Глава 82

– Мы должны перестать тратить так много денег, – сердито сказала Скарлетт. Она потрясла расчетной книгой в направлении миссис

Фицпатрик. – Не вижу никакого резона кормить эту армию слуг, когда мука для хлеба стоит целое состояние. По крайней мере, половине из них нужно будет дать расчет. Какая от них польза, в конце концов? И не заводите старую песню, что надо сбивать масло из сливок: если и есть что-то, чего сейчас слишком много, так это масло. Его не продашь и за полпенни фунт.

Миссис Фицпатрик дождалась конца этой тирады. Затем она спокойно взяла книгу из рук Скарлетт и положила на стол.

– Значит, вы выбросите их на улицу? – спросила она. – У них будет достаточно товарищей по несчастью, ведь сейчас в Ирландии во многих поместьях происходит как раз то, что вы хотите сделать. Не проходит и дня, чтобы с десяток бедняг не клянчили на кухне тарелку супа. Вы хотите приложить свою руку к тому, чтобы их полку прибыло?

Скарлетт нетерпеливой походкой направилась к окну.

– Нет, конечно, нет. Перестаньте говорить глупости. Но должен же быть какой-нибудь способ сократить расходы.

– Мы тратим гораздо больше денег, чтобы прокормить ваших красивых лошадей, чем на содержание слуг. – Голос миссис Фицпатрик звучал сухо.

Скарлетт повернулась к ней.

– Достаточно, – сказала она с яростью. – Оставьте меня одну.

Скарлетт взяла счета и направилась к своему рабочему столу. Однако она была слишком расстроена, чтобы сосредоточиться на расчетах. Как это подло со стороны миссис Фиц! Она ведь знает, что я ни от чего не получала столько наслаждения в жизни, как от охоты. Единственное, что поддерживало меня в это ужасное лето, это мысль, что с приходом осени снова начнется охотничий сезон.

Скарлетт закрыла глаза и попыталась представить себе холодное, бодрящее утро, когда легкий морозец к исходу ночи превращается в туман, и звук рожка возвещает о начале гона. Какой-то мускул невольно дрогнул в мягкой плоти над стиснутыми челюстями. У нее всегда плохо с воображением, гораздо лучше выходило на деле.

Она открыла глаза и некоторое время упорно работала со счетами. Из-за отсутствия зерна на продажу и арендной платы в этом году она должна потерять деньги. Эта мысль беспокоила ее, потому что прежде в бизнесе она всегда получала прибыль и терять деньги было крайне неприятной переменой.

Но Скарлетт выросла в мире, где было в порядке вещей, что время от времени погибал урожай или буря приносила разрушения. Она знала, что следующий год будет другим. Из-за такого бедствия, как засуха или град, ее нельзя было назвать неудачницей. Это не было торговлей лесом или лавкой, где при отсутствии прибыли вся вина ложилась бы на нее.

Кроме того, потери едва ли пробьют брешь в ее состоянии. Она может вести экстравагантный образ жизни до конца своих дней, и даже если урожай в Баллихаре будет погибать каждый год, у нее все равно будет уйма денег.

Скарлетт невольно вздохнула: на протяжении стольких лет она работала не покладая рук, экономила на чем только можно и копила деньги, думая, что, когда у нее их будет достаточно, она будет счастлива. Теперь они у нее были благодаря Ретту, и почему-то это не имело никакого значения. За исключением того, что незачем больше было работать, не к чему стремиться.

Она была не настолько глупа, чтобы желать возвращения бедности и отчаяния, но ей нужно было, чтобы ей постоянно бросали вызов и чтобы ее живой ум все время находился в движении. К тому же она с тоской вспоминала о скачках через заборы и рвы, о могучих лошадях, которых, рискуя собственной жизнью, сдерживала усилием воли.

Когда со счетами было покончено, Скарлетт с безмолвным стоном повернулась к стопке личных писем. Она терпеть не могла писать письма. Тем более, что она уже знала наперед, что там за почта. Многие из писем были приглашениями. Она сложила их в отдельную пачку. Гарриэт сочинит вежливые отказы вместо нее: никто и не узнает, что это не она их писала, а Гарриэт обожает быть полезной.

Было еще два предложения руки и сердца, которые приходили Скарлетт по крайней мере раз в неделю. Все это были как бы любовные послания, но Скарлетт хорошо осознавала, что не получала бы их, не будь она богатой вдовой, большую часть из них точно.

Она ответила на первое письмо общепринятыми фразами, вроде: «оказали честь своим вниманием», «не в состоянии отплатить вам столь же страстной любовью», «в высшей степени ценю вашу дружбу» и тому подобное, которых требовал и которыми снабжал ее этикет.

Со вторым было сложнее. Оно было от Чарльза Рэгленда. Из всех мужчин, что она встречала в Ирландии, Чарльз нравился ей больше всего. Его восхищение ею было убедительным, не то что усердная лесть других мужчин. Он не был охотником за состоянием, в этом она была уверена. Чарльз был из богатой семьи английских землевладельцев. Младший сын, вместо карьеры священника он выбрал армию. Но у него, должно быть, есть и собственные деньги. Скарлетт была уверена, что его парадная форма стоила больше, чем все ее бальные платья, вместе взятые.

Что еще? Чарльз красив. Он такого же высокого роста, как Ретт, только не брюнет, а блондин. Не такой вылинявший, как большинство блондинов. Его золотистые волосы с медным оттенком потрясающе выглядят на фоне загорелой кожи. Он действительно очень хорош собой. Женщины были без ума от него.

Так почему же она не любила его? Она думала над этим, думала часто и много. Но она не могла, он был слишком ей безразличен.

«Я хочу любить. Ведь это самое прекрасное чувство на свете. Как несправедливо, что я сама узнала его слишком поздно. Чарльз любит меня, а я нуждаюсь в том, чтобы меня любили. Мне слишком одиноко и тоскливо. Почему же я не могу его полюбить? Потому что я люблю Ретта, вот почему. Вот так происходит и с Чарльзом, и с любым другим мужчиной. Ни один из них не Ретт».

Ты никогда не получишь Ретта, сказал ей рассудок.

Но сердце воскликнуло с болью: «Ты думаешь, я этого не знаю? Ты думаешь, я могу забыть об этом хоть на минуту? Ты думаешь, эта мысль не настигает меня каждый раз, когда я замечаю в Кэт его черты? Ты думаешь, она не обрушивается на меня каждый раз, стоит мне только вообразить, что я – хозяйка собственной жизни?»

Свой отказ Чарльзу Рэгленду Скарлетт писала очень осторожно, подбирая самые добрые слова, какие знала. Он никогда не понял бы ее, если бы она сказала ему, что он ей действительно нравился, что даже, возможно, она его немножко любила, в благодарность за его любовь к себе, и что ее искренняя симпатия к нему делала для Скарлетт брак с Чарльзом невозможным. Она желала ему лучшей участи, чем жизнь с женщиной, принадлежащей другому человеку.

Последний в этом сезоне прием устраивался под Килбрайдом, недалеко от Трима. Чтобы избежать осложнений, связанных с путешествием на поезде, Скарлетт решила ехать в кабриолете и править сама. Она выехала рано утром, когда было еще прохладно. Ее лошади с трудом переносили жару, несмотря на то, что их обтирали мокрыми губками четыре раза в день. Да и сама Скарлетт чувствовала себя неважно: вся мокрая, она проворочалась полночи, тщетно пытаясь заснуть. Слава Богу был уже август. Лето почти кончилось, если только оно само согласится это признать.

Небо было еще розоватым, но вдали в воздухе уже висело зыбкое марево.

Скарлетт надеялась, что она правильно рассчитала время для путешествия.

Ей хотелось добраться до места, пока еще не слишком жарко.

Интересно, встанет ли уже к тому времени Нан Сатклифф? Она мне никогда не казалась ранней пташкой. Не важно, прежде чем встречаться с кем то ни было, я с удовольствием приняла бы холодную ванну и переоделась. Надеюсь, что здесь для меня найдется приличная горничная, а не такая безруко, я идиотка, как у Гиффордов. Она же просто поотрывала рукава у всех моих платьев, когда вешала их в шкаф. Наверное, миссис Фиц, как всегда, права. Но я не хочу иметь собственную горничную, чтобы она ходила за мной как приклеенная, не давая ни минуты покоя. Дома Пегги Куин делает для меня все, что нужно, а уж если кто-нибудь приглашает меня к себе, то пусть мирится с тем, что я приезжаю без горничной. Пожалуй, мне самой следует устроить прием, чтобы расплатиться за гостеприимство. Все были ко мне так добры. Но не сейчас. В конце концов я всегда могу сказать, что в этом году было слишком жарко и к тому же я чересчур переволновалась из-за фермеров…

Неожиданно два человека выступили с двух сторон из тени от живой изгороди по краям дороги. Один из них поймал лошадь под узцы, второй направил на Скарлетт ружье. Сердце у нее бешено заколотилось, и мысли понеслись со страшной скоростью. Как же это она не сообразила взять с собой револьвер? Может быть, они только возьмут ее платья и чемоданы и отпустят ее пешком обратно в Трим, если она поклянется не рассказывать, как они выглядят. Идиоты! Ну почему они не в масках, как те грабители, о которых она читала в газете?

«Господи Иисусе! На них форма, это не Белые Ребята. Чтоб вам лопнуть, вы меня до полусмерти напугали!» – ей все еще было плохо их видно. Зеленая форма Ирландской королевской полиции сливалась с живой изгородью.

– Мне придется попросить вас предъявить удостоверение личности, мадам, – сказал полицейский, державший ее лошадь под уздцы. – А ты, Кевин, загляни-ка в кабриолет.

– Не смейте дотрагиваться до моих вещей. Что вы себе позволяете? Я миссис О'Хара из Баллихары и еду в Сатклифф-Килбрайд. Мистер Сатклифф – мировой судья, и уж он-то позаботится, чтобы вы кончили свои дни на галерах. – Про Эрнста Сатклиффа она сказала наобум, но он своими пышными рыжими усами и вправду был похож на мирового судью.

– Неужто вы и впрямь миссис О'Хара? – Кевин, которому велели обыскать кабриолет, подошел и встал возле нее. Он снял шляпу. – Нам о вас рассказывали в казармах, мадам. Я вот сам спрашивал Джонни пару недель назад, не заехать ли к вам представиться.

Скарлетт уставилась на них не веря своим ушам.

– Это зачем же? – спросила она.

– Ходят слухи, что вы из Америки, миссис О'Хара, теперь я и сам вижу, что это правда, – послушал, как вы говорите. Еще мы слышали, что вы родом из великого штата, который называется Джорджия. Мы оба питаем привязанность к этим местам, мы ведь сражались там в шестьдесят третьем.

Скарлетт улыбнулась:

– Не может быть! Подумать только, получить весточку из дома по дороге в Килбрайд. Где именно вы были? В какой части Джорджии? Вы воевали под началом генерала Худа?

– Нет, мадам, я был с ребятами Шермана, он-Джонни Рэба и вообще…

Скарлетт покачала головой, не в силах осмыслить услышанное. Она, должно быть, ошиблась. Но дальнейший разговор развеял ее сомнения. Ее собеседники, оба ирландцы» были теперь лучшими друзьями. И с удовольствием вспоминали дни кровавой войны, в которой они участвовали с разных сторон.

– Я не могу понять, – призналась она наконец. – Пятнадцать лет назад вы пытались убить друг друга, и после этого вы – друзья. Неужели вы даже не спорите никогда, кто был прав, южане или северяне?

«Джонни Рэб» рассмеялся.

– Какое это имеет значение для солдата, прав или не прав? Солдат должен сражаться, вот что ему нужно. Не важно, с кем ты воюешь, главное, чтобы была хорошая драка.

Дворецкий Сатклиффов едва не лишился своего профессионального хладнокровия, когда только что прибывшая в имение Скарлетт потребовала, чтобы ей в кофе подлили бренди. Она была чересчур взволнована и не могла с собой совладать.

Она приняла ванну, облачилась в свежее платье и спустилась вниз, чувствуя, что к ней вернулось самообладание. И вдруг увидела Чарльза Рэгленда. Он не должен был быть на этом приеме! Она сделала вид, что не замечает его.

– Вы хорошо выглядите. И у вас замечательный дом. У меня такая чудесная комната, кажется, я могла бы в ней остаться навсегда.

– Я ничего бы так не желал, Скарлетт. Вы знакомы с Джоном Грэхэмом?

– Только заочно. Всеми правдами и неправдами добиваюсь, чтобы меня представили. Здравствуйте, мистер Грэхэм.

– Миссис О'Хара – Джон Грэхэм был высок и строен и обладал непринужденной грацией прирожденного атлета. Он был хозяином псарни в Голвей Блейзерс, имел, наверное, самых знаменитых гончих в Ирландии. Каждый охотник на лис в Великобритании питал надежду однажды быть приглашенным на охоту в Блейзерс. Грэхэм знал это, и Скарлетт знала, что он знает. Не было никакого смысла изображать из себя святую простоту.

– Мистер Грэхэм, вы берете взятки? (Отчего же Чарльз не перестает так на нее смотреть? И вообще, что он здесь делает?)

Расхохотавшись, Джон Грэхэм откинул назад свою седую голову. Когда он снова взглянул на Скарлетт, в его глазах блеснул лукавый огонек.

– Мне говорили, что американцы приступают сразу к делу, миссис О'Хара. Теперь я вижу, что это правда. Скажите мне, что конкретно вас интересует.

– Вас устроили бы мои рука и нога? Я, пожалуй, смогу удержаться в дамском седле без одной ноги – по мне так это единственное его достоинство – и для того, чтобы править, мне вполне хватит одной руки.

Хозяин улыбнулся:

– Необычное предложение. Про американцев говорят, что они к тому же еще и склонны к экстравагантности.

Скарлетт уже начала терять терпение от его шуток. К тому же присутствие

Чарльза вызывало у нее легкое раздражение.

А вот чего вам, наверное, не говорили, мистер Грэхэм, так это того, что американец лезет через забор там, где ирландец войдет в ворота, а англичанин отправится восвояси. Если вы позволите мне охотиться в Блейзерс, я добуду хотя бы лапку, или обещаю прилюдно съесть стаю ворон, причем без соли.

– Клянусь Богом, мадам, за такие речи я буду рад видеть вас, когда вы только пожелаете.

Скарлетт улыбнулась.

– Ловлю вас на слове.

Она сделала вид, что поплевала на ладони. Грэхэм широко улыбнулся и сделал то же самое. Звук от их хлопка эхом разнесся под сводами длинной галереи.

Затем Скарлетт направилась к Чарльзу Рэгленду.

– Я же написала в своем письме, что это единственный прием во всей Ирландии, на котором вам не стоит появляться. С вашей стороны это нечестно.

– Я приехал не для того, чтобы стеснять вас, Скарлетт. Я просто хотел вам кое-что сказать сам, не в письме. Не беспокойтесь, я не собираюсь вам докучать. Я в состоянии понять, что «нет» значит «нет». На следующей неделе мой полк отправляется в Доунгал, и это был для меня последний шанс сказать вам то, что я хочу сказать. И, должен признаться, последний шанс увидеть вас снова. Я обещаю не бросать на вас тайком жалобных взглядов, – он печально улыбнулся. – Я репетировал эту речь. Как она, ничего?

– Вполне сносно. Что случилось в Доунгале?

– Белые Ребята. Похоже, что их там больше, чем в остальных графствах.

– По дороге сюда меня остановили два констебля, они хотели обыскать мой кабриолет.

– Да, мы выставили все патрули. Скоро будут собирать арендную плату и… но не будем об этом. Скажите мне лучше, что вы такого смешного рассказали Джону Грэхэму? Я давно уже не видел, чтобы он так хохотал.

– Вы с ним давно знакомы?

– Он мой дядя.

Скарлетт смеялась, пока у нее не заболели бока.

– Так вот что у вас, англичан, означает слово «скромный». Если бы вы хоть немножко почаще хвастались своими родственниками, Чарльз, вы бы избавили меня от больших хлопот. Я целый год пыталась попасть в Блейзерс, но никого здесь не знала.

– Вот кто вам действительно должен понравиться, так это тетушка Легация. Она заткнет дядю Джона за пояс и даже глазом не моргнет. Пойдемте, я вас представлю.

Вдали раздавались зловещие раскаты грома, однако дождя не было. К середине дня стало совсем душно. Эрнст Сатклифф ударил в обеденный гонг, чтобы привлечь внимание гостей. Они с женой придумали нечто совершенно необычное, сказал он, довольно сильно нервничая. Самые любопытные тут же засыпали его вопросами: будут ли, как обычно, крокет и стрельба из лука? Или бильярд?

– Продолжай, Эрнст, прошу тебя, – сказала его жена.

То и дело останавливаясь и заикаясь, Эрнст все же поведал им о своем замысле. Над рекой натянут веревки, всем раздадут купальные костюмы, и самые смелые смогут, держась за трос, остудиться в стремнине.

– Ну это, конечно, не стремнина, – поправила его Нан Сатклифф, – но вполне приличное течение. Туда же доставят шампанское со льдом.

Скарлетт была одной из первых, кто решился. Было похоже, что предоставляется возможность провести полдня в холодной ванне.

Это оказалось гораздо приятнее, чем холодная ванна, даже несмотря на то, что вода была теплее, чем надеялась Скарлетт. Перебирая руками по веревке, она продвигалась к середине реки, туда, где было поглубже. Неожиданно Скарлетт почувствовала, что находится целиком во власти течения. Здесь было холоднее, и ее руки быстро покрылись гусиной кожей. Ее швырнуло прямо на веревку, затем она почувствовала, что опора уходит из-под ног. Теперь все зависело от того, сумеет ли она удержаться за канат или нет. Ее бросало то в одну, то в другую сторону, ноги закручивало в водовороте. Скарлетт почувствовала опасное искушение отпустить веревку и поплыть, кружась, отдавшись на волю стихии. Плыть, быть свободной от земли под ногами, от стен и дорог, от всего, что причиняло ей боль и страдания. Сердце ее сладко замирало, когда она представляла себе, что будет, если она отпустит трос.

Руки Скарлетт дрожали от напряжения. Очень медленно и осторожно она продвигалась вперед, пока не почувствовала, что течение не пытается больше сбить ее с ног. Она повернулась спиной к остальным, чьи радостные крики доносились до нее с того берега, и заплакала, сама не зная почему.

В теплой воде кружились маленькие водовороты, как пальцы течения, бурлившего неподалеку. Постепенно Скарлетт ощутила их ласку и опустилась к ним в воду. Теплые щекочущие струи прижимались к ее ногам, бедрам, груди, переплетались вокруг талии и коленей под шерстяной блузкой и шароварами. Она почувствовала странную пустоту внутри себя, неясную тоску, жаждущую утоления.

– Ретт… – прошептала она, прижимаясь к веревке разбитыми губами.

– Ведь правда же это невероятно забавно, – воскликнула Нан Сатклифф. – Кто хочет шампанского?

Скарлетт заставила себя оглядеться по сторонам:

– Ну, Скарлетт, отчаянная голова, пройти через самое опасное место.

Вам придется возвращаться. Ни у кого из нас не хватит смелости отнести вам ваше шампанское.

«Да, – подумала Скарлетт, – нужно идти обратно».

После ужина она подошла к Чарльзу Рэгленду. Ее щеки были бледны, глаза блестели.

– Могу ли я угостить вас пирожным сегодня вечером? – тихо спросила она.

Чарльз был опытным, искусным любовником. Его руки были нежны, губы

– горячи и настойчивы. Скарлетт закрыла глаза, отдаваясь его прикосновениям, словно ласкам водяных струй. Но он произнес ее имя, и она почувствовала, что ощущение экстаза уходит от нее. «Нет, – подумала она, – нет. Я не хочу этого терять, я не должна». Она зажмурилась крепче, она думала о Ретте, представляла себе, что руки, ласкающие ее, – это руки Ретта, губы – губы Ретта, что мощная, теплая, пульсирующая волна, заполняющая болезненную пустоту в ее душе, – это Ретт.

Ничего не выходило. Это был не Ретт. От тоски, охватившей Скарлетт при этой мысли, ей захотелось умереть. Она отвернулась от настойчивых губ Чарльза и рыдала, пока он не оставил ее в покое.

– Моя дорогая, – сказал он. – Как я люблю тебя.

– Пожалуйста, – всхлипнула Скарлетт, – пожалуйста, уходи.

– Что случилось, милая, что-нибудь не так?

– Нет, это я, я. Дело во мне. Пожалуйста, оставь меня одну.

Ее голос был таким слабым, в нем слышалось такое горькое отчаяние, что

Чарльз обнял было ее, чтобы утешить, но тут же подался назад, увидев: единственное, что он может для нее сделать, – это уйти. Бесшумно передвигаясь по комнате, он собрал свою одежду и ушел, с тихим шорохом затворив за собой дверь.