IX. О разложении конституционно-демократических режимов

Всем известно выражение: «Как прекрасна была Рес­публика при Империи!» Эта шутка, вполне соответ­ствующая привычке французов видеть все в черном свете, содержит, на мой взгляд, глубокую истину. Конституционно-плюралистические режимы, обычно называемые демократическими, не могут не вызывать разочарования в силу своей прозаичности и оттого, что их высшие добродетели негативны.

Они прозаичны, ибо считаются с несовершенст­вом человеческой природы. Они мирятся с тем, что власть обусловлена соперничеством групп и идей. Они стремятся ограничить реальную власть, поскольку убеждены, что заполучившие власть люди злоупот­ребляют ею.

Есть у таких режимов и позитивные качества — уважение к конституционности, личным свободам; но все же наивысшие их добродетели скорее носят нега­тивный характер. Осознаешь это лишь тогда, когда теряешь возможность пользоваться ими. Такие режимы препятствуют тому, чему не препятствуют все прочие.

Вместе с тем режим, допускающий постоянное столкновение идей, интересов, групп и лиц, не может де отражать характера тех, по чьей воле столкновения возникают. Можно мечтать об идеальном конститу­ционном режиме без каких бы то ни было несовер­шенств, но нельзя представить себе, что все политические деятели заботятся одновременно и о частных интересах, которые они представляют, и об интересах сообщества в целом, которому обязаны служить, нель­зя представить режим, где соперничество идей сво­бодно, а печать беспристрастна, где все граждане осознают необходимость взаимной поддержки при любых конфликтах.

Если верен проведенный мной в двух предыду­щих лекциях анализ, стоит задуматься о правомер­ности различения разложившихся и здоровых кон­ституционно-плюралистических режимов. Возможно, эти режимы всегда в той или иной степени разложив­шиеся? Я готов признать, что они никогда не решают безупречным образом встающие перед ними пробле­мы. Но для того, чтобы в одних случаях говорить о режимах разложившихся, а в других — о здоровых, нужно ввести такое понятие, как уровень разложения. Сегодняшнюю лекцию я посвящу различным видам разложения конституционно-плюралистических ре­жимов.

Характер разложения можно определить через его главную причину. Ее можно усмотреть на уровне го­сударственных институтов (в узком смысле), настро­ений общества или, наконец, социальной инфра­структуры.

Разложение политических институтов проявляет­ся тогда, когда система партий уже не отвечает всем группам интересов или когда партийная система функ­ционирует так, что соперничество партий не приводит к устойчивой реальной власти.

Второй случай разложения — это разложение принципа, как сказал бы Монтескье.

Здесь возможны различные проявления: либо идея партийной борьбы в конце концов вытесняет идею общего блага, либо стремление к компромиссу, необ­ходимое для функционирования режима, в конечном счете делает невозможным любой недвусмысленный выбор и любой решительный курс.

Наконец, разложение может начаться с социаль­ной инфраструктуры, когда индустриальное общество уже не в состоянии функционировать, когда -формы социального соперничества достигли такой остроты, что власть, источником которой является соперниче­ство партий, уже не способна совладать с ними.

Такая классификация вполне уместна. Однако ее нельзя использовать в наших исследованиях, посколь­ку главная причина разложения ясна далеко не всегда.

Другая, более простая классификация основана на введенном мною в двух последних лекциях различии олигархии и демагогии.

Конституционно-плюралистические режимы мо­гут разлагаться из-за избыточной олигархичности или из-за чрезмерной демагогичности. В первом случае разложение, надо полагать, наступает оттого, что не­кое меньшинство использует государственные инсти­туты в своих целях, препятствуя воплощению лежа­щей в основе режима идеи о гражданском правлении.

Второй вид разложения проявляется тогда, когда олигархия становится, так сказать, слишком незамет­ной, когда всевозможные группы проявляют беском­промиссность в осуществлении своих требований и для сохранения общих интересов уже не остается реальной власти.

И эта классификация возможна. В самом деле, разложение режимов может быть результатом и пре­вышения порога олигархичности, и избыточной де­магогии.

Но и здесь критерий слишком отвлеченный, слиш­ком общий: далеко не всегда ясно, к какому разряду отнести данный конкретный случай. Вот почему я предпочитаю другое, простое различие: «еще нет» и «больше невозможно». Известны конституционно-плюралистические режимы, которые разлагаются из-за того, что у них еще нет глубоких корней в обще­стве; в то же время другие разлагаются под воздей­ствием времени, собственного износа, привычки— иными словами, их функционирование более невоз­можно.

Грубо говоря, режимы, разложившиеся по причи­не «еще нет», страдают от избытка олигархичности, а разложившиеся по схеме «больше невозможно» страдают избыточной демагогией.

Таким образом, я буду последовательно рассмат­ривать сначала трудности укоренения режима, а затем риск, связанный с возможностями его распада.

Первая, простейшая, самая распространенная труд­ность, связанная с укоренением режима, — это не­соблюдение конституционных правил. В конце концов регламентация правил соперничества отдельных лиц, групп, партий—отличительная черта этих режимов. Любое насильственное нарушение правил не что иное, как неуважение к сущности самого режима.

Многие из этих режимов укоренились не без тру­да. Конституционное функционирование на долгие сроки прерывалось государственными переворотами. Франция пыталась ввести конституционный режим в конце XVIII века, но лишь в последние годы XIX сто­летия режим обрел устойчивость и стал пользоваться всеобщим уважением. В 1789—1871 годах нация в це­лом не считала бесспорным ни один из режимов.

В более широком смысле можно отметить, что в латинских странах, как и прежде, чрезвычайно труд­но добиться стабильного функционирования консти­туционно-плюралистических режимов. Факт сам по себе поразителен, а объяснение то и дело вызывает споры.

Не претендуя на полноту охвата, можно указать несколько очевидных причин.

Первая — роль католической религии и церкви в жизни латинских стран. Как установить режим, при­нимаемый всеми гражданами, если его не поддержи­вает самая крупная нравственная, духовная сила, если церковь враждебна или выглядит враждебной полити­ческим установлениям? Влияние этого фактора оче­видно в истории Испании, Италии и (вплоть до 1885 года) Франции.

Второй фактор — экстремизм. В латинских стра­нах многие (если не все) партии склонны выставлять экстремистские требования. Но для жизнеспособ­ности режимов необходимо, чтобы породившие их партии действовали в соответствии с законами. Во Франции же, едва устанавливается республиканский или демократический режим, некоторые партии становятся на враждебные ему позиции, осыпают его упре­ками в умеренности или в консерватизме.

Наконец, третий фактор: развитие индустриаль­ного общества в католических странах не столь интен­сивно, как в протестантских.

Вторая помеха укоренению режима обусловлена тем, что олигархия использует в своих целях кон­ституционные формы действий. На каком-то началь­ном этапе вовсе не плохо, что всю тяжесть власти несет один правящий класс, наделенный соответствую­щим самосознанием. В конце концов именно так об­стояло дело долгое время в Англии — конституци­онно-плюралистические режимы пускают корни и под покровительством олигархической власти. Однако важно, чтобы олигархии всерьез благоволили таким государственным формам, содействовали развитию общества и ведению хозяйства на разумных началах. Опасаться же приходится того, что олигархии, на­строенные против подлинного соперничества партий и, следовательно, против упразднения собственных привилегий, станут использовать конституционные формы в корыстных целях.

Рассмотрим страны Ближнего Востока. В Египте до недавней революции режим лишь выглядел кон­ституционно-плюралистическим, олигархия, в основ­ном помещики, использовала конституционные фор­мы в корыстных целях. Это были олигархи-плуто­краты, которым сохранение могущества и богатства важнее преобразования общества.

Если дело обстоит именно так, режиму не закре­питься. Новые силы, группы, возникающие в резуль­тате обновления общества, становятся враждебными режиму, который, по их мнению, тормозит ход ис­тории.

Конституционные методы, формальное уважение свобод личности могут перерождаться в орудия со­хранения отживших привилегий. В таком случае ре­жим находится в состоянии разложения. Точнее гово­ря, он еще не воплощает своей идеи, потому что абсо­лютная власть правящего меньшинства противоречит назначению режима.

Есть и другие сложности. Раздоры между груп­пами, в частности, теми, которые входят в состав правящего меньшинства, достигают иной раз такого накала, что делают гибель режима неизбежной.

Так было во Франции, где в той или иной форме всегда проявлялась специфическая черта — отсутст­вие контакта между теми, кто способен оказывать влияние на общество, и теми, кто обладает политиче­ской властью. Подобные явления нередко отмечаются в странах, ныне называемых слаборазвитыми. Тамош­ние старые олигархии используют выборы исключи­тельно в своих целях и прибегают к конституцион­ным методам как к маскировке, провоцируя тем самым представителей средних классов, которые стре­мятся ускорить обновление общества; в то же время представители интеллигенции, профессиональные ре­волюционеры, а то и военные захватывают власть, прибегая к произволу, дабы упразднить прежние привилегии.

Пример Франции поучителен. В Учредительном собрании не было ни одного республиканца. Респуб­лика считалась невозможной в столь обширной и гус­тонаселенной стране. Монархию свергли, потому что был поколеблен старый принцип законности, а столк­новения различных группировок, возникших на основе прежних сословий, оказались слишком яростными, чтобы создать нормальные условия конкуренции. Непосредственной причиной революции стал провал попытки ввести парламентские приемы, скопирован­ные с английских.

Этот провал вызвал долгосрочные последствия — до самого конца XIX века по-настоящему не укоре­нился ни один режим, который вся масса населения считала бы законным. То пребывавшая у власти группировка была детищем прежних привилегирован­ных кругов, то, напротив, триумф какой-то партии означал для аристократии необходимость уйти во внутреннюю эмиграцию.

В ближневосточных странах новая элита, зача­стую состоящая из офицеров и интеллигенции, ста­новится, смотря по обстоятельствам, или фашист­ской, или коммунистической. Иной раз в этих стра­нах первое практически равнозначно второму; это просто стремление к разрыву с консервативными или псевдодемократическими режимами, которые тради­ционная элита использовала в своих корыстных целях.

Порожденные индустриальным обществом элитар­ные группы вынуждены находить свое место в ре­жиме.

Существуют также сложности, связанные с необ­ходимостью в начальном периоде развития конститу­ционного режима ограничивать требования масс.

Рассмотрим ситуацию во Франции в 1848 году. Замена монархии республикой не увеличила ресурсы общества и производительность экономики. Чтобы возросли доходы народных масс, мало назвать режим республиканским или демократическим. Революцион­ные перемены не могли не породить надежд и требо­ваний. И режим неизбежно стал жертвой разочаро­ваний.

Интересен и пример Индии. Там дальнейшее су­ществование конституционно-плюралистического ре­жима зависит, с одной стороны, от сплоченности руководящей группы нового государства, с другой же — от определенной пассивности народных масс или, лучше сказать, от поддержания, несмотря на экономические преобразования, традиционной соци­альной дисциплины. Сомнительно, чтобы конституци­онно-плюралистический режим уцелел, если в массах Индии слишком рано пробудится политическое созна­ние. Каким бы он ни был, но ресурсов в стране не хватает, так что пройдет еще много времени, пока появятся возможности удовлетворять даже справедливые требования. Демократия существует в Индии, бедной стране, потому что здесь совмещены два редких условия: смирение толпы и сплоченность элиты.

Рассмотрим, наконец, трудности, связанные с не­хваткой администраторов.

Мы в основном изучаем конституционные режимы в их политическом функционировании, но качество администрации важно не меньше, чем все чисто поли­тические факторы. Если в стране, почти полностью лишенной администраторов, ввести конституционно-плюралистический режим, он не сможет функциони­ровать. А окажется ли в лучшем положении какой-либо другой режим? Разумеется, при нехватке ква­лифицированных администраторов никакой режим не может быть действенным. Но недостатки адми­нистрации усугубляются, когда на них накладывается непрерывная борьба интересов, идей, людей, партий. Возьмем в качестве примера Индонезию, страну, где нет единого языка, единой религии, единой нации. Число квалифицированных администраторов было там смехотворно малым. И вот в этих-то условиях был введен режим, который вдохновлялся конститу­ционно-плюралистическими режимами Запада. Не­мудрено, что через несколько лет он начал распа­даться, а с ним и национальное единство. Задача демократических режимов не состоит в том, чтобы создавать государства или укреплять единство нации. Главное для этих режимов — чтобы государства и на­ции противостояли постоянному соперничеству групп, лиц, партий, идей. Нацию никогда не удавалось со­здать, сказав людям: идите и враждуйте! Порою кажет­ся, что Запад рекомендует освободившимся странам формировать власть на основе раздоров.

Если подытожить все трудности, связанные с уко­ренением режима, я свел бы свои мысли к следующим тезисам.

Прежде всего необходима разумная, то есть, сле­дуя старой буржуазной мудрости, не слишком боль­шая и не слишком малая дистанция между обще­ственными силами и политической властью. Если дис­танция чересчур велика, взрыв почти неизбежен. Те, кто воплощает социальное могущество, пытаются либо устранить политических руководителей, либо исполь­зовать их в своих интересах. Если же между носи­телями реальной политической власти и теми, кто контролирует общество (посредством капитала или традиций) дистанции нет, то конституционность ре­жима — мнимая, она служит только интересам оли­гархии.

Необходимо, чтобы принципы, определяющие суть режимов, пользовались уважением, чтобы неукосни­тельно соблюдалась сама идея государственных ин­ститутов, чтобы дух, необходимый для функциони­рования этих институтов, воодушевлял если не сами народные массы, то хотя бы правящие меньшин­ства.

Наконец, важно, чтобы эти режимы были доста­точно эффективными, а эффективность оценивается лишь по двум показателям. Первый: сохранение единства сообщества, какими бы многочисленными ни были в нем конфликты. Второй: обновление эко­номики — невзирая на склонность групп, сплоченных общностью интересов, сохранить старые порядки.

Рассмотрим варианты, связанные с риском распада режима: 1) на уровне политических институтов; 2) на уровне принципа приверженности интересам сообще­ства; 3) в связи с социальной инфраструктурой или, в более широком смысле, с задачами, стоящими перед режимами.