Глава 79

Наутро Скарлетт проснулась успокоенной и безмятежной, словно и не было горьких ночных слез и отчаяния. Наливая кофе и чай собравшимся в ее гостиной, она все так же одаривала их своей чудесной улыбкой. В одну из следующих бессонных ночей Скарлетт нашла силы сказать себе: пусть Ретт уходит, если хочет. Если я люблю этого человека, я не должна удерживать его возле себя. Надо свыкнуться с мыслью, что свобода для него превыше всего. Я предоставила полную свободу Кэт, потому что я ее очень люблю. Пусть будет так и с Реттом.

Как же мне хочется рассказать ему о Кэт! Я уверена, он бы гордился ею. Скорее бы закончился этот светский сезон: я так скучаю по Кэт! Интересно, а что сейчас делает моя крошка?

Кэт изо всех сил бежала, углубляясь все дальше и дальше в лес. Ночной туман еще держался кое-где в низинах, и она не представляла, в каком направлении движется. Она споткнулась о корень, упала, но тут же поднялась и побежала снова.

Останавливаться было нельзя, несмотря на то, что Кэт стала уже задыхаться, – никогда в своей жизни она так быстро и долго не бежала. Сзади послышался звук летящего сквозь листья камня. Она съежилась от страха, но все обошлось: ее защитило дерево. Мальчишки продолжали преследовать Кэт с криками и улюлюканьем и почти уже было догнали ее. Раньше они никогда не заходили в лес вблизи от Биг Хауса. Они знали, что миссис О'Хара в Дублине в обществе проклятых англичан. Их родители ни о чем другом и не говорили.

«Вот она!» – закричал один из мальчишек. Второй схватил камень и замахнулся, чтобы бросить уже наверняка. Но тут они с ужасом заметили, что фигура, показавшаяся из-за деревьев, была не Кэт. Это была страшная кальек – колдунья, которая грозила им своим скрюченным пальцем. Завизжав от страха, мальчишки бросились наутек.

– Пойдем со мной. Я напою тебя чаем, – сказала она Кэт.

Кэт доверчиво положила свою ладошку в морщинистую руку старухи Грейн (а это была именно она), и они пошли. Знахарка передвигалась медленно, и Кэт без труда поспевала за ней. – А пирожные будут? – спросила она.

– Да, – коротко ответила кальек.

Хотя Скарлетт скучала по дому, она осталась в Дублине до конца сезона. «Я же дала слово Шарлотте, – всякий раз говорила она себе, когда тоска по дому становилась особенно невыносимой, – сезон в Дублине – все равно, как в Чарльстоне: и там, и здесь светские люди на полную мощь задействуют свою фантазию, дабы придумать какие-нибудь еще развлечения и тем самым хотя бы ненамного продлить и без того длинный до бесконечности сезон». Успех Скарлетт в обществе был ошеломляющим, но, оказалось, это еще не предел: ее популярность продолжала стремительно расти. Миссис Фиц, будучи весьма практичной женщиной, умело пользовалась восторженными отзывами об очередных победах Скарлетт в дублинском обществе, которые регулярно публиковались на страницах «Айриш Тайме». Каждый вечер с очередным номером газеты она направлялась в таверну на постоялый двор Кеннеди, где с гордостью зачитывала людям Баллихары газетные опусы о фуроре, который ее хозяйка производила в столице. И постепенно ворчание, что Скарлетт водит дружбу «с этими англичанами», стало стихать, уступая место гордости, что ирландка О'Хара пользуется большим успехом, чем любая из английских женщин.

Колум не оценил находчивости Розалин Фицпатрик. Он пребывал в слишком мрачном расположении духа, чтобы находить в происходящем хоть что-нибудь положительное. «Англичане так же обольстят Скарлетт, как они это уже сделали с Джоном Девоем», – с горечью говорил он.

Колум был одновременно прав и не прав. Никто в Дублине не покушался на ее «ирландкость». Более того, успех Скарлетт во многом был связан с ее национальностью. О'Хара – звучит весьма колоритно. Скарлетт подметила еще и такую деталь: постоянно жившие в Ирландии англичане считали себя такими же ирландцами, как, скажем, семейство О'Хара из Адамстауна, имевшее древние кельтские корни. Шарлотта Монтагю пресекла любознательность с неожиданным раздражением: «А почему, интересно, им не считать себя ирландцами? Их семьи живут здесь с незапамятных времен. Между прочим, задолго до появления в твоей Америке первых поселенцев».

Скарлетт не пыталась вникать во все эти сложности. «Зачем это мне? – рассуждала она. – Я и так могу совмещать жизнь в двух непохожих мирах – фермерской Ирландии Баллихары и светской Ирландии дублинского замка. Когда Кэт подрастет, она пойдет по моим стопам, а это гораздо больше того, что я бы смогла ей дать, останься мы в Чарльстоне».

Бал в честь святого Патрика, закончившийся в четыре часа утра, стал последним большим событием сезона. Следующий сбор намечался в графстве Килдэр, в нескольких милях от Дублина.

– Там, в небольшом городке Пинчастон, должны быть состязания, – говорила Шарлотта. – Все рассчитывают, что госпожа О'Хара удостоит их своим присутствием.

– Я люблю бега и лошадей, Шарлотта, но я еду домой, – твердо сказала Скарлетт. – У меня масса дел на ферме. А проживание в отеле я оплачу.

– В этом нет необходимости, – ответила ей Шарлотта. Она могла сдать комнаты отеля, в котором они жили, за четыре их нынешние цены. Что же касается лошадей, то они совсем не интересовали Шарлотту.

Она поблагодарила Скарлетт за то, что та помогла ей стать независимой женщиной.

– Ты теперь можешь вести себя совершенно уверенно, Скарлетт. Тебе я больше не нужна. Полагайся на искусство миссис Симе – она тебя всегда оденет по самой последней моде. В «Шелбурне» для тебя зарезервированы комнаты на следующий сезон. Твой дом способен вместить любое количество гостей, сколько бы ты ни пожелала. Твоя экономка – женщина с потрясающей деловой хваткой. Ты теперь всеми уважаемая светская дама. Пользуйся своим положением по своему усмотрению.

– А ты, Шарлотта? Что будешь делать ты?

– У меня теперь будет то, о чем я так долго мечтала. Несколько небольших комнат в римской палаццо. Вкусная пища, отличное вино и каждый день – солнце. Ненавижу дождь.

«Даже Шарлотта вряд ли сейчас стала бы жаловаться на погоду», – подумала Скарлетт. Старики вспоминали, была ли на их веку такая же теплая и солнечная погода в течение всей весны, и не могли вспомнить. Трава была высокая и сочная, пшеница, посеянная три недели назад в день святого Патрика, уже выкинула нежные стрелки, весело зеленевшие в полях. Урожай в нынешнем году ожидался рекордный, что позволило бы забыть о прошлогодних разочарованиях. Как хорошо вновь оказаться дома!

– Как дела у Ри? – спросила она Кэт.

Это так похоже на ее дочь – назвать маленького шотландского пони кельтским словом «Ри» – король. Кого Кэт любила, того оценивала очень высоко.

Скарлетт нравилось думать о Кэт, как о настоящей ирландской девочке, несмотря на ее цыганские черты. Черные волосы Кэт, даже заплетенные в косы, продолжали упорно торчать во все стороны. Теплое весеннее солнышко сделало ее и без того смуглую кожу еще более темной. Выйдя во двор, Кэт сняла шляпу и сбросила обувь:

– Ри не нравится, когда я езжу в седле. Мне тоже не нравится. Без седла лучше.

– Нет, моя дорогая, так дело не пойдет. Тебе пора учиться ездить на оседланной лошади. Пускай Ри тоже привыкает. Скажи спасибо, что это не дамское седло, когда ноги располагаются на одном боку.

– Я видела, ты так садилась, когда отправлялась на охоту.

– Да. У тебя будет такое же когда-нибудь. Надеюсь, это произойдет очень и очень нескоро.

Кэт в октябре исполнится четыре года, и она будет ненамного моложе Бонни, когда та разбилась, упав с лошади. Нет, дамское седло подождет и чем дольше, тем лучше. Если бы только Бонни тогда не начала учиться держаться в таком седле… О нет, хватит думать подобным образом – «если только». Это меня сведет с ума.

– Как насчет поездки верхом в город, Кэт? Мы бы навестили с тобой Колума.

«А то у него в последние дни такой подавленный вид», – с беспокойством подумала Скарлетт.

– Кэт не нравится город. Лучше поехать к реке.

– Ну, хорошо. Отличная мысль, если учесть, что я там не была, наверное, целую вечность.

– А можно мне подняться на башню?

– Нет, дорогая, не стоит. Дверь в ней расположена очень высоко, и я более чем уверена, что там полным-полно летучих мышей.

– А мы заедем в гости к Грейн? В изумлении Скарлетт потянула за поводья.

– Откуда ты знаешь Грейн? Эта знахарка когда-то посоветовала Скарлетт скрывать Кэт от любопытных взглядов и смотреть, чтобы она всегда была рядом с домом. Кто и зачем мог отвести Кэт к старой женщине?

– Она угостила Кэт молоком.

Кэт всегда говорит о себе в третьем лице, если ее что-то раздражает или заставляет нервничать, отметила про себя Скарлетт и спросила:

– Тебе не понравилось у Грейн, Кэт?

– Она думает, что я совсем не Кэт, а другая маленькая девочка по имени Дара. Кэт сказала ей, как ее зовут, но она не слышала.

– Да нет, любовь моя, она знает, кто ты. Дара – это очень необычное имя, которое она дала тебе, когда ты была совсем еще крохой. Ты назвала своих Ри и Окраса на кельтский манер. Так вот: Дара – тоже кельтское слово, которое значит по-английски дуб, самое сильное и красивое дерево.

– Смешно. Девочка не может быть деревом. У нее нет листьев.

Скарлетт вздохнула. Она была очень рада, что ей удалось, наконец, разговорить Кэт: она была очень молчаливым, почти всегда погруженным в себя ребенком, и с ней обычно было нелегко разговаривать. Кэт была большой упрямицей. Она безошибочно чувствовала фальшь: ей можно было говорить правду и только правду, в противном случае она одаривала вас таким взглядом, который мог убить на месте.

– Смотри, Кэт, а вот и башня. Она очень старая. Я рассказывала тебе ее историю?

Скарлетт чуть не рассмеялась. Конечно, плохо учить ребенка врать, но в некоторых ситуациях, право, не грех сказать неправду для соблюдения приличий.

– Мне нравится башня, – сказала Кэт.

– Мне тоже, любовь моя.

«Жаль, что я здесь так долго не была», – подумала Скарлетт. Она почти что забыла то странное чувство, возникшее у нее, когда она в первый раз увидела эти старые камни. Они вызвали тогда у нее суеверный страх и одновременно какую-то умиротворенность. Глядя на стены башни, Скарлетт дала себе слово, что станет приезжать сюда чаще. В конце концов, это же сердце Баллихары, его история.

Пышно цвел терновник, образуя вокруг домов Баллихары живые изгороди, а ведь на дворе стоял еще только апрель. Какой потрясающий год! Скарлетт, ехавшая по проселку в коляске с открытым верхом, отпустила вожжи и глубоко вдохнула пьянящий воздух весны. Необходимости в спешке не было никакой; платья могут подождать. Скарлетт ехала на станцию в Трим, где ее дожидалась коробка с новыми моделями от миссис Симе. На ее столе лежало шесть приглашений на июньские домашние балы. Скарлетт не была уверена, что сможет вернуться к светской жизни уже в начале лета, хотя была не прочь увидеться с некоторыми из своих знакомых. Главным смыслом жизни для нее по-прежнему была ее ненаглядная Кэт, но все же… Миссис Фиц с головой ушла в хозяйственные хлопоты, и у нее совсем не было времени, чтобы посидеть со Скарлетт за чашкой чая, ведя неспешный разговор. Колум уехал в Голвей встречать Стивена. Она не могла решить для себя, как ей следует относиться к Стивену, когда тот прибудет в Баллихару. Непонятный, загадочный Стивен. Может быть, Ирландия его изменит? Он, наверное, был таким странно-молчаливым в Саванне, потому что занимался торговлей оружием. Хорошо, что теперь этот постыдный бизнес уже в прошлом. Скарлетт была довольна: домики, которые она сдавала в Атланте, приносили ей стабильный доход. Благодаря ей фении теперь владеют целым состоянием. Деньги лучше всего тратить на одежду: по крайней мере, от этого никто не страдает.

Стивен привез с собой все последние новости из Саванны. Скарлетт не терпелось узнать, как дела у ее близких и друзей в далекой Америке. Морин так же не любила писать писем, как и она сама. Уже много месяцев Скарлетт не имела никаких известий от всех О'Хара из Саванны. Впрочем, это было вполне объяснимо – когда она распродала в Атланте все свое имущество и уехала, она решила, что Америка в ее прошлой жизни и нет смысла оглядываться назад.

«Тем не менее приятно было бы получить какую-либо весточку из Атланты. Сдавать домики оказалось доходным бизнесом, так что дела Эшли, судя по всему, идут неплохо. А как, интересно, поживает тетушка Питтипэт? А Индия? Она, наверное, совсем высохла от старости. А все остальные, кто так много значил для нее в те годы, – как их дела? Ах, как бы мне хотелось увидеть своих тетушек, поговорить с ними, а не выплачивать им регулярно содержание через адвоката! Но все равно я была абсолютно права, не сообщив им, где я нахожусь. Я должна была позаботиться о Кэт и, главное, защитить ее от Ретта. Хотя, судя по тому, какими глазами он смотрел на меня в замке, его вряд ли теперь стоит опасаться. Достаточно мне написать Евлалии, и она в ответном письме расскажет самым подробным образом обо всех местных событиях. И о Ретте наверняка напишет. Вот только выдержу ли я эту пытку – читать о том, как счастливы вместе Ретт и Анна, как они выращивают беговых лошадей и воспитывают детей? Нет, не хочу я всего этого знать. Пускай тетушки и дальше пребывают в неведении относительно моего местоприбывания.

Лучше обойтись без миллиона страниц с советами и нравоучениями моих любезных родственниц. Мне вполне хватает миссис Фиц с ее менторскими наклонностями. Может быть, она и права, что время от времени стоит устраивать балы; действительно, иметь такой дом и массу не знающих, чем себя занять, слуг – просто стыдно. А вот в том, что надо изменить жизнь Кэт, я с миссис Фиц не согласна совершенно, и мне наплевать на опыт воспитания детей в ирландских семьях: я не собираюсь нанимать няню, которая на несколько дней вперед расписывала бы Кэт ее жизнь. Я в последнее время вижу ее меньше, чем хотелось бы. Она вечно где-нибудь пропадает: в конюшнях, на кухне, гуляет по окрестностям. А то иногда заберется на дерево и сидит там часами. А этот дурацкий совет отправить ее учиться в школу при монастыре! Когда она немного подрастет, она пойдет в обычную школу в родной Баллихаре и будет чувствовать себя там хорошо. У нее наверняка появятся друзья. Конечно, меня не может не беспокоить, что она всегда играет одна и ее никогда не тянет в компанию к другим детям… Черт, да что такое происходит? Сегодня вроде нет ярмарки. Почему же мост забит людьми, да так, что не проехать?»

Скарлетт высунулась из коляски и дотронулась до плеча спешащей женщины:

– Скажите, что случилось? Женщина повернулась. Ее глаза лихорадочно блестели, видно было, что она пребывает в большом возбуждении.

– Кого-то собираются пороть кнутом на площади. Торопитесь, а то вы все пропустите.

Телесные наказания. Скарлетт совсем не хотелось смотреть, как какогото несчастного бьют кнутом. Она слышала, что подобного рода наказания применяются в армии. Скарлетт попыталась развернуть коляску, но куда там: спешащая, бегущая масса жаждущих зрелища людей сдавила ее со всех сторон; несчастная лошадь получила несколько ощутимых тычков и ударов, а коляску трясло и мотало во все стороны. Скарлетт ничего не оставалось делать, как натянуть поводья, где резким словом, а где мягким похлопыванием успокоить лошадь и, подчинившись движению людского потока, медленно ехать вперед.

Вскоре шедшие впереди люди остановились. Скарлетт услышала характерный свист бьющего с силой кнута и в конце мерзкий чавкающий звук. Ей хотелось заткнуть уши, но руки ей были нужны, чтобы успокаивать испуганную лошадь. Скарлетт казалось, что эти отвратительные звуки будут слышаться вечно.

«…Все равно. Все», – услышала она, после чего раздался разочарованный гул толпы. Она еще крепче взялась за поводья: пока люди расходились, коляска раскачивалась и сотрясалась еще сильней, чем в первый раз.

Скарлетт не успела зажмуриться, когда впереди стоявшие люди разошлись. Было уже поздно: краем глаза она заметила искалеченное тело. Кровь ударила ей в голову и запульсировала в висках.

Он был привязан к укрепленному в вертикальном положении колесу со спицами при помощи кожаных ремней, надетых на его запястья и лодыжки. Испачканная кровью синяя рубаха лежала поверх брюк из грубой шерсти, обнажая то, что когда-то было широкой сильной спиной взрослого мужчины. Сейчас это была сплошная огромная рана – кровавое месиво из мяса и кожи.

Скарлетт зарылась лицом в конскую гриву. Ее тошнило. Лошадь нервно вздрагивала и дергала головой. От окровавленного тела исходил отвратительный сладковатый запах. Она услышала, как кого-то вырвало, и у нее самой начались рвотные судороги. Она наклонилась вниз настолько, насколько это было возможно сделать не выпуская из рук вожжи, и ее выворотило на булыжную мостовую.

– Что, дружище, завтрака лишился? Не мудрено после такого зрелища.

Давай-ка отправляйся в паб и закажи себе большой стакан виски. Мы с Марбури вдвоем справимся.

Скарлетт подняла голову и увидела человека в форме сержанта британской гвардии, обращавшегося к мертвенно-бледному солдату, который, чуть придя в себя, пошатываясь, побрел в направлении паба. Оставшиеся двое быстро срезали ремни, и безжизненное тело повалилось в пропитанную кровью грязь.

«На прошлой неделе здесь была зеленая трава, – механически отметила про себя Скарлетт. – Нежная, весенняя, зеленая травка».

– Что с женой-то будете делать, сержант? Двое солдат держали под руки притихшую, сжавшуюся женщину в черном плаще с капюшоном.

– Отпустите ее. Все уже закончилось. Пошли – нам здесь больше делать нечего. Телега, чтобы забрать тело, будет позже.

Женщина бросилась вслед за солдатами. Схватив сержанта за рукав с золотыми нашивками, она сквозь рыдания попросила:

– Позвольте мне его похоронить. Ваш офицер пообещал мне. Он дал слово.

Сержант оттолкнул ее.

– Я получил приказ публично наказать твоего мужа плетьми. Остальное не мое дело. Оставь меня в покое, женщина.

Застывшая черная фигура в капюшоне стояла посреди площади и смотрела, как солдаты входили в паб. Она издала громкий стон, который, казалось, исходил из самого ее сердца. Затем она повернулась и побежала к распростертому в луже крови телу. «Дэнни! Мой любимый! Что они с тобой сделали!» – она припала к его ногам. Затем, опустившись на колени прямо в жидкую грязь, попыталась приподнять его за израненные плечи. Капюшон упал с головы, и Скарлетт увидела бледное с правильными чертами лицо, аккуратный пучок золотистых волос, темные круги под глазами. Скарлетт не могла заставить себя шевельнуться. Стук копыт, скрип колес – было бы просто святотатством допустить малейший шум, когда перед тобой такое горе.

Вдруг откуда-то из-за угла вынырнул босоногий чумазый мальчонка и подбежал к убитой горем женщине.

– Можно я оторву у него пуговицу, леди? Моя мама хочет взять чтонибудь на память, – он потряс ее за плечо.

Скарлетт, не обращая внимания на пузырящуюся грязь, по красной от крови траве напрямую бросилась к мальчишке и схватила его за руку. Он поднял на нее глаза, вскрикнув от испуга. Скарлетт со всей силы отвесила ему такую звонкую оплеуху, что звук получился, как от ружейного выстрела.

– А ну убирайся отсюда, маленький негодяй! Чтоб духу твоего здесь не было!

Поскуливая на ходу от боли и страха, мальчишка во все лопатки бросился прочь.

– Спасибо вам, – сказала женщина насмерть забитого человека.

«Теперь я не смогу больше оставаться безучастной, – подумала Скарлетт. – Я должна сделать то немногое, что в моих силах».

– Я знаю доктора в Триме, – сказала она. – Я привезу его сюда.

– Доктор? Думаете, он захочет измазаться кровью?

«Женщина говорила с английским акцентом», – сразу заметила Скарлетт. Так говорили завсегдатаи балов в дублинском замке.

– Он сделает все необходимое для похорон, – ответила Скарлетт.

Перепачканной в крови рукой женщина ухватилась за подол юбки Скарлетт и, поднеся его к губам, поцеловала – так она выразила свою благодарность. Глаза Скарлетт наполнились слезами. «Я не заслуживаю этого. Я бы развернула коляску и уехала, если бы мне удалось».

– Не стоит, что вы… Ну, пожалуйста, – сказала она.

Женщину в черном плаще звали Гарриэт Стьюарт, а ее мужа – Дэниэл Келли. Это все, что Скарлетт смогла узнать перед тем, как Келли в закрытом гробу перенесли в католическую часовню. Молодая вдова большей частью молчала и кратко отвечала только на вопросы священника. Неожиданно она стала нервно искать кого-то глазами: «Билли? Он должен быть здесь!» Из сбивчивых фраз Гарриэт стало ясно, что у нее есть сын Билли, которого по ее просьбе хозяева постоялого двора заперли в номере, чтобы он не смог увидеть экзекуцию.

– Они были так добры ко мне – в качестве платы согласились взять мое обручальное кольцо, хотя оно и не золотое.

– Я схожу за ним, – сказала Скарлетт. – Пожалуйста, позаботьтесь о миссис Келли, отец.

– Конечно, миссис О'Хара. Захватите с собой бутылку бренди, а то бедная леди, похоже, на грани нервного срыва.

– Я выдержу. Мне нельзя. Кто тогда позаботится о Билли? Он у меня еще совсем малыш – ему всего восемь лет. Голос ее был слабый и прерывающийся.

Билли Келли оказался крепким светловолосым парнишкой, выглядевшим старше своих лет. Запертый за массивной дверью номера, он был вне себя от ярости. Он покажет этим проклятым британским солдатам!

– Я возьму в кузнице железный стержень и буду бить их по головам, пока меня не пристрелят, – кричал он, барабаня в дверь кулаками. Хозяину постоялого двора требовалось немало усилий, чтобы сдерживать его.

– Не будь глупцом. Билли Келли, – резкий голос Скарлетт быстро привел его в чувство. – Твоя мать нуждается в тебе, а ты хочешь усугубить ее горе. Какой ты после этого мужчина?

Мальчик притих. Хозяин заведения мог без опаски выпустить его.

– Где моя мама? – спросил он, и голос его звучал испуганно и жалобно.

– Пойдем со мной, – ответила Скарлетт.