Над Черным морем, над белым Крымом

Автор: Владимир Смоленский

Над Черным морем, над белым Крымом

Летела слава России дымом.

Над голубыми полями клевера

Летели горе и гибель с Севера.

Летели русские пули градом,

Убили друга со мною рядом,

И Ангел плакал над мертвым ангелом...

Мы уходили за море с Врангелем.

Белая гвардия
Автор: Дмитрий Вачедин

Удаляется крымский берег,
Море в борт корабля - черно,
И за то, во что в жизни верил -
Умереть вдалеке суждено.

А во двориках на Коломне
Будут снова шуметь тополя.
Где искать тебя, подполковник,
На каких Елисейских Полях...

Ну а та, что роднее, чем мама
Смотрит молча в оконную гладь.
Белый лебедь ее ты, желанный,
Не забыть ей тебя, не понять.

В оправдание - есть честь офицера
В оправдание - был белый Дон,
Были - Царь, Отечество, Вера,
Звон бокалов и сабельный звон.

Но все дальше твой крымский берег,
Мысли в душу твою - черно,
И за то, во что в жизни верил -
Умереть вдалеке суждено

Кадеты Каппелевцы

Там — под бурю набатного звона,
В снеговые сибирские дали
Они мчались в горящих вагонах,
На разбитых площадках стояли.

Они пели, безумные, пели —
Обреченные в жертву Вандалу.
На их черных кадетских шинелях
Еще свежая кровь не застыла!

Красный флаг наступал отовсюду,
Русь металась подстреленной птицей...
Никогда, никогда не забуду
Эти русские, детские лица.
...
Как звезды были их глаза
Простые, русские кадеты;
Их здесь никто не описал
И не воспел в стихах поэта.
Те дети были наш оплот.
И Русь поклонится их гробу;
Они все там до одного
Погибли в снеговых сугробах..."

Н. Снесарева-Казакова.

Врангелевцы

Умирала старая Европа,
Постепенно превращаясь в прах
На соленых топях Перекопа,
Под водой кровавой в Сивашах.

Катастрофа совершалась зримо,
Смерть была единой госпожой
На просторах выжженного Крыма -
На земле и нашей, и чужой.

И под вопли разъяренной стали,
Под ужасный орудийный вой
Воины, сражаясь, умирали
За Россию на передовой.

Шли вперед, исполненные веры,
Шли на смерть под громкое «Ура»,
И князья, и просто офицеры,
И солдатский люд, и юнкера.

Царствовала смерть по белу свету,
Кровью наполнялись Сиваши,
И, конечно, там - средь павших где-то -
Затерялась часть моей души…

Офицер

Его вели убийцы на расстрел,
Толпа безгласная пугливо расступалась,
Но на нее спокойно он смотрел,
И сердце гордое его не волновалось.
Привык он смерть с отвагою встречать,
На гибельных полях неумолимой битвы,
Когда уста торопятся шептать
Последние слова напутственной молитвы.
Никто не смел приблизится к нему,
Все от него как от чумы бежали,
И даже взглядами трусливыми ему
Сочувстия в беде не выражали.
Всех устрашал его господский вид,
Его фигура в одеяньи сером,
И каждый знал, что власть его казнит,
За то, что был он царским офицером,
За го, что родину он грудью защищал,
Что за паек скупой не торговался,
Что он часов рабочих не считал,
С врагами родины постыдно не братался.
За то, что был он русским до конца,
Безропотно неся лишенья и кручину,
За то, что не сменил он честного лица
На красную разбойничью личину.

С. Бехтеев

Я снова о жертве кадетской пою.

Я знаю — уж пелось. Простите...

Но с ними, погибшими в грозном бою,

Связали нас накрепко нити.

Быть может в укор из отцов кой-кому,

Пою я — держались не крепко,

Позволив, чтоб Русь превратила в тюрьму

Босяцкая хамская кепка.

* * *

Ему и пятнадцать-то было едва ли,

Хоть он и божился, что да.

Ведь даже ребячьи сердца полыхали

Тогда, в лихолетья года.

Не спрашивай имени — столько ведь лет!

Удержишь ли в памяти это?

Но вечно стоит пред глазами кадет,

И мне не забыть кадета.

Донец ли, орловец — не всё ли равно?

Из Пскова он был иль с Урала...

С поры лихолетья я помню одно —

Кадетская бляха сверкала,

Да по ветру бился в метели башлык,

как крылья подстреленной птицы.

Был бледен кадета восторженный лик,

И снегом пуржило ресницы...

Он двигался, словно не чуя беды,

И пулям не кланялся низко.

Трещал пулемёт и редели ряды,

И красные были уж близко.

И наземь он пал неуклюжею цаплей

И шею он вытянул в небо смешно,

И вытекла Жизнь — просто капля за каплей,

Бурля и искрясь, как в бокале вино.

Не спрашивай имени — имени нет...

Был чей-то сыночек. Российский кадет.

Калифорния 1973

Н. Н. Богаевский. 24 декабря.

Безумными, безудержными снами

промчались эти страшные года.

Лежит Константинополь перед нами –

конец дороги нашей, господа!

Все позади. И мы уже бессильны

истории скомандовать " кругом! "

Мы не смогли спасти тебя, Россия,

мы и себя спасли с большим трудом.

Все позади. Весь ужас отступленья,

бои, налеты, кровь, огонь, пальба.

В портах за место в шлюпке шло сраженье,

но все же сохранила нас судьба.

Но радоваться лишь, что сами целы –

ведь это недостойно, черт возьми!

Ведь, господа, мы все же офицеры,

а здесь мы стали лишними людьми.

Вы прежде в Петербурге, князь, блистали,

а здесь метете площадь по утрам.

И вы, полковник, думали едва ли,

что вы играть пойдете по дворам!

А вы - гвардейским были офицером,

а ныне докатились до сумы!

Чужие люди и чужая вера,

чужое все и здесь чужие мы.

Мы загнаны сюда, как звери в клетку,

все кончено, нам нечего терять,

И нам осталась русская рулетка –

простой азартный способ умирать.

Заряжен револьвер одним патроном,

раскручен барабан, и ствол к виску,

Но в пустоту вновь бьет курок взведенный,

вновь не прервет российскую тоску.

Я ваши поздравленья принимаю,

я жив остался, и пока что рад.

Но мы не сможем, чести не теряя,

жить здесь и не вернемся уж назад.

И невозможно нам забыть о прошлом,

так кто мой выстрел хочет повторить?

О Господи, как глупо и как пошло

приходится из жизни уходить...

Нам гулять на свободе последние дни.

Сквозняки продувают аллеи.

Ах, мадам, ах, мадам, как же Вы холодны.

Даже нашей зимы холоднее.

Вы единственной были на царственный трон,

Я служил бы от Вас недалече.

Но труба до зари соберет эскадрон,

Лекаря наши раны долечат.

Чтобы Вам в это утро покойней спалось,

вы тяжёлую сдвиньте портьеру.

Мне погибнуть, мадам, от любви не пришлось,

Нам придётся погибнуть за веру.

Кто заменит меня Вам на долгие дни,

видит Бог, я понять не умею.

Ах, мадам, ах, мадам, как же Вы холодны!

Как зима... и ещё холоднее.

Над степью Николаевской ветра.
Бой штыковой в степи кипит с утра.
Стеной колючей, серою встает
Ослепший и обманутый народ.
Над редкой цепью редкое " Ура! "
Поручики, кадеты, юнкера.
Патронов нет... Лишь молодость и честь.
Зверь красный не пройдет пока мы есть.
Ударит пуля в грудь или в висок.
Кровь с черного мундира на песок.
За нашу гибель платит враг сполна.
Кровь жадно пьет гражданская война.