Первый опыт познания других

Вместе с тем Лори постепенно начала познавать тела тех, кто самым тщательным образом следил за удовлетворением всех ее потребностей. Трудно сказать, каким образом связаны между собой такие процессы, как осознание сначала собственного тела, а потом — тел тех людей, которые ухаживали за ней. Но результаты наших наблюдений не оставляют практически никаких сомнений в том, что со временем Лори стала все больше полагаться на свое тело, поскольку контакт с любимой воспитательницей, а затем и с другими людьми, постоянно находившимися рядом с ней, очевидно, доставлял ей немалое удовольствие.

Лори все чаще просилась на руки, каждый раз располагаясь в одном и том же положении: она всем телом прижималась к груди взрослого, обхватив ногами талию, а головой прильнув к шее. Вскоре она полюбила сидеть на коленях у воспитательницы, либо расположившись так же, как и на руках, либо повернувшись к ней спиной, подтянув к себе ноги и обхватив их руками, — приняв, таким образом, позу эмбриона.

Но «познание» тела воспитательницы этим не ограничилось. Однажды, когда женщина легла на живот и приготовилась читать детям сказку, Лори, недолго думая, уселась ей на спину. С этого дня она чрезвычайно увлеклась новой игрой, которая заключалась в том, что воспитательница ложилась на пол животом вниз, а Лори садилась на нее верхом. Вскоре правила игры претерпели некоторые изменения: теперь Лори предпочитала, чтобы женщина лежала на спине, в то время как сама она преспокойно располагалась на ее животе, вворачивалась «комочком» и тихо лежала. Когда она принимала позу эмбриона, у окружающих возникало впечатление, что они видят еще не родившегося ребенка в чреве матери.

На протяжении нескольких недель она снова и снова теребила воспитательницу за плечо, призывая ее лечь на пол. Позднее она стала проявлять еще большую активность. Спустя некоторое время она уже не просто спокойно сидела или лежала на животе, а, восседая верхом, подпрыгивала вверх-вниз. Наигравшись вдоволь, Лори прекращала свое занятие и отправлялась спать и долго билась головой об подушку или крутила головой из стороны в сторону. Это выглядело так, как будто овладение умением вертеть головой или восстановление этого навыка явилось результатом постепенного узнавания тела ухаживавшего за ней человека.

Как правило, такое верчение головой наблюдается у слепых детей [Cutsforth, 1951; Lowenfeld, 1955], что объясняется потребностью в поиске стимуляции в пределах досягаемости собственного тела. Поэтому они воспринимают свое тело и как источник, и как объект стимуляции. В учебниках по уходу за детьми верчение головой обычно рассматривается как результат недостатка внешней стимуляции, реакцией на которую становится настойчивое стремление к самостимуляции. Таким образом, то, что так пугало нас в поведении Лори, как оказалось, было следствием стремления к физической стимуляции со стороны другого человека и ее получения. Это свидетельствует о том, что ребенок, демонстрирующий подобное поведение, должно быть, приобрел опыт достижения удовольствия в результате стимуляции определенных лицевых зон еще до того, как он начал самостоятельно на них воздействовать.

Пока тело Лори пребывало в «замороженном» состоянии, она не предпринимала попыток самостимуляции. Ведь мы прибегаем к этому средству только после того, как вкушаем его сладостность, ощутив хотя бы минимальное воздействие со стороны других. Эти предположения полностью подтверждаются результатами наблюдений Шпица [Spitz, 1962], говорившего о «решающей роли взаимоотношений между матерью и ребенком в формировании аутоэротического поведения». Он утверждает, что «когда между матерью и ребенком устанавливаются оптимальные отношения», такая игра «неизменно практикуется» на всем протяжении первого года жизни ребенка.

Верчение головой наблюдается не только у аутичных детей; оно характерно для многих из тех, кто страдает значительно менее серьезными нарушениями. Первое, что приходит нам в голову, при виде ребенка, уронившего голову на подушку и вертящего ей из стороны в сторону, — мысль о том, что он ищет сосок, параллельно стимулируя ту лицевую область, которая соприкасается с телом матери во время кормления. Если это действительно так, то становится непонятным поведение Лори, которая начала вертеть головой на подушке именно тогда, когда соприкосновение с телом другого человека, игравшего для нее роль матери, перестало внушать ей панический страх.

Вскоре после этого в поведенческом репертуаре Лори появился новый способ поворачивать голову. Будучи проявлением страстного желания еще большей близости и еще большего удовлетворения в результате взаимодействия с телом воспитательницы, новое движение обеспечивало самостимуляцию всего лица и особенно ротовой области. Все началось с того, что однажды Лори подбежала к ней сзади и похлопала ее по ягодицам. Вскоре после этого стоило воспитательнице встать, как Лори тут же подкрадывалась сзади на цыпочках, стараясь ее ударить. Постепенно удары становились все более увесистыми, так как девочка вкладывала в них все больше и больше силы. Некоторое время все ее внимание было сосредоточено на мягкой части тела ее новых любимчиков среди персонала. Она развлекалась тем, что играла с их ягодицами обеими руками, шлепала по ним, толкала их с такой силой, что женщинам стоило немалого труда удержаться на ногах. Когда воспитательницы, относившиеся к этому как к невинному развлечению, оборачивались и отвечали Лори легким похлопыванием по спине, она заливалась веселым смехом.

Увлечение этой игрой, смысл которой мы так и не поняли, но которая порадовала нас тем, что Лори предавалась ей по собственной инициативе, затянулось на несколько недель. Затем она стала проделывать все то же самое при помощи головы. Мы решили, что, осуществляя эти манипуляции руками, она, вероятно, проверяла, насколько безопасно подобное поведение, не рискуя сразу пускать в дело такие уязвимые зоны, как лицо и рот. Манера Лори вертеть головой вызывала ассоциации с младенцем, ищущим сосок. Но время от времени у нас создавалось впечатление, что девочка пытается проникнуть внутрь своей воспитательницы. Она только совсем недавно обнаружила, что в этом месте из тела могут появляться инородные «предметы». Вероятно, она пыталась проверить, нельзя ли тем же путем проникнуть вовнутрь. Но то, как она это делала, отчетливо свидетельствовало о том, что ее представление о собственном теле, равно как и опыт, носят фрагментарный характер. Сосредоточившись на ощущениях в области щек и рта, она совершенно упускала из виду все остальные части тела. Ее глаза были закрыты, руки безвольно висели, все ее тело, кроме щек и рта, было полностью расслаблено.

Однажды, когда Лори увлеченно бодала свою воспитательницу, та в ответ тоже шлепнула ее. Тогда девочка подошла к ней спереди и нежно похлопала руками по животу. Ее руки погладили тело женщины, после чего Лори начала, весело смеясь, биться головой о ее живот.

На следующий день Лори с еще большим упорством продолжала экспериментировать, прикасаясь к передней поверхности тела воспитательницы — она ощупывала руки и, наконец, добралась до груди, к которой она никогда раньше не притрагивалась.

Только после такого продолжительного и широкомасштабного экскурса по телу воспитательницы, обнаружив, наконец, ее грудь и отважившись к ней прикоснуться, Лори поистине ожила. Она продвигалась все дальше по пути познания собственного тела и постепенно училась его использовать. Теперь когда она садилась на колени к воспитательнице, это выглядело так, как будто она сама проявляла некоторую инициативу. У взрослых было такое чувство, как будто у них на коленях сидит совершенно здоровый ребенок, и нам показалось, что Лори уже вполне готова к играм и общению.

Примерно в это же время у Лори начались галлюцинации. Об этом мы догадались по тому, как она сидела, уставившись в пространство, чаще всего в потолок, полностью поглощенная тем, что творилось у нее в голове, абсолютно не замечая происходящего вокруг. После периодов галлюцинирования, поначалу кратковременных, но с ходом времени становившихся все продолжительнее и интенсивнее, она возвращалась к прерванному занятию. Именно в таком состоянии, по-видимому, ее и застал психиатр, обследовавший ее в возрасте четырех лет. Причем это состояние исчезло в какой-то момент между этим и повторным исследованием, проводившимся, когда девочке было шесть лет.