Собачий распорядок дня

Мой день начинается примерно в шесть тридцать утра — в это время я обычно открываю глаза. А Девон уже сидит на полу неподалеку от моей кровати, смотрит на меня и ждет сигнала.

Как только я махну рукой, он тихо — чтобы не разбудить Паулу — вспрыгивает на кровать, кладет голову мне на плечо, лижет лицо и потом, тихонько вздохнув, засыпает.

Это наше с ним время, мирное и спокойное. Только он и я, оба вполне удовлетворенные. Возможно, пес вспоминает наши прошлые сражения и так же, как я, испытывает облегчение.

Иногда, еще до того, как в семь тридцать звонит будильник Паулы, начинает шевелиться Гомер. Он встает, подходит, зевая, к моей кровати с другой стороны. С опаской поглядывает на Девона, который по-прежнему следит за каждым его движением, втискивается между мной и Паулой. Свернуться калачиком он умудряется в любом месте.

Месяц за месяцем Девон не разрешал Гомеру находиться в непосредственной близости от меня, но никогда не отгонял его от Паулы. Неудивительно, что эти двое подружились. Иногда можно было видеть Гомера у Паулы на подушке. Он располагался вокруг ее головы наподобие какого-то пушистого тюрбана.

Хотя Гомер и Девон двоюродные братья, они явно находятся на противоположных концах спектра бордер-колли. В Гомере нет ни малейшей воинственности, как нет и желания доминировать. Разве что заметит поблизости бурундука или белку, а так он всегда милый, ласковый и веселый.

Он быстро обучился выполнять команды. Всего через неделю от начала дрессировки он стал соблюдать чистоту в доме, ходить без поводка, понял, что значит «сидеть!», «рядом!», «лежать!» (это было для него всего труднее) и «жди!». Повышать голос на него бессмысленно, вернее, даже вредно: сражения, вроде тех, какие происходили у нас с Девоном, Гомера погубили бы. Ему нужно один раз показать, чего вы хотите, и он это с радостью сделает.

Этот песик и впрямь совершенно удивительный, с хорошим характером, послушный и толковый. Дин была права: эти двое — Гомер и Девон — должны составить прекрасную пару.

Гомер согласен, как и обещала Дин, быть собакой номер два, что очень удобно, поскольку именно этого требует Девон. Именно Девон решает, что кому есть; он всегда идет впереди; у него права на меня. Гомера все устраивает. Он ухитряется любить нас и пользоваться нашей любовью, нимало не оттесняя Девона, не угрожая ему и не пытаясь занять его место. Он легко вошел в нашу жизнь. И хотя наши с ним отношения еще только складываются, у меня с ним ни разу не возникло никаких затруднений, если, конечно, не считать его необъяснимого пристрастия к тапочкам Паулы.

Девон хорошо меня понимает, что-то в нем перекликается и с темной стороной моей души. У Гомера темных сторон, по-видимому, вообще нет.

Потом мы завтракаем, каждая собака — отмечу с гордостью — ест из своей собственной миски; а этого было не так-то легко добиться. Девон получает свою еду первым, его доминирующее положение признается. Иногда, если в нем просыпается его зловредный нрав, он может оттолкнуть Гомера и утащить из его миски кусок или два, прежде чем я успею вмешаться. Но делает это скорее для того, чтобы позлить меня или укрепить свою репутацию собаки номер один.

После этого собаки отправляются в коридор и лежат там в ожидании нашей утренней прогулки, а мы с Паулой беседуем, читаем газеты и пьем кофе. Собаки интуитивно понимают, что это наше с ней время.

Но вот я встаю из-за стола, звук отодвигаемого мной стула служит для них сигналом. Они вскакивают, носами открывают дверь в задний коридор и усаживаются у выхода во внутренний двор.

Заслышав, что я уже застегиваю молнию на куртке, Девон разражается возбужденным лаем, не спуская с двери глаз.

Бордер-колли не выходят из дома, а вылетают из него как пушечные ядра. Они носятся по двору, осматривая и обследуя каждый камень, пока не удостоверятся, что все в порядке.

Потом я говорю им, в каком направлении мы двинемся. Я привык беседовать с собаками, и мне кажется вполне естественным сообщить им, куда мы сейчас пойдем.

* * *

Наконец, я добился, что Девон перестал гоняться за автомобилями. Слишком рискованно; слишком трудно за ним уследить. Он может неверно понять какой-нибудь мой сигнал, и его собьют. Поэтому он, с обычной своей изобретательностью, нашел для себя другое занятие — охоту без самого предмета охоты.

Мы каждое утро отправляемся к полоске травы у ограды школьного стадиона около километра длиной. Здесь Девон припадает к земле в ожидании моей команды. Как только я кричу «Давай, хватай их!», он мчится вдоль ограды, потом поворачивает и несется назад. Пес вообще-то ни за кем не гоняется, а, так сказать, пасет стадо, но без самого стада. Не знаю, может быть, ему видятся при этом какие-то овцы или грузовики, либо слышатся недоступные мне звуки, но только «работает» он в полную силу, бегает, пока окончательно не вымотается, и проделывает все это совершенно серьезно. К тому времени, когда мы оказываемся у конца газона, его язык висит уже чуть не до самой земли. Мой усталый пес тем не менее счастлив. Его древние, от Старины Хемпа унаследованные инстинкты удовлетворены, теперь он совершенно спокоен.

Время от времени я повторяю про себя обещание взять его когда-нибудь на ферму, чтобы он смог погоняться за овцами, проверить себя в настоящем деле.

Наши прогулки по окрестностям приобрели теперь почти ритуальный характер. Люди подходят взглянуть на Девона и Гомера, хотя и не так часто, как на Джулиуса и Стэнли.

Девон вполне мог бы обойтись и без этого внимания. Что касается Гомера, то его общительности хватает на всех. У него масса поклонников и среди людей, и среди собак. С ним здороваются, угощают печеньем, приглашают поиграть. Если бы я не требовал соблюдения дисциплины, мы бы поминутно останавливались, и наша прогулка затягивалась бы слишком надолго.

Девона и меня — с нашими антисоциальными наклонностями — Гомер побуждает больше времени проводить с людьми, заводить новых друзей. Такой же добродушный, как лабрадоры, он гораздо общительнее и может, например, увидев совершенно незнакомого человека, кинуться к нему с крыльца, как к лучшему другу, готовый обниматься и целоваться. Он знает уже, где живет каждая из знакомых ему собак, и забегает в чужие дворы, чтобы поздороваться. Часто вместе с собакой навстречу ему выходит и ее хозяин со своими детьми. Собаки играют, катаясь веселым клубком, с таким азартом, что потом Гомер нередко бредет домой, прихрамывая от растяжения связок. На этот случай у нас всегда припасен аспирин.

Сначала мы с Девоном держались в стороне, но вскоре начали понемногу принимать участие в затеях Гомера. Нам, конечно, не удалось стать такими же дружелюбными и открытыми, как он, но под его влиянием мы как-то смягчились, вылезли из своей скорлупы. И теперь встречаемся с соседями, раньше нам незнакомыми; я подолгу беседую с людьми, с которыми до того никогда не заговаривал. После полугода жизни с Гомером я лучше знаю свой квартал, знаю больше людей, могу поговорить с ними о детях, о школе — на любую тему.

Меня трогает и то, какой интерес люди проявляют к Девону. Некоторые из моих соседей, бывшие свидетелями нашего с Девоном бурного прошлого, прониклись к нему симпатией. Они всегда стараются поздороваться с ним и приласкать, спрашивают о нем и отмечают, что он стал вести себя намного спокойнее. Эти люди — его «группа поддержки». И моя тоже.

* * *

Неподалеку от нас живут несколько прелестных собак, каждый хозяин может только мечтать о таких. Но есть и довольно буйные, в основном из тех, которые проводят долгие дни взаперти. Но в целом наша улица в современном беспокойном мире может считаться образцовым местом содержания собак.

Каждый хозяин на прогулках носит с собой совок и мешочек, чтобы убирать за собакой. Старается пораньше познакомить свою собаку с другими собаками, с детьми и взрослыми, живущими поблизости. Собаки умеют не только играть, но и правильно вести себя. Я пришел к выводу, что дело здесь не в каких-то особых личных качествах. Дело в упорной, серьезной дрессировке и в затраченном на нее времени.

В какой-то мере это можно считать заслугой Джулиуса и Стэнли. Их так любили за прекрасное поведение и добрый нрав, что большинство соседей, по моему примеру, воспользовались услугам Ральфа Фаббо для дрессировки своих собак. Теперь мы пожинаем плоды.

Гомер ведет «светскую» жизнь, для меня, например, совершенно недоступную. Хозяева собак со всего квартала наперебой его приглашают.

Он дружит с Зевсом — немецкой овчаркой втрое больше него; с белым высокогорным терьером Симусом, маленьким и шустрым; и с ретривером Дейзи. Он познакомился и близко сошелся с Минни — глухим питбулем, которого встретил в парке.

Но ближе всех ему — живущая через дорогу Люси — черный пудель. Иногда рано утром, еще в сумерках, я слышу, как эти двое по очереди лают — обмениваются какими-то секретными сигналами.

Когда мы отправляемся на прогулку, Гомер сразу же обнюхивает мой карман. В нем обычно лежит старый синий мячик Стэнли, для которого теперь наступил второй срок службы. Гомер полюбил гоняться за ним, хотя приносить его мне он порой забывает. Девон вообще-то пренебрегает такими глупостями, но если Гомеру случается уж слишком разыграться, то иногда отбирает у него мяч и сам приносит мне. Дает таким образом понять, что вполне способен выполнить подобный трюк; просто не считает нужным тратить на это время.

Маршрут у нас довольно сложный: мы ходим зигзагами по окрестностям, пересекаем улицы. Я стараюсь совместить прогулку с некоторыми элементами дрессировки, чтобы поддерживать в собаках интерес. Например, говорю им: «Внимание, ребята!» и, убедившись, что машин нет, показываю на противоположной стороне место, куда мы должны перейти. Потом командую «давайте за мной!» — это означает, что улицу надо пересечь, прямо или по диагонали, на большой скорости. Если же я говорю «спокойно, рядом!», то они должны идти рядом со мной.

Так мы бродим по тенистым улицам, по соседним торговым кварталам, заходим в парки и на школьные дворы. Иногда, по просьбе городских властей, прогоняем казарок, облюбовавших парк или спортивную площадку.

В кармане куртки я ношу с собой два поводка, на случай если понадобится успокоить какого-нибудь нервного субъекта или продемонстрировать полицейскому нашу готовность подчиниться букве закона. Но по большей части в поводках нет надобности. Оба джентльмена прекрасно ведут себя на прогулках, выступают чинно, с удовольствием осматривают достопримечательности… и составляют мне прекрасную компанию.

После утренней прогулки для меня наступает время приниматься за работу. Я пишу днем, а часто и по вечерам. Мои собаки выполняют свою часть обязательств по нашему контракту. Они знают: как только заработал компьютер, наши пути разошлись.

Если погода хорошая, я открываю заднюю дверь и выгоняю их из дома. Отцовский инстинкт: пусть гуляют во дворе, незачем им находиться рядом с человеком, обреченным сидеть за столом.

В плохую погоду они вольны выбирать. Могут остаться в моем кабинете. Здесь у них имеются подстилки и вкусные жевательные косточки. Удивительно, но они часто предпочитают лежать на полу рядом со мной, когда я пишу. Гомер, например, любит дремать, положив голову на мой башмак.

Иногда, впрочем, они оставляют меня за компьютером и отправляются бродить по дому. Зная Девона, легко представить себе, чем он может там заниматься: учит немецкий или собирает из ЛЕГО какую-нибудь сложную конструкцию. А, возможно, обучает невинного Гомера какому-нибудь из запрещенных искусств: например, открывать холодильник или вытаскивать из башмаков шнурки. Уточнять мне некогда — я работаю.

Во второй половине дня мы занимаемся другими делами. Гомер и Девон сопровождают меня практически везде. Они приходят со мной в ближайший копировальный салон и лежат здесь на полу, поглядывая на посетителей. В нашем городе, славящемся своей терпимостью, собаки уже побывали у моего парикмахера, у местного продавца автомобилей, в цветочном магазине, в химчистке, в камере хранения и даже в багетной мастерской.

Удивительное дело: на улице эти собаки невероятно активны, а попав в помещение тут же ложатся и совершенно успокаиваются. Я читал, что в Англии пастухи часто приводят с собой собак в пабы, где те часами мирно дремлют. Хорошо бы завести у себя такие пабы. Но поскольку их нет, Девону и Гомеру приходится довольствоваться книжным магазином, где они терпеливо ждут, пока я просматриваю книги или болтаю с продавцами, а их в это время гладят пришедшие в магазин дети.

Если я почему-либо не могу взять их с собой, то оставляю в машине (разумеется, не в жаркие дни) и чуть-чуть приоткрываю окно. А когда возвращаюсь, они приветствуют меня так бурно, с такой шумной радостью, будто я провел по меньшей мере несколько месяцев где-нибудь на Борнео и, наконец-то, вернулся.

Теперь они — во всяком случае Гомер — спокойнее относятся к тому, что я их оставляю: все же их двое. Я поглядываю на них из окна моего кабинета, если они находятся во внутреннем дворе. Собаки сидят рядышком, поджидая какого-нибудь зазевавшегося зверька, за которым можно было бы погнаться. Так иногда сидят на берегу с удочками старые друзья, для которых рыбная ловля просто предлог, чтобы немного побыть вместе.

По вечерам мы с Паулой довольно часто уходим из дома вдвоем. До паба, где дружелюбно относятся к собакам, от нас не добраться, а в ресторан или кинотеатр собак не пускают.

Иногда я оставляю Девона и Гомера в клетках во дворе. Если же их оставить дома одних да еще и на свободе, то они постараются, чтобы вернувшись я обнаружил «послание»: шкафчик для видеокассет открыт, диванные подушки на полу, коробки с CD-дисками на кровати. Ну а холодильник мы на всякий случай все еще запираем.

Наши дни заполнены, и я этим вполне удовлетворен. Игра чередуется у нас с работой, дружеское общение с моционом. Я много пишу, много гуляю. Почесываю за чьим-нибудь ухом, а меня то и дело облизывают. Я бросаю мяч, раздаю жевательные косточки, а иногда пищащие игрушки. У меня есть и спутники, и приятели, и товарищи по заговорам и конспирации.

* * *

В горах в нашей хижине нам еще лучше. Когда я начинаю грузить вещи в джип, собаки возбужденно носятся вокруг. Девон даже пытался залезть в мой рюкзак: как только я достаю его из шкафа, пес сразу же понимает, что за этим последует.

Место собак — на заднем сиденье, которое я застилаю старым пледом и одеялами. Они забираются туда, а я тем временем настраиваю приемник, чтобы по дороге слушать репортаж с бейсбольного матча нью-йоркских «Янки». Ехать нам часа четыре. В местах с не слишком интенсивным движением я слегка приоткрываю им окно — собаки любят, высунув нос наружу, дышать свежим воздухом.

Как только мы въезжаем на горную дорогу, Девон разражается лаем. У хижины мы останавливаемся, я открываю дверцу, — собаки пулей вылетают из машины, мчатся в лес, обегают луг.

С этими собаками я пристрастился к далеким пешим прогулкам.

Правда, теперь от ходьбы у меня часто начинает болеть лодыжка. Раньше, когда ноги были в порядке, я такие длительные походы не любил. Но хозяин бордер-колли не имеет шансов остаться домоседом.

Итак, первое, что мы делаем, прибыв на место, это отправляемся ненадолго в лес, который начинается позади хижины. Если время рассчитано верно, то мы еще успеваем увидеть, как солнце садится за холмы.

Джулиус и Стэнли любили гулять; я с удовольствием вспоминаю те наши прогулки, но они были короткими. Мухи и комары, жара и холод — все это быстро надоедало моим лабрадорам, и уже через четверть часа они были не прочь вернуться домой.

А в каждого из моих бордер-колли точно встроен вечный двигатель. Насекомые для них не помеха. На погоду они тоже не обращают внимания. На удивление живые и быстрые, собаки вечно прыгают, крутятся, куда-то мчатся, обследуют какие-то бревна, деревья, ручьи. И все живое, встречающееся им на пути — будь то дикая индейка, мышь полёвка или бабочка монарх — чрезвычайно их интересует.

Это их внимание ко всему, что происходит вокруг, подстегивает и мой собственный интерес. Прогулки обрели теперь для меня новый смысл. Эти ребята заставляют меня лучше приглядываться ко всему, что есть в этих лесах. И разделять их энтузиазм по поводу увиденного. Их энергия, их живость заразительны. И, пожалуй, для меня это самое привлекательное в бордер-колли. Им удалось превратить меня — даже меня! — в своего рода бродягу.

Здесь в горах мы встаем в пять или шесть часов утра и отправляемся на нашу первую прогулку. Я беру с собой кофе в термосе, мобильник — на случай, если начну часто падать, — и пакет печенья.

Иногда мы проходим через большой луг за домом (зимой здесь приходится пробираться по глубокому снегу). В другой раз спускаемся по грунтовой дороге, Гомер бегает за мячом, скатывающимся вниз с холма.

Поскольку в здешней местности мало машин, собаки в горах свободны и знают об этом. Кажется, прошла вечность с тех пор, как Девон, попавший в горы первый раз, сбежал в лес. Он больше никогда не убегает так далеко. Здесь мне не нужны поводки и совки, не требуется подавать команды. Собаки просто бегают, стараясь не упускать меня из вида, а я радуюсь, как отец, чьи детки резвятся у него на глазах.

Игривость Гомера сделала здесь в горах более игривым и Девона, хотя проявляется это только тогда, когда поблизости никого нет.

Гомер носится по полю или вокруг дома. Раньше Девону ничего не стоило его догнать, но Гомер вырос и стал хитрее. Когда Девон бежит к нему, он прячется среди деревьев или в высокой траве, время от времени высовываясь оттуда, чтобы насмешливо тявкнуть, и снова исчезает. Это его месть за те долгие месяцы, когда Девон его притеснял. Выглядит все очень забавно.

Девон с увлечением его преследует. Гомер появляется то там, то тут, как фигурка в компьютерной игре. В какой-то момент Девон настигает его, хватает за ошейник и валит на землю. Гомер лежит неподвижно, выжидает, пока Девон ослабит хватку, а потом вскакивает и удирает. Возиться так они могут часами. А мне доставляет огромное удовольствие наблюдать за их игрой, иногда я ловлю себя на том, что громко смеюсь.

Мы возвращаемся в хижину, там я некоторое время провожу за работой. К вечеру наша тройка порядком измотана. Наступает время отдыха. Час, а то и два Гомер и Девон жуют «косточки» из воловьих жил, я развожу огонь в камине и устраиваюсь около него почитать. Вечера проходят мирно: в камине горит огонь, в руках у меня хорошая книга, на столе бутылка шотландского виски, рядом со мной собаки. Часам к десяти они совершенно успокаиваются и начинают подремывать; вскоре и я ложусь в постель и выключаю свет в спальне.

Но уже через несколько минут чувствую легкое как пух касание — это слева от моей головы проворный Девон ложится на соседнюю подушку. Чуть позже на кровать вспрыгивает и устраивается у меня в ногах Гомер. Мы все добросовестно притворяемся, будто соблюдаем правило, которое не разрешает собакам спать вместе с хозяином в его постели.

Однако в холодные зимние ночи, когда за стенами хижины завывает ветер, наше трио оставляет всякое притворство; мы превращаемся в стаю и здесь, на вершине мира, свернувшись в клубок, противостоим стихиям.

* * *

Теперь между нами царит согласие, хотя и иного рода. Жизнь с двумя бордер-колли никогда не бывает простой и редко дает мне возможность расслабиться так, как во времена Джулиуса и Стэнли. Но все же нас опять трое и нам легко и спокойно вместе, а бывает так весело, что я уже с трудом вспоминаю те первые недели и месяцы.

Когда в Нью-Джерси мы почти каждое утро проходим по перекрестку, где столь яростно сражались с Девоном, мне кажется, будто все это было в другой жизни. Неужели моя спокойная, гордая, красивая собака — та самая, которая кидалась здесь на автобусы и даже запрыгнула на крышу минивэна? Меня до сих пор удивляет, когда люди хвалят именно спокойное достоинство Девона. Хотя сейчас, и вправду, я кричу на него редко: в этом просто нет необходимости.

Однако я продолжаю учиться. Добродушные, хорошо выдрессированные лабрадоры демонстрировали мне свою преданность всегда, без всяких условий. Верность бордер-колли нуждается в подкреплении. Джулиус делал то, чего я от него ждал, он всегда стремился соответствовать моим ожиданиям. Никаких объяснений или уточнений ему не требовалось.

Девон другой: он хочет знать, почему, собственно, он должен кого-то слушаться. Ему нельзя просто дать команду и ожидать слепого повиновения. Нужно убедить эту от природы очень независимую собаку, что ваше требование разумно и выполнить его необходимо. Иначе он почувствует себя кем-то вроде дрессированной цирковой собачки. А это унизительно и неизбежно породит проблемы.

Эта собака — гремучая смесь противоречий и интеллекта; вызов, который она бросает миру, — своего рода подъемный мост к ее сердцу. Он или опускается или не опускается. Вопреки распространенному мифу, отношения с бордер-колли не формируются автоматически. Подобных собак заводить рискованно. От них часто отказываются. С бордер-колли неизвестно, как дело повернется. Отношения могут не сложиться, стать напряженными и обременительными.

Но у меня снова есть две чудесные собаки, которых я люблю и которые любят меня. И это хорошо. Не могу отделаться от чувства, что стал свидетелем явлений простых и важных, что мои приобретения и утраты, и есть, в конечном счете, не что иное, как сама жизнь.

Сидя неподалеку от любимого «наблюдательного пункта» Джулиуса, я не раз размышлял над тем, что потерял и что приобрел с тех пор, как у меня год назад появился Девон. Дочь вернулась в колледж, унеся с собой изрядную часть моей души. Моя мать умерла. Часть друзей разъехалась. Моя левая нога служит мне хуже, чем прежде. Я потерял Джулиуса и Стэнли. Все это оставило во мне глубокий след.

И все же, когда я думаю об этом времени, я думаю не о том, что потерял, а о том, в чем мне повезло. О своей чудесной семье — наш брак иногда давал трещины, но все-таки уцелел; о любимой дочери — она теперь на пути к самостоятельной жизни; о своей работе, которую я так ценю; и о двух великолепных бордер-колли, которые отвлекают меня от моих горестей, открывают мне много нового, любят меня верно и преданно.

XIII