ЧЕБУТЫКИН. Одним бароном больше, одним бароном меньше, все равно.

Но в “Трех сестрах” погибший хотя бы оплакан. А в “Чайке” последняя реплика предельно суха.

ДОРН (перелистывая журнал, Тригорину вполголоса). Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился...

Смерть героя в придаточном предложении. В греческой трагедии этот равнодушный предводитель хора называется Корифей.

“Страшно вру против условий сцены”…

Каких условий? Какой сцены?

Дездемону убивают на авансцене — то есть на глазах у публики. Отелло зарезался там же, чуть ли не на коленях у первого ряда. Гамлет, Лаэрт, Гертруда, Клавдий — все убивают и умирают на авансцене. Цезарь, Брут, Клеопатра, Антоний, Джульетта, Ромео, Тибальд, Меркуцио… И чеховский Иванов, соблюдая условия сцены, стреляется и падает (на будку суфлера).

Но есть другая традиция, другие “условия”. Пушкин, восхищаясь Шекспиром (и беря с него пример), действует совершенно иначе. О смертельной болезни Бориса мы узнаем от каких-то случайных безымянных бояр, от “Хора”. Бояр шестеро! А имён у них нет. У Пушкина они названы Один, Другой, Третий, Четвертый, Пятый, Шестой — номера обозначают их безликость; это, конечно, греческий Хор.

ПЯТЫЙ. Царь занемог! На троне он сидел и вдруг упал, кровь хлынула из уст и из ушей.

Куда лучше, если бы Борис вскрикнул, воздел руки и брызнул на партер литром клюквенного сока!.. В финале опять гибель за кулисами. Мы слышим только голоса.

(Кремль. Дом Борисов.)

НАРОД. Слышишь? визг! — это женской голос — взойдем! — Двери заперты — крики замолкли.

(Отворяются двери. Мосальский является на крыльце.)

МОСАЛЬСКИЙ. Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы.

Семья Бориса гибнет за сценой. Мы слышим рассказ о смерти, но не видим тел. И царевич Димитрий умер в рассказе Пимена, и в том же рассказе народ растерзал убийц царевича.

Это очень старый прием. Это, быть может, главный Закон Сцены. Он обращен к воображению! как книга, где мы видим буквы, а не выколотые глаза. Мы должны представить себе ужас, а не кто-то представлять нам ужас, смешной еще и тем, что мёртвое тело оживёт, прозреет, начнёт кланяться и принимать букеты.

Эдип за сценой убивает отца, спит с собственной матерью, за сценой ослепляет себя, за сценой вешается его мать.

Медея (Еврипид) убивает своих детей за сценой. Мы слышим только голоса.

ДЕТСКИЙ ГОЛОС. Ай-ай… о, как от матери спасусь?

ДРУГОЙ. Не знаю, милый… Гибнем… Мы погибли…

В другой пьесе Еврипида героиня ослепляет своего врага и убивает его детей за сценой. Мы слышим только голоса.

ПОЛИМЕСТОР (за сценой). Ой-ой! Несчастному глаза мне вырывают!

КОРИФЕЙ. Вы слышите фракийца стон, подруги?

ПОЛИМЕСТОР (за сценой). Детей моих зарезали, детей…