Января. Это день смерти Ленина. Все увеселительные заведения закрыты

Это день смерти Ленина. Все увеселительные заведения закрыты. Но для магазинов и конторских служащих выходной перенесен, из-за «режима экономии», на следующий день, субботу, когда рабочий день и без того сокращен наполовину. Рано утром я поехал к Шику в банк и там узнал, что на субботу был намечен визит к Мускину126, чтобы я посмотрел коллекцию детских книг. Я поменял деньги и поехал в Музей игрушки.

На этот раз я продвинулся на один шаг. Мне пообещали дать во вторник ответ насчет фотографий, которые я хотел заказать. Но потом мне показали отпечатки с имеющихся негативов. Поскольку они стоят гораздо дешевле, я заказал штук двадцать отпечатков. И в этот раз я с особым вниманием изучал глиняные игрушки из Вятки. – Накануне, как раз когда я уходил, Ася предложила в два часа дня пойти с ней в детский театр, находящийся на Тверской, в кинотеатре «Арс». Но когда я туда пришел, в театре никого не было; я понял, что в этот день представление, скорее всего, не состоится. Наконец, со словами, что театр закрыт, служитель выставил меня из вестибюля, где я грелся. Простояв еще некоторое время на улице, я дождался Маню, которая принесла мне записку от Аси. В ней говорилось, что она ошиблась, и спектакль будет не в пятницу, а в субботу. После этого я с Маниной помощью купил свечи. От работы при свечах мои глаза сильно воспалились. Поскольку я хотел сэкономить время для работы, я пошел не в дом Герцена (который, впрочем, в этот день мог быть закрыт), а в столовую поблизости. Еда была дорогой, но неплохой. Дома же я занялся не статьей о Прусте, как предполагал, а писал ответ на плохой и наглый некролог Рильке, сочиненный Францем Блайем127. Потом я прочел его у Аси, и сказанное Асей побудило меня в тот же вечер и еще следующим днем переработать его. Между прочим, она чувствовала себя не очень хорошо. – Потом я ел с Райхом в том же ресторане, где обедал. Он впервые был там. Потом мы пошли по магазинам. Вечером он до половины двенадцатого был у меня, и мы затеяли разговор, во время которого рассказывали друг другу, что мы читали в детстве – то, что осталось в памяти. Он сидел в кресле, я лежал на кровати. Во время этого разговора я обнаружил, что я уже мальчиком читал не то, что было обычным для сверстников. «Новый друг немецкой юности» Гофмана было почти единственным типичным детским изданием, которое я читал. Ну и, конечно, замечательные тома Гофмана, «Кожаный чулок», античные легенды Шваба. Но я не прочел больше одной книги Карла Мая, не был знаком с «Борьбой за Рим», как и с морскими романами Верисхефер128. И я прочел всего одну книгу Герштекера, в которой была довольно дурманящая любовная история (или я взялся за нее как раз потому, что слышал, будто в ней есть такое), это «Арканзасские ходики». К тому же я обнаружил, что всем моим знанием классической драматургии я обязан нашему литературному кружку129.