I. О политике

В термин «политика» вкладывают много понятий. Говорят о политике внутренней и внешней, о политике Ришелье и о политике в области виноделия ли свекловодства, подчас безнадежно пытаясь найти хоть что-то общее среди разнообразных значений термина. В своей недавно вышедшей книге Бертран де Жувенель отметил, что из-за огромных различий в толковании этого слова лучше всего сверяться собственному мнению. Возможно, он прав, но, на мой взгляд, в беспорядок можно внести какую-то логику, сосредоточившись на трех основных различиях, при внимательном рассмотрении вполне обоснованных. Огюст Конт любил сравнивать разные значения одного и того же слова и из внешней пестроты выделять его глубинное значение.

Первое различие связано с тем, что словом «по­ртика» переводятся два английских слова, у каждого из которых свой смысл. И в самом деле, англичане говорят policy и politics — и то и другое на французском «политика».

Policy — концепция, программа действий, а то само действие одного человека, группы людей, правительства. Политика в области алкоголя, например, — это вся программа действий, применительно к данной проблеме, в том числе проблеме излишков или нехватки производимой продукции. Говоря о политике Ришелье, имеют в виду его взгляды на интересы страны, цели, к которым он стремился, а также методы, которыми он пользовался. Таким образом, слово «политика» в его первом значении — это программа, метод действий или сами действия, осуществляемые человеком или группой людей по отношению к какой-то одной проблеме или к совокупности проблем, стоящих перед сообществом.

В другом смысле слово «политика» (английское politics) относится к той области общественной жизни, где конкурируют или противоборствуют раз­личные политические (в значении policy) направления. Политика-область — это совокупность, внутри которой борются личности или группы, имеющие собственную policy, то есть свои цели, свои интересы, а то и свое мировоззрение.

Эти значения термина, невзирая на их разли­чия, взаимосвязаны. Одни политические курсы, оп­ределяемые как программы действий, всегда могут войти в столкновение с другими. Программы дейст­вий не обязательно согласованы между собой; в этом отношении политика как область обществен­ной жизни чревата как конфликтами, так и ком­промиссами. Если политические курсы, то есть цели, к которым стремятся личности или группы внутри сообщества, полностью противоречат друг другу, это приводит к бескомпромиссной борьбе, и сообщество прекращает свое существование. Меж­ду тем политическое сообщество сочетает планы, частично противоречащие друг другу, а частично — совместимые.

У правителей есть программы действий, которые не могут, однако, претворяться в жизнь без поддержки со стороны управляемых. А подчиняющиеся редко единодушно одобряют тех, кому им надлежит повиноваться. Многие благонамеренные люди во­ображают, будто политика как программа действий благородна, а политика как столкновение программ отдельных лиц и групп низменна. Представление о возможном существовании бесконфликтной политики как программы действий правителей, мы это увидим в дальнейшем, ошибочно.

Второе различие объясняется тем, что одно и то же слово характеризует одновременно действи­тельность и наше ее осознание. О политике говорят, чтобы обозначить и конфликт между партиями, и осознание этого конфликта. Такое же различие прослеживается и в слове «история», которое озна­чает чередование обществ или эпох — и наше его познание. Политика — одновременно и сфера отно­шений в обществе, и наше ее познание; можно счи­тать, что в обоих случаях у смыслового различия одни и те же истоки.

Осознание действительности—часть самой действительности. История, в полном значении это­го термина, существует постольку, поскольку люди осознают свое прошлое, различия между прошлым и настоящим и признают многообразие истори­ческих эпох. Точно так же политика как область общественной жизни предполагает минимальное осознание этой области. Личности в любом сооб­ществе должны хотя бы примерно представлять, кто отдает приказы, как эти деятели выбирались, как осуществляется власть. Предполагается, что индивиды, составляющие любой политический режим, знакомы с его механизмами. Мы не смогли бы жить в условиях той демократии, какая существует во Франции, если бы граждане не ведали о правилах, по которым этот режим действует. Вместе с тем любое познание политики может наталкиваться на противоречие между политической практикой су­ществующего строя и других возможных режимов. Стоит лишь выйти за рамки защиты и прославления существующего строя, как надо отказаться от какой бы то ни было его качественной оценки (мы посту­паем так, другие — иначе, и я воздерживаюсь от того, чтобы высказывать суждение об относительной ценности наших методов, равно как и тех, к кото­рым прибегают другие) или же изыскивать крите­рии, по которым можно определить лучший режим. Иначе обстоит дело с природными стихиями, когда сознание не есть часть самой действительности.

Третье различие, важнейшее, вытекает из того, что одно и то же слово (политика) обозначает, с одной стороны, особый раздел социальной совокупности, а с другой — саму эту совокупность, рассматриваемую с какой-то, точки зрения.

Социология политики занимается определенными институтами, партиями, парламентами, администрацией в современных обществах. Эти институты, возможно, представляют собой некую систему— но систему частную в отличие от семьи, религии, труда. Этот раздел социальной совокупности обла­дает одной особенностью: он определяет избрание тех, кто правит всем сообществом, а также способ реализации власти. Иначе говоря, это раздел частный, воздействия которого на целое видны не­медленно. Можно справедливо возразить, что эконо­мический сектор тоже оказывает влияние на все прочие аспекты общественной жизни, — но главы компаний управляют не партиями или парламентами, а хозяйственной деятельностью, и у них есть право принимать решения, касающиеся всех сторон общест­венной жизни.

Связь между каким-то аспектом и социальной совокупностью в целом можно также представить следующим образом.

Любое взаимодействие между людьми предпола­гает наличие власти; так вот, сущность политики заключается в способе осуществления власти и в выборе правителей. Политика — главная характерная черта сообщества, ибо она определяет условия лю­бого взаимодействия между людьми.

Все три различия поддаются осмыслению, они вполне обоснованны. Политика как программа действий и политика как область общественной жизни взаимосвязаны, поскольку общественная жизнь — это та сфера, где противопоставляются друг другу программы действий; политика-действи­тельность и политика-познание тоже взаимосвязаны, поскольку познание — составная часть действительности; наконец, политика — частная система при­водит к политике-аспекту, охватывающей все сообщество, вследствие того, что частная система оказывает определяющее влияние на все сообще­ство.

Далее. Политика — это, прежде всего, перевод греческого слова, «politeia». По сути — то, что греки называли режимом; полиса, то есть способом орга­низации руководства, отличительным признаком ор­ганизации всего сообщества.

Если политика, по сути, строй сообщества или способ его организации, то нам становятся понят­ными характерные отличия как в узком, так и в широком смысле. Действительно, в узком смысле слова политика — это особая система, определяющая правителей и способ реализации власти; но одно­временно это и способ взаимодействия личностей внутри каждого сообщества.

Второе отличие вытекает из первого. У каждого общества свой режим, и общество не осознает себя, не осознавая при этом разнообразия режимов, а также проблем, которые порождаются таким разно­образием.

Теперь различие между политикой — программой действия и политикой-областью становится понят­ным. Политика в первом значении может проявлять себя разными путями: политика тех, кто сосредо­точил в своих руках власть и ее осуществляет; политика тех, кто властью не обладает и хочет ею завладеть; политика личностей или групп, пресле­дующих свои собственные цели и склонных приме­нять свои собственные методы; наконец, политика стремящихся к изменению самого строя. Все это — не что иное, как программы действий, узкие или глобальные, в зависимости от того, идет ли речь о внутренних задачах режима или о целях, связан­ных с самим его существованием.

Я уже отмечал, что политика характеризует не толь­ко часть социальной совокупности, но и весь облик сообщества. Если это так, то мы, как видно, при­знаем что-то вроде примата политики. Однако курс, ей посвященный, мы читаем после курсов об эко­номике и классах. Признавая примат политики, не вступаем ли мы в противоречие с применявшимся до сих пор методом?

Я исходил из противопоставления идей Токвиля[6] и Маркса. Токвиль полагал, что демократическое развитие современных обществ ведет к стиранию раз­личий в статусе и условиях жизни людей. Этот не­удержимый процесс мог, считал он, породить обще­ства двух типов — уравнительно-деспотическое и уравнительно-либеральное. Токвиль дал нам точку от­счета. Я же ограничился тезисом: изучив развитие индустриального общества, мы увидим, какая его разновидность вероятнее.

Что касается Маркса, то в экономических пре­образованиях он пытался найти объяснение преобра­зованиям социальным и политическим. Он считал, что капиталистические общества страдают от фунда­ментальных противоречий и вследствие этого по­дойдут к революционному взрыву, вслед за кото­рым возникнет социалистический строй в рамках однородного, бесклассового общества. Политическая организация общества будет постепенно отмирать, поскольку государство, представлявшееся Марксу орудием эксплуатации одного класса другим, будет отмирать с исчезновением классовых противоречий.

Я ни в коем случае не считал, будто преобразо­вания в экономике непременно предопределяют социальную структуру или политическую организа­цию общества, я намеревался критически рас­смотреть гипотезу такой односторонней предопре­деленности. Речь шла о методологическом, а не о теоретическом подходе. Так вот, результаты, к ко­торым я пришел, отрицают теорию, которая выте­кает из такого подхода.

Я взялся сначала за экономику лишь для того, чтобы очертить некий тип общества, общество инду­стриальное, оставляя открытым вопрос о возмож­ности до поры до времени определить взаимосвязь между классами и политическую организацию в этом обществе. Однако, в ходе исследований последних двух лет я пришел к выводу о главенствующей роли политики по отношению к экономике.

В самом деле, у истоков индустриального об­щества советского типа стоит прежде всего событие, а именно — революция. У революции 1917 года было множество причин, некоторые из них эконо­мические; но прямо, непосредственно ей предшест­вовали политические события. Есть все основания настаивать на эпитете «политические», ибо, как от­мечали даже те, кто эту революцию совершил, эко­номическая зрелость общества не была к тому вре­мени достигнута.

Более того, основные черты советской эконо­мики объясняются, по крайней мере частично, идео­логией партии. Невозможно понять ни систему пла­нирования, ни распределение общественных ресур­сов, ни темпы роста советской экономики, если не помнить, что все подчинено представлению ком­мунистов о том, какой должна быть экономика, о целях, которые они ставят на каждом этапе. Это именно политические решения, поскольку речь идет не только о плане действий коммунистических руководителей, но и о плане действий по органи­зации общества.

Наконец, плановость советской экономики — прямой результат решений, принимаемых руководи­телями партии в той сфере общественной жизни, которая относится к политике. Советская эконо­мика в высшей степени зависит и от политического строя СССР, и от программы действий руководи­телей партии на каждом этапе развития страны.

Политизация советской экономики, подчинение ее структуры и механизмов функционирования поли­тическим целям доказывают, что экономическая и политическая системы в равной степени находятся

под влиянием друг друга.

Любопытно, что политизация экономики на Запа­де представляется нам не столь резкой. Я говорю «любопытно», потому что идеология, на которую опирается советский строй, основана на верховен­стве экономики, в то время как идеология западных режимов исходит из главенства политики. В соответ­ствии с представлением людей Запада о порядоч­ном обществе, большое число важных для экономики решений принимается вне политики (в узком смысле этого слова). Например, распределение обществен­ных ресурсов между капиталовложениями и потреб­лением в условиях советского режима решают ор­ганы планирования, на Западе же это результат, чаще всего невольный, множества решений, прини­маемых субъектами хозяйственной деятельности. Если советская экономика — это следствие опреде­ленной политики, то западная определяется поли­тической системой, которая примирилась с огра­ниченностью собственных возможностей.

Политизация классов общества представляется нам еще более значительной. Мы отмечали, что все общества, и советское и западные, неоднородны, идет ли речь об отдельных личностях или группах. Существует иерархия власти, иерархия доходов. Есть различие между образом жизни тех, кто внизу, и тех, кто стоит наверху социальной лестницы. Люди с примерно одинаковым доходом, более или менее схожим образом мыслей и способом существования образую? более или менее разграниченные группы.

Но, дойдя до основополагающего вопроса: в ка­кой мере существуют (и существуют ли) четко выраженные классы, группы, сознающие свою при­надлежность к определенному классу и закрытые для всего остального общества, — мы сталкиваемся с серьезнейшей проблемой. Такие группы имеют право на возникновение, рабочие — право на создание профсоюзов, на выбор профсоюзных секретарей; все группы, возникающие в демократическом общест­ве западного типа на основе общности интересов, получают разрешение на структурное оформление, на защиту своих интересов; в советском же обществе права на структурное оформление ни одна группа, основанная на общности интересов, не получает. Это — важнейший факт, поразивший нас при срав­нении обществ советского и западного типов. В пер­вом случае социальная масса неоднородна во мно­гих отношениях, но она не расслаивается на струк­турно оформленные группы, сознающие свою не­похожесть на остальные. Во втором — общество распадается на многочисленные группы по общно­сти интересов* или идеологии, причем каждая из них получает правовую возможность выбирать пред­ставителей, защищать свои идеи, вести борьбу с другими группами.

Это основополагающее противоречие между пра­вом на групповую организацию и его отрицанием носит политический характер. Как можно объяс­нить, что в одном типе общества классы сущест­вуют и укрепляются, а в другом их как бы нет, если не помнить, что в первом политический режим тер­пит создание групп, а во втором — запрещает его?

Вопрос о классах в обществе нельзя рассматри­вать отвлеченно от политического строя. Именно политический строй, то есть структура власти и представление правительства о своей власти, в какой-то степени определяет наличие или отсутствие классов, а главное — как эти классы осознают самих себя.

Как у истоков экономической системы мы обнаружили политическую волю, точно так же у истоков классов, у истоков классового сознания, возможности воздействия всего общества на социаль­ные группы, мы находим способ осуществления

власти, политический строй.

Как следует понимать такое верховенство поли­тики? Мне хотелось бы, чтобы в этом вопросе не оставалось никакой двусмысленности.

1. И речи не может быть о том, чтобы подме­нить теорию, которая односторонне определяет об­щество через экономику, иной — столь же произволь­но характеризующей его через политику. Неверно, будто уровень техники, степень развития экономи­ческих сил или распределение общественного бо­гатства определяют все общество в целом; неверно и то, что все особенности общества можно вывести из организации государственной власти.

Более того. Легко показать, что любая теория, односторонне определяющая общество каким-то од­ним аспектом общественной жизни, ложна. Дока­зательств тому/ множество.

Во-первых, социологические. Неверно, будто при данном способе хозяйствования непременно может быть один-единственный, строго определен­ный политический строй. Когда производительные силы достигают определенного уровня, структура государственной власти может принимать самые раз­личные формы. Для любой структуры государст­венной власти, например парламентского строя определенного типа, невозможно предвидеть, какой окажется система или природа функционирования экономики.

Во-вторых, доказательства исторические. Всегда можно выявить исторические причины того или иного события, но ни одну из них никогда нельзя считать главнейшей. Невозможно заранее пред­восхитить последствия какого-либо события. Иначе говоря, формулировка «в конечном счете все объяс­няется либо экономикой, либо техникой, либо по­литикой» — изначально бессмысленна. Отталкиваясь от нынешнего состояния советского общества, вы до­беретесь до советской революции 1917 года, еще дальше — до царского режима, и так далее, причем на каждом этапе вы будете выделять то политические то экономические факторы.

Даже утверждение, что некоторые факторы важ­нее прочих — двусмысленно. Предположим, экономи­ческие причины объявляются более важными, чем политические. Что под этим подразумевается? Рас­смотрим общество советского типа. Слабы гарантии свободы личности, зато рабочий, как правило, не испытывает затруднений в поисках работы, и от­сутствие безработицы сочетается с высокими тем­пами экономического роста. Предположение, что экономика — главное, может основываться на вы­соких темпах роста. В таком случае важность эко­номического фактора определяется заинтересован­ностью исследователя в устранении безработицы или в ускорении темпов роста. Иначе говоря, понятие «важность» может быть соотнесено с ценностью, какую аналитик приписывает тем или иным явле­ниям. При этом важность зависит от его заинте­ресованности.

Что же означает, учитывая все сказанное, при­мат политики, который я отстаиваю?

Тот, кто сейчас сравнивает разные типы индуст­риальных обществ, приходит к выводу: характерные черты каждого из них зависят от политики. Та­ким образом, я согласен с Алексисом де Токвилем: все современные общества демократичны, то есть движутся к постепенному стиранию различий в условиях жизни или личном статусе людей; но эти общества могут иметь как деспотическую, тирани­ческую форму, так и форму либеральную. Я сказал бы так: современные индустриальные общества, у которых много общих черт (распределение рабочей силы, рост общественных ресурсов и пр.). разли­чаются прежде всего структурами государственной власти, причем следствием этих структур оказыва­ются некоторые черты экономической системы и отношений между группами людей. В наш век все происходит так, будто возможные конкретные ва­рианты индустриального общества определяет именно политика. Само совместное существование лю­дей в обществе меняется в зависимости от разли­чий в политике, рассматриваемой как частная си­стема.

2. Второй смысл, который я вкладываю в гла­венство политики, — это смысл человеческий, хотя кое-кто и может считать основным фактором общий объем производства или распределения ресурсов. Применительно к человеку политика важнее экономики, так сказать, по определению, потому что политика непосредственно затрагивает самый смысл его существования. Философы всегда полагали, что человеческая жизнь состоит из отношений между отдельными людьми. Жить по-человечески – это жить среди личностей. Отношения людей между собой – основополагающий элемент любого сообщества. Таким образом, форма и структура власти более непосредственно влияет на образ жизни, чем какой бы то ни было иной аспект общества.

Давайте договоримся сразу: политика, в ограничительном смысле, то есть особая область общественной жизни, где избираются и действуют правители, не определяет всех взаимосвязей людей в сообществе. Существует немало отношений между личностями в семье, церкви, трудовой сфере, которые не определяются структурой политической власти. А ведь если и не соглашаться со взглядом греческих мыслителей, утверждавших, что жизнь людей – это жизнь политическая, то все равно механизмы осуществления власти, способы назначения руководителей больше, чем что-либо другое, влияют на отношения между людьми. И поскольку характер этих отношений и есть самое главное в человеческом существовании, политика больше, чем любая другая сфера общественной жизни, должна привлекать интерес философа или социолога.

Главенство политики, о котором я говорю, оказывается, таким образом, строго ограниченным. Ни в коем случае речь не идет о верховенстве каузальном. Многие явления в экономике могут влиять на форму, в которую облечена в том или ином обществе структура государственной власти. Не стану утверждать, что государственная власть определяет экономику, но сама экономикой не определяется. Любое представление об одностороннем воздействии, повторяю, лишено смысла. Я не стану также утверждать, что партийной борьбой или парламентской жизнью следует интересоваться больше, чем семьей или церковью. Различные стороны общественной жизни выходят на первый план в зависимости от степени интереса, который проявляет к ним ис­следователь. Даже с помощью философии вряд, ли можно установить иерархию различных аспектов социальной действительности.

Однако остается справедливым утверждение, что часть социальной совокупности, именуемая политикой в узком смысле, и есть та сфера, где изби­раются отдающие приказы и определяются методы, в соответствии с которыми эти приказы отдаются. Вот почему этот раздел общественной жизни вскры­вает человеческий (или бесчеловечный) характер всего сообщества.

Мы вновь, таким образом, сталкиваемся с допу­щением, лежащим в основе всех политико-фило­софских систем. Когда философы прошлого обра­щали свой взор к политике, они в самом деле были убеждены, что структура власти адекватна сущности сообщества. Их убежденность основывалась на двух посылках: без организованной власти жизнь об­щества немыслима; в характере власти проявляется степень человечности общественных отношений. Люди человечны лишь постольку, поскольку они подчиняются и повелевают в соответствии с кри­териями человечности. Развивая теорию «Обществен­ного договора», Руссо открывал одновременно, так сказать, теоретическое происхождение сообщества и законные истоки власти. Связь между легитимностыо власти и основами сообщества характерна для большинства политико-философских систем прошлого. Эта мысль могла бы вновь стать актуаль­ной и ныне.

Цель наших лекций — не в развитии теории законной власти, не в изучении условий, при кото­рых осуществление власти носит гуманный характер, а в исследовании особой сферы общественной жиз­ни — политики в узком смысле этого слова. Одно­временно мы попытаемся разобраться, как поли­тика влияет на все сообщество в целом, понять диалектику политики в узком и широком смысле термина — с точки зрения и причинных связей, и основных черт жизни сообщества. Я собираюсь не только вскрыть различие между многопартийны­ми и однопартийными режимами, но и проследить, как влияет на развитие обществ суть каждого режима.

Иными словами, я намерен исследовать осо­бую систему, которая именуется политикой, с тем чтобы оценить, в какой мере были правы философы прошлого, допуская, что основная характерная чер­та сообщества — структура власти.