза Скарлетт расширились.

– Однако я решила, что в этом нет риска остракизма. Чарльстонцы прагматичны, как все старые цивилизации. Мы признаем, что благосостояние желательно, а бедность исключительно неприятна, но бедному полезно иметь богатых друзей. Люди будут считать это непростительным, если я буду подавать ужасное вино вместо шампанского.

Скарлетт нахмурилась. Она плохо понимала, но ровный, спокойный голос миссис Батлер говорил ей, что все в порядке.

– Может, мы были более заметными, – говорила Элеонора, – но в данный момент никто не может позволить осуждать нас, если Розмари решит выйти замуж за сына, брата или кузена семьи.

– Мама, ты бесстыдно цинична, – засмеялся Ретт.

Элеонора Батлер просто улыбнулась.

– Над чем вы смеетесь? – спросила Розмари, открывая дверь. Ее глаза быстро пробежали с Ретта на Скарлетт и обратно.

– Я услышала твое гоготание еще на полпути сюда, Ретт. Над чем вы смеялись?

– Мама была циничной, – сказал он.

Они переглянулись с Розмари, как конспираторы. Скарлетт почувствовала себя отстраненной, и она повернулась спиной к ним.

– Можно, я посижу немного с вами, миссис Элеонора? Я хочу спросить вашего совета, что надеть на бал.

Элеонора Батлер вдруг увидела, как рот Скарлетт раскрылся от удивления, а ее глаза засверкали от возбуждения. Элеонора посмотрела себе через плечо, надеясь увидеть, что же удивило Скарлетт.

Скарлетт смотрела в одну точку, но она ничего не видела: она была ослеплена мыслью, которая только что осенила ее.

«Ревность! Какой же я была дурой! Конечно, именно это. Это объясняет все. Почему я так долго не могла додуматься? Ретт практически ткнул меня носом в нее, когда намекнул на название реки Эшли. Он все еще ревнует к Эшли. Он все время сумасшедше ревновал к Эшли, вот почему он так желал меня. Все, что мне надо сделать, – это заставить его снова ревновать. Не к Эшли! Нет, я найду кого-нибудь еще, кого-нибудь здесь» в Чарльстоне. Это будет не трудно. Сезон начинается через шесть дней, и начнутся вечеринки, балы и танцы. Чарльстон может быть шикарным, снобистским, но мужчины не меняются с географией. У меня будет целая свита кавалеров, шатающихся за мной после первой же вечеринки. Я едва могу дождаться этого.

После воскресного обеда вся семья пошла в Конфедератский дом, неся корзины зеленых веток с плантации и два торта миссис Элеоноры. Скарлетт почти танцевала, раскручивая свою корзинку и напевая рождественскую песенку. Ее веселость была заразительна, и скоро все четверо распевали песни перед домами на их пути.

– Входите, – кричали хозяева каждого дома.

– Пойдемте с нами, – предлагала миссис Батлер, – мы идем украшать Конфедератский дом.

Уже набралось более дюжины добровольных помощников, когда они подошли к старому дому на Брод-стрит.

Миссис Элеонора вытащила сахарное печенье, которое принесла для сирот. Две вдовы поспешно усадили сирот вокруг стола.

– Теперь мы можем спокойно развесить зелень, – сказала миссис Батлер. – Ретт, ты будешь работать на лесенке, пожалуйста.

Скарлетт уселась рядом с Анной Хэмптон. Ей Нравилось быть очень милой с этой робкой молодой девушкой, так как Анна была так похожа на Мелани. Анна тоже ее обожала. Ее мягкий голос оживлялся, когда она восхищалась волосами Скарлетт.

– Это чудесно иметь такие темные волосы, – сказала она. – Они как черный шелк.

Когда с украшениями было покончено и высокие комнаты наполнились запахом смолы и сосновых веток, дети стали петь веселые песенки. «Как бы все это понравилось Мелли, – подумала Скарлетт, – Мелли так любила детей». На мгновение Скарлетт почувствовала себя виноватой, так как не послала рождественских подарков Уэйду И Элле.

– Как это было весело! – говорила она, когда они ушли из Дома. – Я люблю канун Рождества.

– Я тоже, – сказала Элеонора. – Это хорошая передышка перед Сезоном. Бедные солдаты-янки будут сидеть у нас на шее. Их полковник не может нам простить того, что мы нарушили комендантский час.

Она хихикнула, как девочка.

– Как это было весело!

– Мама, – сказала Розмари. – Как ты можешь звать этих мерзавцев в голубых формах «бедными» янки?

– Они бы с большим удовольствием провели эти праздники в кругу своей семьи, нежели изводить нас здесь. Я думаю, они стыдятся.

Ретт усмехнулся.

– Ты и твои загадочные подруги приготовили что-то для них, готов поспорить.

– Только если нас вынудят на это. – Миссис Батлер снова хихикнула. – Мы считаем, что сегодня все так тихо только потому, что их полковник слишком набожный, чтобы приказать действовать в святое воскресение. Завтра он нам покажет. В старые времена они утомляли нас тем, что обыскивали наши корзинки, когда мы возвращались с рынка. Если они попробуют это снова, то будут опускать свои руки во что-то интересное под зеленым луком и рисом.

– Внутренности? – попыталась догадаться Розмари.

– Битые яйца? – предположила Скарлетт.

– Порошок, вызывающий зуд? – гадал Ретт.

Мисс Элеонора хихикнула в третий раз.

– И еще некоторые другие вещи, – самодовольно сказала она. – Мы разработали определенную тактику в те времена. Спорю, многие из солдат еще ни разу не слышали о ядовитом сумраке. Мне не хочется быть столь немилосердной с христианами, но они должны узнать, что мы перестали бояться их.

– Хотела б я, чтобы Росс был здесь, – сказала она резко, без смеха. – Когда, ты считаешь, будет безопасно для твоего брата приехать домой, Ретт?

– Это зависит от того, как быстро вы укажете место янки, мама. Обязательно ко времени святой Сесилии.

– Тогда все в порядке. Не важно, если он пропустит все остальное, но попадет на Бал. – В голосе мисс Элеоноры Скарлетт могла расслышать заглавную букву «Б».

Неожиданно для Скарлетт время до начала Сезона пролетело так быстро, что она едва заметила его. Самым веселым событием была битва с янки. В понедельник рынок звенел от хохота, когда чарльстонские дамы готовили корзинки с собственным оружием.

На следующий день солдаты были осторожней, они надели перчатки.

– У меня была коробка с сажей с открытой крышкой в моих покупках, – сказала Салли Брютон во время партии в вист. – А что у тебя?

– Перец. Я до смерти боялась, что начну чихать и выдам ловушку…

Новый порядок нормирования был издан недавно, и чарльстонские леди теперь играли на кофе, а не на деньги.

– Сделка, – сказала она, – мне везет. Всего несколько дней, и она пойдет на бал, будет танцевать с Реттом. Он сторонился ее сейчас, устраивая так, чтоб они не оставались вдвоем, но на танцевальной площадке они будут вместе.

Скарлетт приложила белые камелии, которые прислал ей Ретт, к завиткам волос на затылке, затем посмотрелась в зеркало.

– Это выглядит, как жир на колбасе, – сказала она с отвращением.

– Панси, тебе придется изменить мою прическу. Собери волосы наверх.

Она может приколоть цветы между волнами, это будет неплохо. Ах, почему Ретт говорит, что цветы со старой плантации должны быть единственным украшением? Мало того, что ее бальное платье было таким немодным. Она рассчитывала на свой жемчуг и бриллиантовые сережки.

– Тебе не надо прочесывать дырку у меня в голове, – заворчала она на Панси.

– Да, мэм. – Панси продолжала расчесывать длинную темную массу волос широкими движениями, уничтожая кудри, на которые Пришлось потратить так много времени.

Скарлетт смотрела на свое изображение. Да, так намного лучше. Ее шея слишком красива, чтобы закрывать ее. Намного лучше зачесывать волосы наверх: ее сережки будут лучше выделяться. Она наденет их, чтобы там ни говорил Ретт. Она должна быть ослепительной, она должна покорить всех мужчин на балу, по крайней мере нескольких. Это заставит Ретта призадуматься.

Она надела сережки. Вот! Качнула головой, наслаждаясь эффектом.

Слава Богу. Розмари отклонила ее предложение одолжить ей Панси на вечер. Хотя почему Розмари не использовала шанс, было загадкой. Она наверняка соберет свои волосы в тот же самый девственный пучок, как она всегда делает. Скарлетт улыбнулась. Она представила себя входящей в бальную залу вместе с сестрой Ретта. Это только подчеркнет, насколько она симпатичнее.

– Так хорошо, Панси, – сказала она в хорошем настроении. Ее волосы сверкали, как воронье крыло. Белые цветы будут действительно ей очень к лицу.

– Дай мне немного заколок для волос.

Через полчаса Скарлетт была готова. Она в последний раз взглянула в зеркало. Темно-голубое шелковое платье мерцало в отблесках света от лампы и подчеркивало белизну ее напудренных плеч и шеи. Ее бриллианты ослепительно сверкали, ее веселые глаза – тоже. Черная вельветовая лента окаймляла шлейф ее платья, а большой бант красовался у нее на груди, подчеркивая крохотную талию. Ее бальные туфельки были сделаны из голубого вельвета с черными шнурками, а узкая лента черного вельвета была привязана вокруг ее шеи и запястий. Белые камелии, связанные черными вельветовыми бантами, были приколоты к ее плечам. Она еще никогда не была такой миленькой.

Первый для Скарлетт бал в Чарльстоне был полон сюрпризов. Все было не так, как она ожидала. Вначале сказали, что ей придется надеть ботинки вместо туфелек: они пойдут на бал пешком. Она бы наняла извозчика, если бы знала это, она не могла поверить, что Ретт этого не сделал. Не помогло и то, что у нее не было сумочки для туфель, в которой Панси должна была нести их. Почему никто не сказал, что ей потребуется это дурацкое чарльстонское приспособление?

– Мы не подумали об этом, – сказала Розмари. – У каждого есть сумочка для туфель.

У каждого в Чарльстоне, но не в Атланте. Там люди не ходят пешком на балы. Счастливое предвкушение ее первого чарльстонского бала стало меняться в напряженное опасение. Что еще будет по-другому?

Все, как выяснила она. Чарльстон выработал формальности и ритуалы за долгие годы своей истории, которые были незнакомы в кипучей, полупограничной жизни Северной Джорджии. Даже когда падение Конфедерации обрубило расточительное благосостояние, ритуалы выжили.

В бальной комнате наверху дома Вентворфов каждый должен был стоять в очереди на лестнице, чтобы войти в комнату и пожать руки, пробормотав что-то Минни Вентворф, затем ее супругу, их сыну, жене сына, мужу их дочери, самой дочери, их замужней дочери. В то время, как играла музыка и приехавшие раньше уже танцевали, ноги Скарлетт просто ныли от желания танцевать.

«В Джорджии, – нетерпеливо думала она, – хозяева выходят встречать гостей. Они не заставляют их ждать в таких очередях».

Когда она уже собиралась войти следом за миссис Батлер в комнату, напыщенный слуга предложил ей поднос. Кипа сложенных бумажек лежала на нем, маленькие книжечки, стянутые голубой ленточкой с маленьким карандашиком, висящим на ней. Карточки танцев? Это, должно быть, танцевальные карточки. Скарлетт слышала разговоры Мамушки о балах в Саванне, когда Эллин О'Хара была девушкой, но она никогда не могла поверить, что вечеринки были такими спокойными, что девушка заглядывала в свою книжку, чтобы посмотреть, с кем она должна была танцевать. Да, тарлтонские близнецы и ребята Фонтейны надорвали бы бока от смеха, скажи им кто, что им надо будет записывать свои имена на крохотных бумажках маленькими карандашиками, такими изящными, что они могли бы сломаться в настоящих мужских руках!

Да, она хочет! Она будет танцевать и с самим дьяволом с хвостом и рогами, лишь бы только танцевать. Казалось, будто прошло десять лет после бала-маскарада в Атланте.

– Я так счастлива находиться здесь, – сказала Скарлетт Минни, и ее голос задрожал от искренности. Она улыбнулась всем Вентворфам по очереди. Наконец она преодолела эту преграду. Она повернулась в сторону танцующих, ее ноги уже двигались в такт музыке. Ах, это так красиво, так неизвестно и в то же время знакомо, как сон. Освещенная свечами комната вся жила музыкой, красками и шуршанием юбок. Вдоль стен на хрупких позолоченных стульях сидели престарелые дамы, перешептываясь за своими веерами: о молодых людях, которые танцевали, слишком прижавшись друг к другу, о последней ужасной истории, о чьей-то дочери, о затянувшихся родах, о скандалах их лучших друзей. Официанты в парадных костюмах переходили от группы к группе мужчин и женщин, обнося их серебряными подносами с наполненными бокалами и замороженным желе в чашках. Слышался шум возбужденных голосов, прерываемый смехом, старый, как век, шум удачливых людей, наслаждающихся собой. Казалось, что старый мир, красивый, беззаботный мир их юности все еще существовал, что ничего не менялось и что не было войны.

Ее острый взгляд заметил облупившуюся краску на стенах, выбоины в полу под толстым слоем воска, но она отказывалась это видеть. Лучше предаться иллюзии, забыть войну и патрули на улице. Здесь была музыка и танцы, Ретт обещал быть с ней ласковым. Ничего больше и не надо.

Ретт был более чем просто мил, он очаровывал. И никто на свете не мог быть более чарующим, чем Ретт, если он хотел таким быть. К сожалению, он был таким со всеми остальными, а не только с нею. Она лихорадочно выбирала между гордостью и яростной ревностью. Ретт был внимательным и к матери, и к Розмари, и к дюжине других женщин, которые были, в понимании Скарлетт, мрачными старыми матронами.

Она сказала себе, что не должна волноваться из-за этого, а через некоторое время она так и сделала. Как только заканчивался танец, она мгновенно была окружена мужчинами, которые настаивали, чтобы ее предыдущий партнер представил их ей, чтобы они могли умолять ее о следующем танце.

Это было не просто потому, что она была новенькой в городе, свежим лицом в толпе людей, которые хорошо знали друг друга. Она была неотразима привлекательной. Ее решение заставить ревновать Ретта добавило беспечный блеск к ее восхитительным, необычным зеленым глазам, а горячая волна возбуждения окрашивала ее щеки, как красный флаг, сигнализирующий опасность.

Много мужчин, которые волочились за ней с мольбой о танце, были супругами ее подружек, женщин, которым она наносила визиты, с которыми играла в вист, сплетничала за чашкой кофе на рынке. Ее это не волновало. Будет достаточно времени, чтобы все поправить, когда Ретт опять будет ее Реттом. В настоящее же время она была обожаема, засыпаемая комплиментами, флиртующая, и она была в своей стихии. Ничто не изменилось. Мужчины все так же реагировали на ее дрожащие ресницы, и соблазнительные ямочки на щеках, и страстное трепетание. «Они поверят в любую ложь, как скоро она дает им почувствовать себя героями», – подумала дна с озорной улыбкой. Ее глаза приковывали к себе.

– Какая милая вечеринка! – сказала она счастливо, когда они шли домой.

– Я рада, что ты хорошо провела время, – сказала Элеонора Батлер. – И я очень, очень рада за тебя также, Розмари. Мне показалось, тебе это нравилось.

– Ха! Я терпеть это не могла, мама, ты должна была знать это. Но я так счастлива, что поеду в Европу, что глупый бал меня совсем не волновал.

Ретт засмеялся. Он шел под руку со своей мамой позади Скарлетт и Розмари. Его смех был теплым в холодной декабрьской ночи. Скарлетт подумала о теплоте его тела. Почему он не ее держал под руку, не она была близка к этой теплоте? Она знала почему: миссис Батлер была стара, было естественно, что сын поддерживал ее. Но это не уменьшало желания Скарлетт.

– Смейся сколько хочешь, дорогой братец, – сказала Розмари, – но я не думаю, что это смешно.

Она шла спиной вперед, почти наступая на свой шлейф.

– Я не успела и слова сказать мисс Джулии Эшли за весь вечер, потому что должна была танцевать со всеми этими смешными мужчинами.

– Кто это, мисс Джулия Эшли? – спросила Скарлетт. Имя заинтересовало ее.

– Она – идол Розмари, – сказал Ретт, – и единственный человек, кого я боялся за всю мою взрослую жизнь. Ты бы заметила мисс Эшли, Скарлетт, если бы увидела ее. Она все время носит черное и выглядит так, будто выпила уксуса.

– Ах, ты! – зашипела Розмари. Она подбежала к Ретту и ударила его кулачком в грудь.

– Мир! – закричал он. Он обнял ее правой рукой и притянул к себе.

Скарлетт почувствовала холодный ветер с реки. Она подняла подбородок и дошла до дома в одиночестве.