Комплекс Ирода и абсолют Иисуса 1 страница

(Лики Востока)

Р. Киплинг, лауреат Нобелевской премии в области литературы в одной из своих работ декларировал: «Запад есть Запад, Восток есть Восток и вместе им не сойтись никогда!».

Более оригинальные положения по данной проблеме содержатся в работах Н. Данилевского, О. Шпенглера, Р. Пандея, П. Сорокина, Дж. Спид­мана.

В новейшей истории общественной мысли основателем современной цивилизационной теории по праву считается русский мыслитель Н. Данилевский (1822–1885), работа которого «Россия и Европа» была впервые опубликована еще в 1869 г. Эта книга оставалась на Западе неизвестной до 1920 г., пока не была издана в немецком переводе Нетцеля, после чего вскоре получила широкое признание наряду с работой О. Шпенглера.

Интерес вызывала и антизападная направленность книги русского мыслителя, в некотором плане созвучная шпенглеровской, но прежде всего концептуальное утверждение многообразия цивилизаций, что также отвечало настрою европейской общественной мысли в период после первой мировой войны.

Еще в конце XIX в. работа Н. Данилевского сопоставлялась с книгой Г. Рюккерта «Учебник мировой истории», изданной в Лейпциге в 1857 г., в которой ее автор также вышел к идее культурно-исторических типов. Однако, высказанная лишь в добавлении ко всему сочинению, эта идея не стала для немецкого историка концептуальной основой исследования, как это было характерно для Н. Данилевского.

Конечно, для введения в собственно научное обращение концепция Н. Данилевского нуждалась в аналитическом переложении, которое осуществил его выдающийся соотечественник П. Сорокин.

В своей книге «Россия и Европа», значение которой не устарело и поныне, Н. Данилевский отмечал: «Запад и Восток, Европа и Азия представляются нашему уму какими-то противоположностями, полярностями. Запад, Европа составляют полюс прогресса, неустанного усовершенствования, непрерывного движения вперед, Восток, Азия – полюс застоя и коснения, столь ненавистных современному человеку. Это историко-географические аксиомы, в которых никто не сомневается, – и всякого русского правоверного последователя современной на­уки дрожь пробирает при мысли о возможности быть причисленным к сфере застоя и коснения. Ибо, если не Запад, так Восток, не Европа, так Азия, – средины тут нет, нет Европо-Азии, Западо-Востока, и если б они и были, то среднее междуумочное положе­ние также невыносимо. Всякая примесь застоя и коснения – уже вред и гибель. Итак, как можно громче заявим, что наш край – европейский, европейский, европейский, – что прогресс нам пуще жизни мил, застой пуще смерти противен, – что нет спасения вне прогрессивной, европейской, всечеловеческой цивилизации, – что вне ее даже никакой цивилизации быть не может, потому что вне ее нет прогресса. Утверждать противное – зловредная ересь, обрекающая еретика если не на сожжение, то, во всяком случае, на отлучение от общества мыслящих, на высокомерное от него презрение. И все это – совершеннейший вздор».

Аргументы Н. Данилевского весомы и значимы: «Везде же на Востоке, где только гражданственность и культура могли развиться, они имели тот же прогрессивный характер, как и в Европе. Возьмем самый тип застоя и коснения – Китай, выставляемый как наисильнейший контраст прогрессивной Европе.

Науки и знания нигде в мире не пользуются таким высоким уважением и влиянием, как в Китае. Неужели же эта высокая степень гражданского, промышленного и в некотором отношении даже научного развития, которое во многом оставляет далеко за собою цивилизацию древних греков и римлян, в ином даже и те­перь может служить образцом для европейцев, – вышла во всеоружии из головы первого китайца, как Минерва из головы Юпитера, а все остальные четыре или пять тысяч лет своего существования этот народ пережевывал старое и не подвигался вперед? Не были ли эти успехи, добытые на крайнем востоке Азиатского материка таким же результатом постепенно накоплявшегося умственного и физического, самостоятельного и своеобразного труда поколений, как и на крайнем его западе – на Европейском полуострове? И что же это такое, как не прогресс?»

Частью общей концепции Н. Данилевского являлось положение о принципиальном несходстве России и Европы как культурно-истори­ческих типов, что выражалось в постоянной враждебности, питаемом Европой по отношению к своему восточному соседу. По мнению П. Сорокина, эти положения Н. Данилевского можно оценить как необыкновенно умный и во многом правильный политически прогноз и пророчество.

П. Сорокин пишет по этому поводу: «Н. Данилевский излагает свою теорию структуры и динамики «историко-культурных типов» не столько ради самой теории, сколько с целью объяснения гораздо более узкой проблемы – почему Европа (и Запад) постоянно остаются враждебными России? И он не находит рационального объяснения такого неприязненного отношения. Ответ Данилевского заключается в том, что Европа и Россия относятся к разным мирам, чуждым по отношению друг к другу».

Далее П. Сорокин рассматривает положения Н. Данилевского о народах-созидателях великих цивилизаций: «Широко распространенная идея о том, что европейская цивилизация тождественна всеобщей цивилизации, основана на ошибочном положении, что только эта цивилизация является прогрессивной и творческой, – в отличие от всех остальных куль­тур, которые рассматриваются как неподвижные и нетворческие...

Лишь немногие народы смогли создать великие цивилизации и стать «культурно-историческими типами». Н. Данилевский разделяет все народы в этом отношении на три варианта: 1) позитивные творцы истории, создавшие великие культурно-исторические типы, 2) негативные творцы истории, которые, подобно гуннам, монголам или туркам, сами не создавали цивилизаций, но как «божий кнут» способствовали гибели дряхлых цивилизаций, разметав их остатки, чтобы затем вернуться в исходное ничтожество и исчезнуть с арены истории, 3) народы и племена, творческий дух которых по какой-то причине задержался на ранней стадии, и они остались на положении этнографического материала, используемого творческими народами для обогащения своих цивилизаций».

По Н. Данилевскому, большинство цивилизаций являются созидательными только в одной или нескольких областях деятельности, и ни одна из них не проявила свою всесторонность. Так греческая цивилизация достигла непревзойденных высот в эстетической области и проявила творческое начало в философии, но не была творческой во многих других сферах. Семитская цивилизация достигла наивысших достижений в области религии, римс­кая – в области права и политической организации, китайская – в области практического устроения жизни, индийская – в сфере воображения, фантазии и мистики. Осуществив свою творческую миссию, цивилизация обречена на умирание как целостный творческий организм.

Хотя по своему общему характеру «Закат Европы» О. Шпенглера весьма отличается от работы Н. Данилевского «Россия и Европа», тем не менее основные концептуальные положения этих ученых сходны во всех важнейших пунктах.

Подобно Н. Данилевскому, О. Шпенглер рассматривает человеческую историю не как линейное развитие единой культуры, а как «драму, в которой участвует ряд мощных культур, с первобытной силой вырастающих из недр породившей их страны, к которой они строго привязаны на всем протяжении своего жизненного цикла».

«Культуры – это организмы, – утверждает О. Шпенглер, – а мировая история есть их коллективная биография». Они рождаются, растут и, выполнив свое назначение, умирают. Каждая культура проходит в своем развитии через стадии, аналогичные стадиям развития живых организмов: детство, юность, зрелость и старость. Каждая культура имеет душу. Рождение культуры есть пробуждение великой души из протодуховности детского состояния человечества. Когда душа в полной мере реализовала всю совокупность своих потенций в форме народов, языков, учений, искусства, государств, наук, она умирает и возвращается в первоначальное состояние. Когда эти цели достигнуты, культура входит в свою последнюю стадию – стадию цивилизации.

Американский культуролог Дж. М. Спидмен, рассматривая проблему «Запад – Восток», отмечает в работе «Миф об Азии»: «Реальная Азия большей частью заменяется на вербальные образы. Антитеза между духовным Востоком и материалистическим Западом заглушает все голоса из Азии, кроме голосов монахов и брахманов... Источник этой антитезы между непрактичной спиритуальностью и эффективной деловитостью можно найти прежде всего в характере европейского воздействия на Азию. Это воздействие было в основном экономическим, техническим и политическим, враждебно-колониальным, что и порождало враждебные отношения Запада с восточными странами, а затем как реакция азиатских обществ на колониальную систему, как проекция антизападных настроений. Корни современной общности азиатов лежат в испытываемой ими угрозе распада под влиянием западной цивилизации».

Даже тогда, когда историку удается установить водораздел между культурами Азии и Европы, этот водораздел может иметь смысл лишь применительно к определенному периоду, так как эти культуры находятся в постоянном изменении. Кроме того, Запад и Восток постоянно взаимодействовали друг с другом, способствуя взаимному развитию и осваивая ценности друг друга.

Противопоставление Европы и Азии имеет смысл применитель­но к художественным произведениям, в которых оно связано с сюжетными и структурными построениями авторов, с выделением определенных конкретных ситуаций культурного взаимодействия или столкновения, а также в тех случаях, когда художник или композитор стремится сознательно «ориентализировать» либо «европеизировать» содержание или стиль своего произведения. Однако такое противопоставление скорее мешает понять мировоззрение и искусство народов того или иного региона в целом.

Духовное содержание западной цивилизации имеет сложный состав, в него включаются правовые и политические концепции Древнего Рима, гуманистические ценности Эллады и религиозные представления, унаследованные от Древнего Израиля, а также современные опытные науки. Это представление о сложности проецируется на прошлое, в котором отыскиваются истоки или предпосылки поздних образований. Древним европейцам навязывается принадлежность к Западу, которую они сами вряд ли признавали. В результате возникает смешение греческой цивилизации с западноевропейской, что искусственно отделяет ее от древнего Ближнего Востока или от той роли, которую она длительное время играла в образующемся мусульманском мире.

Далее при обращении к философским системам и религиям Востока оспаривается утверждение о том, что этим системам свойственно специфическое духовное и эстетическое отношение к действительности, статичность, мистицизм, отчужденность от реального мира – в противоположность западному образу мышления, которому будто бы одному свойственны рационализм, динамичность, научность, обра­щен­ность к действительности и гуманизм. На Востоке также имели место традиции реализма в искусстве, рационализма в философии, гуманизма в социальных учениях, хотя они утвердились в меньшей степени.

Для осмысления важнейших аспектов развития восточной цивилизации большое значение имеет рассмотрение истории Шумера, Ассирии, Израиля, Китая, Монголии.

«Я водворил свободу», – уверял шумеров узурпатор Урукагина.

«Я устроил в стране благосостояние», – заявлял Хаммурапи, повелевая отмечать начало своего правления как «год, в который была установлена правда».

«Я устранил все то зло, которое было в стране», – в очередной раз повторил интернациональную формулу Азитавадда, царь данайцев.

«Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек», – пел по радио наш современник.

За несколько тысяч лет, протекших между этими высказываниями, тоталитарное государство усовершенствовалось лишь в одном отношении: оно научилось поздравлять себя не только от собственного лица, но и от лица всего народа.

Вышеприведенные надписи были чем-то вроде посмертной исповеди владык. Замурованные в гробницах и высеченные в недоступных человеку местах, они были обращены к богам, а не к людям. Цари не врали богам – они говорили истинную правду. Но при этом истинной правдой считалось не то, что есть, а то, что должно быть. Это была правда не изъявительного, а сослагательного наклонения, иначе говоря, – правда ритуала.

Чем менее древняя империя скреплялась экономическими связями, тем сильней в ней были связи ритуальные. Тоталитарному государству можно дать то же определение, что и первобытному обществу: это организация для исполнения ритуала.

Значение слова «ритуал» будет здесь по необходимости сужено. Речь пойдет о мире, организованном по законам текста. Иначе говоря, этот мир имеет статус не физического объекта, а знаковой системы, состоит не из вещей, а из знаков, и главный принцип его функционирования – не причинно-следственные связи, а упорядоченность и целесообразность.

Существование мира ритуала зависит, прежде всего, от единодушия его участников.

Известный российский историк, профессор А. Портнов, детально исследуя жизнь и деятельность реального исторического лица, вошедшего в анналы истории как антитеза добру, свету, чистоте, земной гармонии, самому естеству Иисуса Христа – царя Ирода, отмечает: «В 37-м году до н.э. римляне разгромили войско иудейского царя Антигона, отрубили ему голову и посадили на иудейский престол своего ставленника, царя Ирода, прозванного впоследствии Великим. Ирод действительно вошел в библейские легенды как великий преступник, органи­зовавший массовое избиение младенцев. Согласно Библии, лишь бегство спасло Богородицу и младенца Христа, а имя жестокого царя стало нарицательным. Вспомним, как в драме «Борис Годунов» юродивый говорит знаменитые слова: «Нельзя молиться за царя Ирода!..».

Очевидно, что за свои грехи Ирод заслужил место в аду. Однако, он не стал дожидаться ада на том свете – и сам устроил его себе в земной жизни, лишний раз подтвердив, что наличие нескольких жен вполне может превратить даже царское бытие в сплошной земной ад. Дело в том, что у Ирода до восшествия на престол была жена Дорида родом из Иерусалима, был и сын по имени Антипатр. Но, став царем, Ирод решил взять в жены красавицу Мариамму, которая происходила из древнего царского рода. У нее родились сыновья – Александр и Аристобул. И вот во дворце Ирода Великого стал расти ком сложнейших семейных интриг.

Мариамма потребовала, чтобы Ирод изгнал из Иерусалима своего первого сына Антипатра – и Ирод выполнил ее желание. Но затем ему показалось, что дед Мариаммы слишком высокомерен и чрезмерно гордится своим царским происхождением – и Ирод убил его. Традиция заставила Ирода возвести в сан первосвященника 17-летнего брата Мариаммы, но когда на его первой проповеди заплакал весь народ в храме – судьба талантливого юноши была решена: он был отослан в Иерихон и там по приказу Ирода утоплен в пруду.

Тут-то Мариамма и прониклась ненавистью к мужу-убийце и стала осыпать бранью царя, его мать и сестру Саломею. Однако, Ирод так безумно любил Мариамму, что не обращал внимания на ее поношения. А вот мать и сестра возненавидели Мариамму и стали плести сесть интриг, чтобы обвинить ее в неверности. Они сочинили историю о том, что она якобы послала свой соблазнительный портрет известному римскому развратнику Антонию в Египет, где он жил вместе с царицей Клеопатрой. Мнительный Ирод пришел в ужас, опасаясь, что всесильный Антоний заберет у него жену. Действительно, от Антония неожиданно пришел приказ: царю Ироду немедленно явиться в Египет! Ирод отправился в путь, но предварительно отдал секретное распоряжение мужу своей сестры Иосифу – убить Мариамму, если его самого казнит Антоний.

Но Антоний вызвал Ирода совсем по другому делу: к нему поступил донос матери Мариаммы, которая жаловалась римлянину на беззаконие, убийства и жестокость Ирода. Ирод задобрил Антония огромной денежной взяткой, вернулся в Иерусалим и вновь начал клясться жене в своей вечной любви. Но внезапно услышал в ответ «государственную тайну»: «Ты дал мне самое сильное доказательство своей любви, приказав Иосифу убить меня!» Оказывается, простодушный Иосиф, на свою беду, проболтался Мариамме о тайном поручении царя. Ревнивый Ирод, услышав этот «секрет» от жены, пришел в дикую ярость и закричал: «Никогда, никогда Иосиф не открыл бы этого тайного приказания, если бы сам не имел с ней тайных сношений» Он метался по дворцу, слово безумный, – и, в конце концов, приказал убить сначала несчастного Иосифа, а затем и ни в чем не повинную жену. Но словно в наказание за преступление, страсть к убитой возросла еще больше. Ирод был в отчаянии. Он залил тело Мариаммы медом, хранил его во дворце, ночами беседовал с мертвой и убеждал себя в том, что она жива.

Дети от Мариаммы – Александр и Аристобул – унаследовали ненависть своей убитой матери к отцу. Злодейства Ирода заставляли их смотреть на него как на врага. Интриганы и шпионы быстро донесли царю, что сыновья замышляют против него что-то недоброе. Тогда испуганный Ирод вернул из ссылки Антипатра, сына от первой жены, и стал всячески отличать его. Обрадованный Антипатр бесстыдно льстил царю, а Александр и Аристобул, потомки древних иудейских царей, наливались тяжелой злобой.

Ирод назначил Антипатра своим наследником и послал его в Рим, к Цезарю. Конечно, все придворные немедленно переметнулись на сторону Антипатра и провоцировали Александра и Аристобула на резкие высказывания в адрес отца. Когда юноши женились, то их жены тоже немедленно втянулись в круг дворцовых интриг. Сплетня за сплетней валились на воспаленный разум Ирода. Ему рассказывали, что браться взывают к имени матери, грозят рассчитаться с его родственниками после смерти отца, смешать их с самой низкой чернью, одеть в рванье…

Александр оказался гомосексуалистом, он соблазнял евнухов из гарема отца, дарил им богатые подарки, называл Ирода старым развратником, красящим седые волосы, и обещал, что отнимет власть силой и сполна рассчитаетcя с врагами. Конечно, шпионы обо всем донесли царю. Начались допросы, пытки и казни. Ирод уже не доверял никому, любая ложь принималась на веру, нередко обвиняемый и обвинявший вместе шли на смерть. Ужас и преступления наполнили дворец. Ирод никому не доверял, он лично отравил своего родного брата и затем решил убить сестру Саломею. Один лишь Антипатр оставался близким к царю человеком, но и он плел дьявольскую сеть интриг, в которой хотел погубить братьев.

Ирод потребовал суда над сыновьями, он сам выступил главным обвинителем, в числе преступлений были насмешки над отцом, оскорбления личности царя, покушения на его жизнь. Вся Иудея и Сирия с напряженным вниманием следили за ходом трагедии, но никто не верил, что Ирод доведет свою жестокость до сыноубийства. Однако царь потребовал для сыновей смертной казни – и никто не решился противоречить, Александр и Аристобул были задушены.

Неоспоримым наследником теперь остался один Антипатр, но его все ненавидели, поскольку знали, что он был инициатором ложных обвинений. Антипатр, устранив конкурентов, стал невыносимо высокомерным. Он часто жаловался матери, что стареет, а отец вроде бы не собирается умирать. Кто знает, уж не намерен ли Ирод пережить сына, да и зачем ему, Антипатру, власть в старости – и не проще ли укоротить жизнь царя…

Ироду, конечно же, донесли об этих разговорах, он подверг жестоким пыткам слуг Антипатра, затем свою первую жену – и узнал, что сын приготовил для него хорошую порцию яда. Антипатр в это время находился во главе посольства в Риме. Ирод хитростью выманил его в Иерусалим, арестовал и приговорил наследника к смерти.

Семейные несчастья до того омрачили жизнь Ирода, что он уже ни в чем не находил себе отрады. Помраченный дух его повлек развитие странных болезней, диагноз которых так до сих пор и не установлен. Помимо лихорадки по всей поверхности кожи он испытывал невыносимый зуд, на ногах были отеки, на животе – воспаление, в прямой кишке – ужасные боли, а в срамной области – гниющая язва, полная червей. Кроме того, его мучили одышка и болезненные судороги в мышцах. Между прочим, А.П. Чехов считал, что Ирод страдал от застарелой формы чесотки. А ведь когда-то Ирод был самым сильным и красивым юношей Иудеи!

Ирод говорил, что его мучения будут расти пока Антипатр жив, и потому возжелал лично наблюдать казнь собственного сына. Но страдания его были так сильны, что он не выдержал и попытался заколоться мечом. Меч отобрали, но при этом во дворце поднялся такой громкий плач, точно царь уже умер. Обрадованный Антипатр, услыхав этот вой, предложил начальнику стражи немедленно отпустить его – и обещал большую награду. Но неподкупный караульщик тотчас донес обо всем полуживому царю – и Ирод велел немедленно прикончить сына, что и было исполнено. Затем он вызвал сестру Саломею, которая каким-то чудом все еще оставалась живой, и сказал ей: «Я знаю, что иудеи будут радоваться и праздновать мою смерть как юбилейное торжество. Но пусть они тоже поплачут, а для этого изрубите в момент моей смерти всех заключенных в тюрьмах!..»

Смерть своего сына Ирод пережил на пять дней. Римский император Октавиан Август, узнав о казни Антипатра, сказал: «Гораздо лучше быть свиньей Ирода, чем его сыном!» Однако трудно придумать более ужасную жизнь, чем та, которую сам себе создал всемогущий царь Иудеи. Покинутый придворными, одинокий, больной, полусумасшедший, окруженный призраками казненных домочадцев, не зная, как спастись от выдуманных и реальных заговоров, он прожил земную жизнь в таком аду, после которого настоящий ад мог показаться ему если уж не раем, то хотя бы домом отдыха. Но эту кошмарную жизнь он создал себе, как говорится, собственными руками.

В трагической истории царя Ирода, в своеобразном «комплексе Ирода», присущем не только этому реальному историческому персонажу, но и подавляющему большинству правителей языческого мира, отразился кризис мироустройства, базировавшегося на отживших, уходящих в прошлое религиозных концепциях.

Средневековый мыслитель, монах Цистерианского ордена Иохим Флорский (Калабрийский) условно делит историю человеческого общества на два периода: первый этап – язычество, когда «... люди жили сообразно телу (то есть вплоть до Христа) и начало коего было положено в Адаме. И качественно новый этап в развитии «Homo sapiens» в другое (а именно вплоть до настоящего времени) – с принятием христианства – в коем живут между обоими, то есть между телом и духом».

Джамбаттисто Вико отмечал, что в период языческого этапа развития цивилизации доблесть была ничем иным, как «применением» со стороны провидения многих тяжких, мерзких и диких личных пороков. Насколько же это соответствует историческим фактам?

Основу военной мощи Ассирии заложил царь Ашшурназирпал II (884–859 гг. до н.э.), жестокость которого не знала предела. Он приказывал поголовно истреблять жителей покоренных областей, проявлявших признаки малейшего неповиновения. Всех, кто был связан с прежней властью, убивал с особой жестокостью: с них сдирали кожу, сажали на колья, складывали в живые пирамиды. Обычно мужчины вырезались полностью, маленьких детей в условиях древневосточных (азиатских) рабовладельческих войн в плен не брали, а истребляли на месте. Правление этого царя – время наибольшей жестокости, но VII в. до н.э. – пик наибольшего могущества Ассирии. Страшными казнями надеялись владыки страны внушить ужас покоренным народам и сломить волю к борьбе с угнетателями. И дворцы городов Крылатых быков украшались сценами отвратительных зверств, хвастливые надписи древних царей говорили о неслыханной жестокости ассирийских властителей: «Я содрал кожу с руководителей мятежа», «Я казнил каждого второго», «Я разрушил», «Я сжег». Поэт В.Я. Брюсов в поэтической форме сделал перевод надписи одного из могущественных царей Ассирии, покорителя Египта, сына Синахериба, Ассаргадона:

Я – вождь земных царей и царь Ассаргадон.

Владыки и вожди, вам говорю я: горе!

Едва я принял власть, на нас восстал Сидон.

Сидон я ниспроверг и камни бросил в море.

Египту речь моя звучала, как закон,

Элам читал свою судьбу в моем едином взоре,

Я на костях врагов воздвиг свой мощный трон.

Владыки и вожди, вам говорю я: горе!

Сын Ассаргадона, владелец знаменитой библиотеки, единственный грамотный повелитель в истории Ассирии, Ашшурбанапал разъезжал по Ниневии в колеснице, в которую запрягал царей покоренных стран. Зверские расправы с покоренными народами вызывали частые восстания, потрясавшие государство. Бесчисленные войны разорили крестьянство. Поэтому непрочными были ассирийские завоевания.

При преемнике Ашшурбанапала восстал против иноземного ига Вавилон. Объединенные силы царств Мидии и Вавилона в 614 г. до н.э. разрушили Ашшур и вскоре окончательно сокрушили Ассирию.

В огне погибли все три города Крылатых быков: Ниневия, Кальху и Дур-Шаррукин. Свидетель гибели писал: «Горе тебе, город кровавый, исполненный обмана, преступлений, не прекращающихся грабежей! Всадники мчатся, меч сверкает, секира блестит!.. Убитых множество, и груды трупов! Мертвым нет конца: всюду спотыкаются о трупы их... Ниневия разрушена! Кто станет жалеть о ней?.. Все, кто слышат о тебе, радуются судьбе твоей: ибо кто же не испытывал непрестанно на себе злобы твоей?» Ассирийская держава рухнула навсегда.

Ассирийцы ассимилировались с другими народами, ассирийский язык исчез. Маленькая народность айсоры говорит на сильно изменившемся арамейском языке, ныне насчитывает немногим более 200 тысяч потомков могущественых повелителей десятков стран и народов.

Забыто устрашающее имя Ашшурбанапала. Передняя Азия смиренно склоняется перед новым владыкой – Навуходоносором. 42 года занимал престол этот «прославленный..., могучий царь, солнце Вавилона..., вынудивший к послушанию четыре страны света». Таков титул, унаследованный им от его знаменитого предшественника – Хаммурапи, так же, как и он, уверенного в незыблемости и вечности своего величия. Навуходоносор покоряет Сирию, Финикию, Палестину, его войска подходят к границам Египта, а сборщики налогов пробираются в самые отдаленные уголки Малой Азии, где когда-то жили непобедимые хетты, о которых уже никто не помнит. Вавилон – «врата бога» – украшается пышными храмами и дворцами и становится крупнейшим городом всего тогдашнего мира, «царем царей», «золотой головой», как назвал его библейский пророк Даниил. (Если же в соответствии со средневековыми представлениями, определять город как «поселение, обнесенное стеной», то, очевидно, Вавилон следует признать вообще самым большим городом, когда-либо существовавшим на нашей планете).

Вавилон вызывал восхищение и зависть. Царь знал цену тому и другому: «Я – Навуходоносор, Царь Вавилона, сын Набопаласара. Я окружил Вавилон с востока мощной стеной, вырыл ров и скрепил его склоны с помощью асфальта и обожженного кирпича. У основания рва я воздвиг высокую и крепкую стену, я сделал широкие ворота из кедрового дерева и оббил их медными пластинками. Для того, чтобы враги, замыслившие недоброе, не могли проникнуть в пределы Вавилона с флангов, я окружил его мощными, как морские валы, водами. Преодолеть их было так же трудно, как настоящее море. Я тщательно укрепил бастионы и превратил город Вавилон в крепость».

Но царь думал и о вечности. Он оставил потомкам одно из семи чудес света – «висячие сады Семирамиды» и завершил сооружение в 90 метров высотой, ставшее олицетворением человеческого тщеславия и заносчивости: «Я приложил руку к тому, чтобы достроить вершину Вавилонской башни так, чтобы она могла поспорить с небом».

Упоенный могуществом, правитель бросил вызов истории – и она приняла его. Слава царя развеялась в течение одного поколения. Сын Навуходоносора погиб во время дворцового переворота, внука жрецы свергли с трона, едва он взошел на него. Последнему царю – Набониду – суждено было окончить свои дни в плену.

В 538 году Вавилон пал. Его тройные стены и 600 башен оказались бесполезными – через распахнутые городские ворота ворвалась, не встречая сопротивления, персидская конница. Запершемуся в цитадели Валтасару, сыну Набонида, оставалось надеяться на чудо. Он ожидал его, устраивая отчаянные оргии во дворце. И дождался, своими глазами увидев зловещие предзнаменования. В Библии говорится, что «вышли персты руки человеческой и писали против лампады на извести стены чертога царского, и царь видел кисть руки, которая писала: «Мене, текел, упарсин!» («Сосчитано, взвешено, разделено»). В ту же ночь Валтасар был убит.

В чем же суть «азиатского» или по сути «общинного» способа производства? Каждый отдельный человек на деле лишен собственности, и связующее единство, реализованное в деспоте, который наделяет ею отдельного человека через посредство той общины, к которой он принадлежит. Прибавочный продукт принадлежит поэтому, само собой разумеется, этому высшему единству. Таким образом, не сама община наделяет людей теми или иными благами, а через посредство общины это делает «высшее единство», – деспот. Поэтому там, где господствует община, создается экономическая основа для деспотизма и несвободы.

Кстати, маскируя под видом «всеобщей» народной собственности на землю и другие «земные» богатства, экономическую власть деспотов того или иного ранга, общинная форма собственности является по сути не менее эксплуататорской, чем рабовладение. Ряд ученых, сопоставляя рабовладельческий строй и «азиатский» или «общинный» способ производства, подчеркивают, что первый – более прогрессивен. Так, если при классическом рабстве рабовладелец должен купить раба, кормить, одевать его, обеспечивать жилищем, то при «азиатском», «общинном» или «поголовном» рабстве огромные массы бесплатной рабочей силы, оторванной на время от семей и хозяйств, при минимальной обеспеченности питанием готовы на любые грандиозные начинания – пирамиды, дворцы деспотов и прочие бессмысленные затеи. При этом уже не одно тысячелетие «поголовное» азиатско-общинное рабство характерно принуждением к тяжелому неквалифицированному физическому труду на земляных работах, на перетаскивании и подъеме тяжестей.