Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 17. Ты чувствуешь себя получше теперь?






 

Ты чувствуешь себя получше теперь? – Ретт контролировал свой голос.

Скарлетт онемело кивнула. Она была завернута в одеяло, одетая в рабочую рубашку Ретта, и сидела на табуретке перед огнем, опустив ноги в таз с горячей водой.

– Как у тебя, Панси? Служанка Скарлетт, на другом табурете, в таком же коконе из одеяла, ухмыльнулась и объявила, что она в порядке, только ужасно голодна.

Ретт довольно засмеялся:

– И я тоже. Когда вы высохнете, мы поедим.

Скарлетт поплотнее закуталась в одеяло. «Он слишком любезен, я видела его таким до этого, но потом окажется, что он зол, как черт знает кто. Это все из-за Панси он так себя ведет, а когда она уйдет, он набросится на меня. Может сказать, что мне нужно, чтобы она осталась со мной, но для чего? Я уже раздета и не могу одеться, пока платье не высохнет, а это неизвестно когда будет с таким дождем на улице и сыростью в комнате. Как может Ретт жить в таком ужасном месте?»

Комната, в которой они сидели, была освещена только светом очага. Это был огромный прямоугольник, наверное, двадцать футов каждая стена, с утрамбованным земляным полом и с испачканными стенами, у которых осыпалась вся штукатурка. В ней пахло дешевым виски и соком жевательного табака, жженым деревом и тканью. Единственной мебелью был набор грубых табуреток и скамеек, плюс разбросанные повсюду погнутые плевательницы. Каминная доска над широким очагом и дверные и оконные рамы выглядели каким-то Недоразумением. Они были сделаны из сосны, с красивым рисунком и покрашены лаком до золотисто-коричневого цвета. В углу была крутая лестница с расщепленными деревянными ступеньками и наклонившимися, ненадежными перилами. Одежда Скарлетт и Панси висела вдоль них. Белое нижнее белье время от времени развевалось, захваченное сквозняком, как привидение, скрывающееся в тени.

– Почему ты не осталась в Чарльстоне, Скарлетт? Ужин был закончен, и Панси отправили спать вместе с черной старушкой, которая готовила для Ретта. Скарлетт выпрямила плечи.

– Твоя мама не хотела тебя отвлекать в этом раю, – она с отвращением оглядела комнату. – Но мне кажется, ты должен знать, что происходит. Солдат-янки влезает по ночам в спальни дам и ощупывает их. Одна девушка

лишилась рассудка, и ее услали из города.

Она пыталась разгадать, что выражало его лицо, но не могла. Он молча смотрел на нее, будто ожидал чего-то.

– Тебя не волнует, что твоя мать и я можем быть убиты в постели или еще что похуже?

Уголки губ Ретта опустились вниз в иронической улыбке.

– Правильно ли я расслышал? Девственная застенчивость у женщины, которая проехала в повозке через всю армию янки, только потому, что она была на ее пути? Оставь это, Скарлетт. Ты всегда говорила правду. Почему ты приехала под дождем в такую даль? Ты надеялась заключить меня в объятия светлой любви? Этот ли способ порекомендовал тебе дядя Генри, чтобы я возобновил оплату твоих счетов?

– О чем ты говоришь, Ретт Батлер? Причем здесь дядя Генри?

– Такое убедительное неведение! Я восхищаюсь тобой. Не думаешь ли ты, что я поверю на мгновение, что твой коварный старый адвокат не уведомил тебя, когда я прекратил высылать деньги в Атланту? Я слишком хорошо отношусь к Генри Гамильтону, чтобы поверить в такую халатность.

– Прекратил высылку денег? Ты не можешь сделать этого! Ноги Скарлетт стали ватными. Ретт не предполагал этого. Что станет с ней? Дом на Пич-стрит – тонны угля, чтобы обогревать его, слуги, чтобы убираться, готовить, мыть, присматривать за садом и лошадьми, чистить кареты, еда для всех них. Да это стоит целое состояние! Как бы дядя Генри мог платить по счетам? Он использует ее деньги. Нет, этого не может быть. Она едва ползала, работая в поле, чтобы не голодать, с пустым животом, в ободранных ботинках, с разламывающейся спиной и кровоточащими руками. Она отбросила всю свою гордость, забыла все, чему ее учили, делала бизнес с низкими людьми, недостойными даже того, чтобы на них плюнуть, планировала и хитрила, работала день и ночь ради своих денег. Она не могла их лишиться. Они ее. Это было все, что она имела.

– Ты не можешь забрать мои деньги! – хотела закричать она. Но вместо крика раздался надломленный шепот.

Он засмеялся.

– Я ничего не брал у тебя, моя любимая. Я только перестал добавлять свои. Раз ты живешь в моем доме в Чарльстоне, нет никакого смысла содержать пустой дом в Атланте. Конечно, если бы ты вернулась туда, он перестал бы быть пустым. Тогда бы я почувствовал себя обязанным снова платить за него.

Ретт подошел к огню, чтобы рассмотреть ее лицо в свете пламени. Его вызывающая улыбка исчезла, а лоб озадаченно нахмурился.

– Ты действительно не знала? Держись, Скарлетт, я принесу тебе бренди. Ты выглядишь так, будто собираешься потерять сознание.

Ему пришлось поддерживать ее руки своей, когда она подносила стакан ко рту. Она дрожала. Когда стакан опустел, он бросил его на пол и стал разминать ее руки, пока они не согрелись и не перестали трястись.

– Теперь скажи мне правду, действительно ли солдат залезает в спальни?

– Ретт, ты ведь не имел это в виду? Ты не перестанешь посылать деньги в Атланту?

– Черт с ними, с деньгами, Скарлетт, я задал тебе вопрос.

– Черт с тобой, – сказала она, – я тоже спросила тебя.

– Я должен был знать, что раз упомянуты деньги, ты не будешь способна говорить о чем-нибудь еще. Хорошо, я пошлю их Генри. Теперь ты ответишь мне?

– Ты клянешься?

– Клянусь.

– Завтра?

– Да! Да, черт возьми, завтра. Теперь, раз и навсегда, что за история с солдатом-янки?

Вздох облегчения Скарлетт, казалось, будет длиться вечно. Затем она набрала воздуха в легкие и рассказала ему все, что она знала о ночном госте.

– Ты говоришь Алиса Саваж видела его обмундирование?

– Да, – ответила Скарлетт. Затем она злорадно добавила:

– Ему наплевать, какого они возраста. Он, может быть, в эту минуту насилует твою мать.

Ретт стиснул свои руки.

– Я должен был удушить тебя, Скарлетт. Мир стал бы от этого лучше.

Он расспрашивал ее почти целый час, пока не выпытал у нее все, что она слышала.

– Очень хорошо, – сказал он, – мы тронемся завтра, как только повернет прилив.

Он подошел к двери и распахнул ее.

– Хорошо, небо чистое. Будет легко ехать.

Скарлетт видела его силуэт на фоне звездного неба. Была видна луна. Она устало поднялась. Туман от реки покрывал землю. Свет луны придавал ей беловатый оттенок, и на мгновение она подумала, что земля покрыта снегом. Клочья тумана обволакивали ноги Ретта, потом заползли в комнату. Он закрыл дверь и повернулся. Без лунного света комната казалась очень темной, пока не зажглась и не осветила снизу подбородок и нос Ретта спичка. Он прикоснулся ею к фитилю лампы, и Скарлетт смогла увидеть его лицо. Скарлетт страстно желала его. Он накрыл лампу стеклянным колпаком и поднял ее высоко.

– Пойдем со мною. Наверху есть комната, где ты можешь поспать.

Она была почти такая же примитивная, как и нижняя комната. На высокой кровати лежали толстые матрасы, подушки и яркое шерстяное одеяло на хрустящих простынях. Скарлетт не посмотрела на остальную мебель. Она сбросила с себя одеяло, взобралась по ступенькам в кровать.

Он некоторое время постоял, прежде чем выйти из комнаты. Она прислушалась к его шагам. Нет, он не пошел вниз, он будет рядом с ней. Скарлетт улыбнулась и заснула.

Кошмар начался, как и всегда, туманом. Прошло много лет с тех пор, как Скарлетт видела этот сон последний раз, но ее бессознательный ум вспомнил даже, как развивается сон, и она стала крутиться, биться, страшась того, что наступит. Затем она опять бежала, стук ее напряженного сердца отдавался у нее в ушах, она прорывалась через плотный белый туман, который окутывал холодными завитушками ее шею, ноги и руки. Ей было холодно, смертельно холодно, она хотела есть, и ей было страшно. Он был все тот же» он всегда был одинаковым, и каждый раз хуже предыдущего, как будто ужас, голод и холод нарастали, становились сильнее.

И все же он не был тем же. Так как в прошлом она бежала и видела что-то неизвестное, незнакомое впереди, а теперь она могла различить сквозь пелену тумана широкую спину Ретта, постоянно уходящую от нее. И она знала, что он был именно то, что она искала, и что, когда она его настигнет, сон потеряет свою силу и исчезнет и никогда больше не возвратится. Она бежала и бежала, но он всегда был далеко впереди, все время, повернувшись к ней спиной. Затем туман стал гуще, и он стал исчезать, а она закричала: «Ретт… Ретт… Ретт… Ретт… Ретт…»

– Тише, тише. Тебе снится, это сон.

– Ретт…

– Да, я здесь. Тише. Все в порядке.

Сильные руки подняли ее и прижали к себе, наконец, она была в тепле и сохранности. Скарлетт наполовину проснулась от толчка. Тумана не было. Вместо него стоящая на столе лампа бросала дрожащие отблески на лицо Ретта, склоненное к ней.

– Ах. Ретт, – заплакала она. – Это было так ужасно.

– Старый сон?

– Да, да, почти что. Было что-то другое в нем, но я не могу вспомнить… Мне было холодно и хотелось есть, я ничего не могла видеть из-за тумана, и я была так испугана, Ретт, это было ужасно.

Он крепко прижал ее, и его голос вибрировал в его твердой груди.

– Конечно, тебе хотелось есть и было холодно. Этот ужин был слишком легким, и ты сбросила одеяла. Я накрою тебя, и ты хорошо поспишь.

Он уложил ее.

– Не оставляй меня. Он вернется.

Ретт расправил одеяла.

– На завтрак будет много пирожных, мамалыги и масла. Подумай об этом и о деревенской ветчине и свежих яйцах, и ты будешь спать, как дитя. Ты всегда была хорошим едоком, Скарлетт.

Его голос был веселым и усталым. Она закрыла свои тяжелые веки.

– Ретт… – произнесла он сонно.

Он остановился в дверях, закрывая рукой лампу.

– Да, Скарлетт!

– Спасибо, что ты пришел разбудить меня. Как ты узнал?

– Ты кричала так громко, что могли вылететь стекла.

Последний звук, который она услышала, был его теплый, нежный смех. Он был как колыбельная песенка.

Как и предсказал Ретт, Скарлетт съела необычайно огромный завтрак, прежде чем увиделась с ним.

– Он встал до рассвета, – сказала ей повариха. – Он постоянно встает до рассвета.

Она посмотрела на Скарлетт с нескрываемым любопытством.

«Я должна наказать ее за эту дерзость», – подумала Скарлетт, но она была довольна, что не смогла выдавить из себя раздражение. Ретт обнимал ее, успокаивал ее, даже посмеялся над ней, как он делал, пока все не пошло вверх тормашками. Она была права, что приехала на плантацию. Она должна была сделать это раньше, вместо того, чтобы терять время за чаепитием в гостях.

Солнечный свет заставил ее прищурить глаза, когда она вышла из дому. Солнце было уже яркое и теплое, хотя было очень рано. Она приставила руку к глазам и осмотрелась вокруг.

Слабый вздох был ее первой реакцией. Кирпичная терраса у нее под ногами простиралась влево на сотню футов. Разбитая, почерневшая, поросшая травой, она была рамкой для обуглившихся руин. Зазубренные остовы стен и каминов – все, что осталось от некогда великолепного имения. Горы почерневших кирпичей между кусками стен были останавливающими сердце напоминаниями об армии Шермана.

У Скарлетт заныло сердце. Это было домом, жизнью Ретта – потерянными навсегда до того, как он мог вернуться и потребовать это себе.

Ничто в ее жизни не было так ужасно, как это. Она никогда не узнает, какую боль он пережил, и до сих пор чувствует сотни раз в день, когда видит руины своего дома. Не удивительно, что он решил построить его заново, найти, вернуть все, что может, из старого достояния.

Она может помочь ему! Разве она сама не вспахивала, не засевала и не собирала урожай на полях Тары? Да, она может держать пари, что Ретт не отличит хорошего зерна кукурузы для посева от плохого. Она была бы горда, если бы помогла ему, ведь она знает, как много это значит, какая это победа над грабителями, когда земля возрождается новой нежной порослью. Я все понимаю, я могу чувствовать, что он чувствует, я могу работать вместе с ним. Меня не пугает земляной пол. Нет, если Ретт со мной. Где же он? Я должна сказать ему это!

Скарлетт отвернулась от сгоревшего дома и очутилась перед пейзажем, похожего на который не видела за всю свою жизнь. Кирпичная терраса вела на покрытый травой цветник, который спускался к глади озер, напоминающих крылья гигантской бабочки. Масштаб был так совершенен, так пропорционален, что огромные растения казались меньше, и все вместе выглядело, как ковер, постеленный на улице. Буйная трава покрыта солнцем спокойствия, гармонического соединения природы с человеком. Вдалеке птичка пела затяжную мелодию, как бы празднуя что-то.

– Ах, как мило! – сказала она вслух.

Движение слева от нижней террасы привлекло внимание Скарлетт. Это, скорее всего, Ретт. Она принялась бежать. Вниз по террасам – от беге под горку скорость ее увеличилась и она почувствовала пьянящую, одурманивающую радость свободы, она засмеялась и распростерла руки – птица или бабочка вот-вот взлетящая в голубое-голубое небо.

У нее захватило дыхание, когда она добежала до места, где стоял Ретт и наблюдал за ней. Скарлетт глубоко дышала, держа руку у себя на груди, пока к ней не вернулось нормальное дыхание.

– Я никогда еще так не веселилась! – сказала она. – Какое чудесное место, Ретт. Не удивительно, что ты его любишь. Бегал ли ты вниз по лужайке, когда был маленький? Чувствовал ли ты, что можешь летать? Ах, мой дорогой, как ужасно видеть пожарище! У меня разбито сердце из-за тебя, я бы хотела убить всех до одного янки на земле! Ах, Ретт, я так много хочу рассказать тебе. Все вернется назад, как трава. Я понимаю, я действительно понимаю то, что ты делаешь.

Ретт странно посмотрел на нее, с опаской.

– Что ты «понимаешь», Скарлетт?

– Почему ты здесь, а не в городе. Почему тебе надо оживить плантацию. Покажи мне, что ты сделал, что сбираешься делать.

Лицо Ретта осветилось, и он показал на ряды растений позади него.

– Они сгорели, – сказал он, – но они не умерли. Кажется, что они даже набрали больше сил: пепел, наверное, дал им что-то нужное. Я должен это выяснить. Мне еще много чему нужно учиться.

Скарлетт взглянула на низкие, обрубленные остатки деревьев. Она не знала таких темно-зеленых блестящих листьев.

– Какой это сорт дерева? У вас растут здесь персиковые деревья?

– Это не деревья, Скарлетт, это кустарник камелии. Первые в Америке были посажены здесь, в Дамор Лэндинге. Это их отростки, около трех сотен.

– Что ты хочешь сказать, что это цветы?

– Конечно. Самый близкий к совершенству цветок на свете. Китайцы преклоняются перед ними.

– Но ты не можешь есть цветы. Что ты растишь для урожая?

– Я не могу думать об урожае. Мне надо спасти сотни акров сада.

– Ты с ума сошел, Ретт. Для чего нужен цветочный сад? Ты можешь растить что-нибудь на продажу. Я знаю, что хлопок не растет в этой местности, но должна же быть какая-нибудь культура, приносящая хорошие деньги. В Таре мы используем каждый фут земли. Ты мог бы засадить все прямо до стен. Все, что тебе надо сделать, – это вспахать и бросить семена, побеги взойдут у тебя раньше, чем ты успеешь уйти с поля.

Она нетерпеливо взглянула на него, готовая поделиться с ним своим трудно приобретенным опытом.

– Ты варвар, Скарлетт, – тяжело сказал Ретт, – иди в дом и прикажи Панси приготовиться. Встретимся у пристани.

Что она сделала не так? Одну минуту он был полон жизни и возбуждения, но внезапно все улетучилось, и он стал чужим. Странный он. Она никогда не будет его понимать, даже если доживет до ста лет. Она быстрым шагом направилась по зеленым террасам к дому, не замечая окружающую ее красоту.

Лодка, что причалила к мосткам, сильно отличалась от непривлекательной баржи, которая привезла на плантацию Скарлетт и Панси. Это был коричневый шлюп с медными фитингами и позолоченной витой полоской вдоль борта. За ним на реке стоял другой корабль, который Скарлетт предпочла бы с большим удовольствием: он был в пять раз больше шлюпа, у него было две палубы, с бело-синей окантовкой по борту и ярко-красное колесо на корме. Весело окрашенные флажки были натянуты между его мачтами, а ярко одетые мужчины и женщины толпились у поручней на обеих палубах. Он выглядел праздничным и веселым.

Точно по Ретту, размышляла Скарлетт, поехать в город на этой маленькой лодочке вместо того, чтобы остановить пароход, который мог бы нас подвезти. Она подошла к причалу в тот момент, когда Ретт снял шляпу и сделал размашистый, чувственный поклон в сторону колесного корабля.

– Ты знаешь этих людей? – спросила она. Может, она была не права, может, он им сигналит.

Ретт отвернулся от реки, надевая свою шляпу.

– На самом деле да. Но не каждого лично, а в целом. Это еженедельная экскурсия из Чарльстона вверх по реке и обратно. Очень доходный бизнес для одного из чарльстонских саквояжников. Янки заранее раскупают билеты, чтобы насладиться зрелищем скелетов сгоревших домов на плантациях. Я все время приветствую их, если это удобно; меня развлекает их смущение.

Скарлетт была слишком шокирована, чтобы даже слово сказать. Как может Ретт шутить с этой стаей янки-канюков, смеющихся над тем, что они сделали с его домом?

Она послушно устроилась на мягком сиденье в маленькой каюте, но как только Ретт ушел на палубу, она вскочила, чтобы рассмотреть сложное нагромождение шкафов, полок, запасных вещей и оборудования, каждый предмет находился на месте, очевидно, заранее запланированном для его хранения. Она все еще удовлетворяла свое любопытство, когда шлюп медленно тронулся вдоль берега реки, затем через некоторое время снова остановился. Ретт выкрикивал резкие приказания.

– Перенеси эту связку сюда и привяжи ее на носу.

Скарлетт высунула свою голову из люка посмотреть, что происходит.

Боже милосердный, что это такое? Дюжина черных мужчин опиралась на свои пики и лопаты и смотрела, как бросали мешки матросам на шлюпе. Где бы они могли быть? Это место выглядит, как черная сторона луны. Был виден просвет в лесу, там была вырыта большая яма и лежали гигантские штабеля чего-то похожего на белые глыбы скал. Пыль от мела наполнила воздух и вскорости ее ноздри, и Скарлетт чихнула.

Эхом отозвалось чихание Панси. «Нечестно», – подумала она. Панси все было хорошо видно.

– Я поднимаюсь, – выкрикнула Скарлетт.

– Отдать концы, – одновременно крикнул Ретт.

Шлюп быстро набрал скорость, подхваченный течением реки, отбрасывая Скарлетт с лесенки. Она неуклюже упала в каюту.

– Черт бы побрал тебя. Ретт Батлер, я могла сломать себе шею.

– Не сломала же. Оставайся там. Я скоро спущусь.

Скарлетт услышала скрип канатов, скорость шлюпа увеличилась. Она доползла до одной из скамеек и поднялась.

Ретт легко спустился по лесенке, пригнул голову, чтобы не задеть за косяк. Он выпрямился, и его голова уперлась в полированное дерево над ней. Скарлетт свирепо взглянула на него.

– Ты сделал это назло, – проворчала она.

– Сделал что? – Он открыл маленький иллюминатор и закрыл люк. – Хорошо, ветер нам в спину, и нам помогает сильное течение. Мы будем в городе за рекордное время.

Он упал на сиденье напротив Скарлетт и отклонился назад, лоснящийся и пружинистый, как кот.

– Я предполагаю, ты не будешь возражать, если я закурю.

Его длинные пальцы достали сигару из внутреннего кармана пальто.

– Я очень возражаю. Почему я здесь закрыта в темноте? Я хочу пойти вверх, на солнце.

– Наверх, – автоматически поправил Ретт. – Это достаточно маленькое сооружение. Команда черная, Панси черная, ты белая, да еще женщина. Панси может закатывать глаза, смеяться над их неделикатными ухаживаниями, и они все втроем проведут приятно время. Твое присутствие это испортит. Итак, в то время, как низший класс наслаждается путешествием, ты и я, привилегированная элита, глубоко несчастны в обществе друг друга, пока ты будешь дуться и хныкать.

– Я не дуюсь и не хнычу! И я буду благодарна тебе, если ты не будешь со мной говорить, как с ребенком!

Скарлетт поджала нижнюю губу. Она терпеть не могла, когда Ретт заставлял ее чувствовать себя дурочкой.

– Что это был за причал, где мы останавливались?

– Это, моя дорогая, было спасение Чарльстона и мой пропуск в сердце людей. Это фосфатная шахта. Их здесь дюжины, разбросанные вдоль обеих рек.

Он зажег сигару с долгожданным наслаждением, и дым спиралью потянулся к иллюминатору.

– Я вижу, твои глаза светятся, Скарлетт. Это не то же самое, что золотая шахта. Ты не можешь делать монеты или драгоценности из фосфата. Но после соответствующей обработки из него получается лучшее в мире быстродействующее удобрение. Есть уже покупатели, готовые покупать столько, сколько мы можем произвести.

– Так значит, ты еще больше богатеешь.

– Да. Но если быть более точным, это респектабельные, чарльстонские деньги. Я могу теперь тратить сколько угодно моих грязно заработанных спекуляцией денег, не вызывая людского неодобрения. Каждый будет говорить себе, что это деньги от продажи фосфатов, хотя шахта крошечного размера.

– Почему бы тебе не сделать ее больше?

– Мне не надо. Она выполняет свою роль. У меня есть управляющий, который не особенно обманывает меня, пара дюжин рабочих, которые работают почти столько, сколько они бездельничают, и респектабельность. Я могу тратить свое время и деньги и потеть над тем, что меня интересует, а в данный момент – это восстановление садов.

Скарлетт была раздражена. Разве это не похоже на Ретта: упасть в миску с маслом и использовать случай? Неважно, насколько он был богат, он мог бы стать еще богаче. Деньги не могут быть лишними. Если бы он избавился от управляющего и заставил своих парней прилично работать днем, он мог бы увеличить доход. Добавив еще две дюжины рабочих, он бы удвоил…

– Прости меня, что прерываю строительство твоей империи, Скарлетт, но я хочу задать тебе серьезный вопрос. Что мне необходимо сделать, чтобы убедить тебя оставить меня с миром и уехать в Атланту?

Скарлетт уставилась на него. Она была по-настоящему удивлена. Он никак не мог иметь в виду то, что говорил, после того, как он так нежно прижимал ее к себе прошлой ночью.

– Ты шутишь, – сказала она.

– Нет, я не шучу. Я никогда не был более серьезен, чем теперь, и я хочу, чтобы ты отнеслась ко мне серьезно. У меня нет привычки объяснять каждому, что я делаю и что я думаю, и у меня нет действительно уверенности, что ты поймешь то, что я собираюсь тебе сказать. Но я попытаюсь. Я работаю упорнее, чем когда-либо работал в своей жизни, Скарлетт. Я сжег мои мосты с Чарльстоном так публично, что зловоние этого разрушения еще держится в ноздрях каждого в городе. Оно неизмеримо сильнее, чем худшее, что мог сделать Шерман. Завоевывание себе хорошего положения в Чарльстоне похоже на восхождение на покрытую льдом гору в темноте. Один неосторожный шаг – и я мертв. До сих пор я был очень осторожен и действовал очень медленно, и я немного продвинулся. Я не могу рисковать, разрешая тебе разрушить все, чего я достиг. Я хочу, чтобы ты уехала, и спрашиваю твою цену.

Скарлетт с облегчением рассмеялась.

– Это все? Ты можешь расслабиться, если именно это тебя беспокоит. Да все в Чарльстоне просто любят меня. Я сбиваюсь с ног от приглашений то к одному, то к другому, и не проходит и дня, чтобы кто-то не подошел ко мне на рынке и не спросил моего совета насчет покупки.

Ретт затянулся сигарой. Затем он наблюдал, как яркий конец ее остывает и превращается в пепел.

– Я боялся, что понапрасну истрачу свои слова, – наконец сказал он. – Я был прав. Я признаю, что ты продержалась дольше и была более сдержанной, чем я ожидал; о, да, ко мне поступают некоторые новости из города, пока я на плантации, но ты как пороховая бочка, привязанная к моей спине на этой ледяной горе, Скарлетт. Ты мертвый груз, неграмотная, нецивилизованная, католичка, изгнанная из приличного общества в Атланте. Ты можешь взорваться в любую минуту. Я хочу, чтобы ты уехала. Сколько ты хочешь?

Скарлетт ухватилась за единственное обвинение, на которое она могла ответить.

– Я буду благодарна, если ты объяснишь мне, что плохого в католиках, Ретт Батлер! Мы были богобоязненными задолго до того, как о вас, приверженцах епископальной церкви, услышали.

Внезапный смех Ретта не имел никакого значения для нее.

– Мир, Генри Тюдор, – сказал он, что ничего не прояснило для нее. Но его следующие слова оглушили ее своей точностью. – Мы не будем тратить время, обсуждая теологию, Скарлетт. Дело в том, и ты это знаешь так же, как и я, что по необъяснимой причине в южном обществе презрительно относятся к романским католикам. Сегодня в Чарльстоне ты можешь посещать церкви святого Филиппа, святого Михаила, или Гугенотскую, или Первую Шотландскую Пресвитерианскую. Даже остальные епископальные и пресвитериантскис церкви немного под подозрением, а остальные протестанские вероисповедания считаются откровенно индивидуалистическими. Романский католицизм оказался за пределами. Это неразумно и. Бог знает, не похристиански, но это факт.

Скарлетт молчала. Она знала, что он был прав. Ретт использовал ее временное поражение, чтобы повторить свой исходный вопрос.

– Чего ты хочешь, Скарлетт? Можешь сказать мне? Меня никогда не шокировали темные стороны твоей натуры.

«Он действительно это имеет в виду, – подумала она в отчаянии. – Все чаепития, которые мне пришлось отсидеть, и мрачные платья, которые приходилось надевать, и пешие прогулки в холодной темноте каждого утра на рынок – все это пошло насмарку». Она приехала в Чарльстон, чтобы заполучить Ретта, но она не одержала победу.

– Я хочу тебя, – прямо сказала Скарлетт.

На этот раз замолчал Ретт. Она видела только его контур и бледный дым от его сигары. Он был так близко, если бы она подвинула ногу на несколько дюймов, то могла бы дотронуться до него. Она так сильно желала его, что почувствовала физическую боль. Ей хотелось сложиться пополам, чтобы облегчить ее. Но она сидела прямо, ожидая, когда он заговорит.

 


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.02 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал