Игровая терапия — что же это такое?

Будучи неподготовленным игровым терапевтом, я от­чаянно пытался обнаружить смысл в моем совместном времяпрепровождении с ребенком. Хотя я в основном прочел все книги, которые обычно рекомендуются, мне все равно было непонятно, что же мне предстоит делать. Тем не менее, я продолжал проводить время со своими маленькими клиентами, чередуя директивный и недирек­тивный стиль общения. Казалось, для детей не имело большого значения, что я делаю. Трудно в это поверить, но многие дети стали меняться в лучшую сторону, одна­ко у большинства детей — и это совершенно понятно — изменений не наблюдалось. К счастью, хуже вести себя стали лишь немногие.

Я все больше разочаровывался в своей способности оказывать влияние на детей. Мне нужна была непосред­ственная, незамедлительная обратная связь, которую дети давали редко. Работая со взрослыми, я чувствовал, что могу влиять на клиента, внимательно вслушиваясь в его драматические, исполненные чувством слова. Огля­дываясь назад, понимаешь, что слова эти были мне го­раздо более интересны, чем стремление ребенка коло­тить по боксерской груше или его попытки приготовить еду в кухне игрушечного домика.

Мне казалось, что задача создания терапевтического опыта для ребенка подразумевала нелегкую задачу — транслировать ему сообщение о том, что ты его понима­ешь. Я старался извлечь из слов или действий ребенка значительно больше, чем он хотел сообщить, т. е. «вы­читывая» из его игры больше, чем он в нее вкладывал; я оказывался нетерпеливым, я тем самым отказывался принимать ребенка в его буквальном, относительно простом состоянии. Получалось, будто я требовал чего-то драматического. Я не понимал и не принимал ребенка «здесь и теперь».

Тогда все-таки что же такое игровая терапия? Ко­нечно, это не то, что я думал. И дети вовсе не такие, как я думал. По-видимому, прежде, чем понять, что та­кое игровая терапия, мне нужно было разобраться в том, чем же она НЕ является. Дети, так же как и взрос­лые, требуют подтверждения эмпатии, уважения, ис­кренности и конкретности. В этом отношении игровая терапия похожа на «разговорную». Уметь помочь де­тям— значит уметь принять их. «Техническое» понима­ние детей терапевтом, каким бы точным оно ни было, редко бывает полезно детям. Принятие же чувств почти всегда терапевтично. И умению передавать сообщение о таком принятии научиться непросто. Тем не менее, без этого умения знания терапевта представляют ценность только для него самого.

Игровая терапия представляет собой взаимодействие с ребенком на его собственных условиях, предоставляя ему возможность для свободного самовыражения с од­новременным принятием его чувств взрослым. Теперь мне интересны те действия ребенка, которые я прежде находил скучными. Я научился терпению и не жду боль­ше, что ребенок немедленно откроется мне во всем дра­матизме его чувств и разразится бурей эмоций, вызван­ных ошеломляющим озарением. Отказ от ожиданий облегчил мне принятие ребенка. Я нахожу удовлетво­рение в тех переменах, которые приносит с собой ребе­нок, и которые, как правило, находятся за пределами моего понимания.

Принимая на себя ответственность как специалист, я прежде всего чувствую ответственность за ребенка. Мне было очень трудно позволить ребенку отвечать за себя. Я часто бессознательно ограничивал игру ребенка в гораздо большей степени, чем делаю это сейчас, по­скольку я мог принимать ребенка только в моих соб­ственных границах. Мой «спектр» принятия был сравни­тельно узок. Очень часто ребенку, должно быть, каза­лось, что он может добиться принятия только на моих условиях. В таком случае игровая терапия действитель­но становится просто игрой, давая весьма ограничен­ные возможности для получения важного нового опыта. Я считаю, что если ребенок прочувствует, что он сам отвечает за свои действия, то он обретет больше внутреннего контроля и разовьет свой потенциал в большей степени, чемкогда-либо прежде. И вот это — действительно игровая терапия.