Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Классические розы






Автор: Игорь Северянин

 

Как хороши, как свежи были розы

В моем саду! Как взор прельщали мой!

Как я молил весенние морозы

Не трогать их холодною рукой!

Автор: И. Мятлев. 1843 г.

 

В те времена, когда роились грезы

В сердцах людей, прозрачны и ясны,

Как хороши, как свежи были розы

Моей любви, и славы, и весны!

 

Прошли лета, и всюду льются слезы...

Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране...

Как хороши, как свежи ныне розы

Воспоминаний о минувшем дне!

 

Но дни идут - уже стихают грезы.

Вернуться в дом Россия ищет троп...

Как хороши, как свежи будут розы,

Моей страной мне брошенные в гроб!

1925

 

В подпитии я вышел из кружала...

Извозчик! Чай заждался седока!

Вези меня, лиха беда начало –

До следующего, братец, кабака!

Крадется ночь под лай собак бездомных,

Я пьян слегка – еще душа горит...

Между домов с рядами окон тёмных

Неверный свет роняют фонари...

Прибавь аллюр, поехали к «Максиму»!

Держи два франка сверху, силь ву пле!

Мы будем пить сегодня за Россию,

Хоть нет для нас России на земле!

Ты не смотри, что я в пиджачной паре –

Я офицер гвардейского полка!

Сегодня День рожденья Государя...

Я пьян, а ты не знаешь языка!

Друзья, поди, заждались в ресторане!

Парле ву рюс? Гони, мон шер, скорей!

А Государя, братец расстреляли...

Ведь и у вас казнили королей!

Сегодня я – ни слова по-французски –

Наговорился всласть за столько лет!

Сейчас мы выпьем водочки по-русски!...

Хотя у вас хорошей водки нет

...Спасибо, братец, докатили быстро!

Держи на чай, по-вашему, – вино!

Я, знаешь, сам работаю таксистом,

На Монпарнасе, у месье Арно...

Вот, мез ами встречают у кружала!

Вот Боря, князь, и в прошлом лейб-корнет...

Адьё, француз! Мы не начнём сначала.

Россия – есть! Но Государя – нет!

 

Опрокинулось небо

и тонет в широком Дону,

Ветер по степи рыщет и гнет ковыли до земли, Отвлечешься, развеешься,

только забудешь войну -

И тотчас громовые раскаты услышишь вдали.

То не гром, господа!

Наступает последний парад!

Словно красный пожар,

на востоке пылает рассвет.

Мы идем в этот бой

не для славы, не ради наград,

На победу надежда мала, только выбора нет!

Будут прокляты те,

кто остался стоять в стороне -

Те, кто предал,

и те, кто на это спокойно смотрел!

Вы поймете,

что гибнет Россия по вашей вине,

Лишь тогда, когда красные вас поведут на расстрел!

Ну а мы - не умеем, не выучены выбирать

Между честью и подлостью, долгом и красным пайком,

Так, как шли побеждать, нам придется идти умирать

За трехцветное знамя, что в небе летит над полком.

Так вперед, господа! И летим мы вперед под огнем,

Пулеметной пальбой

заглушен дробный топот копыт.

И на полном скаку

я вдруг падаю вместе с конем

И понять не могу,

что со мной – неужели убит?!..

 

 

Поручик Голицын (автор неизвестен) Четвёртые сутки пылают станицы, потеет дождями донская весна,

Не падайте духом, поручик Голицын, корнет Оболенский, налейте вина!

А где-то ведь тройки проносятся к “Яру”, луна равнодушная смотрит им вслед.

А в комнатах наших сидят комиссары, и девочек наших ведут в кабинет.

Мы сумрачным Доном идем эскадроном, так благослови нас, Россия-страна!

Корнет Оболенский, раздайте патроны, поручик Голицын, надеть ордена!

Ведь завтра под утро на красную сволочь развернутой лавой пойдет эскадрон,

Спустилась на Родину черная полночь, сверкают лишь звездочки наших погон.

За павших друзей, за поруганный кров наш, за все комиссарам отплатим сполна,

Поручик Голицын, к атаке готовьтесь, корнет Оболенский, седлайте коня!

А воздух Отчизны прозрачный и синий, да горькая пыль деревенских дорог,

Они за Россию, и мы за Россию, корнет Оболенский, так с кем же наш Бог?

Напрасно невесты нас ждут в Петербурге, и ночи в собранье, увы, не для нас,

Теперь за спиною окопы и вьюги, оставлены нами и Крым, и Кавказ.

Над нами кружат черно-красные птицы, три года прошли, как безрадостный сон.

Оставьте надежды, поручик Голицын, в стволе остается последний патрон.

А утром, как прежде, забрезжило солнце,

корабль “Император” застыл, как стрела,

Поручик Голицын, а может, вернемся, зачем нам, поручик, чужая земля?

Подрублены корни, разграблены гнезда, и наших любимых давно уже нет.

Поручик, на Родину мы не вернемся, встаёт над Россией кровавый рассвет

 

 

 

ПОКАЯННАЯ
Со святыми в селеньях небесных упокой, Боже, павших в бою
За родную страну, и безвестных, убиенных за веру Твою.
Имена их Ты, Господи, веси, кто заполнил безвестных могил
Длинный ряд, всех пропавших без вести, всех, в подвалах ЧК кто почил.
Истекали когда они кровью, ни один дорогой человек
Не склонился у их изголовья, не закрыл холодеющих век.
Миновали кого вражьи пули, доконали тифозные вши,
А другие навеки уснули на постах в неизвестной глуши.
Завывали в полях волчьи своры, в подвалах ЧК гул мотора
Заглушал убиваемых вздох.
Сохрани, Боже, воспоминанье, да пройдет оно из рода в род,
Об их подвигах, смерти, страданьях - за отчизну и русский народ.
Святый Боже, спаси и помилуй, отпусти величайший наш грех,
Что мы, жизнь сохранивши и силы, забываем подвижников тех.
Замоливши лишь грех, из скитанья возвратимся к земле, залитой
Жарким потом, слезами страданья и их жертвенной кровью святой.
Всеблагий, Всемогущий, помилуй, обрати на Россию свой взор,
Возврати ей и славу и силу и сними поношений позор. (Белая Церковь, 1927 год)
Полковник Н. А. Чудинов

 

 

В офицерской шинели, залатанной грубо,

По-солдатски, погибшим в Крыму денщиком

(Дай, Ты, Боже, ему на том свете подругу

и землицу, и дом… дай, хотя бы на том!),

я вступаю в Париж не военным, не пленным...

Я - цивильный, я - бывший - везде и нигде!

И гражданство моё просто белая пена

На холодной, родной черноморской воде!

 

Я вступаю, вернее, въезжаю, конечно…

Это сто лет назад мой прапрадед - вступал!

Но парижским жандармам привычно замечен:

Третий класс. Из Белграда. Лионский вокзал.

Паспорт Нансена. Так. Без сантима в кармане.

Офицер. Хоть и виды видала шинель.

Всё ж, союзник вчерашний! Я сам - при Седане,

В штыковые ходил на проклятых бошей!

 

Это всё у жандарма во взгляде прочёл я.

Козырнув, он вернул документы: Бон шанс!

Я отдал ему честь, каблуками прищёлкнув,

И на выход пошёл, за которым Бель Франс!

Две войны - где нас черти и кони носили?

Щедро кровью крестили мы снег и траву!

Я сегодня - Никто! Эмигрант из России…

Прибыл в город Париж, а хотелось… в Москву!

 

Боже! Знаю, что грешен, но это уж слишком!

Я из фляги на рю выпил водки глоток,

Чтобы в землю не лечь под каким-то Парижском, -

Александровск, Каховка, хотя б - Перекоп!

Помню славные сшибки, бои посерьёзней,

И шрапнельные залпы в упор по цепи!

И горящие хаты, и воздух морозный,

Помню лавы казачьи на белой степи…

 

А потом… пароходы и плач, и сирены…

Мы стояли на палубах, словно в бреду!

Нет России моей… только белая пена,

Черноморская пена в двадцатом году!

… Что-то, право, раскис, командир батальона!

Чай корниловцы ждут за накрытым столом!

За Россию нальём, за цветные погоны…

А потом - за Париж… кров, но всё же не дом!

 

 

У " максима" кровь - водица,

Он лопочет - не уснет.

В белокаменной столице

Комиссары с матросней.

Тьма висит над Перекопом,

Ждут околыши утра:

Завтра все погибнем скопом,

Золотые юнкера...

 

Переполнен Севастополь

Дрянью - Божья благодать,

Не видать первопрестольной

Нам России, не видать.

Где носила, где косила

Наша белая судьба -

Кровь-водица у " максима",

И у нас не голуба...

 

Вот рассвет, как серый глянец,

Ухмыляется " максим":

Через прорезь, братец, глянем

На пророков и мессий.

Был Господь бы, попросил бы -

Нет, о жизни бы не стал -

Схоронить меня в России,

Можно даже без креста...

 

Все, Татьяна Михайловна,

В пулемете нет лент.

Обо мне не слыхали вы

Столько зим, столько лет.

Вы вернетесь на Сретенку

Жарким каменным летом.

На окне там отметинка,

Впрочем, дело не в этом.

 

 

Завтра поутру бой, господа офицеры,

Уж не знаю, как вы, только я не боюсь

Умирать за свою православную веру,

За родимый наш край, за Великую Русь.

 

Завтра кони заржут, загрохочут орудья,

Снова литься рекой будет “клюквенный сок”,

И друг в друга стрелять будут русские люди…

Для кого ж «не убий» заповедовал Бог?

 

Завтра будем рубить коммунистов в капусту

За поруганный быт, оскверненный язык,

За потерянный смысл слова гордого “русский”,

За могилы отцов, что порочит мужик.

 

Но в истории нас, знаю я, обесславят,

Над могилою нашей не грянет оркестр…

Пропоет соловей горько “вечную память”,

А последней наградой – березовый крест.

 

 

 

Случайный дом в степи ночной,

Огонь свечи, слепые тени,

А за саманною стеной

Льет над Россией дождь осенний.

 

Поднимем в кружках синий спирт

За перекопскую твердыню...

А где-то матушка не спит

И молит Господа о сыне.

 

Париж. Мансарда в два окна.

Стучит по крыше дождь осенний.

Бутылка белого вина

Не разрешит моих сомнений.

 

Чу, ближе, ближе дробь копыт

Под свист клинков заиндевелых!

И ветер мчится по степи,

И цвет у ветра белый, белый...

 

Господь, на ком твоя печать?

И кто из братьев нынче Каин?

Россию, мачеху и мать,

Боготворю и проклинаю...

 

И снится мне тот дом чужой

В ночь накануне отступленья,

Огонь свечи, сухарь ржаной

И над Россией дождь осенний.

 

 

Из ниоткуда - в никуда

 

Святая связь времен утрачена –

Нас больше нету, Господа!

Плывем распяты, расказачены,

Из ниоткуда в никуда.

Нас все терзали опасения –

Куда направим мы страну.

Не уповайте на спасение,

Когда корабль идет ко дну.

Мы ошарашены, растеряны,

Кругом кровавая вода.

Плывем повешены, расстреляны,

Из ниоткуда в никуда.

Погибнут с нами дети, женщины,

Ни поясов, ни шлюпок нет.

Мы со страданием повенчаны

Теперь на много-много лет.

Отныне мы нигде не прошены,

И нам попутчицей беда.

Плывем на волю волнам брошены,

Из ниоткуда в никуда.

Святая связь времен утрачена,

Нас больше нету, Господа!

Плывем распяты, расказачены,

Из ниоткуда в никуда.

 

 

Нам уже давно за тридцать,

Кони мчатся по пятам.

Не пора ли застрелиться,

Господин штабс-капитан?

Блещет маковками терем

В сладкосиней вышине.

Не пора ли нам примерить

деревянную шинель?

Дней последних злую гамму

Доиграл судьбы рояль...

Не пора ли нашим дамам

Черную надеть вуаль?

 

Пол-России в дыму, дымом застланы дали,

Наши судьбы подобны горячечным снам.

Все, что мы не смогли, все, что мы потеряли,

Пусть зачтется когда-нибудь все-таки нам.

Что творится с Россией? что с русской землею?

Не росою, а кровью умыта она!

Император расстрелян со всею семьею,

Брата вешает брат - вот такая война.

Всюду смерть, всюду хаос, расстрелы, застенки,

Как спасти нам державу от этих людей,

Если цвет русской нации гибнет у стенки,

Если женщин они не щадят и детей?

Ах, жива ли Аннет? помню первые встречи,

Как гуляли мы с ней в златоглавой Москве...

Ныне голод у них, топят книгами печи,

Да над трупами бьется их флаг в синеве.

Весь охвачен народ разрушительной страстью,

Но ему непонятно средь воплей лихих,

Что устроят они узурпацию власти,

Диктатура же хамов страшнее других.

Это поняли мы, но пред ними бессильны,

Если с ними народ, если люди глупы...

На кострах красных флагов сгорает Россия

Под восторженный рев полупьяной толпы.

 

Девять дней отступали до последней земли.

Скольких мы потеряли в придорожной пыли!

В этом парке у моря будем насмерть стоять -

Просто некуда более нам отступать.

А за нами морские волны лижут гранит.

А пред нами Россия пыльной степью лежит.

Пыль стоит над степями от ударов копыт,

Черный дым над полями поднимаясь, летит.

Над последней стоянкою запылает закат,

И нагрянет с тачанками их передний отряд.

Остаемся на месте, смерть сумеем принять,

Жизнь отнимут, но чести им у нас не отнять.

Боже наш, боже правый, где же правда твоя?

На обломках державы вопрошаю тебя!

В этот вечер навечно обратимся в ничто,

Все мы грешны, конечно, но Россию - за что?

Натерпелась немало от минувших веков,

Но еще не бывало с ней таких катастроф.

Этот новый мессия все сметет, что же даст?

Вдруг не сможешь, Россия, ты стерпеть в этот раз?

Небо синее, синее, дали в дымке пусты.

Мы пред нашей Россиею оставались чисты,

Но теперь умираем, не спася - погубя!

На кого оставляем, Россия, тебя?

Ах, Россия, что сделают эти люди с тобой,

Все снесут неумелою грубой рукой.

Мчит слепая стихия, и куда занесет?

Ах, Россия, Россия, ты прости нас за все!

Ты прости нас, Россия, тебе были верны,

Но сегодня бессильны прежней славы сыны.

Нам испить эту чашу, как горька в ней вода!

Это общая наша вина и беда.

 

 

Отгорели пожары российской Вандеи,

На поля и погосты сошла тишина...

Мы вино благородное Белой идеи,

Словно горькую чашу испили до дна.

Не разверзлась земля,

Гром небесный не грянул,

Когда вновь на Голгофу влачили Христа,

И снаряды дырявили древние храмы,

И хулу поневоле творили уста.

Кони сбили копыта, штыки затупились,

Как патронные ящики, души пусты...

Уж по трапам отмерены первые мили

От гранита последней российской версты.

Все теперь эмигранты, а проще изгои,

Заплатившие красной ценой за исход.

Вот Россия коснулась небес за кормою,

И обуглились створы небесных ворот.

Что ж, солдаты поруганной, изгнанной веры,

Наша армия – дым отгоревших побед?

Мы обломки ее, господа офицеры,

И опора престола, которого нет!

Но придут времена и «исполнятся сроки»,

И потомки постигнут, что кровь – не вода.

По Делам своим каждый заплатит в итоге,

Только нам ли бояться Господня суда!

 

 

Мы юности фактически не знали,

Попав из корпуса в походное седло,

И без раздумия, без жалоб променяли

На дым костров домашнее тепло.

В уроках мужества мы закаляли души,

От слез удерживали детские сердца,

Борясь за Родину на море и на суше

Во имя верности до смертного конца...

Бывало нелегко. Бывало часто тяжко -

Ребенок все-таки страдает без семьи...

И часто слышала кадетская фуражка,

Как мы выплакивали горести свои,

Но плакали не вслух, а затаив рыданья.

Нас окружали дни походов и боев,

Мы видели вокруг суровость и страданья,

Мы впитывали боль предсмертных, горьких слов...

Так юность и прошла простреленной страницей...

Мы стали взрослыми уже в пятнадцать лет,

Но, сохранив в душе стремленье помолиться,

Встречая у костров безрадостный рассвет.

И нежность не ушла, она осталась где-то

Запрятанной в душе, как драгоценный клад.

Она вела меня (и до сих пор кадета!)

Сквозь каторжные дни и подсоветский ад...

Она пришла со мной сюда, за океаны,

К пределу жизненной скитальческой межи,

Чтоб проводить потом туда, в иные страны,

За наши бедные земные рубежи...

 

Не надо грустить, господа офицеры,

Что мы потеряли, того не вернуть...

Пусть нету отечества, нету уж веры,

И кровью отмечен не лёгкий наш путь.

 

Пусть мы неприятелем к Дону прижаты –

За нами осталась полоска земли...

Пылают станицы, посёлки и хаты, -

А что же ещё там поджечь не смогли

 

По нашим следам смерть над степью несётся, -

Спасибо, друзья, что я здесь не один.

Погибнуть и мне в этой схватке придётся –

Ведь я тоже русский, и я - дворянин.

 

Пусть нас обдувает степными ветрами

Никто не узнает, где мы полегли.

А чтобы Россия всегда была с нами, -

Возьмите по горсточке русской земли.

 

 

 

Все теперь против нас, будто мы и креста не носили.
Словно аспиды мы басурманской крови,
Даже места нам нет в ошалевшей от горя России,
И Господь нас не слышит - зови не зови.

Вот уж год мы не спим, под мундирами прячем обиду,
Ждем холопскую пулю пониже петлиц.
Вот уж год, как Тобольск отзвонил по царю панихиду,
И предали анафеме души убийц.

И не Бог и не царь, и не боль и не совесть,
Всё б им " тюрьмы долой" да " пожар до небес".
И судьба нам читать эту страшную повесть
В воспаленных глазах матерей да невест.

И глядят нам во след они долго в безмолвном укоре,
Как покинутый дом на дорогу из тьмы.
Отступать дальше некуда - сзади Японское море,
Здесь кончается наша Россия и мы.

В красном Питере кружится, бесится белая вьюга,
Белый иней по стенам московских церквей,
В белом небе ни радости нет, ни испуга,
Только скорбь Божьей Матери по России моей.

 

 

 

Мы ходили в атаку все

По кровавой степной росе.

Мы оставили отчий дом

Перед страшным судом.

 

Это было со мной и с тобой -

Наш последний смертельный бой.

То, что помнит из нас любой,

Стало нашей судьбой.

Это было со мной и с тобой.

 

Нас застала беда врасплох -

Не понять, кто хорош, кто плох.

И мы служим одной стране

На гражданской войне

 

Наши души полны обид -

Уже каждый второй убит.

Каждый первый слезу смахнул,

Но с пути не свернул.

 

И как птицы летят в дали,

Не хватило им здесь земли.

Ну а нам улетать нельзя -

Это наша земля.

 

Это было со мной и с тобой -

Наш последний смертельный бой.

То, что помнит из нас любой,

Стало нашей судьбой.

Это было со мной и с тобой

 

 

Вы помните: осень, Исход, Севастополь в двадцатом,

Закат задымлённый и плач эскадронной трубы...

А здесь, облака дождевые, как серая вата,

И снег в ноябре, словно глупая шутка судьбы.

В ночи фиолетовой плещут Большие бульвары

Букетами запахов кофе, вина и духов...

Под Новым мостом завернулись в газеты клошары –

От прошлого – сны, впереди – ни весны, ни долгов.

Нам тоже долгов не отдать, не вернуть, но ответьте:

Куда нас виденья ночные уносят в бреду?

Вопрос риторичен. В Россию, полковник, за смертью,

Где мы умереть не сумели в двадцатом году.

Мы живы сегодняшним днем да снежком прошлогодним,

Что падал в тот вечер из горних, нездешних высот

И в жидкую грязь, превращался на стонущих сходнях...

А за Инкерманом дроздовский стучал пулемёт.

Не мне уповать на Европы брезгливую жалость:

Вчера офицер, а сегодня – крупье иль тапёр...

Отечества дымом настолько душа пропиталась,

Что кажется ненависть с кровью сочатся из пор!

Ни песней, ни водкой мне с осени той не согреться,

Всё слышатся в сумерках такты далёкой стрельбы...

И подает снег, прожигая шинели до сердца,

Качаются сходни под плач эскадронной трубы.

 

Третий год по России нас бурей швыряет,

Третий год греюсь я у походных костров,

Третий год я людей, дорогих мне, теряю

В мясорубке страшнейшей из всех катастроф.

Не дойдя до Москвы, не добравшись до Крыма,

Я застрял средь России, объятой огнем.

Небеса скрыты пологом черного дыма -

Нас не видит Господь, мы забыли о нем.

Все теперь позади: лихорадка сражений,

Радость наших побед, горечь наших утрат,

И кошмар отступлений, и боль поражений,

И последний тот бой, наш последний парад.

Я тебя потерял, где теперь ты, не знаю -

Дай-то бог, чтоб в Париже, а вдруг в ВЧК?

Режет сердце в груди- как тебя вспоминаю,

Комом в горле становится злая тоска.

Ты теперь бы, должно быть, меня не узнала,

А узнав - ужаснулась тому, чем я стал.

Помнишь ли упоенье последнего бала?

Ах, каким все прекрасным тогда я считал!

Вот и кончился бал, господа офицеры!

И вчерашний лакей гонит нас от ворот...

Ни любви, ни России, ни славы, ни веры!

Торжествующий хам, веселящийся сброд!

Как герои, погибли Орлов и Голицын,

Помню смерть Трубецкого, и как схоронил

Своего денщика, что в бою за Царицын

Своей грудью от пули меня заслонил.

Позади у меня – лишь кресты да могилы,

Впереди - только кровь бесполезной борьбы,

И надежд - никаких! Дай мне, Господи, силы

Не лишиться рассудка от этой судьбы!

 

 

Колокольные звоны, колокольные звоны...

В круговерти белесой ни крестов, ни могил.

Только фыркают кони, только фыркают кони...

Над последней дорогой вьётся снежная пыль.

Зачехленное знамя, зачумленное время,

Потускнели погоны на потертом сукне.

То ли благовест слышу над Москвою весенней,

То ли звон погребальный вдруг почудился мне.

Колокольные звоны, колокольные звоны...

Что ж вы рвете мне душу безнадежной мольбой –

То ли стоном державы по величью былому

То ли матушки плачем над сыновней судьбой?!

Над последней дорогой солнце стынет багрово,

Предзакатные тени на багряном снегу, -

То ль по крови замерзшей барабанят подковы,

То ли звон колокольный – разобрать не могу.

То ль звонарь полупьяный, то ль безумное время.

Я не знаю, что будет, все что было, забыл...

Только фыркают кони, только звякает стремя,

В круговерти белесой ни крестов, ни могил.

 

 

 

Мы русские люди, мы люди изгнания;
Потомки семей храбрецов
Мы изгнаны с Родины без сострадания
За грешные нравы отцов.
Ушли мы сражаясь, ушли мы страдая,
С просторов Великой Земли.
О, Русь наша мать! О, Россия родная
Сыновным молитвам внемли!

Ты слышишь, о чем говорят те молитвы?
Мы снова готовы схватиться за меч,
Готовы мы вынести новые битвы,
Готовы за Родину лечь.
Чу, слышится стон из души наболевшей,
То голос из Русской груди.
Россия! Мы слышим! Твой вопль долетевший
Позвал нас! Страдалица жди!
В поход! Собирайтесь! Гусары, уланы
Скорей становитесь в ряды!
Уж веют знамена, трещат барабаны...
Уж видятся схваток следы!..

Но все это грезы, все это мечтанья,
Мечты наболевшей души...
Мы русские люди, мы люди изгнания,
Вдали от России.., в глуши...

Сентябрь 1923 года. Борис Ушаков
Кадет 3 класса IX выпуска ККК
Умер в ноябре 1923 года.


 

        Голубые князья, господа офицеры! Ждет с надеждою вас православная Русь. Лихолетье уходит, возвращается Вера, Вместе с вами за Родину я помолюсь. Вам нельзя не вернуться: здесь святые могилы Ваших предков и тех, кто когда-то здесь жил. Знают все на Руси, что в корнях наша сила, Без Отчизны любимой свет вам будет не мил. Без Российских берез, где-то там на чужбине, Господа вы живете, Русь в душе сохранив. Нет давно уже тех, кто паркет жег в камине, Зимний в пору лихую дворец захватив… Мгла окутала нас, свет затмила идея. Православия дух вдруг на годы поник. И жила моя Русь, глаз поднять вверх, не смея, Та идея была нам лишь входом в тупик. Голубые князья, господа офицеры! Вы к России потомкам привили любовь. На балах будут, дам приглашать кавалеры, Вашим внукам дано возродить это вновь

 

 

Последняя осень

Автор не установлен

 

Напишу через час после схватки –

А сейчас не могу, не проси.

Эскадроны летят без оглядки,

Унося мертвецов на рыси

Мы у Господа Бога пощады не просим

Только пыль да копыта, да пуля вдогон.

И кресты вышивает последняя осень

По истертому золоту наших погон.

Напишу через час после смерти –

А сейчас не кричи не зови

Похоронный сургуч на конверте

На моей замесили крови

Нас уже не хватает в шеренгах по восемь,

И к предсмертной атаке готов эскадрон...

И кресты вышивает последняя осень

По истертому золоту наших погон.

И от боли душевной желанье напиться.

Продаются святыни, и совесть, и честь

Господа офицеры разве можем смириться,

Пока Родина есть, да и мы еще есть.

Мы у Господа Бога прощенья не просим.

Черт и дьявол не знают, где наш гарнизон.

И кресты вышивает последняя осень

По истертому золоту наших погон.

 

 

 

Закатилася зорька за лес, словно канула,

Понадвинулся неба холодный сапфир.

Может быть, и просил брат пощады у Каина,

Только нам не менять офицерский мундир.

 

Затаилася речка под низкими тучами,

Зашептала тревожная черная гать,

Мне письма написать не представилось случая,

Чтоб проститься с тобой да добра пожелать.

 

А на той стороне комиссарский редут –

только тронь, а ну! -

Разорвет тишину пулеметами смерть.

Мы в ненастную ночь перейдем на ту сторону,

Чтоб в последней атаке себя не жалеть.

 

И присяга ясней, и. молитва навязчивей,

Когда бой безнадежен и чуда не жди.

Ты холодным штыком мое сердце горячее,

Не жалея мундир, осади, остуди.

 

Растревожится зорька пальбою да стонами,

Запрокинется в траву вчерашний корнет.

На убитом шинель с золотыми погонами.

Дорогое сукно спрячет сабельный след.

 

Да простит меня всё,

что я кровью своею испачкаю,

И все те, обо мне чия память, крепка,

Как скатится слеза на мою фотокарточку

И закроет альбом дорогая рука.

 

 

 

Моя тюрьма – минувшие года,

но ими жив, я узник добровольный,

Колокола моей первопрестольной

звонят во мне до Страшного Суда.

Воспоминаний слаще тем отрава,

чем горше хлеб чужого бытия...

Там лишь одно подобие державы,

здесь лишь одно подобие меня

Париж привык к российским чужакам,

Москва, Россия... как давно всё было!

Вновь кальвадос течет огнем по жилам,

но не идут погоны к пиджакам.

Уже давно разбиты переправы,

и не сменить усталого коня...

Там лишь одно подобие державы,

здесь лишь одно подобие меня.

Что ж, можно пить коньяк или перно,

затем друг другу порыдать в жилетку,

Или сыграть в гусарскую рулетку,

или послушать в Опера Гуно!

обломок лет безумия и славы,

Незваный гость без завтрашнего дня...

там лишь одно подобие державы,

Здесь лишь одно подобие меня.

 

 

Там птиц голоса, как последние стоны,

Усадьбы мертвы и не слышат мой зов.

Там листья - погоны, полянки - шинели,

Тропинки - следы молодых юнкеров.

 

В садах - тишина, блеклый луч на постели.

В душе - диким эхом немыслимый бег.

Но ветер - надежда, цветы - акварели,

Дорога - прощанье с ушедшим навек.

 

Исхожены смертью знакомые тропы,

Но в памяти свет наползающих туч,

Там ночь - чья-то ласка, рассвет - чей-то шепот,

Там полдень - беседка и вьющийся плющ.

 

Мерцание звезд - как осколки короны

Над миром забытых врагом уголков.

Там листья - погоны, полянки - шинели,

Тропинки - следы молодых юнкеров.

 

Пройдут века, ночные тени
Разгонит светлая заря,
И мы склонимся на колени
К ногам Державного Царя.
Забудет Русь свои печали,
Кровавых распрей времена;
Но сохранят веков скрижали
Святых Страдальцев Имена.
На месте том, где люди злые
Сжигали Тех, Кто святы нам,
Поднимет главы золотые
Победоносный Божий Храм.
И, Русь с небес благословляя,
Восстанет Образ неземной
Царя-Страдальца Николая
С Его замученной Семьей.

 

Все темные силы проснулись от спячки, одних

ослепляя, других - погубя,

В кровавом бреду, в полоумной горячке Россия казнит, убивает себя.

Что правда, свобода, коль нет даже хлеба? Костями засеяны наши поля!

Над нами бездонное, черное небо, под нами - залитая кровью земля.

На белом снегу стынут красные пятна, Россия больна, безнадежно больна!

Увы, слишком многим еще не понятно, кому это нужно и чья здесь вина.

В замерзшей и замершей Первопрестольной аресты, расстрелы, отчаянье, страх,

Куранты стоят, звон умолк колокольный, лишь стаи ворон на церковных крестах.

Где мир, где порядок, где слава, где совесть? холопская банда в Московском Кремле...

И кровью написана страшная повесть об этой покинутой Богом земле.

Все рухнуло разом, растерзано в клочья! И пал Третий Рим жертвой диких племен!

Бескрайнею степью, холодною ночью сквозь белую вьюгу идем за кордон.

А белая вьюга колышет знамена и свищет, и стонет, и бьется вдали,

И звездочки снега летят на погоны - с беззвездного неба на плаху земли.

О, что же наделала ты, Русь Святая! Тебе мы уже неспособны помочь!

Лишь белая вьюга наш след заметает, за красным закатом - бескрайняя ночь...

 

    Каждый из нас офицер боевой, Входим в разрушенный город ночной. Нет ни людей в нем, ни даже собак, Вьюга лишь воем тревожит покой Вымерших улиц, закованных в мрак. Наших коней топот в черных стенах Эхом зловещим и жутким звучит, В такт дребезжат ему окна в домах, Вьюга- волчица зловеще скулит. Скоро покинем мы город ночной, Скоро уйдём мы отсюда туда, Где предстоит нам упорнейший бой, Где кровь польётся рекой, как вода. Труден наш путь, но из нас ни один Не задрожит перед смерти лицом - Каждый из нас офицер, дворянин, Каждый из нас не бывал подлецом. За Православие, Русь и Царя Смело и гордо пойдём мы на смерть - Нас упокоит родная земля, Пухом нам станет родимая твердь. Мы покидаем обугленный мглой Город, где нет ни людей, ни собак, Где только ветер тревожит покой Вымерших улиц, закованных в мрак. Автор: Иванов-Остославский Павел Игоревич

 

О прошлом, господин полковник,

ЖалЖЖалеть не надо жизнь прошла-

Всего, по счастью, не упомнить

Так вспомним жаркие дела!

Венец терновый¦ свой наденьте

Немой свидетель тех побед,

Которым для трубы и флейты

Достойных маршей ныне нет.

Грустить о будущем не стоит,

Что впереди то впереди-

Но, если снится поле боя,

То сердце екает в груди-

Еще отпущено немало,

И это предстоит пройти-

Так поднимите же забрало,

Врагов сметая на пути!

Ничто не заставит забыть

Страну, где когда-то рожден-

Хоть сто морей переплыть

Она возвратится в твой сон.

 

Я в атаку последнюю шел,

но судьба изменила герою...

Плюс к тому - оказался тяжел

тот снаряд, что упал под горою.

Хорошо! И дымком понесло,

и предсмертные слезы просохли...

Плюс к тому - умереть повезло:

те, кто выжил, в плену передохли.

Плюс к тому - тишина... тишина...

Не слыхать разговора винтовок...

...И вползают на грудь ордена,

давят лапками божьих коровок.

 

Я в бой бросался с головой

Пощады не прося у смерти,

И не виновен, что живой

Остался в этой круговерти.

 

Мы проливали кровь и пот,

С народом откровенны были.

Нас победили. Только вот

Идею нашу не убили.

 

Пускай схоронят нас сейчас,

Но наша Суть не канет в Лету,

Она воспрянет в нужный час

И победит. Я верю в это!

 

 

Перегорит костер и перетлеет,

Земле нужна холодная зола.

Уже никто напомнить не посмеет

О страшных днях бессмысленного зла.

…Обоих нас блюла рука Господня,

Когда, почуяв смертную тоску,

Я, весь в крови, ронял свои поводья,

А ты, в крови, склонялся на луку.

Тогда с тобой мы что-то проглядели,

Смотри, чтоб нам опять не проглядеть:

Не для того ль мы оба уцелели,

Чтоб вместе за Отчизну умереть?

– Николай Туроверов

 

 

Баронессе Софии де Боде

Еще пять минут - и окончится пьеса,

И в небе высоком погаснет звезда...

Не слишком ли быстрый аллюр, баронесса?

Уйти в мир иной мы успеем всегда.

В атаке ваш голос, насмешливо резкий,

Звенит, не стыдясь крепких слов в языке.

Блестят газыри на изящной черкеске,

И лёгкая шашка зажата в руке.

Мы, Богом забытые, степью унылой

Без хлеба и крова прошли «на ура».

Вчера нас навеки покинул Корнилов.

А нынче и нам собираться пора.

Последний резерв православного войска –

Две сотни казачьих да наш эскадрон –

Бездарно поляжет в атаке геройской,

Пытаясь прорвать комиссарский кордон.

Обидно, что жизнь оборвется на взлете.

Но смерть за Отчизну приемли легко.

Мы пошло увязли в весеннем болоте

И стали добычей для этих стрелков.

Они в две шеренги – с колена и стоя –

Встречают атаку кинжальным огнем.

Что делать, мадам, – мы в России – изгои,

И с этой дороги уже не свернем.

В 17-м – зарево переворота!

У храма Спасителя – площадь в штыках.

И вдруг – одинокая дробь пулемета,

И легкий румянец на женских щеках.

В упор по толпе разномастного сброда -

За девичью честь, за поруганный кров,

За будущий мрак Ледяного похода,

За небо в застывших глазах юнкеров.

Когда белый свет оккупируют бесы,

Когда повсеместно бесчинствует зло –

Безропотно бальный наряд баронессы

Меняется на сапоги и седло.

Отбросив условностей тяжкие гири,

Летят ваши кони в прогорклом дыму.

И танец неистовых Белых Валькирий

Пощады, увы, не сулит никому.

Бойцы эскадрона приказ не нарушат,

И, с боем разжав окруженья тиски,

Они воздадут за погибшие души

И вражьи шеренги изрубят в куски.

Но вас не вернуть – вы умчались навечно,

Поймав своим сердцем кусочек свинца,

В заоблачный край, где назначена встреча

Бессмертной души с Правосудьем Творца.

 

Константин Фролов-Крымский

 

 


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.12 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал