Культовое происхождение театра

Детальное исследование, уходящее за пределы археологических раскопок, ожидает поистине титанического труда, откроющего много неожиданного, нас же интересует сущностная актуализация.

Обратимся, опять-таки, к Пави: «все сходятся на том, что театр возник в ходе постепенной секуляризации церемоний и ритуалов, Точно так же многочисленные исследования о ритуальном или праздничном происхождении имеют скорее антропологический, нежели эстетический интерес».²⁰ Итак, культовое происхождение театра – «церемония» и «ритуал», которые принято, в общем, рассматривать как синонимы – «совокупность, последовательность и установленный порядок обрядовых действий при свершении какого-либо религиозного акта».²¹ При этом важно то, что церемония – внешний порядок действа, а ритуал – «таинство», священнодействие, при свершении которого сверхсознательные корни человеческой воли принимают божественную благодать, то есть преисполняются сил для движения и гармонии между личностью и вселенной, духом и плотью, человеком и Божеством».²²

Следуя логике П.Пави, - происхождение театра в секуляризации (т.е. обездуховливании) церемонии, ибо ритуал оскопирован (т.е. лишен таинства) и это уже не ритуал: «общепризнанно, что театр возник из религиозной церемонии, в которой участвовала группа людей, совершавших, согласно придуманным сценариям, сельскохозяйственный обряд или обряд плодородия».²³

Рассмотрим подробнее внутренний характер соотношения церемонии и ритуала. (Это соотношение убедительно представлено примером одновременного существования традиций конфуцианства и даосизма в синтезе дзен-буддизма).

Обряд-церемония представляет собой тщательное приготовление («преднастройку») к обряду – ритуалу прохождения таинства, а затем постепенное возвращение к прежнему в качественно новом состоянии, т.е. роль церемониала в этой трехчастной композиции – своеобразная адаптация инициируемого для равновесия его внутреннего сверхчувственного опыта с внешним миром через элементы игры или, как мы называем сейчас, театрализации. Сама форма церемонии в символически закодированном выражении передавала приобщение к неведомому более широкого круга лиц помимо посвященных.

Соотношение церемонии и ритуала хорошо иллюстрирует действие «идеальной модели мироощущения»: ритуал – интуитивное, сверхсознательное приобщение к горнему; церемония, в первой части – очищение сознания, в финальной – преображение сознания, способного к передаче знаний о горнем, как результата осознания.

Античный, т.е. «детский», по определению классика (Мы рассматриваем античный период, в традиции считать как начало возникновения западноевропейского театра, хотя истоки театра вообще зарождаются значительно раньше.), период культуры не характеризовался, как нас часто убеждают, отсутствием мудрости и высшего знания, Космогоническая философия не отличалась умозрительной отвлеченностью и спекулятивностью. Осознание ощущения Мировой Гармонии, непосредственное восприятие мелодии сфер (орфики, пифагорейцы) требовало осаждения постигнутого в модель мироустройства среди людей. Закон жертвы не позволял молчать знающим, но неумолимо действовал и другой закон – вмещаемости – к Знанию человек должен подойти сам, готовый для принятия «твердой пищи», в чем немаловажную роль играл публичный обряд церемонии.

«Познай самого себя» - высечено на колонне при входе в храм Аполлона в Дельфах – вечное взывание Неба на вечное вопрошание человека: «Зачем я? и Что делать?»

«Познай самого себя, и ты познаешь Мир и богов, населяющих его». Познание человеческой при роды – освобождение от животных инстинктов желаний, привязанностей, зависимости. Далеко не случайно покровительство Аполлона искусству, ибо, «искусство как наименее эгоистическая форма счастья в этом мире» (Вивекананда) – есть способ и возможность борьбы с зависимостью, со страхом.

Самопознанием определяется сущностная основа ритуала и этим определяется его максимально интравертированный характер сосредоточения, концентрации внутренней жизни, медитации. Особенно показателен в этом, уже упоминаемый, обряд инициации (посвящения), где ученику необходимо победить себя, свой страх, предрассудки и стереотипы. Став на ступень выше в процессе инициации, неофит осознавал свой уровень продвижения на сегодняшний день, т.е. происходило активное самопознание и самоопределение своего места в общем потоке жизни. Именно, в потоке, а не уходе, не бегство от него.

Для передачи знаний не как информации, но творческого процесса, в их мудром дозировании, существовал священный культовый институт церемоний и ритуалов, четко структурированный идеальной моделью миропонимания. Но динамизм действия данной структуре придавал всеохватывающий принцип Мировой Гармонии, находящей место во всех религиях – принцип Игры: Лила – божественная игра вечных циклов и ритмов Творения «Упанишад»; танцующий Шива – владыка танца в космических потоках энергий; «Игра в природе Сына», как символ ликующей полноты в недрах Предвечного; самопознание Единого через игру Гармоний в овладении силами Хаоса.

Тот же принцип игры заложен и в природе человека – через любопытство и стремление к подражанию (это использовалось внешним действием церемоний) до глубинного самосознания себя как части мироздания. Через принцип игры осуществлялась природа открытия тонкому Миру, через него же неофит проходил путь восхождения, гармонизации хаоса своего чувственного рассудка, встречаясь с материализацией своих страхов в олицетворено-аллегорических моделях и образах первозданных стихий. Высшая суть обрядовых процессов – получение Знаний, их вершина – ритуал положения в гроб, где на ложе ритуальной смерти освобожденный обозревал пройденные им почти непреодолимые препятствия, совершая почти нечеловеческие действия, осознавая пройденное как высшую игровую модель посвящения в истинные знания, которые впоследствии облекались в символ, как функциональный язык строго ограниченного круга знающих.

Таким образом, перед нами практически действующая модель Законов и принципов Мироздания культовых институтов Мистерий, в которой категориальные составляемые – аллегория, как прием передачи Закона; метафора, как принцип самопознания; символ, как функция коммуникации – все, как единое, пронизано действием игрового принципа самопознания, лишенного рассудочно-рационального тормоза.

В интуитивном предощущении к распутыванию клубка за ниточку символа приблизился А.Белый в характеристике символизма как художественного направления чувственной культуры: «в чем же заключается смысл современного нам символизма? Что нового он нам дал? Ничего. Школа символистов лишь сводит к единству заявления художников и поэтов в том, что смысл красоты в художественном образе, а не в одной только эмоции, которую возбуждает в нас образ; и вовсе не в рассудочном истолковании этого образа; символ неразложим ни в эмоциях, ни в дискурсивных понятиях, он есть то, что он есть.

Далее символизм разбил самые рамки эстетического творчества, подчеркнув, что и область религиозного творчества близко соприкасается с искусством, Прошлая жизнь проносится мимо нас, Это потому, что мы стоим перед великим будущим».²⁴

Символ внерационален, но он изначально нес нагрузку внутренней договоренности как результат и необходимость определенной деятельности определенного круга лиц.

У Юнга символ становится над понятием, но он вне понятия, ибо не имеет собственной сущности, так как только обозначает действие Законов и принципов. Символ – средство договора участников церемониала, т.е. «входа-выхода», и если пропущено среднее связующее звено ритуала, то он сам по себе мертв. А потому символизм не может быть способом миропонимания, Тем более, соединение разнородных символов, взятых из традиций Востока и Запада, «стилистический плюрализм» художников и поэтов символизма – только яркий витраж культурных срезов, не более того. Но лихорадочный интуитивист А.Белый прозорлив в будущей роли символа как коммуникативной функции в передаче сущностной взаимосвязи явлений, через объемный, пластический образ вибраций и ритмов, а так же как способ сокрытия, побуждающий через необъяснимую рационально тоску по горнему, устремляться к высшей цели существования.

Загадка символа (не имеющая само по себе разгадки, как и загадка Сфинкса) «подталкивает падающего» к интуитивно-метафорическому познанию себя в соотношении с миром явлений, но «падение» познающего продолжается до точки – центра Лабиринта Бытия, до внезапного исчезновения себя и всего в бесконечно едином, и далее вновь возвращение к новой возможности познания. И только игра дает абсолютный объем возможностей, как опыт проб самого себя. Единственно игра позволяет раздвинуть тиски страха и максимально непринужденно погрузиться в самого себя.

Таким образом, игровой принцип является неотъемлемым качеством и необходимым условием «идеальной модели мироощущения».

Может показаться, что мы излишне подробно останавливаемся на вопросах, не имеющих, на первый взгляд, отношения к предмету нашего исследования – эволюции любительских форм сценической культуры. Но, говоря о культовом происхождении «Театрона» как явления, мы приближаемся к пониманию (не определению) его сущности, общей для всех сверхсистем.

Условно обозначим, что «идеациональной сверхсистеме» присуще неразрывное единство церемоний и ритуалов, т.е. внешнего и внутреннего. «Идеалистическая сверхсистема начинает переход к их разрушению. «Чувственное искусство», профессиональное, носит чисто внешний, «церемониальный» характер. Но сущность объективна в действии своих законов независимо от временных установок и искажений. В этой, чисто условной, схеме «конструктивное любительство» имеет принцип и м п у л ь с а воссоздания утраченного единства на основе «идеальной модели мироощущения», с присущей ей подвижностью и видоизменяемостью.

Задача культовых институтов древности – самосовершенствование. Так как все психофизические техники, созданные ими и дошедшие через «консервацию» монастырей (ашрамов, дацанов), в какой-то тысячной доле, до наших дней, не делают человека лучше, но помогают ему «сделать себя», познать мир в его единстве, целостности. Совершенствование – самоцель индивидуальности, а не средство достижения личного благополучия или удовлетворения общественных запросов.

Культовые институты древности были основаны на единой религии мудрости, лежащие так же в основе всех ныне существующих верований. Они существенно отличались от их поздних искажений, в которых закон ограничения (жертвы) подменялся способом ограниченности слепой веры. Приобщение к этому знанию приходило не только посредством посвящения – таинства, но и публичной передачи естественно, в адаптированном виде, на основе метафорически-аллегорического мышления школ Мистерий. «Интравертированный» способ самопознания переводился в «экстравертированный», то есть через другого в игре. При этом цели и задачи «ритуала» и «церемонии» были едины, но различались как средства.

Разделение участников обрядов-церемоний на «актеров» и «зрителей», создание мифа-повествования, особо тщательный выбор специального места, предназначенного и отвечающего всем сакральным требованиям для этих действ – все это проводилось с целью непринужденного приобщения более широкого круга лиц. «Театрон» создавался с целью отраженного моделирования ситуации в ее разрешении по простой схеме: «как надо» и «как не надо» поступать. Это не значит, что ситуация программировалась, она давалась в творчески отраженном проявлении, через миф – символ, который вызывал через игру «актера» активно творческое участие «зрителя». Моделирование отражения в игровой форме подавалось не как умение жить вообще, а знание техники поведения микрокосма в макрокосме, приобретенное поиском – восхождением участников мистерий, для каждого конкретного случая, при полной свободе выбора и отбора в самопознании по закону вместимости.

Процесс передачи – прикосновения шел дальше. Отраженные космогонические законы и принципы в более адаптированном виде передавались широким массам, где усвоенные модели закреплялись в игровой форме празднеств, игрищ, гуляний. Где человек раскованно и непринужденно мог прикасаться и познавать всем существом, душой и телом высшее совершенство, в котором нет места делению на мораль и красоту. Пела и плясала душа, а тело, подхваченное вибрациями впечатлений и ощущений, парило в легкой невесомости (редкий факт ранения товарища в тризновой сече у русичей или ритуальной схватке у козаков-характерников, признавался следствием внутреннего несовершенства, не результатом боевой и физической подготовки).

Сущность «идеальной культуры» (т.е. развитие человека в вертикаль) не ограничивается богослужением (в некоторых, кстати, ритуал жертвы – радость и ликование, а не кровопролитие), а ее основополагающим принципом является принцип познания Творения в сотворчестве с самодвижущимися Законами мироздания, не отделяя и, тем более, не противопоставляя себя, а творчески следуя им через самопознание. В этом принципе заключается функциональная направленность древних культовых институтов, распространяющаяся на все сферы человеческой деятельности, как единое целое.

В дальнейшем, по ряду сложных причин, не затрагиваемых в данной работе, происходит последовательное деление целого на части. Процесс дихотомии завершается образованием, так называемых, светских и религиозных учреждений, которые, по тем же причинам, одинаково настаивают на внешней стороне церемоний.

Очень непродолжительный период равновесия, наметившийся дискретности, идеалистической сверхкультуры. Период яркой вспышки самоотделения, самовыделения, одним словом, «самости», еще осознающей себя в контексте целого. Освещенная всполохами уходящей эпохи Знаний, с закатом которой померкнет свет солнца Аменхотепа-Эхнатона, пресечется отчаянная попытка Юлиана-отступника вернуть разрушенное, а всего несколько лет перикловых Афин дадут направленный импульс многовековому развитию западноевропейской культуры. И, ослепленный уходящим светом, человек погрузит себя в гордую тьму самонадеянной самодеятельности чувственной культуры, парадоксально закрепленной №профессионализмом». Ибо, художник идеалистической культуры (не говоря о культуре периода Знаний) еще самоуничижал себя и растворял свою самость в обществе себе подобных: Фидий, Поликлет, Софокл были лишь первыми среди равных. Они еще не стали, как художники чувственной культуры, «профессионалами», целиком поглощенными искусством ради искусства, и потому «свободными» от сущности искусства.

Инволюцию творческого свершения можно обозначить кратко: от отражения целостного к коллапсированному самовыражению, как результат дихотомии единого процесса миротворчества.

§ 7