Часть первая 5 страница. Но в мгновения, когда он катал меня на своём велосипеде, я чувствовал себя в объятиях Бога

Но в мгновения, когда он катал меня на своём велосипеде, я чувствовал себя в объятиях Бога. Опасно, быстро, срывает дыхание, страшно, но при этом ты понимаешь, что тебя охраняет чья-то бдительность и полная уверенность в своих силах. Пока он за рулём — всё в порядке. Волноваться не о чем.

Это ни с чем не сравнимое ощущение. Ощущение опасности и в то же время безопасности. Ощущение слияния двух противоположных крайностей в один эндорфинный коктейль.

И вот сидел я теперь, глядя на Еву, и думал. А не является ли этот остров точно таким же, как и мой приятель на велосипеде? Не лжёт ли он мне, подсовывая это неподвижное солнце, эту странную девушку в красном сарафане и это таинственное холодное море?..

И почему при всём при этом мне хочется остаться здесь? Почему хочется быть с этим островом, чувствовать его, слышать его и никогда-никогда не покидать?..

Так что я и не знаю, можно ли доверять тому, кого или чего мы не понимаем. Ведь я до сих пор не понимаю, почему мой приятель так часто лгал.

Видимо, можно…

И я продолжил свою историю.

[9]

Настроение было приподнятым. И, пока до восьми вечера оставалось ещё полчаса, я решил перекусить. Впервые за весь день. Воодушевившись грядущей встречей, я даже позволил себе не экономить и покушать как следует. Тем более, желудок уже несколько часов изнывал от голода, а в голову не лезло ничего кроме того медового торта с орехами…

В кафе «Домашняя кухня», в котором мы условились встретиться, оказалось недорогое меню. Обычная пища по вполне приемлемым ценам. Я взял себе тарелку грибного супа, гречневую кашу с куриной котлетой и чашку чая.

И вот — ещё минус двести рублей.

Зал был заполнен наполовину. Я сел за свободный столик. Так, чтобы, входя в кафе, меня сразу было видно. Быстро проглатывая еду, я постоянно глядел в большое окно. Высматривал Валерия. Человека, который должен был помочь мне приоткрыть завесу главной тайны моей жизни.

Интересно, как он выглядит? Узнает ли меня, когда войдёт? Поймёт, что это именно я — тот самый Роман, который звонил ему несколько часов назад?

Когда я добрался до чая, появился он.

Я сразу понял, что это Валерий. Наверное, по выражению его лица. По нему совершенно ясно читалось, что зашёл этот человек в данное заведение уж точно не для аппетитного перекуса.

Увидев меня, сидящего в одиночку за столом, он сразу же направился в мою сторону. Среднего роста мужчина. Возраст за сорок. Лицо усталое.

По одному короткому на него взгляду нетрудно понять: теперь для этого человека оставалась только одна медленная и неизбежная дорога. В старость. И больше ему уже некуда свернуть, как бы он ни пытался. Ибо вся его внешность, его тело будут с каждым прожитым годом всячески сигнализировать о непреложном пути, которому он теперь должен следовать. И которому однажды начинают следовать абсолютно все люди. Просто кого-то внешние признаки такого пути настигают раньше, кого-то позже.

На нём было распахнутое серое пальто, под которым виднелась белая рубашка. В руках — ключи. Наверное, от той самой машины, на которой он подвозил в тот день мою маму… Хотя… за это время он мог и поменять машину. Девятнадцать лет всё-таки прошло. Да. Как ни крути, а на человека, который до сих пор ездит на «девятке» советского происхождения, он не походил.

Наконец Валерий подошёл к моему столику. И, выдвинув стул, присел напротив меня.

Уже сейчас. Уже прямо сейчас я узнаю, где моя мама! Ведь он сам предложил встретиться. А значит — наверняка что-то знает. Да, по-другому и быть не может! Или даже ещё лучше! Мама уже где-то рядом, прячется, не выходит, готовит сюрприз. А он — словно подкормка: сейчас попросит выйти с ним на улицу, а там…

Он долго и неотрывно глядел на моё лицо. Я даже и не заметил, сколько времени мы просидели в таком странном молчании. Казалось, я впал в транс и не мог пошевелить ни одной частью тела.

Когда я собрался с силами и хотел уже нарушить тишину, он вдруг приоткрыл рот и еле слышно произнёс:

— Мне неприятно это говорить, но… твоя мама… её больше нет.

Чашка в моей руке треснула.

— Ч..ч..что?.. — вымолвил я.

Мужчина промолчал, продолжая глядеть в мои глаза. Чай, смешиваясь с кровью, уже разливался по всему столу. Стекал на пол. Всё кафе вдруг затихло и посмотрело в нашу сторону.

— Как это «её больше нет»?.. — спросил я.

— Умерла. Уже больше двух лет прошло.

У меня мгновенно заныла голова. Я не мог отвести глаз от Валерия. Быть может, это не он? Может, это вообще какой-нибудь незнакомец, к которому я совершенно не имею никакого отношения? Да, этот мужчина, должно быть, ошибся столиком.

— Вы Валерий?.. — проговорил я.

Мужчина тяжело вздохнул. Потянувшись к внутреннему карману пальто, он достал конверт и положил возле меня. На участок стола, которого лужа чая не коснулась.

— Что это? — отрешённо посмотрел я на неподписанный конверт.

— Она сказала, что однажды, если ты решишь её найти, я должен буду передать тебе это. Это её письмо. Она написала его перед своей смертью.

— Но… но кто вы?..

Мужчина немного отсел, прислонившись к спинке стула.

— Я был с ней в тот день. В тот день, когда она отдала тебя, Роман.

— Вы… мой отец?

— О нет, — закачал он тут же головой, опустив взгляд. — Совсем нет. Кто твой отец, она мне так и не рассказала. А я… я был всего лишь её другом. Тем, кто помогал ей во всем и был рядом. И тем, кто… всегда любил её. Помню, как ей было тяжело в тот день… Без поддержки она бы не справилась. Знаешь, Роман… она ведь так и не смогла простить себя после того, что сделала. А потому — это твоя задача. — Валерий чуть подался вперёд, с некой тревогой глядя на меня. — Прощение. Ты должен простить её, Роман, слышишь?

Я сидел ни жив ни мёртв.

На меня упала тонна отчаяния и раздавила тот еле цветущий росточек надежды. Внезапно. Жёстко. Грубо. Намертво… Перед глазами поплыл странный туман. Бесформенный, бесцветный, но затмевающий всё вокруг. Голос Валерия, точно уносясь за край Вселенной, медленно пропадал. Я сидел на том же месте, но чувствовал всем существом, что происходит нечто престранное. Всё, что меня окружало, стало постепенно отдаляться. Или даже наоборот. Я стал от всего отдаляться. Оставляя себя одного. Одного с этой чудовищной новостью.

Валерий протянул мне ещё один конверт. Не отдавая себе отчёта, я взял его.

— …уверен, с деньгами у тебя проблемы. Пускай это будет своеобразной поддержкой от меня, хорошо? Только прошу, не наделай глупостей, Роман…

Я отдаляюсь всё дальше. Валерия уже не вижу. Туман повсюду. В руках — оба конверта. Вдруг, сам того не понимая, я срываюсь с места. Позади с грохотом падает стул. Кто-то кричит в мою сторону. Это Валерий. Но слов не разобрать. Слова вязнут в тяжёлом и невыносимом пространстве-времени. Всё вязнет в нём и однажды умирает. Навечно.

Ты предала меня! Ты оставила меня… Оставила навсегда. Я собирался увидеть тебя, обнять, простить… Но ты… ты просто взяла и умерла? Да как ты посмела умереть?! Как ты только посмела это сделать? Я тебя ненавижу, тварь! Ведь я уже собирался тебя простить, слышишь? Я был готов это сделать! Всё, всё, что тебе было нужно — это всего лишь жить. Жить! Всё остальное я сделал бы сам.

Как ты посмела уйти? Как ты посмела оставить меня?! Я ненавижу тебя! Теперь — по-настоящему! НЕ-НА-ВИ-ЖУ!!!

*

Выскакиваю из кафе и врезаюсь в какого-то парня с девушкой. В ответ получаю сильный толчок. Падаю на землю, слышу грозный мат. Быстро поднимаюсь и срываюсь на бег. Дальше. Подальше отсюда. Толпы людей, говор, бессмыслица! Куда все эти черви ползут?! Уроды! Всюду уроды! Чтоб вы все сдохли, твари!

Мир шатается. Трясётся. Ноги подкашиваются. Земля носится по дуге. Несколько раз я снова чуть не падаю. Ничего не вижу. В голове только одна мысль. О легенде про Верхнегорский мост. Мне нужно туда! Срочно!

Добегаю до остановки. Нужный мне автобус как раз трогается с места. Я что-то кричу ему изо всех сил. Он останавливается. Вбегаю в его салон. Быстро прохожу в заднюю часть, где сидит какая-то деваха. Падаю на кресло.

Та городская легенда… мне нужно туда, к мосту… Скорее!..

Из правой ладони сильно идёт кровь. Но вроде бы никто не обращает внимания. Да и никого нет. Только эта, что пялится на меня. Ну и пусть. Мне, пожалуйста, к мосту — и побыстрее! Плачу вдвойне! Теперь уже нет смысла экономить. Теперь уже всё иначе. Один диалог с человеком — и такой крутой поворот собы…

Что? что такое?..

— Извините, с вами всё в порядке? У вас кровь на руке…

…Ведь наверняка же по мне видно, что я сейчас не в духе. Наверняка же понятно, что лучше меня сейчас не трогать. Но ИМЕННО В ЭТОТ МОМЕНТ ЭТОЙ ДУРЕ ПРИСПИЧИЛО КО МНЕ ПОДОЙТИ!

Я бросаю на неё злобный взгляд. Если бы он мог её убить, испепелить, раскромсать на миллиард кусочков, то я был бы этому несказанно рад.

Девушка продолжает стоять рядом. Озабоченное лицо. Встревоженные глаза. Быстро поправляет выбившуюся прядь тёмных волос… И чего же тебе не сидится молча, овца темноволосая?!

— Вы куда едете, милочка? — спрашиваю я её хрипом.

— Я?.. На автовокзал… — робко отвечает она.

— ВОТ И ВАЛИТЕ В ВАШ АВТОВОКЗАЛ! — кричу я.

Она в страхе падает назад, на соседнее кресло.

— Вон, как раз следующая!!

— Как?.. Как следующая? — бормочет она. — Уже?

— Следующая-следующая! — делаю я нервный жест в сторону выхода.

Автобус в этот момент как раз тормозит у остановки. Девушка, схватив большую дорожную сумку, вскакивает. И быстро движется к передним дверям. Там впопыхах расплачивается за проезд.

Когда она выбегает из салона и двери за ней закрываются, я вдруг понимаю, что ошибся. Дал ей ложную информацию. Автовокзал будет на следующей, а не на этой остановке. «А! Ну и чёрт с ней. Сама разберётся. Нечего садиться в автобус, если не знаешь остановок, дура проклятая!» — делаю я молча отмашку кровоточащей рукой и поворачиваю голову к окну.

И в следующий миг сердце моё останавливается.

Та самая девушка, растерянно оглядываясь и перебегая дорогу, попадает в эпицентр какого-то сиюсекундного переполоха. Вереница густого напряжения быстро прокатывается по воздуху. Раздаётся пронзительный визг тормозов и… чёткий звук плотного удара.

Синяя легковушка, проехав ещё несколько метров, останавливается. На её лобовом стекле — глубокая вмятина и тёмно-алые разводы.

Казалось, я умер…

Но нет. Не умер.

Продолжаю сидеть в автобусе и ехать дальше. Жизнь продолжает идти своим чередом, и даже лежащее на асфальте тело девушки не может её остановить… Автобус вскоре поворачивает — и место душераздирающего происшествия скрывается из виду.

Я хватаюсь за грудь. Начинаю с болью откашливаться. Всё это время, оказывается, абсолютно не дышал. А теперь, бешено стараясь компенсировать отсутствие воздуха в лёгких, чуть ли не задыхаюсь. Боль в груди такая, хоть глотку себе перерезай. А стук внутри стоит такой, словно кто-то изо всех сил долбится в дверь комнаты, предварительно выключив в ней свет. У нас так в детдомовском туалете часто шутили.

Но сейчас всё это были не шутки.

Что же я, чёрт подери, наделал…

[10]

Под большими валунами открывалась глубокая пещера. Настоящая пропасть. Там, где-то на её дне шумела подземная речка, которая затем под силой своего бешеного течения извергалась в широкую Верхнегорскую реку.

По слухам, именно в этой пещере разлагались трупы всех пропавших здесь людей. Я же сомневался, что такое быстрое течение позволило бы хоть чему-то уйти ко дну. Оно бы тут же подхватило и потащило всякого бедолагу через эти тёмные подземные скалистые тоннели, чтобы затем выплюнуть в Верхнегорскую.

Эта быстротечная речка в пещере была похожа на жизнь. Неслась так же стремительно, неуклюже, свирепо, тревожно и опасно. Я, в принципе, понимал теперь, что двигало людьми, решившимися пойти ко дну этого зловещего места…

Там на глубине имелось какое-то особое притяжение. Казалось, можно сигануть туда вниз головой — и ничего с тобой не будет. Как будто этот полный энергии поток и должен подхватить тебя, чтобы унести куда-то подальше отсюда. Куда-то к новой жизни. К жизни, намного отличающейся от твоей нынешней.

Да. Эта пещера виделась спасением от всех бед. Эдакая кроличья нора для самых смелых «Алис», не боящихся встретиться с говорящими кроликами, танцующими чайниками и… со смертью.

…За городом всё было иначе. Другие запахи, другие пейзажи. И нет людей. Лишь я. Недалеко от заброшенного моста, что пролегал над Верхнегорской рекой. Словно подбитый какой-то болезнью, он был весь покрыт ржавой сыпью и, казалось, вот-вот не выдержит и рухнет. Дорога, на которой он пролегал, уже давно не использовалась. Построили другую: в объезд. По ней я и приехал сюда. Неподалёку от моста как раз находились эти самые огромные камни. Под ними, на глубине метров десяти, нёсся поток безымянной речки.

Эта пещера — особое место. Именно здесь, по легенде, пропало больше сотни людей. Поговаривали даже, что некие учёные изучали данный феномен. А может, это всё лишь городские байки, каковых огромное множество. Чтобы запугивать ночами детские умы. Особенно детдомовские, когда объявлен отбой, а спать никому не хочется.

Но, так или иначе, я здесь.

Меня сильно рвало. Я склонился над опасной дырой в пещеру, опустив голову в тёмную пропасть. Всхлипнул. Затем не выдержал и заплакал. Через мгновение, откинувшись на спину, стал биться в слезах. Перед глазами не исчезал образ девушки… Той самой — распростёртой на асфальте. Жуткая вмятина на лобовом стекле… Визг тормозов, до сих пор звенящий в ушах…

Я не мог оторваться от этих мыслей! Автовокзал был через одну остановку, а не на следующей. Через одну! И о чём я только думал, когда отвечал ей!..

Но в том-то и дело, что в ту минуту я ни о чём думать не мог. В голове кричала только одна мысль — это место. Вот эта самая пещера, уходящая в черноту, где клокотала речка. Спрыгнуть бы сейчас туда — и дело с концом.

Так и планировал. Но… дорожный инцидент не отпускал меня. Он плотно схватился сзади за мои плечи ледяными пальцами и, прислонившись к самому уху, шептал: «Ты не смеешь! Не смеешь уйти сейчас, пока не узнаешь о судьбе той бедняжки. Ты виновен в аварии. С твоих слов она вышла не на той остановке. Так что это только твоя вина. Твоя!»

Меня снова вырвало. Я вновь склонился над дырой. Ещё не переваренная гречневая каша слизью сползала в бездну, куда планировал я сам, но пока только отправлял, словно на разведку, часть себя — свои рвотные излияния. Дрожь крепко обтянула тело. Руки бешено тряслись. Голову резала острая боль. В ушах отчётливо слышался всё тот же невыносимо громкий визг тормозов, которые всё равно не смогут предотвратить страшной беды… Чёрт! Как невыносимо!

Да… я не могу… Ну никак не могу сейчас осуществить то, ради чего приехал.

Нужно вернуться обратно. И узнать, что с ней сталось. Быть может, и правда, жива и здорова?.. Хотя… что за ересь. После такого металлического удара по хрупкому телу здоровым уже, как ни пытайся, всё равно не останешься…

Когда приступ рвоты отступил, я отодвинулся от дыры. И вспомнил о двух конвертах, что торчали из левого кармана джинсов. Присел. Ноющей, но уже с запекшейся кровью рукой вынул их. Её письмо отложил в сторону. Сейчас не время. А во втором нашёл пятьдесят тысяч рублей. Валерий… как благородно с его стороны…

Я держал в руке купюры и смотрел, как ветер теребит их кончики. Смотрел и думал, что я сейчас — точно как один из этих кончиков. Трепыхаюсь под воздействием могучей внешней силы. И так же — на самом деле — ничего не стою. Всего лишь — придуманная концепция для организации человечества. И так же — однажды кончусь. Буду истрачен. Или жизнь разменяет меня на других людей. Но сегодня… сегодня, выходит, я сам разменял свою жизнь жизнью незнакомой мне девушки? Бред… Что за абсурд в моей больной голове…

Или всё-таки я чего-нибудь да стою? Но вот только как это понять?

Наверное, только по тому, способен ли я довести до конца самое главное…

Ведь так бывает, что в момент сильной эмоциональной встряски, поднявшейся злобы или ненависти к кому-то, ты наполняешься чрезвычайной решимостью действовать. Действовать, чтобы непременно изменить эту напряжённую ситуацию. Пусть даже не сейчас — из-за отсутствия возможностей, — а в будущем. Наполняешься такой решимостью, что свято клянёшься себе в эти импульсивные секунды, что никогда не забудешь этого чувства. И того, кто его вызвал. Клянёшься, что оно непременно сохранится в тебе до конца.

Но проходит время — час, день, — и эмоциональное топливо испаряется. И как бы ты ни старался воскресить чувство решительной бойкости, само по себе оно уже мертво. Это начинает раздражать. Ведь энергии для конкретных шагов уже попросту нет. Неоткуда брать. И весь тот пыл, то обещание самому себе бесследно исчезает. И становится невыносимо обидно. Начинаешь чувствовать себя слабаком, ничтожеством, не способным даже удержать до конца свои чувства в силе. Не способным поддерживать огонь страсти, чтобы, как себе поклялся, непременно что-то сделать, изменить.

Именно поэтому я закопал конверт с письмом в землю. Неподалёку от пещеры. Чтобы обязательно вернуться и завершить начатое. Чтобы намерение, с которым я сюда прибыл, не рассеялось, а цепко держалось за это письмо.

Оно станет последним, что я прочту на этом свете.

Я убрал конверт с деньгами в карман. Подошёл снова к дыре. Взглянув ещё раз в чёрную, глубокую пещеру, поёжился. Затем, шатаясь, двинулся обратно к дороге…

*

Повсюду сновали люди в белых халатах. Повсюду тот самый отвратительный запах, который пробивает носоглотку до сморщивания и напоминает о не самых приятных мгновениях детства. Напоминает стоматолога и его маленькое сверлящее устройство, грозно надвигающееся к твоему рту. Напоминает предчувствие яркой и пронзительной боли. Напоминает бездушные лица, у которых видны одни лишь глаза сквозь стёклышки очков, отражающих холодный свет люминесцентных ламп. Ощущение, будто находишься в экспериментальной лаборатории пришельцев, где тебя подвергают насильственному изучению. Противно, страшно, холодно, хочется скорее дать дёру. А запах всё продолжает пропитывать изнутри. Продолжает выворачивать наизнанку все самые отвратительные мысли и чувства…

Мимо пронеслись носилки на колёсах. Два медработника спешно кого-то везли. Я, затаив дыхание, вскочил…

Нет… не она.

И снова опустился на скамью.

Не знаю, сколько я так просидел. Но когда проснулся, на противоположной скамейке кто-то сидел. Она заметила, что я открыл глаза. И тут же спрятала взгляд, будто совершила что-то противозаконное.

— Который час? — спросил я, массируя затёкшую шею рукой.

Она повернула голову влево, к висевшим на стене часам.

— Шесть часов.

— А, чёрт… вот же часы есть, и правда. Уже шесть утра? Надо же…

Она снова на меня посмотрела. Готовая в любой момент быстро и виновато отвести взгляд.

— Кого-то ждёте? — спросил я, чувствуя, что как-то неловко замолкать.

Она кивнула, и её растерянный взгляд тут же забегал по полу и стенам пустынного бело-голубого коридора.

Дальше сидели молча. Я изредка поглядывал на неё. Худая. С недлинными и собранными сзади тёмно-русыми волосами. Мягкий, аккуратный овал лица. Серая юбка и чёрная вязаная кофточка. Поверх неё — изрядно поношенный чёрный плащ. Взгляд — нервозный. Словно в какой-то опаске, ко всему моментально пристающий. Пальцы то и дело теребили сумочку с истёртыми уголками.

Я смотрел на неё и удивлялся. Эта по-детски оживлённая и на всё реагирующая натура была какой-то особенной. Она будто не могла принадлежать этому городу. Его стихийности и равнодушности. Откуда она взялась и что здесь делает в такую рань?

Минутой позже из соседнего кабинета вышел врач. Приспустив свою маску под подбородок, он подошёл к нам. Вернее, к ней. Я ждал, что он сейчас что-нибудь ей скажет. Но он продолжал стоять молча.

Девушка глядела на него снизу. Периодически её тонкие скулы слабо вырисовывались на плоскости бледной кожи, а подбородок слегка вздрагивал. Я наблюдал за всем этим словно за кульминацией какого-то драматического фильма.

Что происходит?

Врач продолжал молчать, опустив взгляд. Потом присел рядом с девушкой. И теперь они уже оба сидели напротив меня.

Девушка начала плакать. Сначала всхлипнула, и я подумал, что ослышался. Но потом — снова. И снова. И вот она уже заливалась слезами.

Врач посидел ещё некоторое время. Затем встал и зашагал по коридору, пока не исчез в самом его конце за поворотом, где был отмечен выход к месту для курения.

— Что случилось? — неуверенно спросил я у девушки.

Она вдруг запрокинула голову к стене. Слёзы стали быстро стекать по её щекам, падая на грудь.

— Вика умерла, — очень тихо произнесла она.

Я открыл рот. Но не знал, что сказать. Да и что нужно говорить в такие моменты?..

— Она ваша подруга? — всё же спросил я.

Девушка покачала головой.

— Сестра… Родная.

— Мне… очень жаль, — я привстал и подсел к ней, слегка коснувшись её плеча.

Прошло несколько минут. Врач снова возник в конце коридора. Прошёл мимо нас с опущенной головой и исчез за дверью кабинета.

— А вы? — подняла на меня заплаканный взгляд девушка. — Почему вы здесь?

Я слегка выпрямился.

И правда, что я здесь делаю?

— Я жду. Жду, чтобы узнать о состоянии одного человека. Он… Точнее, она… её сбила вчера вечером машина. И я всё это видел… Да, я был свидетелем… и поэтому решил проведать её. Но меня не впустили. Сказали, что делают операцию. Вот и просидел до утра. Надо же, так долго делают операцию…

Девушка громко всхлипнула и зарыдала в голос. Я от неожиданности даже вздрогнул.

Что такое?

Глядя на её мокрое лицо, вдруг что-то тонкое и призрачное стало забираться мне в грудь. Оно пробиралось через горло к самому мозгу. И там, дав чёткий щелчок, вылилось в цельное понимание. Как будто замысловатое слово в кроссворде наконец было разгадано.

Когда это понимание воссияло в голове, мой взгляд машинально упал на правую руку. С неё стекала кровь. Неосознанно я распорол рану…

В неком забвении я вдруг надавил пальцем на больное место. Кровь под давлением ринулась с ещё большим напором. Плачущая девушка заметила это. И какое-то время недоумённо смотрела на мою руку. Затем подняла взгляд на мои глаза. Глаза, которые я не сводил с её лица. И, словно обнаружив в них абсолютное безразличие к крови, зарыдала ещё громче, спрятав лицо в ладонях.

А я, опустив голову, принялся неподвижно и внимательно наблюдать, как кафельный пол медленно окрашивается неестественными для стерильно-бледных тонов больницы сочными алыми каплями…