Формирование пород: отбор по окрасу

Пастушьи собаки в разных местностях часто различаются по окрасу. Высокая частота данного окраса в популяции может объясняться и отбором. Однако в одной из предыдущих глав я отмечал, что окрас для самих собак ничего не значит. В их брачных играх важны обоняние и поведение, а цвет шерстного покрова роли не играет. Впрочем, тут есть и исключение, на которое указывает Варрон. У собаки должна быть выраженная пигментация глаз, губ и подушечек лап. По моему опыту, чем они темнее, тем лучше. Розовые веки обгорают на солнце, а розовые подушечки лап чересчур мягки и легко ранимы. Когда настойчиво скрещивают между собой белых собак, возникают, по меньшей мере, проблемы с пигментацией. Итальянские собаки всем хороши, но с белым окрасом связаны розовые веки, которые очень страдают от солнца. У меня была такая собака по кличке Анна, ей это очень мешало.

Некоторые местные породы на сегодняшний день характеризуются преимущественно белым окрасом: это маремма, комондоры, кувасы, польские овчарки, большие пиренейские собаки. Белые собаки встречаются в большинстве регионов, но частота этого признака мала. Варрон предпочитал белый окрас — возможно, из-за того, что белые щенки кажутся более симпатичными, чем темные, к тому же они редки. В гетерозиготном помете в среднем два щенка из восьми оказываются белыми. Итальянские пастухи считают белых чистокровными, а остальных уничтожают.

Пастухи обычно оставляют от помета двух щенков. У сторожевых пастушьих собак приплод, как правило, большой, матери, питающейся «чем бог послал», трудно обеспечить его пищей. Да и пастуху на переходе с одного пастбища на другое трудно уделять должное внимание самке с большим потомством. Благодаря отбраковке большинства щенков оставшиеся в критический период развития будут сосредоточены на матери и овцах, а не на своих собратьях; в результате эти два щенка имеют больше шансов стать хорошими сторожевыми собаками.

Отбраковка щенков ведет к формированию регионального отличительного окраса. У пастухов свой подход в отношении окраса: им важно издали узнать свою собаку. Если мне нужно было дать рекламу и продать собаку, я старался предлагать предпочитаемый в данной местности окрас. Итальянские пастухи считают чистокровными и поэтому предпочитают белых собак, португальские — пестрых, а турецкие — желтовато-коричневых с черной маской. В помете отбирают щенков с определенным окрасом. Если таких нет, то уничтожают всех либо оставляют двоих какого-нибудь иного цвета в зависимости от того, нужны ли в данном стаде собаки на замену старым или нет. Часто пастухи оставляют щенков только мужского пола, так как из них получаются лучшие сторожевые собаки.

В результате отбраковки щенков по признаку предпочтительного окраса через несколько поколений большая часть собак в данной местности имеет именно такой окрас, и скрещивающиеся собаки из соседних стад оказываются одинакового цвета.

В Португалии в 1980 г. собаки «пород» кан да серра ди эштрела и кан да каштру лаборейру были не очень однородны по окрасу; правда, среди каштру был распространен насыщенно-черный цвет. Я не обнаружил там ещё одной традиционной породы — алентежу. Теперь, двадцать лет спустя, численность этих трех пород выросла, и все они различимы по окрасу. В округе Каштру Лаборейру в горной местности на севере Португалии большинство собак имеют пестрые пятна на темном фоне. Но по форме тела эти собаки далеко не столь однородны, как по окрасу. Причина проста: цвет шерстного покрова виден сразу после рождения, а размеры и форму тела предугадать трудно.

Последнее время с появлением интереса к сохранению редких «пород» щенков сторожевых пастушьих собак стали приобретать не только пастухи и не только в пределах данного скотоводческого района. Соответственно, владельцы теперь уделяют больше внимания признакам, которые считаются характерными для породы, и отбраковывают щенков, ими не обладающих.

В каждой местности высокая частота какого-либо окраса объясняется какой-либо мифической пользой. Так, португальские пастухи считают, что пестрый окрас каштру лаборейру делает собак незаметными для волков на фоне здешней горной местности. Причин предпочтения белого цвета можно назвать множество. Львы, описанные Варроном, сегодня в Италии не актуальны, зато многие утверждают, что белые собаки незаметны волку среди овец, но видны пастуху, так что он не ударит по ошибке свою собаку. Также бытует мнение, что раз первые сторожевые собаки были белыми, то белые особи — чистокровные.

Все эти объяснения сугубо умозрительны и при ближайшем рассмотрении не выдерживают критики. Начать с того, что чисто-белые овцы — редкое зрелище. У «белой» овцы шерсть грязно-серого оттенка. Белую собаку среди овец видно на расстоянии в несколько километров. Мне неизвестны случаи, когда бы пастух в темноте случайно забил до смерти собственную собаку или даже волка. Волки не сталкиваются со львами. Я не видел ни одной сторожевой собаки с многочисленными шрамами, которые свидетельствовали бы о том, что ей приходилось вступать в схватку с волками. Не встречались мне и собаки, способные или имевшие желание покусать волка. Мои лучшие и самые умные сторожевые пастушьи собаки всегда вели себя осторожно и сдержанно в отношении волков и медведей, которые со своей стороны также сдержанны по отношению к собакам, особенно если их несколько. Никто не хочет получать раны, которые осложнят добычу пищи.

Разумеется, у большинства региональных разновидностей не белый окрас. В горах даже белые маремма часто имеют желтоватые, иногда сероватые пятна на ушах или спине. В европейских музеях изобразительного искусства на картинах с изображением пастбищ чисто-белые собаки встречаются редко. Белые щенки, оставленные после отбраковки, привлекают внимание не только местных пастухов, но и туристов, которые хорошо платят за них. Другие региональные варианты окраса тоже привлекают желающих купить собаку. Окрас — показатель принадлежности щенка к той или иной местной овцеводческой культуре. В некоторых областях уши у щенков загнуты назад, что считается признаком настоящей пастушьей собаки. Однако тем, кто имеет дело со служебными собаками, известно, что «у хорошей собаки не бывает плохого окраса». У меня была отличная анатолийская овчарка по кличке Берни, которую я купил у турецкого пастуха, знавшего собак, как никто. Хотя у большинства пастушьих собак в той местности шерсть была желтовато-коричневая с темной маской, Берни имела окрас, как у сенбернара, что распространено у обычных деревенских собак.

Рис. 22. Чистокровные маремма обладают белым окрасом. Щенков с иным цветом шерстного покрова уничтожают как нечистокровных.

Рис. 23. Чистокровная маремма на переднем плане, а на заднем — остальные щенки из того же помета — не вполне чистокровные представители этой «породы».

Гончие

Что же до собак, то их два рода, охотничьи собаки, которых используют против диких зверей и в охоте на дичь, и пастушьи собаки, которые используются пастухами.

Марк Теренций Варрон (116—27 гг. до н.э.)

Ипполита: Я в жизни не слыхала

Стройней разлада, грома благозвучней.

Тезей: Мои собаки — сплошь спартанской крови:

Брылясты, пеги; вислыми ушами

Росу с травы сметают; лучконоги;

Как фессалийские быки, с подвесом;

Не резвы, но подбором голосов — колокола.

У. Шекспир, Сон в летнюю ночь, Акт 1, явление 1. Пер. М. Лозинского.

Ещё 2050 лет назад Варрон писал об охотничьих собаках. В их числе — гончие породы, характеризующиеся острым чутьем и способностью искать и преследовать добычу по следу. Прекрасный современный пример такой породы — бигль, сопровождающий человека в отъезжем поле на зайца. С гончими охотятся также на выдр, норок, енотов, лисиц, копытных зверей (лось, кабан, олень и проч.) и даже на волков. Существует свыше двухсот пород гончих, признанных разными кинологическими организациями; это, пожалуй, самая многочисленная группа пород. На Пембе я являюсь членом двух обществ по охоте с гончими на генетт и принимал участие в деятельности клуба, объединяющего любителей охоты с гончими на обезьян.

Гончие существенно отличаются от других групп охотничьих собак (к которым, кроме гончих, относятся лайки, борзые, норные, легавые и спаниели), особенно подружейных (см. гл. 6), которые имеют специфические врожденные стереотипы поведения. У гончих больше общих для всех собак признаков. Различия в поведении между породами в основном обусловлены средой развития щенков. Я считаю гончих обычными собаками, выращенными в «охотничьей» культуре — точно так же, как сторожевые пастушьи собаки — это обычные собаки, выращенные в скотоводческой культуре. Собственно, различия между гончими и подружейными собаками не всегда ясно очерчены. Но суть в том, что независимо от давления отбора как пастушьи, так и гончие собаки не проявляют своих специфических стереотипов поведения, если не было уделено должного внимания среде развития щенков.

Эволюционная история гончих и пастушьих собак похожа. Они берут начало от деревенских собак, как росших среди охотников либо скотоводов соответственно. Тем особям, которые научались хорошо охотиться, отдавалось предпочтение, то есть они получали хорошую пищу и заботу, что в свою очередь улучшало их возможности размножения. Такие «избранные» собаки могли спариваться между собой или с подобными представителями «элиты» из других мест. Кроме того, охотники уничтожали или просто лишали поддержки тех особей, которые им не нравились. Естественный отбор, человеческая поддержка и выбраковка вели к формированию местных разновидностей собак с характерными для данной местности признаками, хотя никакого целенаправленного разведения и селекции не было.

В этой книге гончим отведено место между пастушьими и ездовыми собаками не случайно: их эволюция является как бы промежуточной между самообучением и «самоотбором» пастушьих собак и тщательным целенаправленным искусственным отбором ездовых собак, у которых каждая деталь морфологии и поведения определена человеком. Отличие гончих от пастушьих собак в том, что охотник сознательно управляет средой развития щенков таким образом, чтобы взрослая собака научилась охотиться.

Возможно, гончие — самые ранние в истории человечества полезные собаки. Говоря «полезные», я подразумеваю мутуализм. Они могут быть древнейшими в том смысле, что любая деревенская собака может служить гончей. Деревенские собаки, скорее всего, появились значительно раньше овцеводства, и их использование как гончих древнее пастушьей службы. Поскольку сделать гончую из обычной деревенской довольно просто, мезолитические люди вполне могли использовать склонных к охоте собак. Однако я склонен считать, что это произошло позже — в эпоху неолита (я ещё вернусь к этому вопросу).

Использование деревенских собак для охоты ещё не означает, что люди разводили собак в этих целях или что существовали охотничьи породы, т. е. репродуктивно изолированные группы однотипных собак. Многочисленность современных пород наводит на мысль о легкости перехода от деревенской собаки к охотничьей и о том, что такой переход повторялся повсеместно снова и снова.

В гл. 2 я описал деревенских собак, которых связывают с людьми отношения комменсализма. Используя антропологический подход, я сравнил жизнь современных жителей острова Пемба и мезолитических охотников — собирателей. Отметив, что пембийских собак нельзя приравнивать к первым собакам., я тем не менее счел, что процессы и факторы отбора, имеющие место на Пембе, иллюстрируют события, происходившие в эпоху мезолита. Говоря о том, что жители Пембы не испытывают привязанности к собакам, живущим бок о бок с ними, и даже избегают их, я имел в виду ту часть населения, которая занимается собирательством, но не рассматривал земледельцев, по-своему любящих собак и использующих их для охоты. На Пембе есть гончие, и люди используют их в охоте на хищного зверя.

Когда я изучал на Пембе поведение деревенских собак, связанное с питанием, мне встретился охотник на обезьян с шестью собаками, которые выглядели так же, как прочие местные деревенские собаки, за одним исключением: они следовали за человеком, что для пембийских собак редко и необычно. Этот человек охотился на зеленых мартышек, которые портят посадки сельскохозяйственных культур. Его наняли владельцы плантаций манго, сильно страдавших от обезьяньих потрав. Такая работа неплохо оплачивается. На острове Сент-Кристофер в Вест-Индии обезьяны поедали сахарный тростник, и охотники на них получали щедрые подарки за каждое убитое животное; правда, в тех местах мясо обезьян люди употребляют в пищу. Говорят, обезьянье мясо очень вкусное, но когда я спросил об этом пембийского охотника, он так скривился, словно ему предложили отведать крысу.

Что за собаки были у него? Он заявил, что это отличные собаки, поймавшие много обезьян, и ногой перевернул одну из них на спину, чтобы показать мне «боевые» шрамы на её нижней челюсти и шее (на самом деле ему не нравилось дотрагиваться до собак, но хотелось похвастаться их отвагой и охотничьим успехом, вот в порядке компромисса он и воспользовался ногой).

На мой вопрос, доказывает ли наличие шрамов высокие охотничьи качества собаки, он ответил, что как бы то ни было, ему всегда достается приз охотничьего клуба за лучшую собаку. Это последнее обстоятельство несказанно удивило меня, поскольку, как я уже отмечал, на Пембе не любят собак. Но тем не менее охотники используют их в своей работе!

Рис. 24. Эта собака — хороший охотник на обезьян, что доказывается её призами от местного охотничьего клуба. Владелец перевернул собаку на спину, чтобы продемонстрировать шрамы, полученные в схватках с обезьянами.

На Пембе охотники с собаками истребляют животных, причиняющих ущерб сельскохозяйственным культурам. Зеленые мартышки портят посадки манго и овощей. Обезьяны могут есть все, что едят люди, тем самым конкурируя с ними за источники пищи. Ещё один злостный вредитель — генетты, живущие близ деревень и таскающие оттуда домашнюю птицу.

В данном случае существенно, что охота ведется не ради того, чтобы добыть пищу. Жители Пембы, будучи мусульманами, соблюдают строгие правила в питании и не едят обезьян и генетт. В Англии традиционный объект псовой охоты — лисицы и норки — тоже являются в известном смысле вредителями и их тоже не едят. В Америке не едят койотов и крыс, но охотятся на них с собаками. Енотов тоже вряд ли кто-либо употребляет в пищу.

Во многих районах мира крестьяне и владельцы сельскохозяйственных угодий нанимают охотников, чтобы избавиться от животных, наносящих им ущерб. В Португалии охотники на волков демонстрируют свои трофеи, переходя из одного поселения в другое, и пастухи дают им денег. В Америке фермеры платят охотникам за отлов и уничтожение койотов; помимо прямой оплаты охотники за свой труд получают шкуры убитых зверей и продают их. В Великобритании существуют клубы, члены которых посещают со своими терьерами фермы, где уничтожают крыс, барсуков, норок и лис. Один английский фермер рассказывал мне, что приглашал охотника с собакой (биглем), желая избавиться от кроликов. По его словам, 7 кроликов съедают столько же травы, сколько одна овца. Охотник поймал 450 кроликов, практически уничтожив всю их популяцию. В данном случае кролики были не добычей (потенциальной пищей), а подлежащими уничтожению вредителями.

Порода, известная под названием «лурчер», является результатом скрещивания английской борзой (грейхаунда) с представителем какой-либо другой породы. Этой другой породой могут быть бордер колли (чаще всего), салюки, бедлингтон терьер, американский питбультерьер, эрдельтерьер. Все они широко распространены, и каждая имеет некий признак, хорошо сочетающийся с признаками борзой для выполнения определенной задачи. Я говорю об этом, чтобы подчеркнуть: любая собака хороша, если она способна выполнять желаемую задачу в данной среде.

Когда охотников с собаками приглашают для борьбы с животными-вредителями, от них ожидают сугубо практического результата — истребления. Но, наблюдая это занятие, я пришел к неожиданному выводу: охотой занимаются не ради убийства, а из любви к природе и собакам. Охота стала спортом. Плата, которую получает охотник от фермера, — это лишь дополнительная награда для человека, который все равно занимался бы своим любимым делом.

На Пембе я вступил в два клуба охотников на генетт не потому, что хотел убивать этих животных. Мне просто нравится наблюдать, как собаки работают с человеком. Я приобрел для себя отличную охотничью собаку, но оставил её там, на Пембе. Она была лучшей в лучшем клубе, и я горжусь ею. Я посылаю деньги на содержание этой собаки и надеюсь, что у неё есть щенки и что мне удастся принять участие в их судьбе. Мои заботы были столь высоко оценены, что один из клубов даже назвали в мою честь (во всяком случае, пока я там находился).

Мне очень импонировала непринужденная атмосфера в охотничьих клубах на Пембе. Стоило заинтересовать чем-нибудь публику и предложить устроить охоту, как все, включая деревенских собак, увлекались, немедленно все организовывалось, и начиналась охота.

Мы собирались в назначенном месте. Обычно присутствовало около двадцати членов клуба, группа зрителей и примерно пятьдесят собак, следовавших каждая за своим охотником. После церемонии сбора, когда пересказывались истории предыдущих удачных охот, все отправлялись туда, где кто-нибудь видел генетт. Там с громкими криками участники рыскали в кустах, колотя по ним палками. Рано или поздно генетта просыпалась (эти животные ведут ночной образ жизни) и начинала двигаться. Какая-либо собака отмечала это визгливым лаем, и тут уж все — и люди, и собаки — срывались в погоню. В ажитации, обмениваясь «дельными советами», мы старались загнать генетту, но она пропадала из виду, и возбуждение стихало. Но вот зверька снова обнаруживали, лай собак и крики людей возобновились, погоня разделялась… Вот, наконец, генетта настигнута и убита! Собака, загрызшая генетту, демонстрировала ее всем, таская взад и вперед на зависть другим собакам. После охоты участники отдыхали на месте умерщвления жертвы, собравшись в круг, обсуждали подробности, смеялись, вспоминая моменты неудач и смакуя успех. Затем генетту насаживали на палку и с триумфом выносили из леса. Где-нибудь на пути делали остановку для разжигания ритуального костра, генетту поджаривали, разделяли на части и раздавали по кусочку каждой собаке. Такие мероприятия захватывали меня (и не только меня) возможностью общения в хорошей компании и наблюдения за чудесными собаками.

Но есть ли в этом времяпрепровождении помимо приятного и что-нибудь полезное? Отражает ли оно симбиоз человека и собаки? В чем их общая выгода и есть ли она? Мотивирована ли охота необходимостью избавления от вредителей, а конкретно — сохранения поголовья, скажем, кур. Зачем я поддерживаю клубных собак — ради того, чтобы они уберегали от хищников домашнюю птицу? Я неоднократно спрашивал охотников, почему они охотятся на тех или иных животных — генетт, обезьян и др. Первое, что отвечали, всегда было: «Интересно наблюдать за собаками в работе». Я каждый раз пытался добиться другого, более социально обоснованного ответа, но безуспешно. А вот спросив: «Разве генетты не ужасные вредители?», можно было услышать ожидаемое; мне подробно объясняли, какой ущерб наносят генетты и почему их необходимо отлавливать. Замените «генетт» на «обезьян» на острове Сент-Кристофер, на «норок» в Великобритании и на «койотов» в Америке, все равно получится такая же картина.

У охотников на лисиц несколько иная точка зрения. Они скажут, что охота — это традиция, а на деле приходится отпускать добычу. Один заядлый охотник на кроликов является в то же время лидером движения за сохранение этих животных в Англии: ведь если они будут истреблены, ему не на кого станет охотиться.

Мои наблюдения за гончими на Пембе позволяют сделать некоторые умозаключения. Во-первых, гончие связаны с земледелием, а не с охотой или собирательством. Можно ли расценивать это как указание на то, что гончих использовали неолитические земледельцы, а не охотники-собиратели эпохи мезолита? Можно ли полагать, что охотничьи собаки изначально предназначались для борьбы с животными-вредителями, а не для добычи пищи?

Рис. 25. Охотничий клуб на острове Пемба собрал превосходных собак, ловящих генетт. Его члены считают собак лучшими гончими.

Рис. 26. Охота на норок в Англии весьма напоминает охоту на генетт в Африке.

Собаки, разумеется, используются человеком для добычи пищи. Но меня всегда одолевали сомнения: а так ли уж важны в истории собаки, помогавшие людям добывать мясо? Согласно расхожему представлению, люди изначально отбирали собак как помощников в охоте, но я не вижу в этом особого смысла. Подразумевается, что союз человека и волка, сочетающий в себе человеческий ум с волчьим чутьем и выносливостью, выгоден для обеих сторон. Но в этих рассуждениях нет и тени рационального анализа затрат энергии и оценки реальной выгоды для каждого вида. Просто априори предполагается, что поскольку как волки, так и люди являются существами социальными и добывают пищу путем охоты, то их объединение взаимно полезно. По существу, выходит, что прирученные обученные волки будут делиться своим жизненным потенциалом с людьми.

Но с биологической точки зрения при подсчете затрат энергии людей и собак, совместно добывающих пищу, ни для кого из них не получается существенной выгоды. Необходимо провести строгое исследование, которое бы позволило измерить, какое количество энергии вкладывает в охоту собака, добавить к этому энергию, вкладываемую человеком, а затем соотнести с количеством энергии, заключенной в пойманной добыче. Если, допустим, человек с собакой поймали и съели кролика, то число калорий, содержащихся в кролике, надо поделить на число калорий, затраченных охотником и собакой на его поимку. Если полученная величина больше единицы, мутуализм оправдан. Судя по собственному опыту, мне и пяти гончим для погони за кроликом обычно требуется дополнительная «зарядка» энергией.

С учетом сказанного гипотеза о происхождении высокоспециализированных собак от волка путем его постепенного превращения в помощника охотника представляется сомнительной. В позднем мезолите люди и волки не имели таких богатых запасов пищи, какими сейчас располагают охотничьи собаки и их владельцы. Для древних людей формула затрат и получения энергии не включала возможности пойти в магазин в случае, если потенциальная добыча ускользнула. Кроме того, сам процесс приручения волков требует труда и времени, а значит лишнего вклада энергии. Волки же, как любой хищник конечного звена цепи питания, имеют весьма ограниченные энергетические ресурсы. Около 12 тыс. лет назад произошло существенное уменьшение размеров тела у волков, свидетельствующее об истощении пищевых ресурсов среды обитания. Если большинство особей данного вида находятся на грани выживания из-за недостаточности питания, то вряд ли они станут делиться пищей с представителями другого вида. Общество охотников-собирателей времен мезолита, скорее, давало пример мальтузианской теории, согласно которой рост численности людей опережает увеличение пищевых ресурсов. Средние размеры человека 12 тыс. лет назад тоже уменьшились. Вероятно, в связи с нехваткой пищи внутри человеческой популяции была сильная конкуренция за источники питания, и охотники-собиратели должны были экономить энергию, а не тратить силы на приручение диких животных.

История охоты с собаками, особенно на крупных животных, вроде оленя, говорит о том, что эта деятельность является привилегией людей, обладающих избыточными резервами энергии. На обучение собаки уходит много усилий и времени, а разведение собак, способных выполнять определенную работу, предполагает также немалые знания. Трудно поверить, что собаки могли играть сколько-нибудь значительную роль в добывании людьми пищи.

Я полагаю, что первые охотничьи собаки служили человеку для уничтожения вредных для него животных. Тогда мутуализм людей и собак начался в эпоху неолита (менее 10 тыс. лет назад), а не мезолита. Вредными называют животных, которые причиняют ущерб выращиваемым человеком растениям или животным. Когда появились сельскохозяйственные культуры, ставшие важной составляющей человеческого питания, приобрела актуальность охота на животных-вредителей, конкурирующих с людьми за пищевые ресурсы.

Удовлетворяет ли охота на вредителей энергетические потребности её участников? Окупается ли содержание охотничьих собак? Другими словами, превышает ли единицу отношение массы сохраненной пищи к количеству энергии, необходимому на поимку и уничтожению вредителей? Сомневаюсь. Одной из основных и притом энергоемких обязанностей любого земледельца является защита урожая. Американские фермеры вкладывают много сил и денег в защиту овец от хищников, в частности в уничтожение койотов. Один из моих друзей подсчитал, что тратит более половины рабочего времени на охрану овец. Но весьма затруднительно подсчитать, сколько энергии затратят в процессе охоты на острове Пемба пятьдесят собак и столько же охотников на поимку генетты весом около 2 кг и сколько энергии заключено во всех курах, которых эта генетта могла съесть в течение года. Еще сложнее составить уравнение для охоты на норок в Англии: если пембийские собаки находятся в основном на «подножном корму», то английские охотники покупают собачье питание и перевозят собак в автомобилях. Остается признать, что охота с собаками — просто хорошее спортивное развлечение.

Наблюдения современной жизни охотников-собирателей на Пембе позволяют утверждать, во-первых, что охотничья деятельность собак поддерживается интересами не самих охотников, а земледельцев. Охотничьи собаки не помогают людям добывать пищу. Мутуализм между людьми и собаками базируется на необходимости защищать урожай от вредителей. Во-вторых, инициаторами охоты выступают люди. Собаки по большей части от природы мало заинтересованы в охоте. Чтобы щенок вырос в охотничью собаку, его нужно в раннем возрасте (в критический период развития) выращивать в особых условиях, способствующих развитию охотничьих наклонностей. Но даже собаки, выращенные как охотничьи, редко отправляются на поиски добычи сами. Они живут на территории человеческого поселения, питаясь отходами (частично их кормят охотники). Охота начинается с того, что люди собираются со своими собаками в неком заранее условленном месте и затем отправляются на место охоты. Собаки следуют за людьми. Именно действия и эмоции людей побуждают собак принять участие в охоте. Тут «работает» своего рода социальная поддержка: данная собака охотится и убивает генетт потому, что это делают люди и другие собаки. Если бы охотники пришли туда, где водятся генетты, вспугнули их криками, а затем развернулись и отправились восвояси, собаки последовали бы за людьми. Правда, некоторые из современных пород гончих охотятся сами по себе, и мотивация к охоте у них скорее эндогенная, нежели навязанная. Такие гончие подобны подружейным охотничьим собакам, описанным в гл. 6.

Гончие охотятся, еще раз повторюсь, не ради пищи. Собаки участвуют в охоте не потому, что по окончании получат лакомый кусочек. В самом деле, поймав и убив генетту, они не едят её, даже не проявляют такого желания. Как будто отсутствует и стереотип раздирания добычи. Но если люди расчленяют генетту, то собаки съедают её. В этом тоже есть сходство со сторожевыми пастушьими собаками. А для ездовых собак (подробно о них см. в гл. 5) вознаграждением является игра с другими собаками и с людьми — игра в том смысле, что такая энергоемкая деятельность не приносит прямой биологической выгоды (пищи или репродуктивного преимущества). Для собак охота — это спорт, как и для людей, они охотятся, чтобы удовлетворить свои социальные нужды.

Отличаются ли пембийские охотничьи собаки от современных гончих, разводимых в странах Запада? Вряд ли. Я участвовал и в охоте на норок в Англии, и в охоте на генетт на Пембе. Английские охотники выпускали собак из фургона, подходили к водоему, трубили в рог и создавали прочий шум, в результате чего в собаках пробуждался интерес, и они следовали за людьми. Эта охота отличалась от пембийской только тем, что англичане определенным образом одевались (в красные и желтые куртки), а на Пембе собаки в итоге получали добычу (генетту).

Изучение пембийской охоты приоткрыло мне секрет того, каким образом добиваются, чтобы гончая специализировалась на том или ином виде добычи — на генеттах, либо лисицах, либо норках. Я опять-таки не вижу здесь различий между древней и современной системами. Возьмите любого маленького щенка, растущего среди кур и коров. Приучите к поводку, кормите и натаскивайте на мертвого зверька, скажем, генетту или его шкурку. По мере взросления собаки берите её на охоту вместе с другими собаками, побуждайте принимать участие в том, что они делают. «Рецепт» ничем, по сути, не отличается от метода воспитания сторожевых пастушьих собак индейцев навахо.

Когда я ходил на охоту на Пембе с пятьюдесятью собаками, не все из них участвовали в охоте, а некоторые даже под конец уходили домой. От охотников на норок я слышал то же самое. Охота на норок распространилась в Англии сравнительно недавно — с тех пор, как норки были туда завезены. В то же время охота на выдр прекратилась, потому что популяции этих животных катастрофически уменьшились. Образовавшиеся клубы по охоте на норок набирали из других клубов гончих, приученных охотиться на лисиц, выдр или кроликов, и «переучивали» их на норок. Специалисты отмечают, что пока нет сугубо «норковых» гончих и что на переучивание иногда уходят годы. Охотники употребляют по отношению к гончим, специализированным на определенном виде добычи, термины типа «минкхаунд», подразумевающие породу, пусть и не в том смысле, как она понимается в Клубе собаководов США. Тот факт, что часто в охоте принимают участие собаки с одинаковыми формой тела, окрасом и поведением, не означает, что они составляют репродуктивно изолированную популяцию особей, приспособленных к охоте на данную добычу (норок). В правильно организованной охоте все собаки должны быть одинаковыми по размерам, голосу и окрасу. При одних и тех же размерах и форме тела собаки будут бежать с одной скоростью и одним аллюром, благодаря чему смогут держаться вместе в ходе погони, а это обеспечит общность усилий и взаимную стимуляцию. Если какая-либо собака бежит быстрее или медленнее остальных, то она уходит далеко вперед или, наоборот, отстает, теряет интерес к охоте и даже отправляется домой. При однородности внешнего облика и поведения животных в стае побуждение к дальнейшей погоне нарастает.

Первым шагом в формировании охотничьей породы является проведение охоты с целью выявить лучших гончих. Одни собаки предпочтут следовать за охотником, другие смогут обнаружить добычу или же лучше других «обозначат» её, третьи будут делать все то же самое в силу подражания остальным. Хорошо проявившим себя особям будет в дальнейшем предоставлена большая забота, лучшее обучение и, в конечном счете, дополнительные возможности для размножения. Те же собаки, которые отказались или отстали от охоты, или действовали неэффективно, могут быть отбракованы или, по меньшей мере, исключены из размножения. Какие-то из собак просто потеряются или погибнут. С каждым поколением охотничьи качества улучшаются и однородность облика возрастает. Этот процесс напоминает получение породы, но тщательно отобранные собаки не являются породой. Отдельные особи не имеют врожденных (генетических) способностей к охоте за пределами того, чему их научили. Если одну из таких «хороших» собак взять на какую-либо иную охоту с другими собаками, она может оказаться несостоятельной, потому что не умеет работать так, как требуется в новых условиях, и отличается от членов новой охотничьей стаи по физическим качествам.

Чтобы собака охотилась только на один вид добычи, требуются два отдельных процесса. Во-первых, щенков нужно растить в деревне или на ферме, чтобы произошел импринтинг домашних животных. Современных гончих на лисиц, например, отдают для этого специальному дрессировщику или просто фермеру, который в течение критического периода социального развития заботится о щенках. В результате собаки не будут проявлять хищнического поведения по отношению к домашним животным точно так же, как сторожевые пастушьи собаки не охотятся на овец. Воспитанная таким образом взрослая гончая сможет преследовать лисицу по территории скотного двора, не обращая внимания на его обитателей.

Во-вторых, собаку обучают распознавать и преследовать определенных животных, применяя различные методы (нагонка, натаска), включая раздирание тушки соответствующего зверька. Обучение в этом направлении происходит в основном путем общения с другими собаками. Ездовую собаку легко обучить ходить в упряжке с уже опытными собаками. Гончую легко обучить на норок, если есть группа охотников с опытными гончими, умеющими выслеживать норок.

Охота — занятие традиционное, легко обрастающее местными ритуалами. Повторение процесса охоты и его предвкушение стимулирует собак. Сходным образом бег в упряжке, не связанный с преследованием добычи, сопряжен с социальными контактами между людьми и собаками, служащими стимулом к определенной деятельности, в данном случае — к бегу в упряжке. Здесь мутуализм базируется именно на специфическом социальном взаимодействии, а не на законах волчьей стаи, пусть даже измененных. Вознаграждением является не добыча или иная пища, а деятельность как таковая. Это и есть спорт.

Во многих охотничьих клубах имеется специальный человек, который заботится о собаках, тренирует их, в то время как остальные (такие, как я) покупают их. Ценится хорошая свора, в которой собаки однородны и обладают некими отличительными «клубными» признаками, например, определенным окрасом. Такие отличия типичны для гончих на лисиц; они есть и у американских гончих на енотов.

Не следует думать, что отличительный окрас свидетельствует о высоких охотничьих качествах данной собаки. Он указывает не на породу, а на охотничий клуб. Многие заводчики отбирают собак ещё на уровне предзиготного спаривания, как будто окрас что-нибудь говорит о качествах собаки. Единственным полезным признаком может служить рост (40 см в холке), который должен быть в своре одинаковым. Мои знакомые охотники, разводящие гончих на норок и генетт, никогда не ведут отбор на окрас, а просто отбирают хороших собак определенного окраса.

Так же обстоит дело с отбором пастушьих собак с предпочтительным окрасом. Пембийские охотники уделяют больше заботы и внимания не только лучшим собакам, но и их потомству. Щенки хорошей охотничьей или пастушьей собаки высоко ценятся, их легко продать. В сельской местности происхождение собаки обычно можно проследить по материнской линии, а отец (отцы) неизвестен. В африканских охотничьих клубах происхождение собаки записывают по матери или даже по своре. Хорошим считается щенок из хорошей своры, даже без идентификации родителей. В самом деле, именно в своре собака обучается охоте, и лучшие особи являются прекрасными «наставниками» для молодняка. Такой способ разведения собак, как отбор щенков от хороших матерей, содержит элементы предзиготного отбора. Если в данной местности обитают преимущественно охотничьи собаки, то наиболее вероятно, что лучшая самка спарится с лучшим среди охотничьих собак самцом. Опять же налицо параллель с пастушьими собаками. Варрон советовал пастухам не приобретать сторожевую пастушью собаку у охотников, а охотничью — у пастухов. Коль скоро щенок овладел какими-то стереотипами поведения и период импринтинга завершился, его уже не заставишь вести себя иначе.

Допустим, мы подсчитали взаимную выгоду для обоих видов (гончих и людей) и определили, что в охоте на животных-вредителей нет никакой экологической пользы. Тогда охота оказывается спортом. Люди, имеющие собак, просто любят их общество, а выгода для собак в том, что, приобретая ценность для человека, они пользуются его заботой. Для человека тоже есть выгода, но — психологическая, и не только для самого охотника, но и для остальных членов местного общества. Фермер доволен, что получает помощь, когда охотник с собаками гоняется за животными, причиняющими ущерб его хозяйству. Охотники гордятся своими успехами, а всем прочим доставляет удовольствие роль наблюдателей. Во время съемок фильма об охоте на норок в Англии добрая сотня местных жителей, интересующихся охотой, целыми днями, несмотря на непогоду, околачивалась поблизости.

Я считаю, что собаки в роли домашних любимцев оказывают людям психологическую поддержку, но не могу сказать того же об охотничьих собаках. В самом деле, у меня есть прекрасная собака для охоты, и мысль о ней наполняет меня гордостью, хотя она находится в Африке. Владеть ею престижно, охотничьи клубы почитают за честь иметь меня своим членом. А я люблю саму охоту с гончими, и это объединяет меня с другими любителями подобного занятия. Рвение, которое обычно проявляют участники псовой охоты, неопровержимо свидетельствует о том, что сей спорт весьма важен для его приверженцев.

Так какова же польза для самих гончих? Является ли охота случаем мутуализма? Когда собака получает хозяйскую заботу, качество жизни у неё выше. Если она считается ценной, то больше вероятность выживания и ожидаемая продолжительность жизни. Это особенно бросается в глаза в таких местах, как Пемба, где обыкновенных деревенских собак, питающихся на свалках, не очень жалуют. Такие собаки распределены по территории деревни довольно равномерно, но во дворе охотника собак может быть много. «Плотность населения» у охотничьих собак весьма высока, такой уровень не могут обеспечить деревенские отходы. Другими словами, охотничьи собаки извлекают выгоду из своих способностей.

Итак, основная идея этой главы заключается в том, что любая собака может стать пригодной для той или иной работы при условии правильного воспитания. У Брайана Пламмера в Шотландии есть свора кинг-чарлз-спаниелей, которая превосходно охотится на кроликов, являя пример слаженной работы однородных собак. А ведь эта порода веками была декоративной и никогда не подвергалась отбору на «гончие» качества. Но Пламмер, заслуженно считающийся хорошим дрессировщиком, ярко проиллюстрировал на их примере свою точку зрения: можно обучить любую породу выполнять любую работу. Я обсуждал с ним проблему правильной организации критического периода, полагая, что необходимость этого будет воспринята как исключение из его правила — что любую собаку можно обучить любой работе. Не тут-то было. На мой вопрос: смогут ли кинг-чарлз-спаниели — загонять львов или охранять овец от волков, если их правильно социализировать, Пламмер, этот знаток собак, с ухмылкой ответил: «А Вы как думаете?»

Рис. 27. Брайан Пламмер со своими кинг-чарлз-сланиелями. Поведение собаки формируется в основном в ранний период развития. Эти вроде бы сугубо декоративные собачки ловко охотятся на кроликов, доказывая, что любую собаку можно обучить выполнять любую работу.